Истории из соседней палаты. Услышано и рассказано ревматологом
Итак, мы имеем: снижение веса, боли, отек в кистях и в костях голеней, кашель. Да, не забываем про кашель. Плюс общая слабость, утомляемость.
В анализах повышение СОЭ[10]: 80 мм/ч.
С-реактивный белок за соточку перевалил (при норме до 5). Ревматоидный фактор – красавчик такой – 250 единичек (при норме лаборатории до 12).
– Так что, доктор, ревматоидный у меня процесс? Артрит-артроз? Поэтому и худею, да?
– Евгений, разочарую вас. У меня нет разгадки вашей тайны. Ее нужно поискать. Я напишу план действий.
– Ну а ревматоидный фактор? Это же признак ревматоидного артрита? И С-реактивный белок. Я читал, это же признак воспаления. И СОЭ тоже про воспаление.
– Евгений, я рада, что мне достался такой подкованный пациент. Все, что вы читали, соответствует правде. Но! СОЭ и С-реактивный белок измеряют и показывают любое воспаление, не только в суставах.
– Та-а-ак, хорошо. А ревматоидный фактор? Он же все-таки… ревматоидный, простите за тавтологию.
– Совершенно верно. Ревматоидный фактор может быть обнаружен при ревматоидном артрите. Но артрита нет, по крайней мере, клинически, если верить вашим словам и моим глазам. Артрит – это воспаление суставов. Ваши суставы гнутся, неприпухшие, не болят. Пока понятно, Евгений?
– Да, Елена Александровна, прям как на уроке биологии. Так что делать-то?
– Искать причины дальше. Пишу план обследования.
– А боли? Мне так их и терпеть? Я уже полгода обследуюсь.
– Что от боли пить – тоже напишу, проанализируйте, насколько полегчает на таблеточках.
Пишу дообследование. Рентген кистей в прямой проекции – посмотрим, есть ли воспалительные изменения в костях запястья.
Евгений кивает.
– Антицитруллиновые антитела – они более специфичны для ревматоидного артрита. КТ грудной клетки
– Елена Александровна, а это зачем?
– Евгений, это входит в план поиска причин.
– Да меня всего уже обыскали. Онкопоиск, да? И в кишку трубку совали, и в желудок. УЗИ всего меня сделали.
– А легкие не проверили.
– Я же вам сказал: флюорографию делали.
– Она нам не подходит.
– Ну хотя б рентген!
– Можно рентген. Но если там будет хоть что-то сомнительное, придется КТ.
– Уломали, – кивает Евгений.
Отправляю пациента в руки терапевтов. И… ухожу в отпуск.
Как в том анекдоте, уезжаю на необитаемый остров, выключаю телефон, и тут ко мне по океану приплывает запечатанная бутылка. Ну ладно, не бутылка – sms-ка от коллеги: «У Горского АЦЦП[11] отрицательный. Снимок, на мой взгляд, норма. Я тебе на почту отослала электронный вариант – знаю, ты любишь сама смотреть картинку. А на КТ – ателектаз легкого. Он может давать эту всю лабуду?» – «Больше ничего?» – «Ничего». – «Бронхоскопию делайте». – «Он тебя проклянет. И меня».
Я представляю лицо Евгения, когда он поймет, какая процедура ему предстоит – неприятная.
Но ателектаз – спадение доли легкого – почти наверняка вызван опухолью внутри бронха. И этой же опухолью вызваны потеря веса, кашель и отек кистей. Паранеопластическая артропатия.
Мой первый день после отпуска начался с Евгения. «Он приходил два раза на прошлой неделе. Уточнил, когда вы выходите», – шепотом докладывает мне постовая медсестра.
Лицо у Евгения не очень радостное. Я бы даже сказала, неприветливое.
– Елена Александровна, а у меня колено опухло.
– Здравствуйте, Евгений… э… Александрович. Дайте мне пять минут переоблачиться, и мы с вами продолжим.
– Итак?
– У меня отекают руки.
– Помню.
– Уже не болят почти, но отекают. Теперь еще и колено. И еще минус один килограмм. Я как проклятый из Стивена Кинга! И я… я сделал исследования, которые вы велели.
Листаю.
– А бронхоскопия где?
– И вы туда же! Я не буду ее делать!
Молчу.
– Я не буду ее делать! Вы слышите?
Киваю. Молчу.
– Я сдал анализ мокроты, там ничего не нашли.
Киваю.
– Точно надо ее делать?
