О Нём

Очень! Уже тогда я стала понимать, что это предупреждение. Серьёзное предупреждение. И я это вполне начала осознавать. Но как изменить свою жизнь? Как изменить то, что вокруг, если я действительно в клетке и мне некуда пойти?

Ирина пригласила меня пожить к себе. Тётя Роза была не против, тем более, что после маминой свадьбы ей пришлось пить дальше в одиночестве. Я уже настолько привыкла к попойкам у себя дома, что тихие посиделки тёти Розы на кухне в обнимку с бутылкой меня совсем не напрягали. К тому времени у меня образовалась моя собственная компания, и с Ириной я больше не гуляла. Она очень обижалась, но я уже понимала, что мы с ней разные. Она бежала в ночь, чтобы отдаться кому-нибудь. Чтобы заглушить завывание чёрной пропасти своего сердца. Внутренний демон каждый вечер гнал её из дома. Я же шла куда-то от отчаянья, потому что где-то там было всё равно безопасней, чем дома. А ещё я пыталась хоть как-нибудь заработать. Один раз я примкнула к компании девчонок, которые снимали норковые шапки у подвыпивших людей. Держа в зажатой ладони лезвие ножа, спрятанного в рукаве, я впервые увидела в глазах мужчины панический страх… У меня появилась своя кожаная куртка. И я так благодарна Господу, что мы тогда не загремели в тюрьму…

Бывало, мне даже давали какую-нибудь мелочь за гадание. Одним вечером Ирина, как обычно, собиралась на свой ночной променад. В этот раз она особенно уговаривала меня с ней пойти. Но я хорошо запомнила тот момент, когда услышала «голос» и теперь осознанно или нет, но прислушивалась к себе. В тот раз я снова почувствовала отчётливое «нет!». И, несмотря на нытьё и уговоры, осталась дома – у неё дома, на кухне с тётей Розой, в попытках раскурить «Приму». Ирина не вернулась домой ни ночью, ни на следующий день. Тётя Роза, привыкшая ко всякому, не верила в плохое. «Загуляла…» – повторяла она растерянно, пока рано утром второго дня к подъезду не прикатила машина. Проснувшиеся соседи с первого этажа потом рассказали, как из неё выбросили почти раздетую девушку в бессознательном состоянии. Ирина пролежала в реанимации три дня и на четвёртый скончалась, не приходя в сознание. Это были первые похороны в моей жизни. Маме моей подруги с работы пригнали большой «Икарус», в котором ехала одна я. На похоронах было шесть человек. Тётя Роза подарила мне несколько Иринкиных вещей и попросила съехать. Я снова вернулась в нашу квартиру. Лёжа на кровати, смотрела в потолок. Мне казалось, что меня засасывает огромная воронка… Я вспоминала свой сон про неё и каменоломню. Внутри было чёткое понимание, что Ирина и вправду сейчас не в самом лучшем месте. Что ей очень плохо. Я заревела. Я совсем не плакала на похоронах, а теперь ревела навзрыд. Думаю, не об Иринке я плакала тогда, а о себе. Мне казалось, что и я так же закончу…

Дверь в мою комнату Войцехович выбил с третьего раза. Я хорошо запомнила его ухмылочку. Но сдаваться без боя я не собиралась. Будучи довольно крепкой девушкой, оттолкнула его несколько раз. Я металась по квартире. Войцехович матерился. Мать спала на диване в алкогольном дурмане. Я бросилась на кухню и успела схватить кухонный нож. Увидев его в моей руке, отчим развернулся и побежал от меня. Я за ним. Я реально хотела его убить! И с большим удовольствием ткнула бы ему в живот, но Войцехович развернулся и перехватил мою руку. Нож оказался у него. Он замахнулся. Я увидела блеск перед самым лицом и инстинктивно схватила за лезвие. Войцехович вытащил нож из моей ладони. Кровь брызнула во все стороны, а отчим сразу испугался и закрылся в комнате. Я лежала на полу коридора и выла. Не от боли, а от отчаянья. Я взывала к тому, чего не знала. Просила о помощи, не надеясь быть услышанной. Выла с таким же отчаяньем, как волк воет на луну. И не сразу услышала, что в дверь давно стучат. Ко мне пришла знакомая с соседом, парнишкой с четвёртого подъезда, позвать на посиделки с картишками. Увидев меня всю в крови, потащили через дорогу в больницу. И уже через два часа я с зашитой рукой снова сидела в своей комнате. Была уже глубокая ночь. Мать очнулась и под звон рюмок ворковала с Войцеховичем на кухне.

