Дьявол кроется в мелочах

– Зовите меня без отчества, – попросил он.

Соня с любопытством уставилась ему в лицо, и он вдруг поразился глубине ее невероятных глаз.

– А как мне вас называть? – спросила она с тем же искренним интересом, с которым обсуждала все остальное. – Как вас вообще называют близкие люди?

Интересно, это она намекала на то, что хотела бы тоже считаться близким человеком, или просто спрашивала? Как узнать?

Феодосий даже вспотел от напряженной работы мысли. Давно ему так не нравилась ни одна другая женщина.

– Да кто как, – честно признался он. – Знакомые просто Феодосием. Друзья Федей. Мама иногда вообще Досей. А вы зовите, как вам удобно.

– Дядя Федя съел медведя, – засмеялась она и тут же смутилась, – извините.

– Да я привык к тому, что у меня не самое простое имя. Мой дед был родом из Феодосии. Они с семьей были вынуждены оттуда уехать, и он потом всю жизнь мечтал снова побывать в городе своего детства, да так и не сложилось. Это он настоял, чтобы меня так назвали. Мама пыталась поспорить, но он так расстроился, что она рукой махнула. Дед, кстати, никаких сокращений для моего имени не признавал. Так что, пока он был жив, я был только Феодосий. А уж в школе мальчишки, конечно, до Федьки быстро сократили. Так что я практически на любой вариант отзываюсь.

– Так вот, Феодосий, – она покатала его имя на языке, словно морскую гальку с феодосийского пляжа, – мне очень важно показать дневник Саши Галактионова кому-нибудь. Может быть, я все это придумала, но мне кажется, что в нем зашифровано какое-то хитрое послание.

– Послание?

– Да. То ли он пытается указать на преступника, то ли объяснить, за чем именно тот охотится, то ли сказать, где именно эта вещь спрятана.

– Какая вещь?

– Да не знаю я, – с досадой сказала Соня, и Феодосий тут же почувствовал себя глупцом. И так ведь понятно, что она не знает. – Может быть, мне все это кажется, а дневник, стихи и рисунки в нем просто игра больного разума.

– Вам не может просто так взять и показаться, – убежденно сказал Феодосий. – Давайте вместе посмотрим. Если там что-то есть, мы обязательно это найдем.

– А мы можем поехать прямо сейчас? – с надеждой в голосе спросила Соня. – Просто я уже почти двое суток не нахожу себе места из-за этого дневника. Мне кажется, что все очень просто, но я не вижу отгадки, хотя она наверняка у меня под носом.

В душе Феодосия все пело. Сейчас они поедут к ней домой, и, если она захочет, он даже согласится выпить кофе, и она покажет ему тетрадь, и он обязательно попытается разгадать, что там написано, а потом он ее поцелует и…

На этом месте Феодосию стало так жарко, что вдруг испугался, что его хватит тепловой удар. И что это он так раскипятился, словно школьник.

– Конечно, мы можем поехать, – сказал он, стараясь ничем не выдать бушевавших в нем эмоций. – Сейчас нам принесут десерт. Я заказал вам кофе с десертом, у нас тут замечательные делают десерты и кофе варят тоже очень хороший. Я знаю, вы любите кофе, так вот этот вам понравится.

Он понимал, что слишком много говорит, но уже не мог остановиться.

– О-о-о-о, это же отлично, что у вас хороший кофе, – сказала она. – И потом поедем смотреть дневник. Но если вам неудобно, то мы вполне можем перенести это на завтра. Уже поздно, и вам, наверное, надо домой. Мне неловко навязывать вам мои проблемы.

– Все удобно, мне все очень удобно! – с жаром вскричал Феодосий.

Он хотел еще что-то добавить, но не успел, потому что у него зазвонил телефон. Звонила мама, что делала очень редко. Обычно она ждала, пока он позвонит сам, и позволяла себе отвлекать сына от дел только тогда, когда не могла с чем-то справиться самостоятельно.

– Да, мам, – сказал он, сделав жест, что просит у Сони прощения. Она понимающе кивнула.

– У Наташки температура поднялась, – деловито сообщила мама. – Так-то ничего особенного, но уж больно высокая, больше тридцати девяти. «Скорую» вызвать или ты Розе Михайловне позвонишь?

Роза Михайловна была лучшим в их городе детским врачом, которая наблюдала Наташку с самого ее рождения. Будучи уже дамой очень пожилой, она консультировала сейчас только избранных, причем профессиональный статус и уровень дохода родителей этих избранных никакого значения не имел. Роза Михайловна отбирала детей по какой-то своей, непонятно по какому принципу выстроенной системе.

