Новый год с детективом
Остальные участницы упорхнули по домам и светским мероприятиям. Но Ксюше идти было некуда. Лучше одной в номере, чем встречать бой курантов в хостеле, под завистливым взглядом неудачливой ее соседки.
Купила себе маленькую бутылочку шампанского. Посмотрела телевизор. Под бой курантов загадала: чтобы в шоу победа.
Но когда Новый год наступил, посмотрела на себя в зеркало и поняла: бессмысленно несбыточное желать. В сравнении с прочими участницами – умницами и красотками – шансов у нее все равно нет.
* * *Какими будут конкурсы, говорили только в день съемки. Ксюша, впрочем, понимала: какое задание ни дай, все равно она конкуренткам проигрывает.
Так что веселее – просто прикалываться.
Она ведь хотела когда-то в актрисы – вот и попробуем. Как там тетя Рая говорила? Комическое амплуа.
На первом конкурсе – его снимали второго января – надо было изображать из себя светскую львицу. Вечернее платье, туфли парадные.
Ксюша ковылять на шпильках никогда не умела, но специально взгромоздилась на каблуки под пятнадцать сантиметров высотой. Шатало ее на них, словно пьяную. Да еще и паркет в красивом зале оказался скользкий. Ковыляла, спотыкалась, а потом и вовсе позорно грохнулась.
Родным, трехэтажным отреагировать на ситуацию нельзя – все-таки прямой эфир на всю страну. Но когда выдала реакцию – насчет «проклятых дерьмоступок» – режиссер ей большой палец показал.
И ведущий иронически похвалил:
– Эпатаж – наше все.
По формату шоу зрители могли голосовать за кандидаток в режиме онлайн. Ксюше тоже прилетело – целых девятьсот пять голосов, против многих тысяч у соперниц.
– Жалостливых людей в стране оказалось не так и мало, – сказал по этому поводу ведущий.
На следующий день невест отправили на светский ужин.
Ксюша, как увидела хрусталь, белоснежные скатерти, вилок разных с ножами штук по десять на каждого, непосредственно отреагировала:
– Ничего себе наборчик! Пару-тройку точно можно потырить.
Прочие девы манерно разделывали перепелочек – она разрывала руками. Устричный соус пролила. Бокал с шампанским разбила.
Конкурентки поглядывали снисходительно. Ведущий тоже подкалывал:
– Ксюша, ну попробуй все-таки справиться с устрицей!
Но она так и не смогла вытащить из раковины холодное, маслянистое тельце, и отрыв между ней и остальными участницами увеличился еще драматичнее.
В очередной съемочный день невесты демонстрировали таланты. Ксюша сказала, что будет петь караоке.
Выбрала свой любимый «Владимирский централ». В ноты нещадно не попадала, но запевала громко, от души.
А прочие девушки играли на музыкальных инструментах, исполняли бальные танцы. Одна – ученица художественной школы – прямо перед камерами портрет ведущего нарисовала. Льстивый, приукрашенный.
Ксюша теперь настолько явно плелась в хвосте, что даже конкурентки ее нарочито добрыми голосами утешали. А ведущий – перед новым съемочным днем – жалостливо сказал:
– Задания сегодня несложные. Надеюсь, хотя бы здесь Ксюша тоже сможет себя проявить.
Но в конкурсе кулинарных талантов ей выпало: блины перед камерой испечь.
Сроду не умела. Рецепт лихорадочно искала в Интернете. Тесто смастерила жидкое, но при этом с комочками. Костерила на чем свет стоит «долбаную сковородку, с которой ни хрена не снимается». Блинчики получились кособокие, горелые. Когда в конце съемок все – перед камерами – угощались, их даже пробовать никто не стал. Предпочли салаты с креветками-авокадо, меренги и желе «а-ля Паризьен» от остальных участниц.
Конкурсантки ехидничали:
– С нашей Ксюшей даже соревноваться неинтересно.
Она не спорила. Даже спрашивала у телевизионщиков: какой смысл продолжать ее снимать, если все равно отсеют?
– Формат программы такой. Тебе, что ли, плохо?
Это да. Пусть прочие девицы раздражали безмерно, но в целом – жизнь нормальная. Гостишка крутая, кормили вкусно. Да и когда на тебя камеры нацелены, все вокруг суетятся – тоже приятно.
