Сборник трудов

Доктрина и правовые позиции, выработанные судами по отдельным категориям уголовных дел1

Российское право хотя и не относится к англо-саксонской (общей) семье права, однако правовые позиции, выработанные Верховным Судом РФ по отдельным категориям дел2, оказывают серьезное влияние на всю судебно-следственную правоприменительную практику, не только корректируя, но и в отдельных случаях формируя ее. При этом очевидной является связь правовых позиций с уголовно-правовой доктриной. Такую связь можно называть двусторонней, поскольку не только уголовно-правовая доктрина оказывает влияние на формирование правовых позиций Верховного Суда РФ, но и позиции последнего по разным категориям уголовных дел базируются на достижениях доктрины.

1. Поскольку корыстные преступления против собственности преобладают не только среди регистрируемых правоохранительными органами преступлений3, но и среди рассматриваемых судами уголовных дел4, то показательной, но отнюдь не единственной можно считать взаимосвязь уголовно-правовой доктрины и правовых позиций, выработанных судами именно по этой категории дел.

В связи с развитием и использованием цифровых технологий значительную актуальность как в доктрине, так и в правоприменительной практике приобрел вопрос о новых предметах корыстных преступлений против собственности. Так, из-за растущей потребности в трансплантации органов и нехватки донорских органов технологии регенеративной медицины в эпоху четвертой промышленной революции считаются наиболее перспективными во всем мире. К ним относят генную и клеточную терапию и инжиниринг тканей. В последнее время бурное развитие получило еще одно направление регенеративной медицины – 3D-биопринтинг, который может быть использован для точного позиционирования клеток и материалов, нагруженных клетками, для создания контролируемой архитектуры тканей. Для создания биопринтных органов и тканей используются индуцированные стволовые клетки пациента (аутологические) или донора (аутогенные), которые можно сделать из костного мозга, пульпы зуба или жировой ткани пациента. Важно заметить, что относительно правового режима человеческих органов и тканей до сих пор в цивилистической доктрине не существует единообразного подхода5. Кроме того, на законодательном уровне они не отнесены к числу объектов гражданских прав. Вместе с тем следует признать, что отсутствие единообразного подхода относительно правового режима человеческих органов и тканей в гражданском праве не препятствует их признанию в качестве признаков составов ряда преступлений в уголовном праве. Данный вывод подтверждается, прежде всего, самим законом и его доктринальным толкованием. В частности, в УК РФ «использование органов или тканей потерпевшего» признается признаком субъективной стороны (целью):

– убийства (п. «м» ч. 2 ст. 105);

– умышленного причинения тяжкого вреда здоровью (п. «ж» ч. 2 ст. 111).

Таким же субъективным признаком (целью) признается «изъятие у потерпевшего органов или тканей» при совершении купли-продажи человека, иных сделок в отношении человека, а равно его вербовки, перевозки, передачи, укрывательства или получения (ст. 1271 УК РФ).

Фактически о субъективном признаке идет речь и в ч. 1 ст. 120 УК РФ, предусматривающей ответственность за «принуждение к изъятию органов или тканей человека для трансплантации, совершенное с применением насилия либо с угрозой его применения». Используемое здесь слово «для» не оставляет сомнений, что трансплантация выступает той целью, ради достижения которой потерпевший принуждается к изъятию органов или тканей.

Таким образом, если по статьям 105 и 111 УК РФ наказуемы деяния, преследующие цель использования органов или тканей потерпевшего, а по ст. 1271 УК РФ – цель их изъятия (причем во всех этих статьях не только для трансплантации), то по ст. 120 УК РФ наказуемо принуждение к изъятию органов или тканей человека только для трансплантации.