Киваю.
– Прям никак без нее?
– Никак.
– Ну смотрите, Елена Александровна, если я ее зря сделаю…
Вздыхаю.
Он уходит, оглядываясь и кидая в меня молнии.
…Евгений пришел через три месяца. Честно говоря, я его не сразу узнала – другое лицо.
Щеки появились, улыбка и энергия в жестах и движениях.
И букет в руках. Неотечных, кстати, руках.
– Ну что, Елена Александровна, загнали вы меня в лапы страшным людям. Оттяпали мне кусок легкого с находкой этой.
Я киваю.
– А вы знали, да? Знали, что там найдут?
– Эндобронхиальный рак, наверное?
– Ну вы ведьма, Александровна! Но все к лучшему, нашли этот рачок на ранней стадии. Он не успел прорасти никуда, как я понял. И метастазов не нашли. Прооперировали меня. Я сейчас на химии.
– Как переносите?
– Пугали меня ею. А я как на дрожжах вес восстанавливаю.
Аппетит зверский. Говорят, прогнозы хорошие. В общем, спасибо вам, доктор. Цветы тоже вам. Через год приду. Если доживу!
Дожил. Пришел через год.
И еще через год.
Мы уже перешагнули рубеж пяти лет. Встречаемся раз в год. Настроены позитивно. Онкологи наш настрой поддерживают. Рецидива опухоли нет. И суставы больше не болят. Евгений просто приходит расписаться в хорошем самочувствии.
Ударники и их запчасти
Глава 6
– Лен, слушай, ты же доктор? По суставам?
– Э… Что случилось? И как тебя зовут?
В клубе громкая музыка. И мы кричим друг другу в ухо, иначе не слышно.
– Да прихватило меня по-серьезному. Не знаю, как играть завтра буду.
– Где прихватило? В каком месте?
– Пойдем, покажу, тут не видно.
Очччень интересно.
– Дим, я выйду из зала. Посмотрю на болезного, – я, повернувшись к мужу, кричу ему в ухо.
– Чего-о-о? – протянул непонимающе мой супруг.
– Пациента себе нашла, по ходу. Вернее, он нашел меня. Мы женаты 15 лет. Дима даже не удивился. Я и в роддоме себе пациентов находила, когда приходила туда рожать.
– За вами присмотреть? Он не пьяный? – кричит муж.
– Вроде трезвый.
– Я следом выйду.
Я его понимаю. Мне тоже так спокойнее. В ночном клубе в подмосковном Ногинске мы впервые, и людей этих видим впервые. Мало ли что.
Выходим в холл. Так, а где болезный? Я в темноте и лица его не рассмотрела. А, рукой машет.
– Ну что, пациент, где болит? – спрашиваю я незнакомца.
Серега, а я уже запомнила, что зовут страждущего именно так, стал задирать штанину.
Спиной слышу, как хмыкнул Дима.
– Черт, брюки узкие. Кароч, от пятки вверх до коленки болит, прям жилу рвет.
– Кроссовки сними.
– Кроссовку?
– Обе кроссовки, и задери брюки, насколько получится.
– А чо оба? У меня одна нога болит.
– Сравнивать будем, Сереж.
Ахиллово сухожилие с одной стороны явно опухло, отекло. И, насколько хватало ширины штанины, голень тоже.
– На носочки можешь встать?
– Могу, но больно вот тут, – показывает от пятки вверх по голени. – И вот тут, – показывает точку под пяткой, где «шпору» ищут.
– Давно болит?
– Да месяца три, наверное. А последнюю неделю вообще без передышки.
– Травмы не было?
– Не, не падал, не прыгал.
– От чего-то становится легче? Что-то пил? Мазал?
– Ой, химию не пил. Не мазал. Легче становится, когда на репетиции разогреюсь.
Я не уточняю, на чем он репетирует. Я знаю: на барабанах. На них, родимых. Мы все, кто собрались в этой подмосковной глуши, все лупим по барабанам.
Мы приехали на Олимпийские игры начинающих барабанщиков. Почти 180 участников со всех уголков России и еще немножечко Беларуси.
Нам предстоит три отборочных тура. В финале победители сыграют с профессиональной группой на московской сцене.
Но это все завтра. А сегодня у нас вечеринка в ночном клубе, открытие игр, знакомство. Впрочем, мы все были немного-много знакомы по чату-болталке, где уже месяц барабанщики мерялись длиной и шириной барабанных палочек, а точнее, ровностью ритма и его скоростью.
