Карусель теней
– Ну, если формальности закончены, то, может, мы с тобой наконец-то почеломкаемся? – предложил я подъездному и раскинул руки в стороны. – Как-никак не виделись сколько!
– А и то! – радостно тряхнул бородой тот. – С возвращением, Александр!
Ну, челомкаться, то есть лобызаться, мы не стали, разумеется. В старые времена, может, такое и казалось нормальным, но в наше время у той части населения, которая не стремится к всеобщей толерантности, подобные вольности не в чести. И я, и подъездный относимся именно к ней.
– Ладно, я по магазинам, – сообщила нам Жанна, которую, похоже, все-таки немного задели за условно живое речи Вавилы Силыча. – Посмотрю, кто круче – мы или Милан.
– По ценам точно мы, – заверил ее я. – Тут мы вообще впереди планеты всей.
– И не говори, – покивал подъездный. – Знаешь, как тарифы на ЖКХ задрали за то время, что ты по Европам шлялся? Ты, кстати, проверь, нет ли за тобой какой задолженности. Не ровен час электричество или воду отключат.
Жанна хихикнула, прошла на балкон, не открывая дверей, и «рыбкой» сиганула вниз.
– Видать, при жизни шалая девка была, – заметил подъездный. – Без царя в голове.
– Так и есть, – согласился с ним я, приглашая его пройти на кухню и прихватывая корреспонденцию. И правда, надо глянуть, что мне в ящик набросали. – Ну, какие новости? Как обчество? Надеюсь, все хорошо? Или опять какой удав жить мешает?
– Да вроде все благополучно, – степенно ответил Вавила Силыч, усаживаясь за стол. – По той весне было гуль один пытался в подвале у нас обосноваться, так мы его прогнали. Не надо нам таких соседей. ТСЖ с новым провайдером контракт заключило, так что у нас теперь аж сто каналов по телевизеру без антенны тарелочной глядеть можно. Подруга твоя, Марина, после Нового года аж три этажа вниз залила. Ванну поставила набираться, да с пьяных глаз и уснула. Вон пятна на потолке, видишь? Ее недомыслия и пьянства работа. Так-то мы тут все протерли тогда, и обоям не досталось, но потолок вот… Ей и стучали в дверь, и по телефону звонили, а она знай дрыхнет. До чего дошло – пришлось нам ее расталкивать. А это ведь нельзя! Тем более что она в газете работает, и не дура. Пьяная, пьяная, а глаз у нее алмаз. И память хоть куда.
– Не бери в голову, – успокоил его я, наливая чайник. – Она еще и мнительна, как все профессионально пьющие женщины-репортеры. Маринка скорее к мозгоправу пойдет в таком случае, чем к главному редактору. Слушай, Вавила Силыч, ты извини, к чаю у меня ничего нет, мы же только из аэропорта. И чая, кстати, тоже, может, нет. Дай гляну в шкафу.
– Да не суетись ты, Александр, – успокоил меня подъездный. – Я ж не тот гость, что плохо о хозяине подумает, я ж с пониманием.
– Нет чая, – сообщил ему я, обревизовав содержимое шкафа. – Только кофе, но ты его, помню, не пьешь.
Ну да, точно. Я же сам перед отъездом в мусорку отправил почти все, что можно, и из холодильника, и из кухонных шкафов, включая чай и сахар. Последний не портится, конечно, но я его все же выбросил, памятуя историю, случившуюся с одной моей приятельницей. Она на полгода отбыла в Англию стажироваться в каком-то из их банков, а когда вернулась, обнаружила в кухонном шкафу колонию муравьев, избравших своим домом как раз ту самую оставленную ей пачку рафинада и почти полностью ее сожравших. В результате ей пришлось специальную службу вызывать для того, чтобы избавиться от незваных соседей. Локальные и кустарные методы с этими мелкими рыжими бесами, вскормленными на отборном сахаре, не работали.
