Боги нефрита и тени
Дело на этом не закончилось. Вечером, когда они с матерью собирались спать, та ей сказала:
– Сирило распорядился, чтобы ты завтра осталась дома. Пока нас не будет, посмотри его рубашки, там кое-что нужно подштопать.
– Это все из-за Мартина, да? – догадалась Кассиопея.
– Да.
Девушка фыркнула.
– Хоть бы когда-нибудь ты заступилась за меня! Иногда мне кажется, что у тебя нет гордости. Почему ты позволяешь им топтаться по нам?
Мать замерла с расческой в руках. Кассиопея видела ее отражение в зеркале: бесцветные губы скорбно опущены, морщины на лбу. Она не была старой, но сейчас казалась старухой.
– Когда-нибудь ты поймешь, что значит идти на жертвы, девочка моя. – Это прозвучало совсем тихо.
Кассиопея вспомнила тяжелые месяцы после смерти отца. Мама пыталась заработать им на жизнь, плетя макраме, но денег не хватало. Она стала распродавать ценные вещи, и к лету большей части их мебели и одежды уже не осталось. Потом мама заложила обручальное кольцо… Кассиопея устыдилась своих слов – матери было сложно вернуться в Уукумиле к отцу, который не простил ей брака.
– Мама, – сказала она. – Мне жаль…
– Для меня это сложная ситуация, Кассиопея.
– Да, я понимаю… Но Мартин… Откуда в нем столько злобы? Иногда мне хочется, чтобы он упал в колодец и сломал шею.
– Твоя жизнь станет от этого счастливее, дочь? Работа станет легче, и ты быстрее будешь справляться с ней?
Кассиопея покачала головой и села на стул. Мама принялась нежно расчесывать ее волосы.
– Это нечестно. У Мартина есть все, а у нас ничего, – нахмурилась девушка.
– Что же такого у него есть?
– Ну… деньги, и хорошая одежда… и он может делать все, что захочет.
– А тебе не кажется, что Мартин такой ужасный человек, потому что ему все дозволено?
– Если бы я выросла при таких деньгах, уверена, я бы не испортилась.
– Ты была бы совсем другим человеком, дорогая.
Кассиопея не стала спорить. Бесполезно. От мамы можно услышать только банальности, а как действовать, она никогда не подскажет. Ее не берут в сенот? Ну и ладно. Как-нибудь она это переживет.
Когда на следующее утро семья уехала, Кассиопея пошла в комнату деда и села на край кровати. На стуле лежали вытащенные из комода рубашки. Она принесла с собой набор для шитья, но ей не хотелось сейчас ничем заниматься. Душила обида. Она вытащила из корзинки моток ниток и швырнула в зеркало. Глупо, конечно, но хоть так можно дать выход эмоциям.
Что-то лязгнуло, упав с подзеркального столика. Ключ. Ключ ее деда, который он обычно носил на шее. Дед уехал в сенот и оставил его дома.
Кассиопея встала, подняла ключ и перевела взгляд на сундук.
Ни разу она не видела его открытым. Что бы там ни лежало – золото или деньги, это, должно быть, большая ценность.
Кассиопея вспомнила слова Мартина, что дед не собирался ей ничего оставлять. Она никогда ничего не крала в этом доме – глупо и опасно, все равно заметят. Но сундук… Уж наверняка дед не открывает его каждый день. Если там золотые монетки, заметит ли он отсутствие нескольких из них? А если она заберет все, кто ей помешает сбежать с сокровищами?..
Мысли были грешные, но Кассиопея не была святой, и каждый упрек проделывал маленькую дырочку в ее душе. А сколько их было, таких упреков…
Если бы день не был таким жарким, может, она бы удержалась от искушения. Но даже послушная собака иногда кусает хозяина за ногу. Она сделала шаг по направлению к сундуку. Если там действительно золото, тогда гори все огнем, она сбежит из этого гнилого места. А если сундук набит изъеденным молью тряпьем, ну что же… по крайней мере она просто удовлетворит любопытство.
Кассиопея встала на колени перед сундуком. Сундук как сундук, с ручками по бокам, позволяющими его нести. На крышке изображение обезглавленного человека. Проведя рукой по поверхности, Кассиопея почувствовала ладонью узор, который под краской не был виден. Провела еще раз, но так и не поняла, что это.
Толкнула сундук – он был тяжелым. Положила на него обе ладони и задумалась – стоит ли открывать? Но она сгорала от любопытства. И надеялась найти деньги. В конце концов, старик должен ей за все страдания.