Готовились к играм все по-разному. Кто-то – как я – заскочил в последний вагон и каждый день после приема заезжал на часок порепетировать песню. А кто-то занимался все лето по восемь-десять часов.
Вот, кстати, надо у Сережи поинтересоваться, сколько часов он проводит за установкой.
– Последние две недели по пять-шесть часов. У меня ж песня с карданом[12]. Легче, кстати, становится, именно за установкой. Лечит она меня.
Конечно, у меня нет под рукой аппаратов УЗИ или МРТ, но я примерно представляю, что там увижу.
Отек вдоль ахиллова сухожилия и пяточно-плантарной фасции и дальше, по продолжению, вдоль мышечных волокон.
Постнагрузочный тендинит, ахиллит, миозит. Возможно, с поднадрывами и гематомами. Переработали связки, сухожилия, мышцы и фасции. Отек, микротравмы и – как следствие – воспаление и боль.
Именно поэтому при нагрузках на репетициях становилось легче: при движении отек распределялся по тканям и не давил на болевые рецепторы.
Возможно, вопрос еще в технике ударов, но тут я не специалист, только учусь.
– Сереж, по уму нужно снизить нагрузку.
– Но ты же понимаешь, что это невозможно. У меня репточка[13] снята на четыре часа, вот оттанцую – и туда.
Я понимаю. Мы тут все немного сумасшедшие. Домохозяйки, бизнесмены, врачи, маркетологи… И Сережа-Больная-Нога, и Лена-Врач.
– Тогда давай исходить из реалий. Холод вот тут и вот тут. Минут на 10 – только после репетиций, не до. Мазать гелем с диклофенаком от сих до сих и вот тут.
– Ты мне все запишешь?
– Да, черкани в личку, что это ты. Я там в чате из двухсот человек никого не дифференцирую – не успеваю. И еще, давай найдем в этом милом городке круглосуточную аптеку. Купи вот эти таблеточки. Ты не пил сегодня?
– А?
– Алкоголь употреблял? Какой? Сколько?
– Коньяку – два по писят.
– Больше не добавляй. И давай после репетиции сразу что-то закинь из еды внутрь – ну там, полбанана. И потом эту таблеточку. И каждые 12 часов ее повторяй еще минимум пару-тройку дней. А к концу игр оценим результат.
– Слушай, а может, без таблеток?
– Ну ты сам смотри, насколько тебя припекло.
Сережа вздыхает. Вижу, припекло.
– Сереж, а ты куришь?
– Курю.
– Тогда купи еще вот эти таблеточки.
– От курения, док?
– Курение повышает кислотность в желудке. Противовоспалительные таблеточки – тоже. Нам надо извиниться перед слизистой желудка за беспокойство. За полчаса до еды принимай. А противовоспалительные после еды.
– Где я столько еды найду? – Мы смеемся.
Следующее утро выдалось волнующим. 180 участников играли перед строгим жюри. Сердце уходило в пятки от ожидания. Мы орали слова всех знакомых песен. И обмирали, когда подходила наша очередь.
Это чистый адреналин. Чистейший! У каждого играющего. И у меня, и у меня!
О своем пациенте-барабанщике я вспомнила уже после объявления результатов. Я прошла! Я прошла во второй тур! Сережа – тоже.
– Как нога?
– А?
Мы снова перекрикивали музыку.
– Нога как?
– Слушай, ну отыграл я как новенький. А теперь жесткач – двинуть не могу. Хорошо, во втором туре будет рисунок только на малом.
Второй отборочный тур – это выданный конкурсантам заранее ритмический рисунок. Сложный. Но только руками, точнее, палочками. На одном барабане.
Все прошедшие во второй тур ударники полночи репетировали на пэдиках. Это такие имитаторы барабанов с бесшумным отскоком. Домашние тренажеры, проще сказать.
Утром я проснулась и поняла: я понимаю Сережу. Только у меня не нога болела, а рука. Боль от мизинца до локтя. Все как описывал Сережа: распирало, давило и даже немело.
Пришлось выполнять собственные рекомендации: аккуратно разминаться; прикладывать холод; делать легкий массаж спазмированных мышц; пить таблеточки; мазать мазюкалками.
В третий тур я прошла-а-а! Сережа – тоже.
Запястье болело чуть меньше, но стоило его чуточку нагрузить чем-то, тяжелее ложки, боль усиливалась. Я дала себе обещание идеально и плавно разогреваться перед игрой.