– Да угомонись ты, – улыбнулся в бороду подъездный. – Трапезничал я уже. А коли тебе чайку хлебнуть охота, так давай я к той же Марине схожу, у нее пару-тройку пакетиков позаимствую. Ничего плохого в том нет, не чужие вы с ней люди.
– Вавила, принимай гостинцы! – в кухню вошел Родька, наряженный как новогодняя елка и с цветастым полиэтиленовым пакетом в руках. Он и бейсболку оранжевую на себя напялил, ту, что мы ему в Осло купили, и темные зеркальные очки, которые спер в торговой галерее Палермо, за что был мной после крепко отруган, и закатанный в ламинат пропуск на Неделю высокой моды в Милане на грудь повесил. Мне его Жозефина добыла, с ее связями подобное несложно сделать. Ну а я его попросил, понятное дело, по просьбе Жанны. Она мне тогда так мозг выела с этой просьбой, что я ее чуть за Кромку не отправил, честное слово.
– Батюшки! – подъездный чуть с табурета не упал, глядя на это чудо в шерсти. – Ты что же так вырядился-то? Как есть басурман!
– Эх ты! – выпятил грудь вперед Родька. – Понимал бы чего! Сидите тут, за печкой, а мир он знаешь какой на самом деле? Он за твоим забором не кончается. Вот, к примеру, держи, это из городу Амстердаму магнит. Хошь – повесь на стену и любуйся! Вона какие мельницы нарисованы. Хошь – как открывалкой пользуйся. Удобно, разумно, красиво! Европа!
– А нам и тут хорошо, – взяв магнитик, ответил ему Вавила Силыч. – А диковины эти… За морем телушка полушка, да рупь перевоз. Вон Павлова со второго этажа в Туретчине шубу купила и пару дней по приезду всем хвасталась, что такой, мол, тут нет, а если и есть, то по цене о-го-го какой. А на третий аккурат такую же в магазине одежном, что у метро стоит, и увидела.
– Поди, вдвое дешевле? – хмыкнул я.
– И даже больше. Так что ты, Родион, их дела да товары хвали, особенно если есть за что, да только свое не хай. Негоже это. И сними ты эти очки, как филин лесной в них смотришься, честное слово. Или страхолюд из фильма, что мы недавно смотрели. Сильно хороший фильм, Александр! Там мужик из железа мальца шустрого спасает да мамку его, что на голову не сильно крепка. А вражина главный – он кисель, представляешь? Не ухватишь его! И вот такие же очки носит.
– Умеешь ты, Вавила, в каждый котелок плюнуть, – расстроился Родька. – Я ему вон мешок подарков привез, шоколад иностранный припер. Сам есть не стал, тебе отложил. А ты меня и обругал, и еще вон жидкостью какой-то поганой назвал!
Он сунул увесистый пакет подъездному в руки, бахнул очки о стол, да так, что те чуть не разбились, заложил лапы за спину и гордо-обиженно вышел из кухни.
– Нехорошо получилось, – расстроился Вавила Силыч. – Но так-то я прав? Верно же, Ляксандр?
– Прав, прав, – не удержался от улыбки я. – Да не бери в голову, он у меня отходчивый.
– Охти, добра сколько, – сунул нос в пакет подъездный. – На все обчество гостинцев привез! Фонарики вон, вещь в наших делах первейшая! Пойду мириться, однако. А то нехорошо получается.
– Да он сам прибежит через минуту, – заверил его я. – Захочет узнать, понравилось тебе содержимое пакета или нет.
Я, кстати, тоже обчеству кое-что прикупил, только мои подарки чуть позже прибудут, через пару дней, в компании с остальным нажитым имуществом.
– Нет, нет, не можно так, – засопел подъездный. – Пойду все же.
И он отправился в комнату, где Родька чем-то шуршал под своим креслом, а я достал сигареты и пошел на балкон. Курить я толком не курю, но иногда все же возникает желание употребить сигаретку. Жозефина, зараза такая, смолила их по пачке в день и меня приучила.
