Советы юным леди по безупречной репутации

Глава 6

Элиза никогда не считала себя хоть сколько-нибудь злым человеком. Разумеется, злость посещала ее время от времени, но всегда лишь с кратким визитом и не оставляла следов. Чаще всего нет смысла слишком долго сердиться. Чаще всего приходится просто смириться. Вот почему Элиза крайне удивилась, когда, проснувшись на следующее утро, обнаружила, что ее переполняет гнев. Каким-то образом за время сна унижение, печаль и робкая решимость прошлого вечера смешались между собой в некоей загадочной алхимической реакции и произвели на свет раскаленную ярость, равную которой Элиза не знала никогда прежде. Да как он посмел, этот Мелвилл, сказать такое о ней – и о Маргарет! Они ничем не заслужили подобного отношения! Как смеет он разрушать ее впечатления от Бата, как он посмел ставить себя настолько выше их, как он посмел! Наглость этого человека уму непостижима.

Страстное негодование наполняло тело странной энергией. На самом деле Элиза совершенно не нуждалась в двух подкрепляющих чашках кофе, однако выпила их за завтраком.

– Останемся сегодня дома? – уныло предложила Маргарет. – На улице сильный ветер, кажется, ужасно холодный.

Похоже, за ночь подруги совершили эмоциональные путешествия в противоположных направлениях. Маргарет выглядела как никогда угнетенной и безразлично отщипывала кусочки от тоста.

– Нет! – провозгласила Элиза. – Как только позавтракаешь, отправляемся на Мильсом-стрит.

Выйдя из дома, они двинулись быстрым шагом, вызвавшим недовольное ворчание Маргарет, и оказались первыми за день посетителями «Хранилища искусств» мистера Фазаны.

– Я бы хотела приобрести масляные краски! – едва переступив порог, заявила Элиза, чем перепугала приказчика так, что он чуть не выскочил из собственной шкуры.

Когда появился фраппированный мистер Фазана, Элиза, прикрываясь гневом, который, казалось, помимо всего прочего, послужил ей чем-то вроде эмоционального щита, заказала полный набор масляных красок, включавший всю мыслимую палитру – от пунцового и сепии до берлинской лазури и индийского желтого. Мистер Фазана пообещал доставить заказ сегодня же.

– На этом все, миледи? – спросил он.

– Да, – сказала Элиза и поправилась: – Нет.

И продолжила бесконечно длинный список покупок: мольберты и палитры, дюжина листов бумаги, кисти толщиной от иголки до пальца, мягкие карандаши, твердые карандаши, загрунтованные холсты и деревянные доски, которые мистер Фазана согласился для нее подготовить.

Когда они покидали лавку, Маргарет заметила:

– Было бы проще сказать мистеру Фазане, чего ты не собираешься покупать.

Следующим их шагом стало посещение библиотеки Даффилда, где Элиза подписалась на журнал «Летопись изящных искусств» и взяла для чтения все книги по сельскому хозяйству, которые удалось найти.

– Вряд ли так уж сложно все это изучить! – с вызовом заявила она Маргарет. – Что бы там ни говорил мистер Уолкот!

Потом кузины ненадолго заглянули в мастерскую мадам Преветт, чтобы заказать два костюма для верховой езды (они заведут лошадей, пусть даже такая свобода обойдется им в несколько неодобрительных взглядов), – и направились к Галерее-бювету.

– Завтра, – решила Элиза, шагая даже быстрее, чем в начале прогулки, – попрошу мистера Фазану посоветовать мне учителя рисования, поскольку, возможно, снова начну брать уроки. Почему образование женщины должно закончиться после свадьбы? Что скажешь насчет уроков французского для тебя, Маргарет? Я знаю, ты всегда этого хотела, и теперь мы можем позволить себе такие расходы.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила кузина. – Какая-то ты неспокойная.

– Чувствую себя прекрасно. Просто подумала, что нам было бы полезно более решительно преследовать свои цели. Больше никто не сочтет меня пресной!

– А-а! – сказала Маргарет. – Теперь я понимаю, что происходит.

– Леди Сомерсет!

Подруги обернулись и обнаружили, что во второй раз за два дня на них опасно надвигаются миссис и мисс Винкворт.