Согласно Закону РФ от 22 декабря 1992 г. № 4180-1 «О трансплантации органов и (или) тканей человека», «объектами трансплантации могут быть сердце, легкое, почка, печень, костный мозг» и другие органы и (или) ткани, перечень которых определен Министерством здравоохранения РФ и РАН6. При этом действие упомянутого Закона РФ «не распространяется на органы, их части и ткани, имеющие отношение к процессу воспроизводства человека, включающие в себя репродуктивные ткани (яйцеклетку, сперму, яичники, яички или эмбрионы), а также на кровь и ее компоненты». Стало быть, в преступлениях, предусмотренных статьями 105, 111 и 1271 УК РФ, предметом могут быть любые органы и ткани (включая органы, их части и ткани, имеющие отношение к процессу воспроизводства человека, включающие в себя репродуктивные ткани (яйцеклетку, сперму, яичники, яички или эмбрионы), а также кровь и ее компоненты), а в ст. 120 УК РФ – только органы и ткани, подпадающие под определение объекта трансплантации в соответствии с Законом РФ «О трансплантации органов и (или) тканей человека». Полагаем, что в ст. 120 УК РФ ограничение предмета преступления только объектами трансплантации не имеет под собой веских оснований – ни практических, ни теоретических. Соответственно, общественно опасным должно признаваться любое принуждение к изъятию органов и (или) тканей человека безотносительно к целям такого принуждения – для трансплантации или не для трансплантации. В связи с этим представляются лишними в названии статьи 120 УК РФ и диспозиции ее части 1 слова «для трансплантации».

Означает ли все вышеизложенное, что приведенными статьями УК РФ охватываются противоправные действия также с органами и тканями после отделения от организма (то есть биоматериалами7), преобразуемыми в биообразцы и используемыми затем при создании биопринтных органов и тканей. Полагаем, что нет. Данный вывод подтверждает и скудная судебно-следственная практика. Так, по делу группы медицинских работников предметом предполагаемого преступления, предусмотренного ст. 30 (ч. 1) и 105 (п. «м» ч. 2) УК РФ, были признаны почки лица, находящегося в состоянии комы8; по делу Л., осужденного по п. «м» ч. 2 ст. 105 РФ и ч. 1 ст. 244 УК РФ, – кровь убитой им Б. Кстати, в последнем случае Верховный Суд РФ сформулировал позицию, согласно которой «по смыслу уголовного закона убийство человека в целях использования его тканей, включая кровь (кровь – это жидкая подвижная ткань внутренней среды организма)… не сводится к изъятию тканей исключительно в целях их последующей трансплантации»9.

Биообразцы и 3D-биопринтные органы или ткани существенно отличаются от человеческих органов и тканей искусственностью создания и отсутствием риска причинения вреда здоровью при получении биоматериалов, создании биообразцов и 3D-биопринтного органа. В этой связи следует напомнить, что Федеральный закон «О биомедицинских клеточных продуктах» (ст. 3) принципами осуществления деятельности в сфере обращения биомедицинских клеточных продуктов провозглашает, в частности, добровольность и безвозмездность донорства биологического материала, недопустимость купли-продажи биологического материала, недопустимость использования для разработки, производства и применения биомедицинских клеточных продуктов биологического материала, полученного путем прерывания процесса развития эмбриона или плода человека или нарушения такого процесса. Этот же федеральный закон (ст. 47) декларирует, что нарушение законодательства Российской Федерации «об обращении биомедицинских клеточных продуктов влечет за собой наступление ответственности в соответствии с законодательством Российской Федерации». Между тем никакой ответственности, в частности, за указанные нарушения по УК РФ до сих пор нет, хотя с момента вступления в силу анализируемого федерального закона прошло более трех лет. На наш взгляд, вмешательство УК РФ здесь возможно прежде всего для ограничения коммерциализации оборота вышеперечисленных предметов. С учетом того, что по сегодняшний день не реализовано также положение об уголовной ответственности за куплю-продажу органов и (или) тканей человека, установленное ранее принятым Законом РФ «О трансплантации органов и (или) тканей человека» (ст. 1), следует признать вопрос об уголовной ответственности за противоправные деяния с органами и (или) тканями человека, а также биоматериалами назревшим.