Надо же! А водитель такси так и сидит на лавочке у подъезда, как видно меня ждет. Ну, флаг ему в руки.
Балконная дверь за моей спиной скрипнула, и я, не оборачиваясь, спросил:
– Ну что, помирились?
– Мы и не ссорились, ведьмак, – прозвучал в ответ голос, который я сразу же узнал. – Пока не ссорились.
Глава третья
– Даже ночи ждать не стала? – Я щелкнул зажигалкой. – А как же зловещее «топ-топ-топ» в полумраке коридора и прочие спецэффекты?
– Ты слишком надолго пропал, Ходящий близ Смерти, – холодно сообщила мне Мара, подходя поближе. – Это очень неразумный поступок.
– Как поглядеть. – Я затянулся сигаретой и оперся локтем на балконный поручень. – Для тебя, может, и да, а для меня нет. Наследил я тогда в городе крепко, надо было спешно ноги уносить. В старые времена, может, никто на такие мелочи и не обратил бы внимания, человеком больше, человеком меньше, но то тогда, а то сейчас. Нет у меня желания свои юные годы за решеткой проводить.
– Наша госпожа была очень зла. – Мара покачала головой, льняные волосики, собранные в два хвостика и стянутые цветными резиночками, забавно мотнулись. – Ты подвел ее.
– Она мне не госпожа, – усмехнулся я. – Тебе – может быть, но не мне. Я готов оказывать Моране услуги определенного рода, я даже принял ее сторону, не зная всех раскладов, но и только. Союзничество и поклонение суть разные вещи. Слушай, а ты в школу пошла, что ли?
– Какую школу? – уставилась на меня чистыми голубыми глазками Мара.
– Судя по твоему росту, в начальную, – предположил я. – И по наряду.
Дело в том, что на этот раз гостья с темной стороны бытия нацепила на себя белые гольфики, аккуратные сандалики, синюю юбку и синий же пиджачок с эмблемой на правом нагрудном кармане. Я такую уже не раз видел, с ней щеголяли ученики соседней с моим домом школы.
– Эта одежда мне понравилась, я стала ее носить, – пояснила Мара. – Красивая!
– Красивая, – согласился я. – Надеюсь, ни одна школьница при конфискации формы не пострадала? Сразу скажу – я этого не пойму. Сам детей сроду не трогал и тебе не позволю. За ними грехов покуда нет. Ну, разве что только уроки кто прогуляет, но подобное в зачет не идет.
– Я не гуль и не мавка, чад неразумных в свои сети не ловлю, – качнула головой Мара. – Если только мать их мне сама не отдаст.
– И такое бывает? – удивился я. – Однако!
– Умирать никто не хочет, – равнодушно пояснила гостья. – Мне – детская душа доброй волей, ей – пять-семь лишних лет жизни. Правда, такого торга давно уже у меня не случалось, уж и не помню сколько столетий. Забыли люди о том, что так можно себе немного жизни купить. И многое другое тоже запамятовали.
Вот и очень хорошо, что широкие массы о подобном не в курсе. Нравы чем дальше, тем больше склоняются не в лучшую сторону, моральные принципы тоже из моды один за другим выходят. Потому я железобетонно уверен: желающих заключить с мелкой пакостью, стоящей напротив меня, эдакую сделку найдется множество. Как бы это печально ни звучало.
– Ладно, частности. – Я стряхнул пепел с сигареты. – Ты передай своей хозяйке…
– Я ничего ей не могу передать, – перебила меня Мара. – Она снова задремала. Тебя не стало, потому туда, где она живет, вернулись темнота и тишина. А когда дома тихо и темно, что остается делать? Только спать.