А я решила умереть. На этот раз по-настоящему. С пронзительной ясностью поняла одно: «Я не хочу больше так жить. Я не хочу больше так жить! И если я не могу ничего изменить, то лучше умереть!» Сформировав эту мысль, сразу успокоилась. Теперь я знала, что нужно делать. Пока они пили на кухне, я тихонечко зашла в их комнату и вытащила из серванта большую коробку с лекарствами – нашу домашнюю аптечку. Я слышала много историй, как люди, наглотавшись таблеток, тихо умирают, засыпая навсегда. Такая смерть меня вполне устраивала. Дверь с вырванным замком я оставила открытой настежь. Наверное, хотела, чтобы они увидели, что я делаю. И в глубине души надеялась, что меня остановят. Я налила в стакан воды из крана, села на табуретку и стала наугад распечатывать упаковки.

Я видела, что отчим ходит по коридору и внимательно следит за моими действиями. А так как на кухне вместо сломанной розетки была сквозная дыра в мою комнату, я слышала каждое их слово. И каждое их слово отпечаталось в моей памяти навсегда. Войцехович подскочил к матери и сказал:

– Слышишь? Она там таблетки пить собирается…

– Какие еще таблетки?..

– Большую аптечку взяла, говорю! Покончить с собой, что ли, надумала?

Следующие слова моей мамы меня потрясли. Видит Бог, как я хотела их забыть.

– Да пусть пьет. Сдохнет. Комната быстрей освободится…

Хочу сразу сказать, что я простила её. Она мало изменилась с тех пор, но я простила её и за то, что было, и за то, что есть, и за то, что будет. Она не помнит этого момента или говорит, что не помнит. Может быть, её психика включила защитную реакцию и стёрла из памяти этот эпизод. Да. Я верю, что это возможно. Потому что, если бы она действительно помнила то, что она делала – с этим невозможно было бы жить…

Когда я услышала, что сказала моя мама.… Как мне описать свои чувства? Внутри меня что-то оборвалось. Что-то сломалось. Впоследствии мне было очень трудно это починить. В этот момент я по-настоящему осиротела. Я поняла, что всё делаю правильно. И мне действительно лучше уйти. Я не хочу жить в таком мире. И я принялась их пить. Теперь я хотела умереть совершенно по-настоящему. Я глотала их по одной, запивая водой. Сначала белые, потом голубенькие. Потом были какие-то желтые капсулы, потом снова белые…

Я плакала, вспоминала об этой дуре Иринке и шептала:

– Ирка, забери меня отсюда! Забери…

Выпив несколько десятков, я стала злиться. Никакого эффекта я не

чувствовала. Совершенно ничего. Голова была ясная, спать не хотелось совсем. Но так же я чувствовала, что не могу проглотить больше ни одной таблетки. Я сидела за своим старым исцарапанным столом, за которым столько лет делала уроки. Смотрела на пустой аквариум, в котором давно сдохли все рыбки, и ждала. Ждала до тех пор, пока не открыла глаза, и поняла, что лежу на полу. Обнаружила, что давно упала с табуретки, и рядом со мной мама, которая трясет меня и требует, чтобы я взяла трубку телефона.

Войцехович  поставил мне на пол телефон, и они пошли курить.

Я чувствовала, что нахожусь внутри какого-то желе и вот-вот потеряю сознание. Нащупала трубку телефона и услышала в ней голос отца. Он показался таким родным, что у меня снова полились слёзы. Собрав все свои силы, я, наконец, просипела ему в трубку:

– Папочка, прощай… Я так тебя люблю…

– Что случилось, Оксана?! Что с тобой?!

– Папа…Я умираю…

Дальше помню, как просто закрыла глаза. И тут же открыла от того, что надо мной склонился отец. Потом я поняла, что меня везут на машине скорой помощи. Потом я блевала в туалете приемного покоя. Потом мне промывали желудок. Потом я спала. Потом снова блевала в раковину своей палаты. Потом снова спала. Только на третий день я стала понимать, что, кажется, выжила и в палате не одна. Потом меня пришли навестить отец и его новая жена. Она принесла мне яблоки. Но мне их было нельзя. А отец рассказал, что он занимался своими делами дома, когда вдруг понял, что со мной случилась беда. Понял так ясно и отчетливо, что позвонил к нам на домашний. Трубку взял Войцехович и долго материл, объясняя, куда ему идти. Но папа снова позвонил и сказал, что если он сейчас же не услышит мой голос, то приедет к ним сам прямо сейчас. И тогда они меня растолкали и бросили мне трубку телефона…

Мой отец меня спас. Он спасал меня два раза. В первый раз он дал мне свою кровь, когда я умирала в детстве. И второй – когда послушался голоса другого Отца. Того Отца, который всё видит и никогда не бросит. Отец, который спасет тогда, когда все предадут. Человек может бросить своих детей и забыть; Небесный Отец – никогда.

