Ага, ребята развлекаются, ну и пусть их.
Устали за дорогу, вот и стараются повеселиться. Со скрипом опускается мутноватое стекло, и я выбрасываю щепку из машины.
– Эй, а куда вы нас завезли? – я только сейчас обращаю внимание на то, что мы съехали с трассы и пробираемся по проселочной дороге.
– Тут ближе на сорок километров, срежем и быстрее окажемся дома, – отвечает Геннадий.
Тетя Маша молчит, смотрит в окно на вспаханную землю, на далекую линию леса на горизонте. Кругом раскинулось светло-салатовое море всходов.
– Пшеницу посеяли, по осени приглашали на уборку, – поясняет Владимир.
– Дело хорошее, – соглашается тетя Маша, – хлеб, что руками своими сотворен, завсегда вкуснее покупного.
– Вы прямо один в один слова Ивана Сидоровича повторили, – цокает языком Геннадий.
– Умным людям и мысли похожие в головы приходят, а глупым всё бы только маникюром заниматься, – показывает язык охотница.
Парни дружно хохочут. Дорога змейкой уходит в светлый перелесок.
– Да хватит вам, я всё понял. Буду как настоящий мужчина: вонюч, волосат и могуч, – отвечаю я на выпад тети Маши.
– Ну, и хорошо. А то смотришь на нынешнюю молодежь и не поймешь, кто идет – или девка или парень. Раньше взглянешь и видишь рюмку, если на ножке, то парень, если перевернутая, то девчонка, а теперь что? Худосочные студентики, у которых спустя пять-шесть лет вырастает пузо, причем как у юношей, так и у девушек. Хотя и есть те, кто не запускает себя, и радует то, что таких становится всё больше, – ворчит охотница.
– Ну, мы-то не такие, – приосанивается Геннадий.
– Были бы в городе, стали бы такими же, а пока боретесь с невзгодами, да Сидорыч вас гоняет, то и нет на вас жира. Город расслабляет, вместо того, чтобы по лестнице подниматься да сердце укреплять – на лифтах катаются. С работы на работу на машинах, да на автобусах, а нет бы пешком прогуляться. Время экономят, чтобы хватило перед телевизором поваляться, – тетя смотрит на ребят, а те смущаются, словно в чем-то виноваты.
Машина переваливается с боку на бок, окна гладят ветви берез, шелестят лапы елей. Пение птиц понемногу смолкает, небо становится похоже на голландский сыр, солнышко собирается уходить на покой. Из-под колес выпрыгивают зайцы. Я вижу, как под кустом орешника мелькает рыжий хвост. Перед стеклом пролетают пугливые птахи. Нас полчаса преследует сорока, что перелетает с ветки на ветку и осматривает чудного зверя на колесах.
Сумерки ложатся на деревья медленно и аккуратно, словно Всевышний смотрит телевизор и делает яркость поменьше, а заодно снижает контрастность с красками. Фары освещают деревья и кусты, причудливые тени скачут по стволам – черные призраки устраивают веселый хоровод. Машина съезжает с накатанной дороги на еле видную стежку. Мы протискиваемся между колоннами сосен, ныряем в заросли терновника, рассекаем папоротниковое море.
– Вы точно уверены, что мы правильно движемся? – спрашиваю я, после того, как очередная еловая ветка попыталась влезть в окно, а когда у неё не получилось, то оставила на прощание шишку.
– Не бзди, Козлодоев, такси на Дубровку доедет до места, – голосом Папанова отвечает Геннадий.
Я ощущаю, как палец охотницы что-то украдкой пишет на моей руке. Буква, пауза, буква, пауза.
«П-Р-И-Г-О-Т-О-В-Ь-С-Я-Н-А-С-П-Р-Е-Д-А-Л-И»
Я кидаю взгляд на тетю Машу, та поднимает бровь. Машина урчит громче и мелькание ветвей убыстряется.
– Чего так разогнался? – спрашивает охотница. – Или не боишься врезаться?