Обязательным условием ее согласия стать семейным доктором была симпатия к кому-то из родителей ребенка. Личная симпатия. У Лаврецких «контактным лицом» выступал Феодосий. Так повелось с самых первых дней, когда пришедшей на прием Нине Роза Михайловна велела никогда больше не переступать порог ее кабинета. Феодосий пошел тогда разбираться, переступил порог кабинета, будучи сильно не в духе, а обратно вышел лучшим другом пожилой дамы.

Конечно, в тех случаях, когда Наташка заболевала, а Феодосий был в командировке или очень занят, с его мамой, Ольгой Савельевной, Роза Михайловна разговаривала и в дом приезжала, но Лаврецкие старались этим не злоупотреблять, потому что пожилая дама была настоящим кладом, и терять ее доброе расположение не хотелось.

– Позвоню и съезжу за ней, – пообещал сейчас Феодосий. – Сейчас в городе какой-то нехороший грипп ходит. Как бы Наташка его не подцепила. Мы сейчас приедем, мам.

Он положил трубку и виновато посмотрел на Соню.

– Вы извините, но у меня заболела дочь, и я должен срочно, пока не стало совсем поздно, привезти к ней врача.

– Все так серьезно?

– Нет, говоря «совсем поздно», я имел в виду время. Уже начало одиннадцатого, наша доктор – человек пожилой, и, хотя она частенько не спит по ночам, дергать ее ближе к полуночи не совсем удобно. Соня, вы же на машине? Вы не обидитесь, если я сейчас вас оставлю? Выпейте кофе, съешьте десерт, он действительно вкусный. А завтра я вам позвоню, и мы договоримся, когда вам будет удобно показать мне тетрадь. Вы меня простите, ради бога.

– Ну, конечно, езжайте, – сказала Соня, хотя по ее вытянувшемуся личику было заметно, что она разочарована. Интересно, чем, невозможностью сразу показать дневник покойника или все-таки нарушенными планами провести оставшийся вечер с ним, с Феодосием? Дорого бы он дал, чтобы узнать. – Я прекрасно доеду до дома сама. Вы не переживайте, Феодосий.

Он все равно переживал, потому что остаться с ней в надежде на приятное продолжение их знакомства было, пожалуй, сейчас самым большим его желанием. Давненько он уже не испытывал ничего подобного в связи с женщиной. Но Наташка была важнее.

По дороге в свой кабинет, где он оставил куртку, Феодосий позвонил Розе Михайловне и договорился, что сейчас заедет. Естественно, на поздний визит пожилая женщина согласилась без всяких разговоров.

Секретарша почему-то была все еще на работе, несмотря на позднее время. Он мимолетно удивился этому обстоятельству, но тут же забыл о нем. Сейчас это было совсем неважно.

– Феодосий Алексеевич? – Она попробовала что-то спросить, но он лишь отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.

– Подожди, потом, все потом. Мне надо ехать, меня ждут.

– Кто ждет? Женщина? – Если эта дура решила сейчас разыгрывать ревность, то она выбрала не самое лучшее время. И вообще, похоже, надо ее убирать из приемной.

Приятные дополнения к служебному функционалу грозили плавно перетечь в дополнительный геморрой. Рано или поздно так случалось со всеми секретаршами, и Феодосий относился к этому обстоятельству с холодной расчетливостью, цинично называя его «истекшим сроком годности».

– Да, женщина. – Он не вдавался в детали, во-первых, потому, что ему было некогда, а во-вторых, потому, что ее обида была ему только на руку. Вдруг сама уволится, избавив его от необходимости вести неприятные беседы.

Впрыгнув в машину, Феодосий включил зажигание и выехал с парковки, взвизгнув колесами. Он особо не торопился, просто уж такая у него была манера езды, да и вообще манера жизни – делать все на максимальных скоростях. Обычно, отъезжая от своего офиса, расположенного в центре города, он поворачивал направо, чтобы проехать метров пятьсот по довольно тихой улице, а потом повернуть направо, на мост через Волгу, поскольку его дом стоял за рекой, в тихом, уютном микрорайоне «Сосновый берег», казалось, расположенном не в десяти минутах езды от шумного центра, а за городом.

Построить себе здесь дом было недешево, но Феодосий вполне мог себе это позволить. Впрочем, в дом они с мамой и Наташкой переехали совсем недавно, уже после отъезда Нины. Он знал, что бывшую жену это обстоятельство очень бесило. Если бы она могла перед разводом оттяпать этот дом, то обязательно бы оттяпала, вот только дома тогда не было.