– Может, оно к лучшему? – проворковал я вкрадчиво. – Пусть и дальше спит. Вот ты рассуди, малая, чем плохо? Она там одна-одинешенька живет, дом у нее покосился, мост сломан, за рекой Смородиной туман этот жуткий вечно ползает. Ты его видела? Жуть. Стивен Кинг и сыновья. Опять же, вайфая нет, онлайн-кинотеатров, как следствие, тоже, доставка продуктов отсутствует. Разве это жизнь? Это же даже существованием не назовешь.
– Не тебе решать, ведьмак, каково бывать нашей госпоже, – резко заявила девчушка. – И не мне.
– Твоей, – поправил ее я.
– Что?
– Твоей госпоже. И вообще как-то свыкнись с мыслью о том, что я немного поменял приоритеты за прошедшее время.
– Чего поменял?
– Приоритеты. Ну, кто сверху, кто снизу, кто сбоку, кто вообще не с нами.
– И с кем же я? – Мара раздвинула губы в улыбке, показав мне меленькие, но зато очень острые зубки.
– С кем ты – не знаю. А вот я тебе точно не враг. Более того, хочу вот что спросить: случись так, что мне понадобится твоя помощь, то ты откликнешься на зов? На возмездной основе, разумеется. В смысле, за все будет заплачено сполна. А то и с лихвой.
– За мной должок остался, так что приду.
– Не о долге речь, – покачал головой я и затушил сигарету в пепельнице, которая так и стояла тут, на балконе, с позатого года. – Раньше мы с тобой работали по инициативе, так сказать, сверху. Вернее, снизу, Навь ведь там, надо полагать. Цепочка другая: ты, я, а между нами Морана. Она давала добро на то, чтобы ты помогала мне. А сейчас я говорю о сотрудничестве без посредников. Зачем они нужны? Нет, случись что глобальное, затрагивающее интересы твоей госпожи, то все действия только с ее санкции. Но есть ведь штатные ситуации, типовые. Кого-то припугнуть, кого-то проучить. Ну, помнишь, как тогда? Но так, чтобы об этом знали только я и ты. Обещаю, расчет произведу честь по чести.
– Хваток ты стал, Ходящий, ой, хваток, – Мара облизала губы розовым язычком. – Подметки на ходу режешь.
– Так если не успел, то, считай, опоздал, – в тон ей ответил я. – Время не ждет.
– Позови меня, коли нужда приспеет, – подумав, произнесла девчушка и снова прожужжала своей игрушкой. – Чаю, договоримся. А госпожу… Короче, ты в Навь все же наведайся. Ждет она тебя. И не тяни, слышь? Тот, кто прячется в тумане, покуда Смородину не пересек, но он ползает среди курганов и серых холмов, шипит, свивает кольца. И ждет, когда его слуга отыщет путь, ведущий к дому Мораны в обход моста.
– Ну, раз до сих пор не нашел, то, может, не судьба? – предположил я. – Этот некто в том тумане небось с невесть каких времен ползает, и все никак.
– Всему есть начало и конец, – льняные хвостики волос качнулись. – На том мир стоит. А ты помни самое главное – путь начинается не там, в Нави, а тут. Ты здесь, и тот, второй, тоже здесь. Он – как ты.
Это что-то новенькое. Выходит, слуга неведомой зверушки, что в тумане шарится, тоже, так сказать, местный? И, как я, из ведьмаков?
Может, речь идет о Дэне? Эта мелкая пакость сказала «ползает», потому речь с великой долей вероятности идет о змее. Возможно, даже Горыныче. Ну, я других в славянском фольклоре просто не знаю. А Дэн у нас как раз в серпентологии практикуется.
Ох, как скверно-то. Он хороший пацан, не хотелось бы с ним схлестнуться в драке. Да и змейка у него сильно непростая. Ну да, тогда, в котельной, она меня спасла, но, подозреваю, что при желании точно так же на тот свет отправит с легкостью. Хотя неувязки все же есть. Дэн – парень независимый до крайности, сомневаюсь, что он, как и я, станет перед кем-то шею гнуть. Фиг такого в слуги запишешь.