– Доброго дня! – воскликнула миссис Винкворт. – Тоже направляетесь в Галерею-бювет? Мы к вам присоединимся.

– Чудесно, – сказала Маргарет голосом, полным сарказма.

– Вам вчера понравился концерт, миледи? – спросила у Элизы миссис Винкворт. – Он вас не утомил? Если позволите мне заметить, у вас немного усталый вид.

«Нет, не позволю», – сварливо подумала Элиза.

– Нам очень понравился, – произнесла она вслух. – А вам?

– Право, – начала миссис Винкворт многозначительно, – не думаю, что слишком мудро со стороны леди Хёрли поощрять Мелвиллов. Едва ли она слышала о репутации этой семьи. Муж леди Хёрли был торговцем, его титул не наследственный, поэтому мы не можем ждать от нее осведомленности в столь сложных материях.

Миссис Винкворт всячески подчеркивала свое благородное происхождение по сравнению с леди Хёрли. На то обстоятельство, что адмирал Винкворт приобрел богатство лишь недавно, благодаря работе в Ост-Индской компании, она предпочитала смотреть сквозь пальцы.

– Когда покойный граф выбрал себе в жены такую… экзотическую даму, в свете случился фурор, какого я никогда прежде не видела!

Миссис Винкворт сделала паузу, словно ожидая, что Элиза и Маргарет взмолятся о продолжении. Но они промолчали. Как бы ни злилась Элиза на Мелвилла и леди Каролину, она все равно не желала слушать столь отталкивающие речи.

– И хотя я терпеть не могу сплетни, – продолжила миссис Винкворт, понизив голос, – люди шептались, что в Индии покойный граф носил мусульманское платье, посещал все их празднества и бог знает что еще…

– Если покойная королева одобрила этот союз, – перебила ее Элиза, – я не вижу повода кому-то против него возражать.

Мелвиллы состояли в отдаленном родстве с королевой Шарлоттой по материнской линии ее величества. Королева открыто одаривала леди Мелвилл своей дружбой, что значительно упростило для последней ее дорогу в высший свет.

– Да упокоит Господь душу ее величества, – поспешно откликнулась миссис Винкворт и добавила, словно была не в силах остановиться: – В любом случае я не верю, что причина их приезда в Бат так невинна, как они пытаются показать. Слухи из Лондона рано или поздно доберутся и сюда!

К счастью, разговор прервался, когда компания добралась до Галереи-бювета. Привлекательное снаружи и внутри здание с двумя рядами больших окон и коринфскими колоннами, Галерея была местом, где желающие могли приобщиться к знаменитым целебным водам Бата: погрузиться в бассейн внизу или (что было более типично) испить воды в помещении наверху. Впрочем, Галерея имела не только медицинскую, но и общественную значимость. Жители и гости города посещали ее в течение дня, чтобы прогуляться по залу, встретиться с друзьями и поискать новые интересные знакомства.

Во время всех предыдущих визитов Элизы в Галерею-бювет зал приятно полнился слабым гулом голосов, не заглушавших скрипки, которые играли каждый день, начиная с часа пополудни. Но сегодня здесь происходило сущее столпотворение. Причина этого вскоре стала очевидной – в самом центре давали прием Мелвиллы. Леди Каролина была одета в утреннее платье из зеленого крепа; льнущая к телу ткань идеально обрисовывала контуры ее великолепной фигуры. В сравнении с элегантной простотой этого наряда казалось, что платье любой другой женщины в зале перенасыщено оборками.

– Похоже, леди Каролину нам предстоит лицезреть часто. И во всех подробностях, – съязвила миссис Винкворт.

– А по-моему, она выглядит чудесно, – сказала мисс Винкворт так тихо, что Элиза не разобрала бы слов, если бы не стояла рядом.

К несчастью для барышни, ее мать услышала тоже.

– Ее платье неприлично, и тебе не следует им восхищаться, – сурово отчитала дочь миссис Винкворт. – Ты хочешь, чтобы леди Сомерсет сочла тебя фривольной особой?

Мисс Винкворт перевела взгляд на Элизу. В распахнутых глазах девушки плескался такой испуг, словно ей было восемь лет, а не восемнадцать.