Все они ей должны.
Кассиопея вставила ключ, повернула и открыла крышку.
* * *Она сидела обескураженная видом того, что лежало в сундуке. Не золото, а кости. Очень белые кости. Ну что за ерунда. Может, под ними спрятано что-то?
Засунула руки в сундук, пытаясь найти что-то еще.
Пусто. Она ничего там не нащупала. Холодные гладкие кости, и все.
Да уж, ей, как всегда, везет…
Ее пронзила боль. Кассиопея вздрогнула и посмотрела на свой большой палец – в кожу воткнулся крошечный осколок кости. Попыталась вытащить занозу, но она ушла глубже в палец. Даже кровь выступила.
– О, как глупо, – прошептала девушка, поднимаясь.
А когда она поднялась, сундук… он застонал. Низкий мощный звук. Кассиопея прислушалась. Повернула голову к окну. Конечно нет, конечно же звук шел из сундука.
Вдруг, сердито щелкнув, кости подскочили в воздух и начали собираться в человеческий скелет.
Кассиопея не шевелилась, волна страха пригвоздила ее к полу.
Раз – и все кости встали точнехонько на свои места. Два – начали обрастать мышцами и сухожилиями, а потом покрылись гладкой кожей. Не успела Кассиопея перевести дух, как перед ней появился обнаженный мужчина. Его волосы до плеч были иссиня-черными и блестящими, как оперение птицы, кожа бронзовая, орлиный нос, лицо как будто высечено из камня.
Он был неестественно красив, а взгляд пронзал ее с такой силой, что Кассиопея невольно прижала руки к груди, чтобы защититься. В голове закрутилась глупая песенка: «Вот, мама, я нашла своего парня, я буду танцевать с ним около дороги, а потом поцелую его в губы…» Незаметно она ущипнула себя – может, ей все это кажется?
Кассиопея уставилась на мужчину. Да нет, не кажется.
– Ты стоишь перед Великим повелителем Шибальбы, – сказал он. От его голоса отдавало прохладой ночи. – Я долго томился в заключении, и ты освободила меня.
Кассиопея не могла и двух слов связать. Повелитель Шибальбы? Бог смерти в ее комнате? Это невозможно, и в то же время вот он – перед ней. И никакая это не галлюцинация, он самый настоящий.
Она понятия не имела, как вести себя с божеством, и потому неуклюже склонила голову. Его нужно поприветствовать. Но как вернуть воздух в легкие и заставить язык произнести правильные звуки?
– Мой вероломный брат Вукуб-Каме обманул и пленил меня, – сказал мужчина, и Кассиопея обрадовалась, услышав его голос, ведь собственный она потеряла. – Он забрал мой левый глаз, ухо и указательный палец. И мое нефритовое ожерелье.
Говоря это, он поднял руку, и девушка увидела, что у него и правда не хватает частей тела, о которых он упомянул. Ранее она не заметила их отсутствия, слишком впечатанная яркой внешностью мужчины.
– Хозяин этого дома помог моему брату, – сказал мужчина.
– Мой дедушка? Сомневаюсь… – тут же вылетели слова.
Он уставился на нее. Вероятно, она должна была просто слушать. Кассиопея быстро закрыла рот.
– Но это не просто совпадение, что именно ты открыла сундук. Это полный цикл. Принеси мне одежду, и мы отправимся в Белый Город, – сказал бог.
Она так привыкла к подобному тону – тону господина, приказывающего слуге… Это вырвало ее из смятения, и теперь она произнесла целое предложение, пусть и заикаясь:
– Мерида? Мы, то есть мы двое… ты хочешь, чтобы мы оба отправились в Мериду?
– Я не люблю повторять.
– Прости, но я не вижу причин, почему я должна идти с тобой, – непроизвольно сорвалось с губ.
Вот так она и влипала в неприятности с Мартином или дедом. Мама сколько раз говорила: «Следи за своим языком». Нахмуренный лоб, сердитые жесты… Какое-то время ей удавалось контролировать себя, но потом раздражение выплескивалось, как пар из чайника. Исключений не было. Но она никогда еще не пререкалась с богом. И что теперь будет? Ее поразит молния? Пожрут личинки, или она обратится в прах?
Бог подошел к ней, схватил за запястье и поднял ее руку, заставляя открыть ладонь.
