Хроники Червонной Руси
– Но вера у них истинная, древняя, к старому христианству восходит, без всяких там додумываний и переделок латинских. Вот потому у нас на Руси и приняли её, – спокойно возразил ей сын.
Гертруда устало махнула рукой, не желая более спорить.
– Шла б, отдохнула с дороги, – посоветовал ей Святополк. – Вечером, после побаим с тобою. Вдвоём, с глазу на глаз.
Дворский боярин провёл Гертруду в просторный покой с окнами на Городищенское озеро. Как только легла уставшая княгиня-мать на пуховую перину, так сразу и заснула.
…Вечером, как и предполагалось, состоялся у неё со Святополком обстоятельный разговор.
– Думаешь, мне здесь хорошо, в глуши сей, далече от Киева, от Волыни, от больших дел? – жаловался Святополк. – Да тут я и князь – не князь, а словно наёмник какой, призванный чужое добро сторожить. Торговать могу только через новгородцев, суд вершить – только вместе с людьми от веча. Без веча ни войны не могу начать, ни мира сотворить. Земельные угодья не могу купить ни для себя, ни для жены. Посадника в пригороды – Русу, Плесков, сюда, в Изборск, тоже не могу назначить. Вече его ставит. В любой другой волости князь – господин, а здесь господин – Новгород, его бояре, купцы, вятшие86 люди! Что, думаешь, живу я здесь, в Изборске, целую зиму? И супругу сюда привёз, и часть дружины, и челядь. Оно, конечно, стенами вон каменными град обнёс. Дело нужное. Но там, в Новом городе, на Ярославовом дворище, сидеть – яко в котле кипящем. Вечные споры, вечные встани, шум, крики. То не так, другое не этак! И каждый голодранец на вече голос свой имеет! И мне, князю, указывает, как быть! Экий позор! И приходится терпеть, стоять там на степени87 посреди площади Торговой и слушать.
– Дружина у тебя на что? Разогнал бы смутьянов, скрутил их в бараний рог! Кого – на плаху, кого – в поруб! – возмутилась Гертруда.
– Если бы так просто всё было! Плаха, верёвка, поруб! – Святополк вздохнул. – Тогда точно останется только бежать отсюда и вовсе без волости сидеть, как твои Ростиславичи. Вот и вынужден я покуда терпеть. Верю, дождусь часа. Тогда или какой добрый стол получу на Руси, или вечевиков этих прижму. Хотя непросто это, ох непросто!
Гертруда смолчала, недовольно передёрнув плечами.
– А богатства у Новгорода меж тем не меряно, – продолжал Святополк. – Мёд, воск, пенька, ворвань88, серебро закамское, сукна ипрские89 и лунские, мечи франкские, щиты, меха разноличные. И жалко, до боли, до жути, что проходит всё это мимо меня, как мука сквозь сито. Перепадает только по ряду положенное на прокорм. И где она, власть истинная?
– Где власть?! – Княгиня-мать взвилась. – Бороться за неё надобно! Толкую о том и тебе, и Ярополку!
– Бороться! Слыхали, видали тех борцов! На погосте во гробах лежат! – злобно осклабился Святополк. – Нет, мать! Покуда выждать надо. Не на нашей стороне нынче сила.
– Ну и жди, сиди, прячься за стенами сими каменными. Со своей Лутой расфуфыренной! – раздражённо прикрикнула на сына вдовая княгиня.
Она вскочила со скамьи, собираясь уйти. Вдруг остановилась, повернула лицо к сыну, спросила:
– Монах тут один с нами во Плескове увязался, Нестор. Говорят, летопись вести намерен.
– Это я его надоумил. – Святополк сразу оживился. – Вроде парень грамотный. Замыслы у него большие. Хочет связать историю Руси с историей Всемирной, той, что в Библии описана. Вспомнил я, как ты рассказывала о матери своей, княгине Риксе. Вела она рочники, таблицы, в кои события жизни своей за каждый год записывала. Ну, а вот если шире поглядеть на сие, как думаешь… Выдал я Нестору пергамент, не поскупился. Чай, и меня добрым словом помянет. Да и тебя, матушка! – Святополк впервые за время их разговора лукаво улыбнулся.