В больнице случайным образом обнаружилось, что я беременна. Гинеколог вздыхала, кривила губы и удивлялась, как я могла этого не заметить. На все вопросы я молчала. А что я могла ответить? Что я и есть ребёнок? Что совершенно не понимаю, что происходит с беременными женщинами? Что мало знаю о взрослой жизни? Что в моём возрасте нужно ещё только мечтать о поцелуях…

Из больницы позвонили матери. Новость о моей беременности отрезвила её настолько, что они с Войцеховичем тут же нашли деньги и заплатили гинекологу. Срок был уже большой, и аборт делать по правилам уже поздно.

Моя растерянность сменилась радостью. Я совершенно не понимала, что такое материнство, но очень обрадовалась. Ведь я теперь буду не одна. У меня будет ребенок! Мы будем любить друг друга! Меня позвали на процедуру. Сказали, прихватить по дороге пеленку. Я не удивилась очередному осмотру в гинекологическом кресле. Мне вкололи общий наркоз, и я оказалась в странной светлой комнате. Были заметны очертания диванов, стульев, кресел. Всё это было накрыто тканью, как делают, когда уезжают из дома надолго. Но помещение напоминало мне, скорее, комфортный и уютный вокзал. Почему-то я чувствовала, что это вроде зала ожидания, но при этом здесь никто никогда не сидит… Я с интересом осматривалась, но вдруг обнаружила, что угол в потолке стал светлеть и растворяться. Из него на меня полился свет. Я смотрела на него, как зачарованная, и меня, как бабочку, тянуло к нему с нарастающей силой. Всё исчезло – и комната, и очертания, остался только ослепительно яркий свет, к которому я неслась с какой-то космической скоростью. Этот полёт был настолько впечатляющим, что я запомнила его во всех подробностях. Свет приближался и заполнил собой всё. Я помню тот восторг, с которым я летела ему навстречу. Эти эмоции невозможно сравнить ни с чем. Абсолютное счастье – вот только приблизительная формулировка того, что я чувствовала. И вдруг – бац! Я как будто врезалась в стену. Впереди встали две высокие фигуры в белом. Просто встали впереди меня, но я не могла их обойти ни с какой стороны. Я видела, как желанный свет стал отдаляться, и это вызвало во мне бездну отчаянья. Ни мольбы, ни крики не помогали. Меня не пропускали к свету, а он исчезал… Я стала плакать, умолять и даже попробовала оттолкнуть этих двух. Но мои руки проходили сквозь белые фигуры, и я не могла ни до кого дотронуться. Они же стояли молча, не реагируя на меня.

Я открыла глаза оттого, что меня били по щекам. Врач, наклонившись надо мной, ругался, испугавшись, что я не просыпаюсь после наркоза.

Окончательно пришла в себя я уже в своей палате. И уже без ребёнка. В ту ночь мне приснился такой сон. Я увидела маленького зверька в траве. Он был похож или на лисёнка, или на маленькую рыжую собачку. Такой милый. Я хотела его погладить и присела на корточки. Стала подзывать к себе. Но он смотрел на меня жалобно и испуганно и пятился, приседая, будто бы от боли. Я звала его, а он всё пятился от меня и скулил. А там, где он приседал, трава была опалена. Это продолжалось, пока я не увидела, что его хвост и задние лапы горят. Огонь распространялся от хвоста по всему его телу. Лисёнок горел на моих глазах, и я ничем не могла ему помочь…

Меня выписали и определили к папиной матери. Отец всё-таки настоял. Но бабуля, узнав о моих прегрешениях, не очень-то была рада меня видеть. И я сама вернулась к матери и отчиму.

Моему брату Павлу в тот период было около десяти. Спустя много лет, когда он был уже взрослым парнем, он рассказал мне сон, который увидел в те дни – такой реалистичный, что запомнил его на всю жизнь. Ему приснилось, что он спит и просыпается от стука. Подходит к двери и открывает. На пороге стоит Ирина, которая к тому времени уже умерла. Она выглядела ужасно. В какой-то грязной сорочке-рубахе, изъеденная червями, синяя – как в фильме про ходячих мертвецов, только со слов Павла, ещё ужаснее… Он много раз видел её при жизни и был потрясён. Покойница припала к двери, норовя войти. Но он удержал её и закричал:

– Пошла вон! Что тебе надо? Уходи отсюда!

Брат изо всех сил пытался закрыть дверь и отпихивал Ирину ногами. А та

ему отвечала:

– Я пришла забрать Оксану! Пропусти, она сама позвала меня. Я пришла за ней!

Но Павел собрал все силы во сне, оттолкнул её и захлопнул дверь. И тут же проснулся в ужасе.

Сейчас я понимаю, что он, как единственный мужчина, оставшийся в нашей семье, в тот момент взял на себя духовную защиту, сам этого не осознавая. Хотя он тогда ещё не познакомился с Иисусом, но воспользовался той властью, которую дал Господь мужчине и главе семьи. И я ему за это очень благодарна!