– Сейчас я кое-что объясню, – сказал он, касаясь ее большого пальца; Кассиопея поморщилась – кольнула боль, словно нерв задели. – Здесь осколок кости, крошечная часть меня. Твоя кровь пробудила меня и восстановила. И теперь она кормит меня. Жизнь вытекает из тебя и насыщает меня. Если я не вытащу кость, ты засохнешь и умрешь.
– О, ну тогда тебе нужно поскорее вытащить ее, – сказала девушка, проигнорировав слово «пожалуйста». Тут не до вежливости, раз такое дело.
Бог величественно покачал головой. Казалось, он одет в циозит[7] и золото, а не стоит обнаженный посреди комнаты.
– Не могу, потому что я не полностью восстановился. У меня нет левого глаза, уха, указательного пальца и нет нефритового ожерелья. Все это мне нужно, чтобы снова стать самим собой. Пока я не верну их, осколок останется в тебе, и ты должна быть рядом со мной – или погибнешь.
Он отпустил ее руку. Кассиопея взглянула на нее, потерла большой палец и снова перевела взгляд на бога.
– Принеси мне одежду, – сказал он. – И побыстрее.
Кассиопея могла бы воспротивиться, но это было бы пустой тратой времени. К тому же в ее пальце был осколок кости, о котором он так красочно рассказал. Да и участь быть пожранной личинками или обратиться в прах еще вполне вероятна. Хочешь не хочешь, она должна помочь ему.
Девушка распахнула дверцы шкафа, вытащила штаны и пиджак, со стула подобрала рубашку, ненадолго задумавшись. Смерть костлявая и высокая, а этот красавчик стройный и мускулистый. Хотя какая, к черту, разница? Так или иначе, дедушкина одежда будет плохо сидеть на нем, но уж как есть.
Она принесла шляпу, ботинки и шейный платок, подумав, что он будет хорошо смотреться на нем. Пока занималась всем этим, остатки страха улетучились. Почти.
К счастью, бога не надо было одевать – он справился сам. «Я отправлюсь в ад», – мелькнула мысль, потому что в ад отправляются все, кто глазеет на голого мужчину, не являющегося твоим мужем. Но потом она усомнилась. В конце концов, она находится в обществе бога. И да, их священник ошибался насчет Единого Господа на небесах. Там был не один бог. Оказывается, богов много, раз она видит вот этого. Слышать-то и раньше слышала. Но видеть – совсем другое. Но если богов много, то тогда, возможно, и ада не существует. Богохульная мысль, но над ней стоит подумать.
– Нам нужен кратчайший путь в город, – сказал бог, поправляя платок.
– Дилижанс. Ох, уже почти одиннадцать! – воскликнула она, посмотрев на часы у кровати. – Поезда сегодня не будет, а дилижанс останавливается у нас в одиннадцать. Мы должны успеть на него!
Они поспешили через дворик на улицу. Чтобы добраться до места, где останавливались дилижансы, пришлось идти через центр городка. Хорошо, народу было немного. Кассиопея отлично понимала, какие слухи поползут, если ее увидят рядом с незнакомцем. Но им, можно сказать, повезло. Только сын аптекаря повернул голову, да дети, гонявшиеся за бездомной собакой, остановились, чтобы похихикать.
Когда они добрались до жалкого вида станции – здесь стояла одна-единственная скамейка, на которой можно было посидеть и подождать дилижанса под немилосердным солнцем, – Кассиопея вспомнила кое-что важное.
– У меня нет денег, чтобы оплатить проезд, – сказала она.
Может, поездка и не состоится. Может, это и к лучшему. Откуда ей знать, что он собирается делать в городе, а она… она не готова ни к чему такому.
Как ни странно, бог в дедушкиной одежде выглядел неплохо, почти как джентльмен. Он ничего не сказал, наклонился и поднял с земли несколько камней. Кассиопея нисколько не удивилась, что в его руках они превратились в монеты. И как раз вовремя, потому что мул уже цокал копытами по узкой дороге, таща за собой вагончик.
Они заплатили за билеты и сели на скамейку. В дилижансе была крыша – почти роскошь, потому что транспорт, разъезжающий по сельской местности, удобствами не отличался. Трое пассажиров внутри дремали, и Кассиопея подумала, что ей и здесь повезло. Следующая мысль была не такой оптимистичной. Матери наверняка донесут, что она сбежала с каким-то мужчиной. Тот же аптекарский сынок постарается, уж сплетничать в Уукумиле любят все. А этому богу из сундука конечно же плевать на ее репутацию.