Наличие в УК РФ нормы о торговле людьми в целях изъятия у потерпевшего органов или тканей (п. «ж» ч. 2 ст. 1271) мы не рассматриваем в качестве решения обозначенной проблемы. Во-первых, в ней речь не идет о биообразцах и 3D-биопринтных органах или тканях. Во-вторых, торговля людьми, включая куплю-продажу человека, не равнозначна коммерческим сделкам, предметом которых выступают его органы или ткани либо биоматериалы. По нашему мнению, УК РФ должен быть дополнен общей нормой, в частности, об ответственности за куплю-продажу органов и (или) тканей человека, а также биоматериалов (представляется, что данная норма могла бы находиться в главе 25, поскольку описанные сделки посягают главным образом на общественную нравственность).

Подобная норма нужна, помимо всего прочего, также для отражения реальной опасности деяний, состоящих не только в совершении убийства, причинении тяжкого вреда здоровью человека или торговле людьми, но также в последующей купле-продаже человеческих органов и (или) тканей. В таких преступлениях, например, были изобличены террористы «Исламского государства»10, промышлявшие торговлей езидских женщин-рабынь, убийством и последующей торговлей их органами11. С нашей точки зрения, квалификация столь разных по характеру деяний (убийство и купля-продажа человеческих органов или тканей; торговля людьми и торговля их органами или тканями и т. п.) только по одной норме уголовного закона будет не совсем полной, а учитывая высокую степень опасности торговли органами или тканями человека – справедливой. Подтверждением объективно возрастающей опасности таких преступлений и отражением перманентного роста их количества является общая позиция отечественного законодателя, состоящая в ужесточении санкций норм об ответственности за противоправные действия, связанные с человеческими органами или тканями, а также биоматериалами. Напомним, что в ч. 2 ст. 120 УК РФ лишение свободы на срок от 2 до 5 лет было заменено на срок до 5 лет12, а в ч. 2 ст. 1271 УК РФ к лишению свободы на срок от 3 до 10 лет добавилось наказание, назначение которого является правом суда, – лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до 15 лет13.

Поскольку мы исходим из позиции, согласно которой органы и ткани после отделения от организма человека, а также биоматериалы являются вещью (объектом гражданских прав), то вполне обоснованно можно утверждать о возможности признания органов или тканей, а также биоматериалов предметом наиболее распространенных преступлений – преступлений против собственности, в первую очередь хищения чужого имущества. Очевидно, такому выводу не препятствует и само примечание 1 к ст. 158 УК РФ, поскольку как доктрина, так и судебная практика исходят из возможности признания предметом хищения, предусмотренного нормами главы 21 УК РФ, только вещи (сказанное не исключает возможности признания органов или тканей человека, а также биоматериалов предметом и других корыстных преступлений против собственности, например, вымогательства).

В уголовно-правовой науке высказано мнение, что ответственность за хищение человеческого биоматериала, как и в целом за незаконный оборот органов и (или) тканей человека, следует устанавливать в специальной норме в главе 25 УК РФ. Его автор исходит из того, что «охрана отношений в сфере законного оборота биокомпонентов человека также должна осуществляться специальной нормой УК РФ», поскольку традиционно в УК ряд предметов преступлений ввиду их особой значимости «выведены законодателем из-под действия общих норм и охватываются специальными нормами УК РФ»14. Предложение нам представляется разумным, поскольку гражданский оборот некоторых из этих вещей (органов и (или) тканей человека, а также биоматериалов) ограничен либо запрещен. Данное обстоятельство сближает указанные предметы с такими предметами, хищение или незаконный оборот которых выделены в отдельные нормы (например, ст. 221, 222, 228, 229 УК РФ).