Последний конкурс назывался «Я глазами других». Участницам сказали: на съемку пригласят тех, кто может о них рассказать. Конкурсантки лихорадочно взялись предупреждать – родителей, бывших школьных учителей, подружек с самого детства, тренеров, соседей. Одна очень просила ее собаку в студию привезти:
– Чапик меня любит больше всех, до смерти залижет перед камерами!
Ксюша совсем приуныла. А что про нее можно поведать? Алкашей-предков позвать? Учителей школьных – кого изводила? Бойфренда-наркошу?
Сказала уныло редактору программы:
– Можно, сама уйду?
Но тот отрезал:
– По договору у тебя пять съемочных дней. Снимем последний – тогда и катись куда хочешь.
* * *Ксюшину съемку в расписании поставили последней. Но по правилам шоу обязана была присутствовать с самого начала – в специальной комнате ожидания. Смотреть на конкуренток. Демонстрировать реакцию. Прочие девушки, когда показывали их товарок, изображали восторг и поддержку. Мило улыбались, хлопали, восклицали: «Какая умничка!»
Ксюше подобная фальшь поперек горла. Глупо ведь демонстрировать восхищение, если девицы тебя бесят?
Поэтому, сидя вместе со всеми, базар не контролировала.
Про одну из фавориток мама рассказывала:
– Она у меня с детства трусишка, но всегда боролась со страхами. Как боялась машину водить – а все равно научилась. Высоту не переносит – но переломила себя, даже с парашютом прыгала.
Прочие «невесты» галдят:
– Вау! Круто!
Ксюша говорит ехидно:
– Да лучше вообще машину не водить, если теперь по страховому случаю каждый месяц. И с парашютом она прыгала единственный раз, да и то не по-настоящему. Прыжок в тандеме. Тоже мне, подвиг. Висеть под пузом инструктора безвольной сосиской.
Внизу экрана бегущей строкой показывали зрительские реакции, и Ксюша даже с каким-то внутренним удовлетворением собирала все больше и больше гневных рожиц в свой адрес.
А еще понимала, что из шоу ее не просто выгонят – попрут с позором на всю страну.
Редакторы программы не говорили, кого именно они пригласят повествовать о героинях. Но о прочих девушках рассказывали люди, исключительно к ним благожелательные.
А ей кто достанется? Вдруг химичка школьная (ей Ксюша жабу в сумочку запихивала)? Или папаша – как обычно, с бодуна?
Перед тем, как вызвать ее в студию, ведущий огласил предварительные итоги.
По результатам предыдущих конкурсов лидировала эффектная блондинка-москвичка. (Бальный танец и меренги «по нашему фамильному рецепту.) Вслед за ней шла еще одна идеальная – та, что парашютистка. Дальше, с небольшим отрывом, все прочие. И самая последняя – Ксюша.
«Я никогда и не хотела невестой быть. Тем более идеальной», – успокоила себя.
Расправила плечи. Вздыбила на голове разноцветные пряди. И решительной походкой ступила в студию.
– Итак, Ксения Раевская, – приветствовал ведущий.
Когда на конкурс вызывали предшественниц, на гостевых местах уже сидели их родители, тренеры, друзья, учителя. Сейчас диванчик оказался пуст. Только елка новогодней гирляндой мерцала.
– Нет совсем никого, кто мог бы о вас рассказать? – сочувственно осведомился телевизионщик.
– Ну… я сама виновата. Так жизнь свою построила, – признала честно.
– А вот ваша фамилия… Раевская… Это ведь псевдоним? – спросил вкрадчиво. – В честь кого?
– Соседка у меня была, – буркнула Ксюша.
– Итак, та самая соседка. Раиса Степановна! – провозгласил торжественно. – Прошу в студию!
Ксюша опешила.
Баба Рая – смущенная, взволнованная, принаряженная – вышла под софиты. Увидела девушкин бойцовский наряд (рваные джинсы, каблуки, радикальная прическа). Неодобрительно нахмурилась.
Ведущий подхватил ее под руку. Провел к диванчику:
– Итак, Ксения! Что вы можете о ней рассказать?
Баба Рая вдруг всхлипнула.
Но быстро взяла себя в руки. Утерла глаза и сказала:
– Ксюша – это, конечно, нечто. Она меня просто шокировала.
* * *В день юбилея почтальон принес бабе Рае заказное письмо. Штамп на конверте заграничный, из города Парижа. В конверте – открытка диковинная, с цветами выпуклыми, старуха сроду таких не видела. И от руки приписано: «Happy birthday, grand-ma Raya!» («С днем рождения, бабушка Рая!»).
Подписано – «Рауль и его семья».