– Назови мне свое имя, – обратился он к девушке, как только они отъехали. Не «как тебя зовут», а вот так – повелительным тоном.
Девушка поправила шаль.
– Кассиопея Тун.
– Я – Хун-Каме, Повелитель Шибальбы, – важно произнес мужчина. – Благодарю тебя за мое освобождение и за дар твоей крови. Хорошо служи мне, девушка, и я награжу тебя.
На кратчайший миг ей показалось, что она еще сможет сбежать, может выпрыгнуть из дилижанса и вернуться в город. Пусть он обратит ее в пыль, но не лучше ли это ужасной судьбы, что ее ждет? На хорошее она не надеялась. Насколько она знала из мифов, властелины Шибальбы любят обманывать смертных. Да еще этот осколок кости…
Но надоедливый голос в голове шептал про «приключение». Что она видела в Уукумиле? У нее может не быть второй такой возможности вырваться из дома деда. Она была в том возрасте, когда самое сильное из чувств – любопытство. «Иди сейчас, иди быстрее» – вот что она хотела. В юности многие пытаются сбежать из дома, и у кого-то все складывается совсем даже неплохо.
– Ладно, договорились, – сказала она и приняла свою судьбу, какой бы она ни была.
Мужчина, бог или не бог, молчал всю дорогу до Мериды, и хотя Кассиопея была растеряна, она радовалась, что так все вышло. Пусть и самым странным способом, но она все-таки выпорхнула в мир.
Глава 3
Тут стоит, пожалуй, вернуться немного назад.
Мартин Лейва. Двадцать лет, привлекательный, хотя и немного простоват. С медовыми глазами и острым языком. Единственный сын единственного сына Сирило Лейва – это и есть самое главное. Хотя у старика было множество дочерей – он, именно он, Мартин Лейва, по гендерному праву должен стать наследником. Сама мысль об этом позволяла ему с важностью петуха расхаживать по городу. Глядя на его красивые ботинки, на сверкающую серебром пряжку на ремне, никто не сомневался в его величии. А уж когда он доставал портсигар с монограммой, всякие сомнения вообще отпадали: Мартин Лейва – достойнейший из достойных.
Может, и отпадали, но только не у его кузины Кассиопеи. Ее скептический взгляд был подобен кислоте, вылитой в лицо.
«Почему ты не могла родиться мальчиком?» – как-то спросил дедушка Кассиопею, и Мартин никак не мог забыть эти слова.
Отправив Кассиопею в лавку, Мартин Лейва, великолепный Мартин Лейва в начищенных до блеска ботинках, но, увы, не щеткой Кассиопеи, протопал в гостиную, где его мать, тетки и две сестры занимались вышивкой.
– Мама, у тебя остались сигареты? – спросил он раздраженно.
Столичные газеты советовали женщинам заменять сладости сигаретами, а Люсинда всегда следовала советам, хотя курить ей не нравилось. Но она была скупой, и выпросить у нее сигарету не так-то просто.
– Ты слишком много куришь, Мартин, это плохо для здоровья, – сказала она. – Неужели ты уже всю пачку потратил?
– Я уже несколько дней не курил. Мог бы и сейчас воздержаться, но мне надо успокоить нервы. Эта Кассиопея… Когда только она научится выполнять работу как положено… – От злости у него выступили красные пятна на щеках.
– Она снова избегает своих обязанностей?
– У нее уходит вечность на то, чтобы сходить в магазин. И она нестерпимо груба!
– Понятно.
Волосы Люсинды были рыжеватого оттенка, а шея такой красивой, что когда-то поэт сочинил сонет в ее честь. Она вышла замуж за единственного сына Сирило Лейвы, тихого молодого человека, которого не особо любила. Он и был тем самым поэтом. Но поэты редко могут оплатить аренду, поэтому с самого начала они жили с его отцом. Но Люсинда ничего не имела против. Она наслаждалась роскошью дома в Уукумиле, статусом, который фамилия Лейва давала ей в этих местах, и она обожала своего ненаглядного сынка. Когда Кассиопея ударила его палкой, она сразу поняла, насколько эта девчонка злобное и испорченное существо.
Женщина потянулась за бархатной сумочкой, которую всегда носила с собой, вытащила сигарету и передала сыну.
– Мне придется рассказать об этом твоему деду, – сказала она.
– Как хочешь, – ответил Мартин.
