Страницы любви Мани Поливановой
– А что самое страшное?
– Да вот конец света грядет, и по календарю майя все сходится. Все туда, туда идет, вы разве не чувствуете? Что творится, это же ужас, ужас!..
Маня Поливанова не любила разговоров про конец света, ибо была уверена, что ни предсказать, ни предотвратить, ни как-то подготовиться к такому широкомасштабному мероприятию все равно не удастся. А заранее бояться – только время терять, она и так постоянно его теряет! Книг написала мало, не рассказала еще и десятой части историй, которые постоянно лезли ей в голову, за «предметом» ухаживала много лет, и все без толку!.. Нобелевскую премию по литературе тоже все никак не получит, в общем, дел полно, только успевай поворачиваться! Но Надежду Кузьминичну с ее грустным лицом ей стало жалко.
– Да, может, все еще обойдется! – сказала она бодро и кивнула турку, который ей улыбнулся. – Может, мы пока поживем. А ужас-то в чем, Надежда Кузьминична?
– С мужем у меня… беда прямо. Не знаю, что делать.
– Заболел?
– Да нет, слава богу, здоров, но вот… Ведь из последних сил держусь, Мариночка! – вдруг выговорила Надежда Кузьминична сдавленным шепотом и всхлипнула. – Ну, совсем недостает мне их! Ни сил, ни денег!
– А что происходит?! Я ничего не знаю! Может, вам как-то помочь?..
Тут пожилая редакторша вдруг вся подобралась, втянула голову в плечи, оглянулась по сторонам, как в шпионском фильме, подхватила со стойки свою чашку и забормотала перепуганно:
– Ничего, ничего, Мариночка, вы не обращайте на меня внимания, я устала очень!.. Это все просто так. Пройдет.
– Надежда Кузьминична, погодите!
– Нет-нет, Мариночка, это я так!.. Я вот кофейку попью. Я вас заболтала совсем, наверное, вы ведь тоже за кофейком, да?.. Вы не слушайте меня, это нервное, а выглядите вы просто прекрасно, и все потому, что бассейн! Мне мой невропатолог все время говорит, что в бассейн надо, а у меня и времени нет, и не получается никогда…
Она говорила, не замолкая ни на секунду, отступая от стойки, крохотная чашечка дрожала у нее в руке.
Маня проводила ее глазами.
Странное дело.
Надежда Кузьминична особой истеричностью вроде бы не отличалась, наоборот, всегда была жизнерадостной и бодрой, и на корпоративных вечеринках, подвыпив, пела басом романс «Калитка».
– Отвори потихоньку калитку и войди в чудный сад ты, как пень, – пробормотала Поливанова себе под нос. – Как пень…
– Пардон? – переспросил турок, варивший ей кофе. – Пень?
По-русски он понимал плоховато, но все стремился научиться, и Мане это нравилось.
– Когда спиливают дерево, остается пень, – объяснила она охотно, и турок немного подумал, а потом кивнул – понял.
Потом еще подумал и опять спросил:
– Войди, как пень?..
– Это просто шутка. Игра слов.
– Играть так не всегда… можно, – выговорил турок с трудом. – Такой игра бывает опасный. Когда не знать, что игра. Думаешь, что настоящий слова, и она игрушечный.
– Игрушечные слова? – Маня задумчиво отхлебнула кофе, который он ей подал. – Да, это опасно.
Митрофановой не было на месте, но секретарша сказала, что она в издательстве и вот-вот будет, и Маня отправилась к Стрешневу, которого тоже на месте не оказалось.
Вот ведь дела какие!..
На эту рукопись, в кои-то веки написанную до срока, столько сил пошло, раздумий, эмоций, сожалений, недовольства собой, гордости собой, радостей, горестей, бессонных ночей, столько кофе выпито, да и валокордину, должно быть, целый литр – а похвастаться некому! Все разбрелись кто куда. Некому сию секунду оценить ее героический подвиг!