– Вот то дело доброе, сын, вы с Нестором задумали. Я вам в нём помогу. Старые матушкины рочники храню доныне у себя во Владимире. Пришлю с них копии вам. Чай, пригодятся.
Разговор матери с сыном на том окончился. Позже, уже ночью, неожиданно вызвала Гертруда к себе в покой Фёдора Радко.
– Вот что, Фёдор! Ведомо мне, что имеется у сына моего Святополка наложница. Хочу проведать, кто она еси и где он её держит. Думала, здесь, в Изборске, но тут с ним княгиня пребывает. Скачи-ка, дружок, в Новгород! Коней не жалей. Разузнай доподлинно, кто такая, где живёт!
– Сделаем, княгиня! – уверенно заявил Радко. Поклонившись Гертруде в пояс, он выбежал из покоя и тотчас стал готовиться в путь.
…Две седьмицы прошло, и снова стоял Фёдор перед Гертрудой, снова кланялся. Сказал уверенно:
– Наложница сия – чудинка. Так Чудинкой и кличут. Живёт в Городище, под Новгородом. Бывает иногда у ней князь Святополк. Раньше, люди сказывают, беспутной девкой была, но недолго, молодая совсем.
– Видел её? Какова из себя?
– Ну, видел. Простая.
– Так. Полно. Ступай. И язык за зубами держи, ни единой душе ни слова.
– Обижаешь, княгиня.
Гертруда решительным жестом велела Фёдору выйти.
Рано утром пришла она в покои к сыну.
Святополк, лениво потягиваясь и вздыхая, нехотя сел на постели и вопросительно уставился на вошедшую мать.
– Стало быть, наложницу завёл, чудинку?! В Городище её держишь?! Стыд, позор, Святополче! – набросилась на него Гертруда.
– Да полно тебе меня стыдить! – Святополк отмахивался от неё, как от надоедливой мухи. – Вон отец чуть ли не гарем держал в Берестове, помнишь ведь. Прадед же мой, князь Владимир Креститель, семь жён имел, а окромя того, восемьсот наложниц.
– То до Крещенья егового было, – возразила Гертруда.
– А после, думаешь, только с одной женой он жил? Отчего тогда дети у его наложниц продолжали рождаться. В их числе дед наш Ярослав, Мудрым наречённый. Впрочем, нечего нам прадеда моего судить. На себя лучше поглядела бы, мать. Вовсе ты не ангел. В Новом городе до сей поры помнят, как один боярчонок из-за тебя на поединке саксонца из твоей свиты зарубил. Хоть и три десятка лет с той поры, почитай, прошло. Оба они полюбовниками твоими были! Али не так? А с Ростиславом, думаешь, неведомо мне, что ты переспала. Помню, как ревела навзрыд, когда его в Тмутаракани отравили. От отца хоронилась, а от меня ведь нет. Поэтому помолчала бы ты лучше и о Чудинке не поминала впредь. Ну, была, есть. У меня хотя бы она одна, не то что у вас с отцом!
– Отца память не порочь! – вознегодовала Гертруда. – И меня, мать свою, как смеешь поносить?!
– Хватит тебе кричать. Успокойся. Что было, то было. – Святополк поднялся с постели и едва не силой усадил мать на скамью.
– Лута ведает? – спросила Гертруда.
– Ведает, – усмехнулся Святополк.
– Ревнует?
– Она умнее. Всё понимает.
Гертруда досадливо прикусила губу. Так хотелось уколоть эту противную дочь Спитигнева.
– Холопку свою, Харитину, ей отдаю. Не надобна мне сия полоротая. И шута забери себе. Чай, на пиру когда развеселит, – объявила Гертруда.
– Да я пиров не любитель. Ола иногда выпью, а меды вовсе не жалую. Жженье огненное после них бывает. А шута… Что ж, оставь. Может, когда пригодится.
Большой серый кот, ласково урча, потёрся Святополку о ноги, прыгнул на постель и развалился в пуховиках. Князь ласково погладил его по голове.
– Ну и порядки у тебя. Коты по теремам ходят, на кроватях возлежат, яко бояре, – недовольно фыркнула Гертруда.