– Там впереди подъем будет, нужно прибавить газу, чтобы потом не пришлось толкать руками, – отвечает Геннадий.
Я ловлю короткое переглядывание между водителем и пассажиром, и ощущаю, как на шее поднимаются легкие волоски. Атмосфера в салоне так наэлектризовалась, что можно заряжать батарейки, плечи ребят напрягаются и увеличиваются в объемах.
– А вот был такой анекдот, – оборачивается к нам Владимир, – поймал вождь русского, француза и американца…
– Прыгай!!! – вопит Геннадий и выбрасывается прочь из-за руля.
Владимир тоже выпрыгивает наружу и пропадает в папоротниковых дебрях. Я рву ручку на себя, но на наших дверях открывающие рукояти сломаны. Кусты расходятся в стороны. Впереди вылезает обрыв. Не широкий – метров двадцать, но у машины нет крыльев, чтобы перепорхнуть на другой берег.
Я пытаюсь выбить дверь, когда ощущаю, как тянут за шиворот. Машина продолжает ехать навстречу своей смерти, а охотница выпорхнула в окно, уперлась ногами в дверь и вытягивает меня наружу.
Три метра до обрыва – я прижимаю руки к телу…
Два метра до обрыва – по голове бьет шальная ветка…
Метр до обрыва – половина туловища оказывается снаружи, когда нога цепляется за сиденье…
«Нива» ревет…
Передние колеса оказываются над обрывом…
Днище скрежещет о камни…
Машина переваливает через край обрыва…
– Брось! – кричу я.
– Хрен ты угадал! – сквозь зубы цедит охотница и рывком вытаскивает меня из машины, точно редиску вырывает из грядки.
Нога бьет в стойку двери, и железная махина ухает вниз. Мы оказываемся в свободном падении. Для крика распахивается рот, когда я вижу далеко внизу узкую полоску воды. Лететь до неё прилично, удар о воду с такого расстояния равносилен удару об асфальтовую дорогу.
За шиворот снова дергают и короткое падение останавливается. В бок бьет неровная стена обрыва, по нижнему ребру царапает острый край камня, который выступает над другими. Охотница держит меня за сдавливающий ворот, так кошки переносят за шкирку котят с одного места на другое. Я не могу оторвать глаз от падающей машины. «Нива» ударяет о противоположную сторону оврага, кувыркается… Вниз сыпятся вырванные комья земли.
– Схватись за что-нибудь! – слышится сверху сдавленный женский хрип.
Я судорожно шарю по стене, получается уцепиться левой рукой за выступ. Правая всё ещё оглаживает стену природного разлома. Из-под пальцев осыпается мелкий щебень. Нащупываю неровный край булыжника, который не полетел вниз, когда я пробую подтянуться. Ноги болтаются в воздухе. Далеко внизу раздается шумный плеск… «Нива» находит свое последнее пристанище.
– Держишься?
– Кое-как, – сиплю я в ответ.
Грубая ткань ветровки впивается в горло, натягивает подмышками. На голову сыпется песок, труха, мелкие камешки.
– Тогда я отпускаю, – натяжение слабнет.
Я поднимаю голову – охотница висит на толстом корне сосны, что растет неподалеку от обрыва. Корень ссохся от времени, на том месте, где он уходит в стену оврага, желтеют перетертые волокна. Ещё немного и природный канат не выдержит двух человек.
– Сейчас немного передохну, и полезем наверх, – хрипит охотница.
Платок сбился набок, из-под него вырвались непослушные седые пряди, похожие на корешки возле моего лица. Спина часто вздымается в такт дыханию, я вижу, как по впалым щекам протекает капелька пота.
– Да не успели они вылезти! Я видел, как вместе с машиной рухнули вниз, – раздается над обрывом голос Геннадия.
Шорох травы и хруст сухих листьев выдает приближение «друзей». Ещё немного и их головы покажутся над осокой, а тогда дело пяти минут найти подходящие булыжники и скинуть на нас, чтобы мы весело полетели в гостеприимную речушку. К «Ниве».