Нужно было этому, с его кудрями, ресницами, странными глазами и «интересною бледностию», сказать: «Вы знаете, я роман дописала!» Интересно, что именно он бы ей на это ответил?.. Должно быть, промолчал и пожал плечами. Маня давно обратила внимание, что он почти всегда секунду молчит, прежде чем ответить, и то и дело пожимает плечами.
– Пошел вон! – сердито сказала ему Поливанова. – Не приставай ко мне. Только тебя мне не хватало! И вообще!..
Она сделала круг по стрешневскому кабинету, очень уютному и хорошо обставленному, заглянула в книжный шкаф, достала Дидро – издательство Academia, 1936 год, перевод П. И. Люблинского, – открыла на первой попавшейся странице и прочитала: «Желательно сохранить у молодых девушек привычку краснеть перед мужчинами: этот легкий румянец украшает их, а он может утратиться».
– Мо-ожет, – громко согласилась Маня. – Вполне может утратиться.
И посмотрела название произведения. «О школе для молодых девиц», вот как оно называлось.
Она прикрыла дверцу и изучила свое отражение в стекле, как бы проверяя, утратила она эту самую способность или нет – будучи уже довольно пожилой девицей. В стекле отражалась краснощекая физиономия, довольно жизнерадостная. Никакой «интересной бледности».
– Сдалась она тебе, эта бледность! – фыркнула Поливанова. – Ты бы вот лучше просветителей почитала, пока время есть! Ведь только что думала о том, как бездарно живешь жизнь!
И она махнула зажатым в руке Дидро вместе с его «Школой для молодых девиц». Из книги вдруг выпал какой-то листок, и Маня кинулась его поднимать, совершенно уверенная, что от ее неосторожного обращения старинная книга разваливается прямо на глазах и Стрешнев ей за это всыплет.
Всем в издательстве известно, как он любит книги, трясется над ними и бережет – почти как Анна Иосифовна!..
Листок оказался не страницей из Дидро, а вполне современной бумажкой, сложенной вчетверо. Неизвестно зачем, Маня его развернула и посмотрела.
На нем ничего не было, кроме отпечатанной жирным шрифтом буквы «С».
Маня повертела листок так и эдак. Чепуха какая-то.
– Что ты здесь делаешь?!
Почему-то она испугалась так, что почти уронила томик, но подхватила и прижала его к животу.
– Ой, господи!..
– Что ты здесь ищешь?!
Стрешнев стремительно подошел и почти вырвал у нее из рук книгу.
– Сашка! – сказала Поливанова не очень уверенно. – Как ты меня напугал! Привет.
И улыбнулась, тоже неуверенно и как будто заискивающе. С чего это он так разозлился?..
– Что ты здесь искала?
Он повернулся к ней как-то так, что рослая Поливанова сделала шаг назад.
– Ничего я не искала. Я тебя ждала и просто… смотрела твою библиотеку. У тебя очень интересные книги! Я не знала, что нельзя.
Он взял у нее из пальцев листок, где не было ничего, кроме буквы «С», и быстро разорвал его пополам. А потом еще пополам. Маня смотрела на его руки.
– Саша, что случилось?!
– Ничего.
– Дверь была открыта, я просто зашла, я же всегда к тебе захожу, даже когда тебя нет…
Он все рвал и рвал листок, и Мане вдруг показалось, что он сейчас швырнет клочки ей в лицо.
– Я прошу прощения, – сказал он и засунул обрывки в задний карман брюк. – Просто я не ожидал тебя здесь увидеть. И я не люблю, когда трогают мои книги. Тем более это очень редкое и старое издание.
«…Что-то не то, – стучало в ушах у Поливановой. – Здесь что-то не то. Ты чем-то очень его напугала».
Чем?.. Дидро и «Школой для молодых девиц»? Или этим листочком, на котором была одна-единственная буква? Что такого ты могла увидеть, чего видеть не должна?..
Стрешнев осторожно поставил книгу в шкаф и закрыл дверцу.