– Зато в амбарах у меня что в Изборске, что в Новгороде ни единой мыши нет. Всех извёл. Да они, мыши, и не дураки, верно. Чуют запах котовый, уходят. И тебе советую такого завести, мать. – Святополк взял кота на руки, посадил себе на колени, почесал за ушком. Разомлевшее животное громко урчало от удовольствия.
Гертруда невольно рассмеялась.
– Приходи ввечеру, – предложил ей сын. – Как раз Нестор должен записи свои принести. Читать будем.
…Уже готовы были рассказы о Кие90, об Аскольде и Дире91, о нашествиях обров92 и угров. Нестор негромко, вполголоса чёл своё красочное повествование.
«А добрый летописец! Молодой ить, всего лет двадцать пять, а то и менее!» – думала вдовая княгиня, внимательно слушая монаха.
Здесь же в палате были Лута, изборский посадник и настоятель храма Святой Троицы.
– Вот так. Уже кое-что у него получается, – сказал после Святополк матери и жене, когда они в трапезной сидели за ужином.
Когда подали вареные вкрутую яйца и Гертруда, привычно очистив их от скорлупы, принялась есть, княгиня Лута вдруг сказала, взяв в руку нож:
– Некоторые крупные яйца лучше резать.
Намёк на оскопление князя Мешко был более чем прозрачным. Гертруда вскочила на ноги, как ужаленная, и едва не набросилась на обидчицу с кулаками. Святополк и бывший тут же Фёдор Радко с трудом удержали её и усадили обратно на скамью. Лута же как ни в чём не бывало порезала яйцо и вилкой положила отрезанный кусок себе в рот. Глядя на возмущённую до глубины души свекровь, она весело рассмеялась ей прямо в лицо.
– Вот что, сын! – Гертруда хлопнула ладонью по столу. – Оскорбления от твоей жены более сносить я не в силах! Заутре же отъеду из вашего Изборска обратно на Волынь! И ты, – набросилась она на Святополка, – как ты смеешь допустить, чтобы меня, твою мать, в доме твоём так унижали?!
– Стань православной, и не будет ни у кого повода для насмешек, – мрачно огрызнулся Святополк. – Сама виновата. А в зимнюю стужу никуда я тебя не отпущу. Вон, за окнами метель зверем воет, пути санные снегом засыпало. В лесах волки голодные в стаи сбиваются, нападают на обозы купецкие. Подожди, после Святок, после Крещения поедешь. Тогда, даст Бог, немного потеплеет. Да и за один день не собраться тебе в дорогу.
Гертруда молчала, сверля сноху полным ненависти взглядом.
…Ранней весной она вернулась на Волынь. Вместе с княгиней прибыл в родные пенаты и Фёдор Радко.
Глава 9
Лёгкие быстроходные ладьи стрелами бороздили морской простор. Неслись, как птицы в небесах, лёгкий бриз дул в паруса. Гребцы налегали на вёсла. Вдали по левому борту проглядывала полоска суши – то был Крым с глубокими бухтами, крепостями и селениями. Горы и скалы остались позади, берег в восходней части полуострова более низкий, вдоль него широко раскинулись знаменитые на весь мир виноградники. Маленькие голубоватые волны били в борт судна, вспыхивали в солнечном свете искорками брызги, взметались ввысь. Рябь бежала по морю.
К крепостям старались не подходить, лишь изредка приставали к берегу у какого-нибудь маленького селения, чтобы отдохнуть и пополнить запасы пресной воды и пищи. Говорили, что купцы из Червонной Руси, плывут в Тмутаракань, в диковинку им сей путь, надеются расторговаться.
Покуда всё складывалось благополучно. Оба князя, Давид и Володарь, стояли на палубе, жадно всматриваясь вперёд. Там было лишь море, да ещё линия окоёма, размытая грань меж двумя стихиями – водной и воздушной. Вот вдали запрыгали, чертя над водой полукруги, дельфины, вот чайки белые с криками взметнулись вверх, неся в клювах добычу – мелкую рыбёшку.
– Дивный край! – говорил, вытирая платом капельки пота на челе, Давид.