Следует согласиться также с мнением о том, что в модельной норме «для обозначения рассматриваемого круга деяний можно оперировать обобщающим понятием – «хищение», которое будут охватывать все формы хищения трансплантатов человека»15. Однако при этом необходимо иметь в виду, что формально единое для всех статей УК РФ определение понятия «хищение», согласно правовой позиции судов, фактически не распространяется на те статьи УК РФ, в которых предметом хищения выступают объекты, изъятые из гражданского оборота или оборот которых ограничен. Речь идет о явном противоречии между легальной дефиницией хищения (примечание 1 к ст. 158 УК РФ) и нормами других, помимо 21-й, глав УК РФ, содержащих понятие «хищение», в частности в статьях 226 и 229 УК РФ. Так, Пленум Верховного Суда РФ под хищением огнестрельного оружия, комплектующих деталей к нему, боеприпасов, взрывчатых веществ или взрывных устройств понимает «противоправное завладение ими любым способом с намерением лица присвоить похищенное либо передать его другому лицу, а равно распорядиться им по своему усмотрению иным образом» (п. 13 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 12 марта 2002 г. № 5 (ред. от 11 июня 2019 г.) «О судебной практике по делам о хищении, вымогательстве и незаконном обороте оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств»), а под хищением наркотических средств или психотропных веществ, а также растений, содержащих наркотические средства или психотропные вещества, либо их частей, содержащих наркотические средства или психотропные вещества, «противоправное их изъятие у юридических или физических лиц, владеющих ими законно или незаконно, в том числе путем сбора растений, включенных в Перечень наркотических средств, психотропных веществ, а также растений, содержащих наркотические средства или психотропные вещества, либо их частей, содержащих наркотические средства или психотропные вещества, и их прекурсоров, подлежащих контролю в Российской Федерации, либо их частей с земель сельскохозяйственных и иных предприятий, а также с земельных участков граждан, на которых незаконно выращиваются эти растения» (п. 23 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2006 г. № 14 (ред. от 16 мая 2017 г.) «О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, психотропными, сильнодействующими и ядовитыми веществами»).

Таким образом, оба предлагаемые Пленумом Верховного Суда РФ определения хищения расходятся с его легальной дефиницией, в частности, не содержат указания ни на безвозмездность, ни на корыстную цель квалифицируемых деяний. Поэтому в целом соглашаясь с необходимостью установления в специальных статьях УК РФ ответственности за хищение органов и (или) тканей человека, а также биоматериалов, полагаем, что судам, очевидно, следует сформулировать правовую позицию, согласно которой такое хищение не будет повторять легальную дефиницию хищения.

Давая оценку правовым позициям судов по вопросу о понятии хищения, нельзя не отмечать попытки высшей судебной инстанции по сглаживанию противоречий между соответствующими законодательными положениями и судебно-следственной практикой. Безусловно, когда речь идет о несоответствии легальной дефиниции уголовно-правового понятия правоприменительной практике, вопрос о даче новой дефиниции является прерогативой законодателя. Однако, когда законодатель этим своим правом не пользуется, Верховный Суд РФ, наделенный Конституцией РФ (ст. 126) правом давать «разъяснения по вопросам судебной практики», должен вмешаться и сформулировать собственную позицию. Представляется, что приведенные правовые позиции Пленума Верховного Суда РФ по вопросу о хищении предметов, изъятых из оборота или оборот которых ограничен, могут оказать заметное влияние на развитие доктрины и стать основой для нового законодательного определения хищения чужого имущества или формулирования специальной дефиниции для хищения предметов, изъятых из оборота или ограниченных в обороте. Наша позиция, изложенная в монографиях и многочисленных научных статьях, заключается в том, чтобы вернуться к той редакции определения понятия хищения чужого имущества, которое имело место в 1994 году в УК РСФСР, когда оно распространялось только на нормы главы «Преступления против собственности». В таком случае правовая позиция Пленума Верховного Суда РФ в отношении хищения изъятых из оборота или ограниченных в ней предметов, выраженная в постановлениях, соответственно, от 12 марта 2002 г. № 5 и от 15 июня 2006 г. № 14, не будет вступать в противоречие с легальной дефиницией хищения.

На протяжении десятилетий в советской, а затем и российской уголовно-правовой науке одним из наиболее дискуссионных был вопрос о моменте окончания хищения имущества16. О том серьезном значении, которое КПСС и Советского государство уделяли в целом борьбе против хищений (в большей степени социалистического имущества), свидетельствовал тот факт, что в УК РСФСР 1960 года глава, предусматривавшая ответственность за их совершение – «Преступления против социалистической собственности», в системе Особенной части стояла выше, чем глава, в которой была установлена ответственность за преступления против жизни, а среди предусмотренных ею наказаний (за хищение социалистического имущества в особо крупных размерах) предусматривалась смертная казнь.