– Маня, не сердись, – попросил он. – Просто я на взводе! С Митрофановой с утра поскандалил из-за этого, как его… айтишника, которого вернули на работу! Бабка уехала, а обещала аудиенцию дать, у меня миллион бумаг от Канторовича на подпись.
Он говорил это вроде совершенно обычным тоном, но Маня, чуткая к любой фальши, уловила страх и напряжение.
«…Что-то не то. Здесь что-то не то. Дело не в редких и старых изданиях и уж тем более не в Митрофановой, с которой он «поскандалил»!..»
– Ма-ань! Не смотри ты на меня так! Ну, сорвался я, с кем не бывает!
– Бывает, – согласилась Поливанова, тоже изо всех сил стараясь говорить самым обыкновенным голосом.
– Ну, хочешь, я на колени встану?
И он шутливо раскинул руки и даже стал приседать, как будто на самом деле намеревался бухнуться на колени.
– Не надо на колени, зачем! – забормотала Поливанова и стала отступать к двери. – Где-то здесь я еще портфель свой кинула! А, вон же он!..
– Манечка, ну что ты?! Ну, не сердись на меня! Я же просто так!
Уговаривал он ее тоже как-то чрезмерно, избыточно и как будто фальшиво.
– Подожди ты со своим портфелем, давай лучше кофейку попьем, а? Как ты любишь, с холодными сливками, с сахаром! Ты же меня ждала! А когда тебя ждет такая красивая женщина…
– Я тебе роман привезла, – сказала Маня, рассматривая его очень внимательно.
– Дописала?!
– Нет, на середине бросила!
– Что, честно дописала?!
– Ну, конечно. И привезла. Как ты думаешь, Анна Иосифовна меня в Питер отпустит?
– Да она тебя до Питера на руках понесет! Прямо из своего кабинета! Манечка, это же счастье и ликование! Вот ты молодец какая!
– Я молодец, – согласилась Поливанова и подумала: а ты чего-то боишься.
И я подошла к этому совсем близко. Слишком близко.
Не влезай, убьет.
Почему-то долго не подавали багаж, и Митрофанова, побежавшая покупать то ли газеты, то ли минеральную воду, куда-то запропала. Маня, помыкавшись немного, присела на холодную решетчатую лавочку. Несколько таких лавочек стояло вдоль низкой перегородки, отделявшей зону прилета от зоны вылета. Вообще, в Пулкове все было проще, чем в Москве. Проще, понятней и уютней, что ли. По крайней мере, Мане так казалось.
Вообще, Питер казался ей понятней Москвы, логичней, правильней и закономерней.
Она любила прилетать сюда на работу. Для нее не было ничего лучше внезапно подвернувшейся – или запланированной! – поездки в Питер!..
Анна Иосифовна всегда отправляла ее «в командировку», не скупилась на дорогущую гостиницу и бизнес-класс в самолете, устраивала встречи в лучших книжных магазинах, с кем-то договаривалась, звонила, чтобы встречали. Отправила и на этот раз, в благодарность за только что сданный роман, и ничего лишнего не спросила – мало ли какие дела могут быть у девочки в Северной столице, даже если эта девочка известная писательница и утверждает, что летит в командировку, хотя все такие командировки всегда обговаривались и планировались заранее, и к ним серьезно готовились – чтобы отработать издательские денежки по полной программе и соблюсти все интересы!
На этот раз никто ни к чему не готовился. Позвонили Денису, директору огромной книжной сети «Буквоед», сказали, что летит Поливанова, и все дела. Бедный Денис за полдня подготовил две встречи в книжных магазинах – на Невском и в каком-то спальном районе, вот тебе и командировка!
Маня нарядилась в белое пальто, которое никогда не носила в Москве – жалела и немного стеснялась, – и лакированные ботинки на каблуках. В блестящих носах отражался свет, и она время от времени любовалась на отражение.
Куда ж это Митрофанова запропала?..