Сроду у нее никаких знакомых Раулей, тем более из Парижа.
Но откуда-то узнал – и про нее, и что восемьдесят лет ей исполняется.
На следующий день – новые сюрпризы. Почтальонша притащила четыре посылки. Из Варшавы, чешского города Брно, немецкого Крефильда и болгарского Ахтополя. Поляки прислали конфеты с ликером, чехи – вафли в подарочной упаковке. Немцы – кулончик в виде сердечка, болгары – крем для рук на розовом масле. И все – с днем рождения поздравляют!
Наваждение просто.
Послание из Ахтополя было написано по-русски. Школьник Руси, после пожеланий здоровья и всего наилучшего, сообщал, что он изучает язык на школьных уроках. И телефон свой оставил: «Буду рад с вами пообщаться!»
Модными мессендежерами старуха пользоваться не умела, поэтому заказала обычный междугородний звонок. И первым делом спросила мальчика:
– Откуда ты про меня узнал?
– В Интернете прочитал. Что у вас круглая дата, и вы очень хотели бы со всего мира поздравления получить! Там и фотография есть, вы на ней такая хорошая, прямо как моя собственная бабушка!
– А кто ж это написал про меня в Интернете?
– Какая-то русская девушка по имени Ксения.
– Ксюша! – ахнула баба Рая. – А на фотографии – я, наверно, с букетом цветов, да?
– Да, такие красивые. По-русски они называются ромашки.
Баба Рая всхлипнула.
– Почему вы плачете? – затревожился мальчик.
– Это я от счастья, – пробормотала старуха.
…Она получила еще восемьдесят семь посылок и писем – со всех уголков света: из Америки, Канады, Австралии и даже с далекого острова Мадагаскар.
И сейчас с восторгом рассказывала:
– У меня ведь и собственная дочь есть. Но она на день рождения даже приехать не смогла, только позвонила, поздравила! А тут человек чужой такой праздник организовал!
– Как у вас получилось? – обернулся ведущий к Ксюше.
– Да, вообще, фигня вопрос, – буркнула. – Сперла у бабы Раи ее фотку любимую. Не попросила, а именно украла. Чтоб сюрприз получился. И разместила в Интернете. Везде. В социальных сетях, на сайтах благотворительных. Специально написала: помощи не просим, никаких денег. Просто сделайте, пожалуйста, человеку приятное. Баба Рая заслужила.
– Я прожила восемьдесят лет. И банкеты были, и на работе чествовали. Однажды в свой день рождения даже в санаторий ездила. Но Ксюшин праздник оказался лучшим в моей жизни, – с чувством произнесла старуха.
…Режиссер, редакторы, администраторы сидели в аппаратной. Наблюдали за съемкой. Обычно в их комнатухе довольно шумно, но сейчас все сидели молча. Только компьютерщик вдруг вскинулся, выкрикнул:
– Сайт подвисает.
– Что-о? – обернулся к нему режиссер.
– Да не, процесс под контролем. Просто нагрузка сумасшедшая. Народ осатанел. Вся страна за Ксюшу голосует.
Результаты на большом экране монитора, и правда, стремительно изменялись. Вот она уже не последняя… теперь третья от конца… а теперь врывается в тройку лидеров.
– Сделала шоу девочка, – довольно усмехнулся главный редактор.
Молодой, неженатый режиссер усмехнулся:
– Может, мне самому ее замуж позвать?
Главный редактор отозвался:
– Подумай. Но пока что от нашей съемочной группы будем ее во ВГИК рекомендовать.
Татьяна Устинова
• На пороге •
День начался ужасно. Мы все вскочили ни свет ни заря, а я этого терпеть не могу! После многолетней работы на телевидении, когда нужно было «уходить в монтаж» на ночь, сидеть перед монитором на продавленном стуле, из которого во все стороны вылезали поролоновые внутренности, накрывшись с головой шерстяным платком – от холода, поедать булку с сосиской – от голода, курить одну сигарету от другой, есть растворимый кофе ложкой из банки и запивать теплой водой из-под крана, чтобы не заснуть, – вот после всего этого вставать в полшестого я не могу. Мне плохо. Меня тошнит от вида детей и от запаха кофе. Радостные всхлипывания, подвывания и слоновьи прыжки собаки – ура, ура, уже утро, все встали, сейчас гулять поведут! – вызывают во мне отвращение. Бодрый утренний голос мужа, живо интересующегося – не постирала ли я его пропуск на работу вместе с рубахой? – заставляет меня задуматься о бренности всего сущего.