Сейчас ему нужно было доехать до соседней улицы, где в старом доме сталинской постройки жила Роза Михайловна, поэтому он повернул налево и посильнее нажал на газ. Дорога из-за позднего уже времени была пустынна, и, пожалуй, именно это обстоятельство спасло Феодосию жизнь.

Он не сразу понял, что произошло. Машина, только что послушно слушающаяся руля, вдруг стала полностью неуправляемой. Нет, он, конечно, еще разгоняясь, заметил, что автомобиль странно потряхивает, но не успел подумать о том, что подобные толчки вкупе с непонятными постукиваниями скорее всего указывают на неплотно затянутые колеса. Этого просто не могло быть, потому что всего несколько дней назад Феодосий гонял машину на ТО.

Именно потому, что это не могло быть, он потерял те доли секунды, которые у него оставались, чтобы верно оценить ситуацию. Сейчас этих секунд уже не оставалось, потому что у его автомобиля отлетело переднее правое колесо.

Думать было уже некогда, включились рефлексы, приобретенные на службе в армии. Феодосий не любил об этом говорить, но в его жизни была такая школа, как спецназ ВДВ, а вместе с ней и въевшиеся в плоть и кровь навыки поведения в экстремальной ситуации.

Совершенно машинально он вцепился двумя руками в руль, стараясь удержать машину, убрал ногу с педали газа, не трогая тормоз, поставил автомат в положение «паркинг». Машину развернуло и выбросило вправо, на тротуар, где, к счастью, тоже никого не было. Полностью она остановилась сантиметрах в пяти от светового столба.

«Повезло», – подумал Феодосий и рванул ручник, одновременно выключая зажигание.

Он вылез из машины и обошел ее кругом. Переднего колеса действительно не было, оно укатилось вперед по дороге и лежало метрах в пятнадцати. Он дошел до него и принес обратно к машине. В пазах торчали два болта. Остальные, видимо, потерялись во время кульбитов на дороге. Феодосий достал их, положил их в ладонь и хорошенечко рассмотрел. У болтов были аккуратно срезаны головки.

Данное обстоятельство трудно было объяснить случайностью или совпадением. У случившегося было только одно объяснение, каким бы невероятным оно ни казалось. Кто-то осознанно повредил болты, крепящие колесо, чтобы оно отвалилось на ходу. Если бы сегодня вечером Феодосий поехал домой, как делал практически всегда, колесо отвалилось бы в аккурат на мосту, и тогда отброшенный вправо автомобиль упал бы в воду. Сколько бы при таком раскладе у него было шансов выжить? Надо признать, немного.

Впрочем, зачем бояться того, чего не случилось? Нужно сделать выводы и идти дальше. В данном случае ехать за Розой Михайловной, видимо, на такси. И организовать транспортировку автомобиля в шиномонтаж. Впрочем, с этим прекрасно справится его водитель Дима.

Мозг четко работал, заставляя выполнять привычные понятные действия – вызвать такси, позвонить водителю, загрузить внутрь колесо, запереть машину, заехать за Розой Михайловной, которую, к счастью, совершенно не волновал вопрос транспорта, тот он был или не тот, приехать домой, поцеловать горячую и, кажется, даже бредящую дочь, а потом маму.

Та, встревоженная по поводу здоровья внучки, не задалась вопросом, почему сын немного бледен и больше обычного молчалив. Списала на волнение из-за болезни Наташки. И только ближе к полуночи, когда была отправлена домой сделавшая свое дело Роза Михайловна, Наташка со сбитой температурой спокойно уснула и размеренно дышала во сне, удалилась в свою комнату мама, Феодосий, приняв душ и смыв усталость такого длинного и нервного дня, позволил себе, лежа в своей кровати и глядя в потолок, задаться главным и самым важным вопросом: кто и за что только что пытался его убить?

Кофе и десерт действительно оказались выше всяческих похвал. Пожалуй, уже очень давно совершенно равнодушная к еде Соня не испытывала от нее такого удовольствия. Ей было немного жаль, что чудный вечер прервался так неожиданно, но недовольства или обиды она не испытывала. Невозможно сердиться или обижаться, когда человек сорвался домой, потому что у него заболел ребенок.

Ей отчего-то нравилось, что начальник ее брата оказался таким хорошим, внимательным отцом. Феодосий Лаврецкий, о котором она, разумеется, очень много слышала от Дениса, вызывал у нее все больший интерес. Было в нем что-то «неправильное». Не в плане «плохое», а именно неправильное, отличающее его от других людей.

Примечания