Маня перелистала журнал, захваченный из самолета, пересчитала все плитки на полу – они были разного цвета, черного и белого, через одну, всего шестьдесят четыре, встала и отправилась рассматривать немудрящие сувениры в витрине. Представлены были мишки, матрешки и хохломские плошки.
Багаж так и не подавали, а лакированные ботинки на каблуках все сильнее давили на пальцы, как пыточные колодки времен испанской инквизиции.
Кто такую обувь делает, а?.. Вот заставить бы их хоть полдня проходить в этих чертовых ботинках! Зачем она их надела?! Впрочем, несмотря на гренадерский рост, она любила воздвигаться на каблуки. Митрофанова считала, что это исключительно «от комплексов».
Маня переступала ногами, как стреноженная лошадь, и оборачивалась на ленту транспортера – без толку!.. Порассматривав мишек и матрешек, она вернулась на железную лавку – не было никаких сил стоять – и открыла опостылевший журнал.
Какой-то человек прошел в отдалении и остановился, отдельно от толпы, и, кажется, поглядывал на нее.
Она решила, что ни за что не станет поворачиваться, но он все маячил. Она листала журнал быстрее и быстрее, всем своим видом демонстрируя независимость, но он так и не уходил и, похоже, продолжал смотреть.
В конце концов ей это надоело. Если поклонник, то пусть уж подойдет и попросит автограф, а если просто так пялится, то она, Маня, всегда готова дать отпор кому угодно!..
– Пять минут, – еле слышно пропела она себе под нос, – пять минут, ждать осталось так немного!
Потом скатала журнал в трубку, посмотрела в него на пол, как в подзорную трубу, сделала специальное лицо, предназначенное для навязчивых поклонников, и быстро обернулась.
В двух шагах от нее стоял Александр Шан-Гирей, и у него было странное, растерянное выражение лица.
– Здравствуйте, – сказал он, не приближаясь. – Вы меня не узнаете?..
– Как я могу вас не узнать?!
– Ну да, – пробормотал он, – конечно. Извините.
Он еще постоял секунду, потом пошел к ней и заговорил на ходу:
– Я сидел в самолете прямо за вами, но не решился…
Маня Поливанова смотрела на него во все глаза.
Он был странно одет, то ли очень бедно, то ли очень богато, сразу не разберешь. Длинное распахнутое пальто, мягкий шарф, свитер с высоким горлом, джинсы, заправленные почему-то в сапоги. Волосы почти до плеч, бледные щеки, светлые беспокойные глаза, смотревшие прямо и как-то очень… откровенно.
Непонятно почему, известная писательница Поливанова – Марина Покровская! – вдруг страшно смутилась.
Ну, просто до слез.
От смущения она заговорила сразу резко и громко:
– А вы что здесь делаете?..
– Где… здесь?
– В аэропорту, конечно!
– А… я прилетел. Вместе с вами. Мы летели на одном самолете.
– Это я уже поняла, вы сидели прямо за нами! Что вы делаете в Санкт-Петербурге?
Вопрос был глуп.
Он помолчал, и в этой привычке не отвечать на вопрос сразу она узнала в этом новом человеке того самого, с которым недавно столкнулась в издательстве и который пил чай у нее на кухне.
Здесь был какой-то совершенно другой человек. И он пояснил после паузы:
– В Санкт-Петербурге у меня дела.
Это означало: каков вопрос, таков ответ.
Где сядешь, там и слезешь.
В огороде бузина, а в Киеве дядька.
Подумав про дядьку, Маня как будто очнулась. Шан-Гирей по-прежнему пристально смотрел ей в лицо, словно хотел высмотреть что-то тайное, скрытое от всех остальных.
– А я на работу, – зачем-то объяснила она, хотя он-то ни о чем ее не спрашивал. – Здесь, в питерском «Буквоеде», презентация моей книги, только не новой, а старой, потому что новая пока не вышла, но меня все равно пригласил Денис, генеральный директор, несмотря на то что книга старая, а не новая.
Алекс как будто удивился немного:
– Презентация книги?..