Я не хочу. Не хочу я!
Перспектива тоже была не радостной.
Женька уезжает в командировку и приедет неизвестно когда – как пойдут испытания. Может, вечером, а может, через неделю. У младшего в школе утренник, и про костюм зайчика мы с бабушкой, ясен пень, забыли. Да и хотелось ему вовсе не костюм зайчика, а костюм пирата. По этому поводу происходят некоторые рыдания и метания. У старшего в институте очередной тур КВН. Сценарий он написал, конечно, но никто, никто не оценил его, сценария, великолепия. И Мишка теперь слоняется в трусах, хотя давно пора уезжать, и пребывает в томности – то ли сценарий сию минуту переписать, то ли объявить всем, кто будет в этом КВН играть, что они дураки и ничего не понимают в большой русской драматургии – ну в том смысле, что он там понаписал.
Ну ма-ама!.. Ну сделай что-нибудь!.. Ну Та-аня! Ну пропуск-то где?!
Сейчас. Just a moment. Всегда готова.
Кофе убежал на плиту, и теперь по всему дому воняет жженой резиной, мне нужно не то чтобы навести красоту, но хотя бы прикрыть наготу, ибо у меня историческая встреча с издателем. Он начинает работать в восемь утра, он собранный, хорошо организованный, деловой человек, и наплевать ему, что мне легче переночевать на пороге его кабинета, чем с Рязанского шоссе переть к нему на Ленинградку к десяти по всем декабрьским пробкам!..
Я несобранная, плохо организованная и ни фига не деловая, вот какая я! И еще он мне сейчас всыплет за то, что я опять опаздываю с романом.
Тут как раз собаку стошнило. Стошнило ее в тот самый момент, когда я уже почти вырулила на старт, дыша духами и туманами, и на шпильках. Кто не пробовал мыть полы на шпильках, тот ничего не понимает в жизни!
В общем, я рыдала всю дорогу до издательства. У меня ничего не получается, ничего! Мне уже сорок лет, а я так ничему и не научилась. У меня безответственные дети и инфантильный муж. Мама, видимо, впала в склероз – костюм зайчика-то был забыт! Сестре нет до меня дела. Романы я пишу долго и плохо, издатель недоволен, и сейчас он мне всыплет.
Мне не место среди всех остальных, умных, собранных и деловых людей, назначающих встречи на десять. Они живут совершенно другой жизнью. У них наверняка есть… особые условия. Их всех оберегают, окружают любовью и заботой, создают вокруг них уют, красоту и беспечность, как-то так.
Зареванная, торжественная, почти окончательно решившая удалиться от мира в обитель на Белом море, прикрыв очками глаза, чтобы не слишком походить на пожилого сенбернара, опоздав на полтора часа, я воздвиглась в кабинет издателя.
Он удивился немного – у меня на самом деле был странный вид, а про обитель он не мог догадаться, конечно.
«Я хотел показать тебе сводки, – сказал издатель и сунул мне в руки растрепанную папку. – Смотри. Роман, с которым ты так долго мучилась, везде в первой десятке. Ты смотри, смотри! И у оптовиков, и в магазинах, и в рейтингах. Ты молодец, – сказал мне издатель. – Не зря мучилась».
Потом я три часа ехала домой, с Ленинградки на Рязанку, лелея мысль о том, что я молодец. Ну, видимо, не все еще пропало!
Дома металась виноватая мама, некстати забывшая про зайчика, и пахло пирогом. Мама изо всех сил стремилась загладить свою ужасную вину и улучшить мне настроение. Тимофей объявил, что в полугодии у него по английскому «вырисовывается пятерочка и Ольга Викторовна его хвалила». Мишка позвонил и очень деловым тоном сообщил, что задерживается, ибо у него репетиция КВН, сценарий полностью одобрен, осталось теперь только хорошо отыграть. «Вы с папой придете на финал, мам?..»
«Ну конечно, придем! Если папина установка будет работать, а меня не вызовет на ковер издатель».
И вообще – скоро Новый год.
А Новый год приходит без всяких особых условий.
Евгения Михайлова
• Рыжик •
Он был нежеланным ребенком. Виктория жила с этой мыслью семь месяцев, с того дня, когда ей подтвердили, что она на самом деле беременна. Тогда было всего восемь недель и имелась возможность любого решения. Жестокий выбор по отношению к другой, уже зародившейся жизни – да или нет. Совершенно ясно для Вики было только одно: это ее выбор. У Романа уже есть сын, да и жена, впрочем. И его жизнь, как и репутацию, не украсит и не обогатит беременная любовница на работе. Роман был главным редактором глянцевого журнала, Виктория – ведущим репортером.