Через 10 лет после вступления в силу УК РСФСР 1960 г. высшая судебная инстанция страны взяла на себя ответственность по внесению ясности в практику и теорию уголовно-правовой борьбы против хищений имущества. Пленум Верховного Суда СССР принял знаменитое постановление № 4 от 11 июля 1972 г. «О судебной практике по делам о хищениях государственного и общественного имущества», предложившее определение момента окончания хищения, следование которому стало обязательным для всех государственных органов, расследовавших или рассматривавших дела данной категории. Несмотря на то что Закон СССР от 30 ноября 1979 г. «О Верховном Суде СССР» (ст. 3) закреплял за постановлением Пленума Верховного Суда СССР скромный статус «руководящего разъяснения судам по вопросам применения законодательства, возникающим при рассмотрении судебных дел», оно тем не менее воспринималось всей судебно-следственной системой именно как обязательное для исполнения указание. По сути, определение, данное Пленумом Верховного Суда СССР (РСФСР) (впоследствии – РФ), граничило с нормотворчеством, поэтому оно фактически имело силу закона для правоприменителя по делам о хищениях имущества.

Полагаем, что неслучайно инициативу в формулировании определения момента окончания хищения, не дожидаясь каких-либо решений законодательного органа, например по даче определения общего понятия хищения, взяла на себя высшая судебная инстанция. Последняя лучше, чем какой-либо иной государственный орган, понимала необходимость дачи такого определения для судебных и правоохранительных органов. Кроме того, Верховный Суд СССР наиболее тесно взаимодействовал с уголовно-правовой наукой, рекомендации и выводы которой он активно использовал при разработке своих правовых позиций по разным категориям уголовных дел, в том числе о хищении имущества.

Эта связь по сегодняшний день проявляется в функционировании такой уникальной площадки, на которой ученые имеют возможность быть услышанными, как Научно-консультативный совет при Верховном Суде. В истории с постановлением № 4 от 11 июля 1972 г. указанная возможность проявилась в том, что в основу определения позиции Верховного Суда СССР по вопросу о моменте окончания хищении (п. 10 постановления) легли научные воззрения профессора МГУ им. М. В. Ломоносова Г. А. Кригера, который предлагал считать хищение оконченным, «если имущество изъято и виновный имеет реальную возможность им распоряжаться по своему усмотрению или пользоваться им»17. Таким образом, доктрина (теория) «реальной возможности» стала той основой, на которой строилась правовая позиция судов при рассмотрении дел о хищении имущества и определении момента его окончания.

Указанная доктрина сохранила свою актуальность на протяжении достаточно долгого времени. На ней строились правовые позиции Пленума Верховного Суда СССР, нашедшие отражение в постановлении № 11 от 5 сентября 1986 г. «О судебной практике по делам о преступлениях против личной собственности», согласно которому «кража, грабеж и мошенничество считаются оконченными, если имущество изъято и виновный имеет реальную возможность пользоваться или распоряжаться им по своему усмотрению» (п. 14).

Однако с принятием в 1996 году УК РФ, в котором было закреплено законодательное определение хищения чужого имущества (примечание 1 к ст. 158), указанная доктрина, а вместе с ней и правовая позиция судов по определению момента окончания хищения вступили в противоречие с легальной дефиницией хищения. Касаясь этой темы, мы еще в 1999 году писали, что моментом окончания хищения следует считать причинение ущерба собственнику или иному владельцу имущества18, ибо в таком случае действительно под охрану будут поставлены интересы потерпевшего. «Как только потерпевший лишается своего имущества, ему, можно утверждать, причиняется ущерб… Ждать, чтобы в таких случаях после изъятия чужого имущества виновный еще и получал возможность распоряжаться «по своему усмотрению» этим имуществом, больше соответствует интересам виновного, чем интереса борьбы с посягательствами на собственность»19.