Маня, почувствовав почву под ногами, усмехнулась с некоторым превосходством.
– Вы же в издательстве работаете! Так всегда делается! Книжники приглашают писателей. Писатели приезжают на встречи с читателями. Продажи возрастают. Книжный магазин радуется. Издательство ликует. Вам положено это знать.
Он кивнул совершенно равнодушно. Кажется, ей не удалось его уколоть.
Где же, черт возьми, Митрофанова?!
Тут вдруг зажужжало, зазвенело, замигало красным, дрогнул и поехал транспортер вдоль стены, и люди, истомленные ожиданием, освобожденно задвигались, заговорили и направились к ленте.
– Как выглядит ваша сумка?
– Простите?..
– Я принесу вашу сумку.
Маня Поливанова вдруг пришла в волнение. Она моментально засуетилась, подскочила, бросила журнал в урну – он шлепнулся так звонко, что какие-то иностранцы оглянулись на них, – и ринулась к транспортеру.
Алекс ничего не понял.
Она протолкалась в первые ряды, по-птичьи вытянула шею и уставилась завороженным взглядом в квадратную пасть, выплевывавшую сумки и чемоданы.
Он подошел.
Завидев свой коричневый саквояж в переплетенных вензелях и шашечках знаменитой европейской фирмы – предмет ее чрезвычайной гордости, ибо у каждой уверенной в себе женщины должны быть дорогие, уверенные в себе сумки! – она стала было тянуть его с ленты, но тот, что был в Москве совсем другим, не дал ей никаких шансов.
Он чуть-чуть подвинул ее плечом и легко стащил саквояж.
– Вас кто-нибудь встречает?..
Она посмотрела на свой багаж у него в руке.
– А?.. Нет, мы на такси.
– Подвезти вас?
Она просто глаз не могла оторвать от своей сумки. Следит, чтоб он не сбежал?..
– Спасибо, не нужно.
Он пошел вперед, как будто прокладывая ей дорогу в толпе. Она двинулась за ним, позабыв про Митрофанову, и попыталась вырвать у него из руки саквояж!..
– Спасибо вам большое, но я и сама могу.
Он очень удивился, но не отдал.
– Я донесу ваши вещи до стоянки.
– Мне неудобно, – пробормотала она, – спасибо, конечно…
Каждый раз, когда она бормотала «спасибо», он взглядывал на нее, как ей казалось, чуть насмешливо. Он вообще держался очень уверенно, от его московской нервозности не осталось и следа, и ей приходилось все время делать над собой усилие, чтобы соотносить того, кого она знала в Москве, с этим, который нес сейчас ее сумку.
Миновав стеклянную крутилку-дверь, куда ежеминутно ломился народ, они выбрались на улицу, в туман, сырость и серость, и тут она опять стала рвать у него свою поклажу.
– Алекс, дальше я сама.
– Все-таки я провожу вас.
– Некуда меня провожать!.. Я Митрофанову потеряла, сейчас пойду искать, куда ее черт понес, и мне бы сигарету выкурить…
– Я подожду.
– Да не нужно!..
– Я люблю «Буквоед», – вдруг сказал Алекс, вконец устав от препирательств. – Тот, что на площади Восстания!.. Там можно пить кофе и читать книжку сколько угодно. Однажды я так просидел до утра. Почему-то мне ночью пришло в голову, что я хочу почитать Мариенгофа. И я пошел его читать.
И он подумал с внезапным ужасом – зачем я это сказал?..
Он был совершенно уверен: Маня сейчас спросит – вы сумасшедший?.. И тут все и кончится.
Кончится даже то, что еще и не начиналось вовсе.
Никаких шансов. Жизнь линейна и однозначна, и в ней все повторяется раз от раза. Бег по кругу. Так по цирковой арене бегает дрессированный пудель. У него рябит в глазах, он все время чувствует один и тот же запах сырых опилок, пота и звериной мочи, но у него нет ни ума, ни сил, ни воли повернуть в обратную сторону, или выбежать на середину, или перемахнуть манеж и броситься по ступеням вверх.