– Я не считаю ее фривольной, – поспешила вмешаться Элиза. – Мне тоже нравится платье леди Каролины.

– Доброе утро! Чудесное солнечное утро! – раздался позади них голос леди Хёрли.

Она приблизилась к ним с мистером Флетчером, следом шли миссис Майклс и мистер Бродуотер.

– Бесподобно! – согласился мистер Флетчер.

Из недолгого знакомства с этим джентльменом Элиза сделала вывод, что для описания своего отношения ко всем персонам, ситуациям и разговорам он ограничивался тремя выражениями: «бесподобно», «никуда не годится» и, когда того требовали обстоятельства, «будь я проклят, если знаю».

– Вы сегодня принимаете воды, леди Хёрли? – спросила Элиза.

– Да, разумеется. Мистер Флетчер как раз собирался принести мне стаканчик. Не хотите ли и вы?

– Да, если это не слишком вас затруднит, мистер Флетчер, – попросила Элиза. – Сможете принести так много?

– Будь я проклят, если знаю, – ответил он, однако отправился за добычей.

– Что за выражения! – неодобрительно бросил мистер Бродуотер. – Да еще в присутствии дам.

– Мы нисколько не возражаем, – сказала леди Хёрли, обводя взглядом зал. – Кажется, мои новые соседи вызвали необыкновенную шумиху.

– Как и полагается высокочтимым особам, – подхватил мистер Бервик, появившись слева от леди Хёрли и отвешивая приветственный поклон.

Свою обычно чопорную и аккуратную прическу он заменил на элегантный беспорядок в волосах. Было несложно догадаться, кто вдохновил его на такое новшество.

– Сам я намереваюсь просить лорда Мелвилла позировать мне, как только у него появится возможность. Вы знали, что последний портрет с него написали, когда он был ребенком?

Присутствующие ответили на это сообщение заинтересованным гулом, а Элиза ощутила укол зависти. Не потому, что ей хотелось написать портрет Мелвилла – вчера вечером она искренне желала последнему отправиться в Иерихон, – а потому, что мистер Бервик мог с такой легкостью заявить о своих намерениях. Ей было позволено рисовать только членов семьи. Существовали, конечно, известные художницы, но скандалы и клевета сопровождали каждую женщину, стремившуюся чего-то достичь на этом поприще. Даже дедушка Элизы, ее наставник и путеводная звезда, не считал допустимым прием женщин в Королевскую академию.

– Возможно, вы и напишете его портрет, мистер Бервик, – сказала леди Хёрли, – но именно я устрою первое суаре в их честь в Бате. Могу лишь сожалеть, что уезжаю из города на пятницу и субботу, иначе уже пригласила бы Мелвиллов.

– К чему такая спешка? – спросила Элиза, которую позабавили досадливые нотки в голосе леди Хёрли.

– Право, я не хочу, чтобы меня снова обошли на повороте. Леди Кейт устроила вечер для мадам д’Арбле[2], когда та прибыла в Бат. Миссис Пьоцци[3] в прошлом ноябре заполучила ученых из Персии, а я твердо намерена пригласить Мелвиллов.

Миссис Винкворт фыркнула, словно желая подчеркнуть неуместность претензий леди Хёрли, осмелившейся соревноваться со столь именитыми дамами, но Элиза пропустила ее фырканье мимо ушей.

– Вас совсем не беспокоит присутствие в городе таких… колоритных персон? – спросила у леди Хёрли миссис Майклс, в то время как мистер Бервик бросился к Мелвиллам.

– От них сильно попахивает нарушением приличий, – провозгласил мистер Бродуотер.

– Фи! – насмешливо откликнулась леди Хёрли. – Это благословение небес – приезд в Бат столь элегантных гостей, особенно таких даровитых.

– Даровитость заслуживает одобрения, но чрезмерность в женщинах фатальна! – возмущенно заявил мистер Бродуотер.