В третьем туре мы читали ноты с листа. На ознакомление давали минут 20. Напомню, что участники в основном люди без музыкального образования. Здесь у меня была фора – музыкалка в детстве. Играть с листа – мой конек.
Помню, как моя учитель по специальности – по фортепиано – Нина Владимировна ставила мне в дневник фирменные карандашные двойки. За то, что я никак не могла выучить наизусть экзаменационную программу и фигачила Шопена с шестью бемолями с листа.
И вот это умение играть с листа невероятно пригодилось в третьем туре.
Йе-е-ессс! Я прошла в финал! Это радовало меня невероятно. А вот мои кисть и предплечье – не очень. Им предстояла репетиция финальной песни – снова нагрузки. Нагрузки. Нагрузки.
А вот Сережиной ноге повезло – они вылетели. И наконец к его ноге пришло самое главное и спасительное в этой ситуации – покой. Покой и время для восстановления.
Финал был громким и эмоциональным. Не только для тех, кто был на сцене. Остальные участники, зрители, болельщики танцевали, прыгали, скандировали, болели.
Сережа пообещал, что начнет беречь ногу дома. Но без карданных нагрузок уже стало отлично.
Моей руке на терапии – тоже. Я отыграла песню на ура. До сих пор пересматриваю видео и не верю, что все это происходило со мной.
Вернувшись в Ростов, я сделала перерыв в занятиях на два месяца. А потом пошла на углубленное изучение техники замаха и удара. Оказалось, там масса нюансов. Но это уже другая история.
Сережа отчитался о полном исчезновении боли через три недели после игр.
Ну не молодцы ли мы, ударники?
Осенью планирую поехать на следующие Олимпийские игры. Выбираю песню. Работаю над техникой – над замахом и ударом.
Битва с бляшками
Глава 7
Будем честны: борьба с хроническими прогрессирующими заболеваниями отнимает массу сил. И времени. И денег.
Оно и понятно. Выдали тебе – непонятно за что – болезнь. Болезнь непростую – аутоиммунную.
Аутоиммунную, то есть враг внутри тебя. Твое тело – оппонент самому себе. То еще удовольствие – жить с противником бок о бок. Сосуществовать в одном теле с вражескими агентами – аутоиммунными антителами.
Принять, что одна часть тебя хочет сожрать/разрушить остальную часть тебя же. И более того, если этот процесс пожирания, разрушения не остановить, он будет идти вперед. Неумолимо, день за днем. Именно поэтому заболевание и называют прогрессирующим.
Добивает то, что заболевание хроническое, то есть на всю жизнь.
«ТЫ БУДЕШЬ БОЛЕТЬ ВСЮ ЖИЗНЬ!» – звучит как проклятие, не находите?
Именно поэтому принять диагноз из уст врача в первый раз невыносимо сложно. Сначала кажется, что и вовсе невозможно. И в пятый, и в двенадцатый. Внутреннее сопротивление такой крышесносной информации может быть долгим.
Помните, раньше гонец, приносящий дурные вести, лишался головы? В нашем случае гонец – это врач. И я тот самый человек, которого раньше лишили бы головы за такие новости.
Что я вижу, когда впервые сообщаю пациенту о его диагнозе? Непонимание. Неверие. Злость. Страх. И в очень редких случаях – облегчение.
– Наконец-то стало понятно, почему мне так фигово, док, – облегчение может звучать и так. На самом деле это самое конструктивное начало, если мы не теряем время на борьбу со злостью, с желанием спрятаться и ждать, когда рассосется само.
Но в этой истории все было несколько иначе. Да что уж там – совсем иначе.
– Здравствуйте, Владимир Трифонович!
У меня на приеме пациент – мужчина 35 лет. Работает в силовых органах. Выше меня на две головы. Косая сажень в плечах.
Пришел на прием один. Не то чтобы я не верила в мужскую самостоятельность, но то ли менталитет у нас такой, то ли женщинам лучше удается запоминать диагнозы и названия препаратов, но четверо из пятерых мужчин обычно приходят в сопровождении – мам, жен, дочек, если речь идет о пожилых пациентах.
Но Владимир пришел один.
– Елена Александровна, ну совсем работать не могу. Все из рук валится, в прямом и переносном смыслах.
– А что именно валится?
– Да жезл власти!
Я вопросительно поднимаю брови.
– Ну палочка полосатая. Я ловлю нарушителей – гаишник я.