Сообщать Роману «радостную» весть было нелепо. Его отношение может быть лишь очевидным: виновата она, они договорились, что она пьет противозачаточные таблетки, а в те дни закрутилась, не купила, не приняла и ничего ему не сказала. Ни в коем случае не хотела его подловить и портить обе жизни – его и свою. Просто расслабилась: так уже было, и ничего, обошлось.
Виктория сразу записалась на аборт. За несколько дней до операции стала покашливать в присутствии Романа и жаловаться на простуду.
– Ты не возражаешь, если я сдам материал и несколько дней полежу дома? – спросила она у него.
– Господи, что за вопрос. Ты можешь его прислать из дома, как тебе удобно. Давай я тебя прямо сейчас отвезу?
– Да нет, я сама. У меня тут еще дела.
И в назначенный день она ему позвонила, сказала, что лежит с небольшой температурой. Ее честный организм тут же превратил ложь в правду: температура на самом деле поднялась. До операции оставалось часа четыре. Виктория укуталась в одеяло, свернулась в плотный комочек и попробовала забыться на пару часов, усыпить эту тяжесть вынесенного приговора. Кому? Да пока никому. Его еще нет, он еще ничего не чувствует и не понимает. И позитивный смысл в том, что он не узнает, как горько быть нежеланным ребенком.
Почему она с первой минуты думала, что это мальчик? Наверное, потому, что у Романа может быть только сын. Он герой-любовник и мужчина-победитель. По крайней мере, такова его жизненная роль. Виктория уснула, а проснулась в темно-оранжевом луче тяжелого осеннего солнца. Ее тело было горячим, влажным, а там, внутри, плавала золотая рыбка, кусочек совсем другой жизни. А перед глазами блеснули холодной сталью страшные хирургические инструменты. Она не смогла подняться в тот день. И просто перенесла операцию. И так переносила, пока не стало поздно. Не нашла в себе силы потерпеть полчаса, чтобы потом не мучиться всю жизнь. В этом обвиняла она себя. Ситуация казалась такой жестокой, что она меньше всего думала о том, что навсегда потеряла Романа. Ее страдания были особыми, глубокими, интимными – такими не делятся с другим человеком, если он не самый близкий, не самый родной. А Роман какой угодно, только не родной. Заодно и это стало очевидным.
Когда беременность уже нельзя было скрывать одеждой, Виктория поговорила с Романом. Изложила все четко и сухо.
– Я правильно понимаю, что для нас обоих возможен лишь один выход: я увольняюсь?
– К сожалению, – ответил он. – И я не понимаю, почему ты выбрала такое решение. Я очень привязан к тебе, ценю твой талант, восхищаюсь тобой как прелестной и обольстительной женщиной… И мы не собирались все ломать. Что это за судьба – мать-одиночка… Что за жизнь для ребенка. Но ты взрослый человек, надеюсь, справишься. И, конечно, в трудную минуту ты всегда можешь обращаться ко мне.
– Конечно, – кивнула Виктория.
И подумала о том, что Роман будет последним, кто узнает о трудных минутах ее нелепо выбранной судьбы.
Получив расчет, Виктория обнаружила, что Роман в меру щедро оценил ее достоинства работника и обольстительной женщины, а также корректность поведения в сложной ситуации.
Ну что ж. Она вообще человек долга. Справится и с собственным отношением к нежеланному ребенку, раз не смогла убить его. Он никогда не узнает, что бывают другие дети – желанные. У него уже было имя – Антон.
Но судьба отблагодарила ее более щедро, чем Роман. Все изменилось в одну минуту, когда Вика вынырнула из боли и самого тяжкого напряжения за всю свою жизнь. Измученная, обессиленная, угнетенная сознанием, что с покоем покончено навсегда, она ждала в общей палате первого кормления. Всем приносили свертки с красными одинаковыми личиками. А у ее груди задышало, засопело солнышко. Малыш был рыжиком с золотистым пухом на круглой головке, упоительными сладкими глазками и светлой кожей, какие и могут быть только у рыжиков. Виктория всегда считала, что рыжеволосые люди отмечены как носители особого ума и характера. У Романа, кстати, темно-рыжая шевелюра. Только глаза у него карие. А у маленького Антона они со временем потеряли младенческую голубизну и стали ярко-зелеными.