Нужно больше подробностей, теперь это уже не досадная неприятность, а насущная необходимость. Ибо если это все же не Дэн, а кто-то неизвестный, то он может вскорости пронюхать о возвращении слуги Мораны и начать его, то есть меня, искать. И не ровен час найдет прежде, чем я буду готов к этой встрече.
А я хочу быть к ней готовым до того. И остаться живым после.
– Стоп, вороные, – я выставил перед собой ладони. – С этого места поподробнее!
– Пойду, пожалуй. – Мара снова крутанула спиннер. – Не люблю днем шататься по миру, мне это доставляет неприятные ощущения.
– Да ладно! – поморщился я. – Так не поступают. Сказала «а», говори «б».
– Госпожа поведает остальное, – посоветовала мне малышка. – Она знает больше моего.
– Ладно, – вздохнул я. – А, вот еще что. Подарок-то забери!
– Какой подарок? – опешила Мара. – Мне?
– Ну а кому? – удивился я, открывая балконную дверь. – Мы друг другу не чужие, я за тридевять морей ездил, неужто без гостинца вернусь?
Вообще-то ту ерунду, что я экспромтно надумал отдать этой маленькой представительнице киноиндустрии ужасов, покупал себе Родька, но, думаю, он не обеднеет.
– Это чего же такое? – заинтересовалась Мара, разглядывая резиновую разноцветную пластину с бортиками и вдавленными в нее кругляшами.
– «Поп-ит», – пояснил я. – По-нашему – «пыкалка». Последний писк моды, между прочим. Вот, гляди. Медитативная штука, похлеще твоего спиннера.
Я показал ей, как действует модный нынче заменитель пузырчатых пакетов, и с удовольствием отметил, что Маре эта безделица на самом деле понравилась.
– Благодарствую, – играясь с новой забавой, произнесла Мара. – Но о моих словах не забывай.
– И рад бы, – вздохнул я. – Только уже не получится. Напрягла ты меня, подруга.
Похоже, что до меня никто это существо подругой не называл, именно поэтому она на секунду опешила, как-то странно на меня глянула, после неуверенно улыбнулась, помахала мне ладошкой и покинула балкон.
Причем в комнате, куда я отправился следом, ее не оказалось. Вот как они это делают, а? Я тоже так научиться хочу.
– Ну, Александр, – подъездный, сопя, выбрался из-за кресла. – Два года все спокойно было! Два года! Не успел ты вернуться, и на тебе, гости пожаловали, да такие, что после них спать спокойно не сможешь.
– Вавила Силыч, если по-честному, от сердца – ты по мне скучал?
– Ну, не то чтобы… – мой собеседник огладил бороду. – У меня дел-то по дому о-го-го. Но так – да, случалось, вспоминал.
– И она тоже. – Я подошел к нему поближе. – Вспоминала, иногда грустила. Почуяла, что вернулся, пришла узнать, как сам, поздорову ли, весел или хмур. Подарок вот забрала.
– Это моя штуковина была, – влез в нашу беседу Родька. – Моя! В городе Стокгольме купленная. Так что ты теперь, хозяин…
– Ступай унитаз намывать, – перебил его я. – Думаю, через денек-другой прочие мои друзья пожалуют в гости, не хочу опозориться.
– Так это… – вякнул было Вавила Силыч, но тут же умолк, смекнув, что к чему.
– Давай-давай, чего застыл? – упер руки в бока я. – Приступай к своим обязанностям, Родион. Тут обслуживания номеров нет, и приходящей уборщицы, как в Венгрии, тоже. Тряпку в зубы – и вперед! Мы дома, Родион. Отпуск кончился.
– Хозяин, мы же только приехали? – опешил от такого моего коварства слуга. – Вот так сразу за работу? Не поевши, не поспамши? К тому же я другу свому самый главный подарок не вручил.
– А ну-ка! – заинтересовался Вавила Силыч, которому, как и Маре, похоже, никто и никогда из-за границы ничего не привозил. – Валяй вручай!