Это просто невозможно, и все тут.
Какой еще Мариенгоф среди ночи в «Буквоеде» на площади Восстания?! Вы сумасшедший?..
– Слушайте, – вдруг сказала писательница Поливанова с неподдельным восхищением. – Я тоже так хочу!.. Сидеть ночью в книжном магазине и читать что-нибудь странное.
Он помолчал, а потом пробормотал растерянно:
– В следующий раз я вас… приглашу. Можно?..
И в этот момент что-то случилось.
Вроде бы свинцовые питерские небеса не разверзлись, солнце не выглянуло из-за туч, мрак не был попран, и время не остановилось. Но она уставилась в асфальт и сказала:
– Можно. У вас есть мой телефон?..
Он даже не сразу сообразил, о чем она спрашивает, а сообразив, замотал головой. Волосы упали на лоб, и он нетерпеливо откинул их растопыренной пятерней.
– Мобильного нет.
– Запишете?.. Или, хотите, я вам визитную карточку дам, там есть мобильный номер.
Сердце у нее стучало, и хотелось придержать его рукой.
– Лучше карточку, – ответил он не сразу. – А вы долго здесь пробудете?
– До понедельника.
Он спрятал картонный прямоугольничек во внутренний карман.
– Я позвоню.
Вместо снега из низкой тучи вдруг пошел дождь, и Маня Поливанова подумала, что дождь – всегда к удаче.
– Володечка, солнышко, а у меня мышь опять не работает!
– Об стол стучала?
– Не-е-ет! Разве можно?
– Нужно! Постучи, может, контакт отошел. Спиртом протирала?
– Я ее духами протирала! Между прочим, «Диор», вот понюхай, как пахнет! Эротик?.. Ну скажи, скажи, правда эротик?..
– Эротик. Батарейку меняла?
Леночка или Олечка уставилась на него в изумлении.
Береговой едва удержался, чтобы не шлепнуть ее по заднице и таким образом побудить к мыслительному процессу.
– Так чего там с батарейкой-то, а?
– Ой, а у нее есть батарейка, да?
– Есть! – весело сказал Береговой Леночке или Олечке и, вместо того чтобы хлопнуть ее по заднице, галантно поцеловал руку, чего не делал никогда в жизни. Он не умел ухаживать за барышнями… красиво.
Он вообще не умел за ними ухаживать.
И за этой не ухаживал. Он был в превосходном настроении, вот что!..
– Там есть батарейка, и даже не одна, а целых две! На вот! – он кинул на стол упаковку. – Возьми и попроси кого-нибудь у себя в отделе, чтоб поменяли.
– Ой, Володечка, ну до чего ты умница! Ну ты просто красавец! И мы тут все без тебя так скучали, та-а-ак скучали!..
Береговой без «них» тоже скучал, та-а-ак скучал, знала бы она! Чуть с ума не сошел, рассылая чертовы резюме, мучительно думая, где бы взять денег на кредит и на материну больницу, и каждой извилиной мозга сознавая собственную ненужность и никчемность!..
Как страшно, когда никому не нужен.
Как здорово, когда нужен всем и все ругаются, что чего-то там не успел, недоделал, недодал, недоглядел!..
Раньше Владимира Берегового раздражали претензии окружающих и их чрезмерные запросы, и еще то, что с некоторыми приходится валандаться, как, например, с этой Леночкой-Олечкой! Нынче его все это умиляло.
– Да! – крикнул он ей вслед. – Я самое главное забыл! Ты ее иногда переворачивай.
Леночка или Олечка сделала пируэт и притормозила у самого порога:
– Кого, Володечка?
– Мышь, – объяснил он совершенно серьезно. – Ну, это же устройство! И оно имеет свойство перегреваться. Ее нужно время от времени переворачивать на спинку, чтобы она отдохнула. Поняла?
– Поняла-а, – задумчиво протянула умница и красавица. – Теперь буду переворачивать, Володечка!