Вообще-то он не собирался втягивать Кассиопею в неприятности, но если все так закончится, будет лучше. Была б кузина порасторопней, ему бы не пришлось выпрашивать сигарету у матери, а значит, виновата девушка. Мартин часто рассуждал таким образом. Причиной своих проблем он никогда не был.
Молодой человек прошел в патио, посмотрел, как попугай чистит перья в клетке, потом, заскучав, направился к себе в комнату поспать. Он вел праздное существование, и дневной сон занимал важное место в его жизни. Проснувшись, он поискал сигареты и вспомнил, что отправил за ними Кассиопею. И тут же выругался себе под нос – чертова девчонка, могла бы уже сто раз занести.
Мартин ждал кузину у комнаты Сирило. Выйдя в коридор с газетой под мышкой, она снисходительно посмотрела на него своими темными глазами. Гордячка.
– Где ты была? Я же сказал купить мне сигареты, ты что, забыла?
– Не забыла. Я выполняла свою работу, Мартин. Отнесла говядину повару, почитала дедушке.
– А что насчет меня? – приподнял он бровь.
– Я думала, что важнее заняться дедушкой.
– Ох, а я, значит, не важен.
– Мартин, – примирительно сказала Кассиопея, вытащила из кармана юбки пачку и протянул ему. – Вот.
Даже этот ее жест был полон снисхождения. Ничего такого она не сказала. Но сам тон ее голоса, движение головы, подрагивание ноздрей… Тихая и непокорная одновременно, она раздражала Мартина. Ему постоянно казалось, что Кассиопея что-то задумывает против него.
Он схватил сигареты, и как только девчонка ушла, постарался выкинуть ее из головы. Но потом они пересеклись в патио. Что, ей так трудно почистить его ботинки?
Конечно, он рассказал дедушке, что эта гордячка в очередной раз проявила неуважение. А потом, словно желая наградить себя, отправился в город на поиски развлечений. В городе был всего один унылый бар. Мартин редко его посещал, потому что это было неприлично для внука Сирило Лейвы, самого важного человека Уукумиле. У него были приятели, конечно же из тех, кто считался сливками общества. Сын аптекаря и нотариус, он же владелец галантерейной лавки. В доме аптекаря в определенные дни недели играли в карты и домино, но Мартин умирал там со скуки. Выбора у него не было. Кассиопея умела играть в шахматы и шашки, но она играла лучше Мартина, а он терпеть не мог проигрывать.
Заглянув в бар, он пошел к аптекарю. Сидел за столом и выкладывал костяшки. Занятие монотонное, но его утешали знакомые лица. В отличие от Кассиопеи, он никогда не стремился к новому.
Когда Мартин вернулся домой, он увидел, как Кассиопея идет через внутренний дворик, несомненно, направляясь к себе. Он выпил рома и находился в благодушном настроении.
– Кассиопея, – позвал он.
Кузина подняла голову. Смотрела на него не с вопросом в глазах, как это сделали бы другие, а просто уставилась на него.
В детстве Мартин боялся монстра, живущего под кроватью, и натягивал одеяло до подбородка, чтобы защититься. И что-то ему подсказывало, что кузина в своем детстве не боялась ничего, впрочем, как и теперь. Он считал это неестественным для девушки.
– Кассиопея, хочешь, я поговорю с дедом, чтобы он позволил тебе завтра поехать с нами? – неожиданно для себя выпалил он.
– Мне ничего от тебя не нужно, – прищурилась Кассиопея.
Мартин возмутился. Сколько можно разговаривать этим наглым тоном? Как он мог быть добр к ней?
– Ну хорошо, – усмехнулся он, как ему показалось, саркастически. – Надеюсь, ты сполна насладишься работой.
Он отправился спать без каких-либо сожалений. Если гордячке хочется изображать мученицу, когда все члены семьи отправятся немного развеяться, – да будет так.
Глава 4
Он звался Т’хо, прежде чем испанцы наткнулись на этот город. Когда-то он был славный, а потом стал разрушаться, как разрушается все земное. Теперь его звали Мерида, и он пережил второе рождение. Огромные плантации сизаля[8] сделали землевладельцев богатыми, и здесь выросли дома, подчеркивающие состояние хозяев. В городе проложили дороги и мостовые, сделали освещение. Граждане из высшего сословия считали Мериду такой же красивой, как и Париж, и ставили Пасео-де-Монтехо[9] на ступеньку ниже Елисейских полей. Но так как Европа слыла колыбелью изысканности, в Мериде продавали одежду по французской моде и британские ботинки. Девицы из благородных семейств и их мамаши вставляли в свою речь словечки вроде charmant, чтобы продемонстрировать успехи, достигнутые в обучении. Чтобы строить богатые дома, нанимали итальянских архитекторов.