– А… – запинаюсь я на полуслове.
Начинающий автолюбитель, я тогда жутко боялась этих самых ловцов нарушителей. Когда замечала их на горизонте, сердце начинало колотиться под 200 ударов в минуту, лоб покрывался испариной и казалось, что у меня труп в багажнике. И это – особенно таким ловцам – сразу было заметно.
Ну и правила, наверное, я нарушила. Поворотник включила недостаточно резво или перестроилась не по фэншуй. Права наверняка дома забыла.
А теперь этот ловец сидит передо мной. Собственной персоной. Без жезла, кстати, не такой уж и страшный.
– Еще я три чашки разбил. И ладно бы дома: жена поорала – и пусть. Так на работе! Ребята уже косо смотрят.
– А почему роняете? Больно? Сил нет? Объем движений потерялся?
Ловец нарушителей задумался.
– Хороший вопрос.
«До обеда руки как замороженные: ловкости в них нет, чуткости в пальцах. Силы, кстати, тоже нет. Больно сжимать пальцы в кулак».
Он попробовал сжать свои большие кисти в кулаки – не вышло. От боли молодой мужчина скривился, будто лимон надкусил.
– Вот видите! С утра хуже было.
– А какие именно места болят?
– Какие суставы, вы имеете в виду? Этот, этот, вот этот и эти. А еще и эти три.
Начинаю анализировать ситуацию: с ходу набирается восемь припухших и болезненных суставов, причем из разных «отрядов». Тут и дистальные межфаланговые, и проксимальные, и пястно-фаланговые, и лучезапястные (см. суставы кистей. шпаргалка.)
– А крупные суставы болят?
– Коленка справа, тазовый – или как там его – слева. И пятка болит, над пяткой, точнее. Хромаю, а мне нельзя – уволят. Я и так прошусь с улицы на бумажную работу. На холоде суставы болят сильнее. Начальник уже что-то подозревает.
Прошу пациента раздеться. Коленный сустав слегка припухший. Тазобедренный сустав в объеме движений ничего не потерял, но очень болит при отведении – так болит связочный аппарат.
Ну а когда Владимир разулся, моим глазам предстал красивенный ахиллит. Помните героя греческой мифологии Ахилла, которого мама Фетида искупала в водах реки Стикс и сделала неуязвимым? Но держала-то она сына за пятку. Вот и убила Ахилла стрела, попавшая в самое уязвимое место.
Пяточное сухожилие, которое идет от пятки до икроножной мышцы, теперь так и называется: ахиллово, ну или кратко, ахилл.
А воспаление этого сухожилия называется, соответственно, ахиллит.
Итак, у нас полиартрит (это не диагноз, а констатация того, что поражено больше трех суставов), несимметричный, с вовлечением суставов кистей, еще и с энтезитом – воспалением сухожилий ахилла и тазобедренного сустава.
Даже не видя анализов, я начинаю думать о вполне определенном диагнозе – о псориатическом артрите.
Кстати, когда я заставила пациента снять носки полностью, а не только с пяток, нашлось еще одно подтверждение клинической версии: два пальца были опухшими целиком – этакие пальцы-сосиски. Дактилит – по-нашему, по-врачебному. Визитная карточка псориатического артрита.
– А псориаз у вас есть?
– Чего-о-о? – протянул неожиданно смутившийся пациент.
– Шелушащиеся пятна на коже, бляшки.
– Не, бляшек нет, доктор.
– И на коже головы?
Пациент почти гладко выбрит. На тех частях тела, которые я осматривала, бляшек не было. Но это не значит, что их нет где-то еще. Осматриваю еще раз – не нахожу.
В анализах – яркая воспалительная картинка. И СОЭ, и С-реактивный белок – классические «измерители воспаления» – увеличены значительно. Чуть увеличена мочевая кислота. Но в этих изменениях виновата не она: мочевая кислота, отложившаяся в суставе, чаще всего дает острый отек одного сустава.
– Нужно сделать снимки. Можно по месту жительства, – я начинаю писать дообследование.
– Доктор, в стационаре я могу их сделать?
– Можно и дома. Необязательно ложиться.
– Не, мне как раз надо лечь и обследоваться. На работе некогда будет ходить по докторам и рентгенам. Отпрашиваться не с руки. Пока меня отправили и согласовали, укладывайте.
Отправляю Владимира к заведующему. И встречаю его через три часа уже в палате ревматологического отделения – в качестве его лечащего врача.