Из-за перегородки давно уже раздавались хихиканье и шуршание, в последние секунды переросшие в отчетливое хрюканье и возню.
– Береговой, – сказали оттуда, как только дверь захлопнулась, – ну, ты дал стране угля! Ты это… чего бедной девушке голову морочишь?!
– А термопасту опять всю по домам растащили, сволочи?!
– Владимир, кажется, я коробку в шкаф переставила, – пискнула Жанна. – Там еще много оставалось, мы не всю растащили, правда!
Он распахнул дверцы шкафа, и первое, что увидел, – микроволновую печь.
В тот день, когда его уволили и он собирался уйти навсегда, он так же распахнул шкаф и наткнулся взглядом на эту самую печь!
…Дурацкая коробка, в которую он складывал свои пожитки, все норовила перекоситься, из нее то и дело вываливались какие-то вещи, он ожесточенно совал их обратно и думал только об одном – жизнь кончилась. Вот эта, нынешняя, вдруг оказавшаяся прекрасной и совершенно особенной, с микроволновками и чайниками, которые притаскивали, чтоб он чинил, – какие, на хрен, микроволновки в IT-отделе! – с летучками по понедельникам, с вечно не работающим оборудованием, с сервером, который накануне «упал»!.. Тогда позвонила директриса спросить, что случилось, почему ни один компьютер в издательстве не работает, сотрудники, мол, на нервах, и он ответил как раз в том смысле, что сервер «упал». «Не разбился?» – озабоченно уточнила Анна Иосифовна.
…Нельзя дважды войти в одну реку?.. Совершенно точно нельзя? А если вдруг так получилось, что это единственная река, в которой можно плыть, и выгребать против течения, и стараться не перевернуться, и как-то латать дыры в днище, и на ходу успевать любоваться окрестностями, и иногда бормотать себе под нос, что устал и сил никаких нет, а иногда, наоборот, затягивать лихую разбойничью песню – от радости жизни?! Если нету другой такой реки?! Если во всех остальных наверняка потонешь?! Только сделаешь первый шаг, сразу и потонешь, прямо у берега, на мелководье. Неужели в эту все равно нельзя вернуться?!
– Я же просил! – громко и радостно сказал Береговой, рассматривая печь, старую знакомую. Ему удалось вернуться в собственную реку, и казалось, что теперь все на свете всегда будет удаваться. – Я же просил ее отдать! Жанна! Почему не отдали?!
– Никто не спрашивал, а мы… забыли.
– Забыли они! – фыркнул Береговой, отыскал за печью тюбик с термопастой и провозгласил: – Всех уволю!
– Может, не надо? – осторожно осведомились из-за перегородки.
– Надо. Слушайте, раз уж у нас есть бесхозная печь в аб-со-лют-но рабочем состоянии, может, сосисок нажарим, а? Кто хочет сосисок?
Хотели все.
Анна Иосифовна очень заботилась о здоровье вверенного ей коллектива, поэтому в столовой никаких сосисок не практиковали. Ни сосисок, ни кока-колы, ни – боже избави! – гамбургеров! Пакеты из «Макдоналдса» считались вне закона, их даже в урны не выбрасывали, утаскивали с собой, чтобы директриса, проходя по коридору, случайно не обнаружила веселенькие бумажки и картонки, выпирающие из мусорницы, и не устроила потом на три часа собрание, посвященное «правильному питанию», – она это вполне могла!.. Старый повар с каким-то музыкальным именем, то ли Цезарь Антонович, то ли Модест Петрович, готовил паровую рыбку, запекал индейку, а особенно ему удавался «гречневый пирог с морковью». Все это было вкусно, конечно, и, главное, очень здоро`во – Цезарь Антонович или Модест Петрович был добыт Анной Иосифовной не в каком-то там кулинарном техникуме, а, ясное дело, в ресторане «Прага», – но иногда так хотелось сосисок, лапши из пакета и зажаренных пончиков, обильно присыпанных сахарной пудрой!..