Несмотря на Революцию, «божественная каста» все еще существовала. Возможно, яки[10] больше не депортировали из Соноры, чтобы те работали на полях; возможно, цены на юкатанскую коноплю упали, а треск машины на многих плантациях стих, но деньги из рук богатых просто так не уходят. Несколько выдающихся семей времен Порфириата[11] через браки соединились с еще более перспективными династиями, другим повезло чуть меньше, но они все равно оставались на плаву. Мерида все еще оставалась городом, где водились деньги, где белые граждане из тех, кто наверху, на обед ели деликатесы, а бедняки голодали. Но даже бедняки думали, что живут в стране, полной возможностей.
Кассиопея пыталась напоминать себе о том, что она всегда мечтала вернуться в Мериду. Конечно, не при таких обстоятельствах, но все равно это шанс.
На улицах Мериды было полно людей. Настоящий муравейник, и все двигались очень быстро. Девушке никак не удавалось рассмотреть роскошные здания. Все сливалось в пятно цвета и шума. Здесь не было единого стиля – мавританский, испанский, какой-то там еще, – но все равно было очень красиво.
Они прошли мэрию с часами на башне. Пересекли главную городскую площадь, сердце Мериды. Потом обошли собор, построенный из камней храма майя. Кассиопея гадала, разозлит ли Хун-Каме вид этого здания, но он даже не взглянул на него, и вскоре они уже шли по узким улочкам, оставив центр позади.
Хун-Каме остановился перед двухэтажным зеленым особнячком. Над его тяжелой деревянной дверью виднелся рисунок, вырезанный в камне: охотник с луком, целящийся в небеса.
– Где мы? – спросила Кассиопея, запыхавшись. Ноги болели, лоб покрылся испариной. За все время путешествия они ничего не ели и едва ли обменялись парой-тройкой слов.
– Это дом Лоре. Он демон, и он иностранец, и поэтому может оказаться полезным.
– Демон? – переспросила Кассиопея, поправляя шаль, посеревшую от дорожной пыли. – Нам это ничем не угрожает?
– Как я уже сказал, он иностранец, а значит, действует как нейтральная сторона. Он не присягал на верность моему брату, – ответил Хун-Каме.
– А… – протянула она, не слишком понимая про нейтральную сторону. – Послушай, ты уверен, что это его дом? – Ей не хотелось заходить.
Хун-Каме положил ладонь на дверь и без труда открыл ее.
– Пошли.
Кассиопея не шевельнулась. Мужчина, уже перешагнувший через порог, повернул голову.
– Не продавай ему душу, и все будет в порядке, – лаконично сказал он.
– Звучит просто… – усмехнулась Кассиопея.
– Так и есть. – Хун-Каме либо не заметил сарказма в ее голосе, либо ему было все равно.
Кассиопея глубоко вздохнула и пошла за ним.
Широкий коридор, пол которого был выложен оранжевым камнем тикал, а стены выкрашены в желтый, привел их в патио. В углу росло оплетенное лозой дерево, рядом журчал фонтан. Из патио они прошли в огромную гостиную. Она была стильной: белые диваны, черная лакированная мебель, зеркальный потолок с квадратами черного дерева. На низком столике – белые цветы в вазе.
На одном из диванов сидел мужчина. На нем был строгий серый костюм с нефритовой брошкой на лацкане. Лицо словно высечено из камня. Возраст? Не больше тридцати двух-тридцати трех, но стоило взглянуть в глаза, и становилось понятно, что он намного старше. Глаза были невероятного зеленого оттенка. На правом плече мужчины восседал ворон и чистил перья.
Увидев гостей, мужчина ухмыльнулся.
– И как же ты прошел? На дверях и окнах стоят защитные заклинания.
– Ни замки, ни заклинания не могут сдержать владыку Шибальбы. Перед Смертью все двери открыты.
– А по-моему, у Смерти нет манер. Послушай, мне казалось, твой брат отправил тебя в изгнание.
– Да, он пленил меня, – монотонно произнес Хун-Каме. – Это было неприятно.
– Ну, теперь-то ты свободен. А это кто с тобой? Что за замарашка?
Зеленоглазый посмотрел на Кассиопею. Девушка почувствовала, что краснеет, но не ответила. Она слышала оскорбления и похуже.