Короче, Вика так долго готовилась к тому, чтобы скрывать свое равнодушие к нежеланному ребенку, затем, начитавшись всяких книг и статей в интернете, собралась скрывать свое непреодолимое обожание золотого чуда. И, наконец, решила: а пошли вы все. Буду любить, как получается, на всю катушку, и ни капельки не скрывать это ни от людей, ни от объекта, который кажется венцом нежности и прелести. Любовью можно испортить? Да ради бога. Это все, что она может сделать для того, кого хотела убить. Заодно узнаем, можно ли портить любовью.
А дальше все пошло, как и должно быть у человека, способного организовать себя и создать новый порядок после разрушения прежнего. Вместе со всем, что Виктория оставила в прошлом, в опечатанном архиве для технической памяти застыл такой экспонат, как ее смятение. А рядом ее жертвенное решение прожить оставшуюся жизнь в дискомфорте нелюбви, обрекая на такое прозябание и другое существо. Теперь все было на своих, качественно новых местах. И на двух главных они оба – Виктория, богатая своим приобретением и несомненным восторгом, несмотря на все сложности, и Антон, малыш-открытие, который уже приобретает важность и покой маминого баловня. Его душевный комфорт приносит плоды. Мальчик только учится ходить и говорить, а в его взгляде, во всем облике столько доверия и доброжелательности ко всем, совершенно чужим людям. Он хочет только дарить и получать подарки. Со временем станет ясно, хорошо ли это. Но Виктория убеждена в том, что детство ее сына должно быть чистой и золотой мелодией. Дальше будут трудности, наверное, но появятся и крепнущие силы.
Она сама легко устроилась на работу в конкурирующий глянцевый журнал. И оценила преимущества работы с главредом-женщиной, сухой и деловой, как титульный лист бизнес-плана. Виктория должна была просто хорошо работать, быть обязательной и нормально выглядеть. И никаких личных отношений, переживаний и потребности кому-то казаться обольстительной женщиной.
Родственников в Москве у Виктории не было. Нина Павловна, редактор, согласилась с ее индивидуальным графиком: три часа в офисе, сбор материала по усмотрению Вики, а в остальное время она работает дома, всегда на связи. И пришлось, конечно, изучить институт нянь. Виктория их отбирала, как космонавтов для полета на Венеру. И все равно часто и решительно отказывалась от услуг, если ей казалось, что у няни в отношениях с ребенком не хватает теплоты, внимания или уважения. Сам Антон никогда ни на кого не жаловался. Но Виктория с изобретательностью и подозрительностью матери-волчицы договорилась с известным в тусовке частным детективом Кольцовым, и он навтыкал ей скрытых видеокамер в квартире, как для слежки на особо охраняемом объекте.
– Мой тебе совет, – сказал ей Сергей, выполнив работу. – Когда будешь увольнять очередную жертву, назови безобидный и ложный повод. Лучше всего: ты сама будешь все время дома. И, конечно, ни слова о слежке. Сарафанное радио – жестокая штука: если кто-то узнает о нашей системе, тебя начнут обходить, как чуму. И не факт, что только плохие люди.
– Я понимаю, – ответила Вика. – А ты сам как считаешь, моя подозрительность ненормальна?
– Убежден, что именно так и должна выглядеть норма, когда речь идет о ребенке. Взрослый человек вынесет любую проверку. Если ребенок не справится с какой-то ерундой, это может быть драмой, скрытой до поры. У меня воз и тележка таких историй. А парень у тебя классный. И он очень непростой, этот рыжик. Но только ты выбираешь ему человека для постоянного контакта. Это не должно стать его проблемой или бедой.
У Виктории от этих слов привычно замерло сердце, как всегда, когда кто-то отмечал необычность ее сына, – от гордости и страха. К четырем годам Антон очень отличался от большинства своих сверстников. Безудержное, щенячье веселье и лукавое озорство временами сменялись не просто сосредоточенным любопытством, но и поиском ответов и нужной информации. Мальчик иногда бывал задумчивым и даже отрешенным. Когда Виктория читала ему книжки или они вместе смотрели кино, ее поражала его способность входить в сюжет, в вымышленные обстоятельства, переносить на себя выдуманные сложности. И, главное, у него была готовность сострадать, даже страдать со всем пылом своего нежного сердечка. Виктории нередко случалось допоздна сидеть рядом с сыном на его кроватке, успокаивать, утешать, развлекать, гладить взмокший от волнения лобик, целовать горячие ладошки. Она даже поехала с мальчиком к одному довольно известному психологу.