Пациент уже обосновался. Из ближайшей гастрономии заказана курочка гриль. Пахнет на всю палату. Хорошо, я после поликлиники перекусила бутербродом. Запах курицы сногсшибательный. Я даже знаю, в какой палатке он ее купил. Выбор одобряю. Там всегда вкусно.
Рассказываю, какой план действий на завтра. Расписываю таблетки.
– Док, а как можно меня лечить, если диагноз еще неясен?
– Очень хороший вопрос. Да, диагноза мы пока не знаем. Но уже определенно известно, что в суставах есть воспаление. Какой бы ни была его природа, это воспаление нужно погасить. Иначе оно, как пожар, разрушит все на своем пути. А нам не надо разрушений, нам надо отвоевать то, что воспаление уже попыталось у вас отнять. Нормальная ровная походка. Хваткость кистей.
Владимир внимательно слушает. Молчит.
– Согласны?
Пациент кивает, почесывая макушку.
– А что это у вас на локте? – практически хватаю я его за руку.
На локтевом сгибе – как я это пропустила при осмотре! – шелушение, подозрительно напоминающее псориатическую бляшку.
– Да ничего там такого… не было! – пытается возразить Владимир.
– Завтра сходите к дерматологу на консультацию, это в соседнем корпусе. О времени договоримся.
Все-таки псориаз! Я почти уверена. Дерматолог подтвердила мою версию.
Буквально через сутки после поступления диагноз «псориатический артрит» был выставлен и подтвержден.
Я пришла рассказать пациенту о природе артрита, о его злой природе. О том, что терапия будет длительной.
– Еле-е-ена Александровна, и вы туда же, – досадливо поморщился Владимир. – Вы будете меня убеждать, что одна маленькая бляшка вызывает все эти проблемы? Ну да, пара дерматологов тоже мне это рассказывали.
– А вы?
– А я не буду пить эту вашу химию, которая гасит иммунитет.
Я замолчала. Я думала.
– Давайте, – решилась я на компромисс, – начнем с самого мягкого базисного препарата. Он и иммунитет не трогает, и заболевание останавливает.
Владимир обещал подумать. Почитать.
На фоне противовоспалительной терапии пациенту стало получше, и уже дня через три он засобирался домой.
Я и не задерживала. Расписала свою схему-компромисс. Подчеркнула, что терапия сработает в полную силу через три месяца, и нам надо будет ее оценить: достаточно ли ее действия на болезнь, справляется ли препарат.
Увиделись мы через год.
Та же палата. Тот же Владимир. Но кисти уже деформированы. За год!
– Да пил я ваши таблетки три месяца, как и сказали. Потом отменил.
– Я сказала, через три месяца нужно оценить терапию. Ее не надо было отменять.
– Да-а-а? Ну что теперь делать, док, – вздыхает Владимир, – давайте лечиться.
Делаем новые снимки. Там ожидаемо новые дефекты. Много новых дефектов. Двух суставов вообще не досчитались – суставные поверхности раскрошились вдрызг.
Вздыхаю. Расстроена. Этого можно было избежать!
Назначаю терапию. Владимиру снова становится лучше. Да, разрушенные суставы больше не гнутся, но уходит хромота, пропала утренняя скованность.
– Доктор, да я как новенький! Можно я буду приезжать к вам починяться каждые три месяца?
– Владимир, капельницы раз в три месяца не остановят болезнь, если постоянно не пить таблетки.
Я снова рассказываю об аутоиммунном процессе, о том, что его нужно сдерживать, что лечение безопасно и мы можем контролировать и его эффективность, и возможные побочные эффекты.
На этот раз Владимир отлежал от звонка до звонка две недели. Боли в суставах не так быстро сдавались.
Снова расписываю терапию. Рассказываю, что будет с ней, что – без нее.
В следующий раз мы встречаемся через полтора года. Причина госпитализации – подготовка к эндопротезированию: разрушен тазобедренный сустав.
Могу даже не спрашивать. Знаю, что не принимал лекарства. Но нет, спросить все-таки надо.
– Елена Александровна, а вы не меняетесь! И вопросы те же. Достал я ваш листочек с назначениями полгода назад, когда совсем ходить перестал. Начал принимать, что написано. Но как-то не слишком помогало. Вот в первый раз, помню, мне полегчало.
Да, ситуация поменялась. И схема лечения тоже будет другой. Лечиться по схеме, которую тебе расписали полтора года назад, не самая хорошая идея.