Леди Хёрли и Маргарет издали негодующие вскрики и нашлись с остроумными ответами, а Элиза, отвлекшись от перепалки, снова устремила взгляд на Мелвиллов. Наблюдая за разглагольствующим графом – окружающая публика живо ему внимала, – Элиза, как вчера перед концертом, ощутила покалывание в кончиках пальцев. Что, если нарисовать Мелвилла в утлой лодчонке посреди моря – как он, лишившись всяческих развлечений, движется навстречу неминуемой гибели? Может, это хоть немного умерит ее гнев? Граф, словно почувствовав, что за ним наблюдают, посмотрел на Элизу. Их взгляды встретились, и он приветственно помахал рукой.

Элиза, которая никогда в жизни не переступала черту учтивости, повернулась к нему боком, намеренно и очевидно глядя в другую сторону, словно отрицая само его существование. Прямой отказ.

Она сама не верила в собственную храбрость; ее сердце ускорило бег, зачесались ладони. В свои двадцать семь лет она никому не давала прямой отказ. Она оставляла бесчисленные оскорбления и знаки пренебрежения без ответа, без возражений, проглатывала свою гордость снова и снова, показывая миру застывшую улыбку, но… Больше никогда. Больше никогда. Она с благодарностью приняла из рук мистера Флетчера стакан, отпила… и едва не подавилась при звуках тихого, но уже знакомого голоса.

– Неужели вы только что выдали мне прямой отказ?

Элиза стремительно обернулась – перед ней, склонив голову набок, стоял Мелвилл. От ужаса у нее приоткрылся рот.

– Я… ну-у, – забормотала она, чувствуя, как лицо заливается краской.

– Так и есть! – ликующе и заинтригованно воскликнул граф.

Элиза устремила на собеседника испуганный взгляд. Она не ожидала, что придется с ним объясняться. Разве весь смысл прямого отказа не заключается в том, чтобы не разговаривать с персоной, его получившей?

– Могу я спросить почему? – поинтересовался Мелвилл.

Было непохоже, что он обижен, испытывает неловкость или расстроен, и это обстоятельство, вместо того чтобы успокоить Элизу, только подстегнуло ее негодование. Неужели этот человек мнит себя настолько выше ее, что его чувства никоим образом не затронул даже прямой отказ?

– Прошу, скажите, миледи, – настаивал Мелвилл, поскольку она по-прежнему молчала. – Как я вас обидел?

Ощущая, как вскипает в ней каждая унция недавно обретенной ярости, Элиза выпрямилась во весь рост.

– Всего лишь любыми доступными вам способами, – ответила она, стараясь выразить всю глубину своего возмущения и при этом не повысить голос.

Хотя все вокруг были погружены в беседу, она не хотела, чтобы ее подслушали.

– Неприемлемая обстоятельность с моей стороны, – моргнув, сказал Мелвилл. – Но вы не могли бы объяснить подробнее?

Теперь, когда все предосторожности отброшены, увиливать от ответа было бессмысленно.

– Мы слышали, что вы сказали леди Каролине вчера вечером, когда уходили с концерта, – сообщила Элиза, отступая в сторону, чтобы отвести собеседника подальше от возможных любителей сплетен.

– Вам придется мне напомнить, – неспешно произнес он.

– «Охрани нас Господь от деревенщины, старых дев и вдов – большинство из них невыносимые зануды», – процитировала Элиза.

– Ах, – протянул Мелвилл. – Какое несчастье, что вы услышали столь неосмотрительное, пусть и емкое замечание!

Элиза воззрилась на него:

– Вам действительно нисколько не стыдно?

– Почему мне должно быть стыдно? – ответил он, по-прежнему изгибая губы в раздражающей улыбочке. – В конце концов, грех подслушивания совершили вы, а не я.

Элиза с ужасом обнаружила, что к глазам подступили слезы досады, и в отчаянии их сморгнула.

– И я рада, что подслушала, поскольку теперь знаю ваши истинные мысли, – произнесла она насколько могла ровно. – Но даже если мы были бы так скучны, как считаете вы и ваша сестра, мы все равно не заслуживали бы столь бессердечного отзыва.

Окончание фразы прозвучало значительно менее твердо, чем ее начало, и перед лицом столь внятно выраженных переживаний Мелвилл растерял остатки веселости.

– Вы пристыдили меня, миледи. – Кажется, он наконец начал воспринимать слова собеседницы всерьез. – Последние недели были… тяжелыми для Каролины и меня… Но это не оправдание. Вы правы, я высказался крайне бессердечно. Простите.