– О! – Родька невесть откуда извлек предмет, который с год назад выцыганил у меня в Лозанне. Я все еще гадал, зачем этому бездельнику столь полезная вещица. – Держи. Это, Вавила, мультитул! Пятнадцать разных предметов, ага! В стране Швейцарии приобретено, за огромные деньжищи!
– Ты меня совсем-то уж за тупня не считай, – попросил его подъездный, шустро раскрывая лезвия. – Чай, не лаптем щи хлебаем, знаем, что это за штучка. Но сталь хороша, хороша! И отвертки есть обе. Эге, шило! Это дело!
– Во, – Родька, надуваясь от гордости, ткнул коготком в надпись на лезвии. – Свизерленд! Страна маленькая, размером с каку гули, и дорогая сильно, но вот такие штуки они делают на совесть. А еще часы. Хозяину один тамошний богатей такие подарил за дело, что тот для него спроворил. Но он их не носит, представляешь? Эдакую богатую штуку – и не носит.
– Не хочет, вот и не носит, – примирительно произнес Вавила Силыч, ковыряясь с мультитулом.
– И мне не отдает, – подытожил Родька.
– Тряпка – моющее средство – унитаз, – ткнул я пальцем в сторону туалета, поймав его алчный взгляд.
– А нету средства, – на голубом глазу заявил Родион. – Откуда ему взяться? У нас вообще тут ничего нету, одна вода и та в кране. В магазин надо идти, хозяин.
И ведь прав он, собака мохнатая. Надо, хоть и неохота. Но не пиццу же заказывать, верно? Тем более что я ее столько съел за эти годы, что еще долго не захочу.
Но прежде надо родителям позвонить. Это важнее любой еды.
– Саш, так ты уже в Москве? – радостно уточнила мама, услышав мое «Все, я прилетел». – Вот хорошо-то! Просто мы как раз на дачу едем с отцом. И ты завтра к нам присоединяйся! А еще лучше – сегодня. Утро же на дворе!
Потерял я хватку, надо признать. Как же это я две простые вещи не связал – пятницу и май? Подставился, как есть подставился.
– Мам, ну только-только домой вошел, – понимая, что этим жалобным нытьем в трубку мою родительницу не пробьешь, все же попытался выбраться из ловушки я.
– И что? – с железобетонной интонацией осведомилась мама. – Можно подумать, что это многое меняет. Будь у тебя жена, дети – тогда да. Но ты-то как перекати-поле? Какая разница, где время проводить – там, здесь? А тут вы с отцом хоть делом займетесь. Я вот в «ОБИ» перголы себе купила и надумала их…
Рассказ о том, какие новшества ждут наш многострадальный участок, затянулся минут на пять, и только после этого я пустил в ход последний козырь.
– Мам, у вас в ТСЖ на окраине проживает замечательный товарищ Хабиб с кучей родственников мужского пола, верно? И все это многочисленное семейство отлично заточено под копание, таскание, погрузку, а также иные работы, не требующие особой квалификации. Вот и привлеки их. А я все это дело профинансирую.
– Свою землю надо своими руками обихаживать, – назидательно-укоризненно произнесла мама. – Саша, это азы. Короче, завтра жду.
Я успел сказать: «Постараюсь», до того как она повесила трубку. Но случись разбирательство, это мне точно не поможет. Или я не знаю свою маму.
С другой стороны, а чего бы и не съездить, не порадовать глаз среднерусской природой, по которой я так соскучился? Опять же, можно навестить тамошнего лесовика.
Кстати!
Я притащил с кухни табуретку, залез на нее, пошарил рукой на антресоли и достал оттуда тряпицу, в которую был завернут отданный мне позапрошлой весной мандрагыр. Тогда, два года назад, я было хотел его в Лозовке с остальными травами оставить под приглядом Антипа, но в последний момент передумал и обратно домой привез.