От Матфея Гл.13 Ст. 42 «и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов».

Наверное, многих удивит обилие в этой книге снов. Найдутся, я думаю, те, кому это не очень понравится. Найдутся и те, кто не поверит. А кто-то начнёт их истолковывать по-своему. И ко всему этому я готова. Я предполагаю, что будет и негативное их восприятие. Некоторые спросят меня – зачем ты их рассказываешь? Даже если тебе это действительно снилось.… И я отвечу – потому, что это моя жизнь. Потому, что я обещала рассказать обо всём максимально честно и подробно. Потому, что без этого история будет неполной. Мне приходится говорить о себе, чтобы поведать о Нём. И если кто-то сможет рассказать по-другому – флаг вам в руки и ручку впридачу.

Пишите свою историю. А это моя жизнь, и она такая.

______

Как-то меня позвали на день рождения. Отмечала одна девчонка из пятого подъезда нашего дома. Пока её родители уехали на дачу, дома собрались все парни и девушки нашего двора. Времена были голодные, и мы были рады варёной картошке и соленым огурцам на столе. Мы пили дешёвое красное вино и курили по одной сигарете, передавая её друг другу. Внезапно в дверь позвонили. Хозяйка, перепугавшись, что пришли родители, сразу открыла дверь. В квартиру вошли взрослые, по нашим меркам, дядьки, лет двадцати пяти – тридцати, в спортивных костюмах и бордовых двубортных пиджаках.

Они деловито исследовали квартиру, посмеялись над нашим роскошным столом и, поменяв кассету в магнитофоне на группу «Король и Шут», поздравили растерянную именинницу. Наши мальчики притихли, а новые гости заявили, что нужно срочно купить что-нибудь из еды и нормальной выпивки. Кто-то стал плавно двигаться к двери, и я тоже последовала ближе к выходу. Похоже, посиделки подошли к концу. Дальше начиналась уже не наша вечеринка. Но тут один из незваных гостей прихватил меня под локоток и заявил, что я точно хочу проводить его до магазина. И едва я успела воспротивиться, выволок из квартиры. И вот я, крепко удерживаемая за руку, обмирая внутри от страха, иду в ночи к ближайшему комку-ларьку. Молодой человек, играя мышцами и не особо скрывая пистолета, небрежно заправленного под ремень, расспрашивал, как меня зовут и где я живу. Пока мы дошли до магазина и вернулись в наш двор, я от испуга и выпитого ранее вина не просто рассказала о себе, а буквально выревела рассказ об отчиме и моей жизни. Молодой человек слушал молча, иногда задавал вопросы. А на обратном пути препроводил до моей квартиры. Сказал «пока» и махнул рукой, звякнув дорогими бутылками в красивых глянцевых пакетах. Больше я его никогда не видела. И даже не знаю точно и достоверно, связан ли этот эпизод с тем, что через несколько дней Войцехович исчез. Да, просто вышел в магазин и не вернулся. Не вернулся ни в этот день, ни на следующий. Ни через месяц, ни через год… Мать сначала поубивалась, заливая и это своё горе. Искала его. Потом пришла в себя немного и через полгода развелась без его присутствия. Мы много лет думали, что с ним могло случиться. Я подозревала, что того уже нет в живых. Но спустя много лет мама встретила своего бывшего мужа случайно на улице. Войцехович что-то бубнил, но так и не смог объяснить ей внятно, что тогда с ним произошло…

Но для меня всё предельно ясно. Я и в этом вижу руку Божью.

Мои надежды на то, что с исчезновением отчима мама, наконец, выйдет из своего стопора, не оправдались. Она систематически завязывала, находила работу. Приводила себя в порядок и покупала духи. Но через пару месяцев с такой же легкостью развязывалась, и всё возвращалось к батарее пустых бутылок под кроватью, среди которых валялся и пустой флакончик выпитого парфюма.

Мне сейчас трудно описать своё состояние в тот период, потому что внутри меня что-то омертвело, и я не знала, что мне делать дальше. Было ощущение, что я всё-таки умерла, но не до конца. А как жить дальше, не понимала. Я ходила как во сне, несколько раз дралась с матерью и, раскладывая на себя карты, видела одну беспросветную тьму…

К Римлянам Гл.6 Ст.21 «Какой же плод вы имели тогда? Такие дела, которых ныне сами стыдитесь, потому что конец их – смерть».

Откровение Гл. 21 Ст.8 «Боязливых же и неверных, и скверных, и убийц, и любодеев, и чародеев, и идолослужителей, и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая».

2-Царств Гл.22 Ст.5 «Объяли меня волны смерти, и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня».

Гл.22 Ст..7 «…и Он услышал из чертога Своего голос мой, и вопль мой дошел до слуха Его».