Извинение прозвучало искренне. Элиза позволила себе им насладиться. Джентльмены нечасто признавали себя виноватыми вне зависимости от тяжести преступления. За все годы совместной жизни покойный граф ни разу не сделал ничего подобного.

– Спасибо, – произнесла она наконец, кивнув в знак принятия.

Через плечо Элиза заметила, что их тет-а-тет начал интересовать публику, состоящую из нетерпеливых дам.

– Я не должна отвлекать на себя все ваше внимание, – заявила она. – Кажется, миссис Донован хочет с вами побеседовать.

– Меня это не волнует, – беззаботно бросил Мелвилл. – Я желаю беседовать с вами.

Элиза устремила на него неуверенный взгляд, заподозрив, что он шутит. Пусть она и приняла извинения, но больше не повторит свою ошибку и не воспримет всерьез его флирт.

– Что вас так удивляет? – не понял Мелвилл.

– Только вчера вы заклеймили меня занудой, – напомнила она.

– Миледи, если мы намерены стать друзьями, вы должны забыть эту историю с «занудой».

– А мы намерены стать друзьями? – испуганно спросила Элиза.

– Это воистину мое заветное, непреходящее желание, – сказал он, прижав руку к сердцу. – Вы должны поужинать с нами на Лора-плейс. И мисс Бальфур тоже.

– Я не могу.

– Почему?

– Мне пока нельзя ужинать вне дома, – ответила Элиза, показывая на свой траурный наряд. – И мы еще даже не обменялись утренними визитами. Это было бы… странно. Люди начнут шептаться.

– И какая трагическая это была бы перемена обстоятельств, – сухо проронил Мелвилл.

Элиза снова воззрилась на него. Неужели он и правда настолько равнодушен к сплетням и кривотолкам, следующим за ним по пятам?

– Высший свет шепчется обо мне с тех пор, как я родился, – сказал Мелвилл, словно прочитав мысли Элизы по ее лицу. – И если бы меня хоть на секунду обеспокоили чужие мнения, мне пришлось бы удалиться в монастырь к монашкам.

– Вы хотели сказать, к монахам? – спросила Элиза, вместо того чтобы признать благостное воздействие его речей.

– Нет, к монашкам, – повторил Мелвилл. – Должен же я получить хоть какое-то удовольствие?

Не сдержавшись, Элиза издала потрясенный смешок.

– Она смеется! – обрадовался Мелвилл, победно улыбнувшись.

– Миледи, милорд, доброе утро! Надеюсь, я не помешаю?

Миссис Донован наконец набралась храбрости и приблизилась в сопровождении трех дочерей. Каждая сжимала в руках томик «Персефоны», рассчитывая получить автограф.

– Вовсе нет! Прошу меня извинить, – сказала Элиза, проигнорировав мрачный взгляд, который послал ей Мелвилл, и ускользнула на поиски Маргарет.

Она была искренне благодарна за передышку: совершенно невозможно предугадать, что Мелвилл скажет в следующий момент. Это, бесспорно, очень занимательно, но Элиза не привыкла, чтобы ее остроумие подвергалось столь основательному испытанию.

– Прямой отказ? Элиза, ты этого не сделала! – воскликнула Маргарет по дороге домой.

– Сделала! – Элиза даже не пыталась скрыть довольство собой теперь, когда ее слышали только кузина и Пардл, следовавшая в двух шагах позади. – И я вынудила его попросить прощения! Никогда раньше я не вынуждала джентльмена просить прощения!

Когда они подходили к Кэмден-плейс, Элиза заметила развязавшийся шнурок и, не переставая говорить, машинально присела, чтобы его поправить.

– Ни мой отец, ни муж, ни один из братьев…

– Сомерсет, – сказала Маргарет.

Элиза нахмурилась, затягивая шнурок.

– Насчет Сомерсета я не уверена… – произнесла она задумчиво.

– Нет, Элиза, Сомерсет! – повторила Маргарет.

Не вставая, Элиза подняла голову, проследила за взглядом кузины и обнаружила, что в нескольких ярдах впереди (явление, недоступное пониманию) из дверей ее дома действительно выходит граф Сомерсет.