На самом деле я тогда не понял, насколько царский подарок мне Лесной Хозяин сделал. А вот после визитов на травные рынки Праги, Бремена и Неаполя оценил это в полной мере. Проводятся такие в Европе, правда, нечасто и всегда в особые дни. В Германии, например, такой шумит на окраинах небольших городков 29 мая, а в Испании в последнюю пятницу июля. И конечно, подобные даты выбраны не просто так. Они завязаны на ведьминские праздники. Эти дамочки частенько зелья разные перед большими шабашами варят, кто на красоту, кто на красноречивость, кто просто отраву для закадычной подруги.
Случайные люди, зеваки или домохозяйки на такой рынок попасть не могут, нечего им там делать. Да и покупать тоже. Те травы да коренья, что там в ходу, ни в одно семейное блюдо не положишь. У них другое предназначение.
Так вот мандрагыр, даже совсем молоденький, двух-трехгодовалый, стоит невероятных денег. Причем даже не целый корень, а его обрезки, чуть ли не очистки. Дороже только золотой женьшень котируется, и то не всякий, не менее чем столетний.
А у меня вон какой здоровенный красавец хранится, в ладонь длиной.
Однако все как тогда лесовик и говорил: покоричневел корень, потерял схожесть с белой морковкой, которая имелась тогда, когда я его из земли выкопал. И запах от него идет теперь приятный, схожий с тем, который свойственен старым книгам. Эдакое благородство, смешанное с тайной.
Значит, готов корень к употреблению, чутка силу набрал. Только шиш я его расходовать стану, по крайней мере на всякие безумства в стиле себя двухлетней давности. Пусть дальше лежит, копит мощь.
А вот лесовика поблагодарить, повторюсь, надо. Мне его за эдакую благодать конфетами да хлебом еще лет сто кормить надо. Еженедельно.
И все бы ничего, но одно мне настроение портит. Светка. Что, если она тоже там? Признаюсь честно, ни малейшего желания видеть и слышать ее я не испытываю. Если она приходила, значи, она меня за ту заварушку оправдала, после какой-то ерунды себе напридумывала и теперь опять затянет старую песню о главном.
Но если тогда я худо-бедно готов был ее слушать, хотя бы в память о нашем общем прошлом, то сегодня уже нет. Стерло настоящее это прошлое, как школьные карандашные каракули резиновый ластик. У меня вообще иногда возникает ощущение, что мое не столь далекое прошлое иногда выглядит так, будто это все и не со мной было. Ну, как если бы я посмотрел сериал, а через несколько лет попробовал вспомнить его содержание. Что-то в памяти осталось, что-то нет. Институт, банк, люди, лица, события – они все стали зыбкими, как утренний туман. Когда-то я вроде боялся человека по имени Силуянов. Никчемного человека, которому дали каплю власти, и он решил, что это дает ему право судить и миловать. Сегодня мне кажется диким, что я испытывал страх перед столь невзрачной особой. Позволял ему себя унижать, даже бить.
Нонсенс.
Сейчас все закончилось бы, даже не начавшись. Сейчас я бы предоставил этому Силуянову один-единственный шанс на то, чтобы взяться за ум. И если бы он его не использовал, то дальше его жизнь пошла бы совсем не так, как он себе это представлял. Или просто закончилась.
Нет, и тогда все вышло неплохо, но я потратил на это массу лишних сил и времени, заключил сделку, которая была, очевидно, лишней, наделал кучу других глупостей. Извиняет меня только одно – я учился.
– Хозяин, – жалобно проныл Родька. – Я ку-ушать хочу!
– Как и всегда, – на автомате ответил я. – Ладно, сейчас схожу в магазин. Но не ради тебя, недоразумение ты эдакое. Просто вон с друзьями хочу посидеть повечерять. Вавила Силыч, обчество-то как, придет в гости?
– К хорошему соседу на ужин да беседу как не прийти? – степенно ответил подъездный. – С нашим удовольствием!