Володарь согласно кивал. Не покидало его в последние дни беспокойство. Как будут они княжить в Тмутаракани? Смогут ли укрепиться здесь, в незнакомом доселе, чужом городе? Мало ли, что отец тут княжил! Да и как окончил он дни свои, о том тоже все хорошо помнят. Хазарская община ведь – далеко не весь город, не вся земля. Устал Володарь от угодливых улыбок Халдея, от его сладкого, вкрадчивого голоса, от его речей о том, что ждёт их в богатом тёплом краю не жизнь, но рай. Вот и не слушал он особо Игоревича, глядел в дальний простор, десница сама собой тянулась к рукоятке кинжала, висящего в узорчатых ножнах на поясе.
Повинуясь крику кормчего, гребцы налегли на вёсла. Ладьи поворотили на полночь. Перед глазами открылся широкий пролив меж двумя берегами.
– Боспор Киммерийский93! – пояснил оказавшийся рядом Халдей. – Скоро, о доблестные, мы войдём в Таманскую бухту.
Суда замедлили ход и осторожно скользили меж двумя полосками суши. Справа потянулся низкий берег с длинными песчаными косами. Шли час, другой, дружинники попеременно, сменяя друг дружку, садились за вёсла. Наконец, впереди открылся узкий длинный остров, почти подступающий к правому берегу.
– Обогнём остров, сделаем привал, – предложил Халдей. – К Таматархе нам надо подплыть ближе к вечеру. Так надёжней. В сумерках никто не обратит на нас внимания. Потом я подам знак, и наши друзья в крепости откроют ворота. А остальное зависит от остроты ваших мечей, о светлые князья!
Ладьи обошли с полуночной94 стороны остров, круто повернули на юго-восток и вскоре после полудня вплыли в небольшую бухту. На берегу заметны были каменные руины старинной крепости. Близ них прилепились два небольших рыбацких селения. Ввысь подымались белые дымки костров – видно, готовили рыбу.
– Что это за место? – спросил Володарь хазарина.
– Корокондама, – охотно пояснил Халдей. – Много веков назад здесь была греческая крепость. Теперь она разрушена. Кто разрушил? Сначала – гунны95, потом – время.
– Время, – задумчиво повторил Володарь.
– А Тмутаракань где, далече? – осведомился Давид. Видно было, чесались у него в нетерпении руки, хотелось ему побыстрее добраться до города и взять в нём власть.
– Около семи вёрст, – ответил князю Халдей. – Но мы немного подождём. В бухту подойдём на закате солнца. А сейчас, с вашего позволения, я отправлю гонца к нашим с вами друзьям. Ворота крепости должны быть в нужный час открыты для вас, доблестные князья!
– Снова ждать! – проворчал Игоревич. – Слышь, ты, Халдей! Такое дело! А мы ежели вот сейчас, сразу, не прорвёмся?
– Зачем лишние жертвы, князь? Мы застигнем врасплох городскую стражу и посадника Ратибора. И лучше сделать это под покровом темноты.
Вздохнув, Давид нехотя согласился с разумными доводами хазарина.
…Как только ладьи пристали к вымолам у многолюдной Тмутаракани, появился строгий тиун и начал расспрашивать, кто они такие и что за товары везут.
– Я должен осмотреть и взять с вас мыто96, – объявил он.
– Уже темнеет. Давай отложим осмотр и выгрузку товаров до утра, – подскочил к тиуну Халдей. – Не хочется начинать всю эту возню вечером. Наши люди устали.
– Ладно, – прохрипел тиун.
Ярко блеснувшие в руке хазарина ромейские фоллы97 сделали своё дело. Тиун отошёл в сторону.
– Теперь затаитесь и ждите сигнала с башни, – прошептал Халдей. – Велите, светлые князья, всем воинам облачиться в кольчуги и быть наготове. Недолго осталось.
Отдав короткие распоряжения, Володарь с Давидом с палубы жадно смотрели на открывшийся их взорам большой город.
За пристанью виднелись окружённые густыми садами дома горожан, многие были сооружены из камня и обнесены высокими заборами. Володарь отметил также, что окольный град состоит из нескольких отдельных поселений. На холме возвышалась крепость со стенами из красного кирпича. Снаружи во многих местах кирпичи покрывал каменный панцирь. По обе стороны от ворот грозно высились округлые в плане башни с зубчатыми верхами. Стяг Киева – крылатый архангел на небесно-голубом поле, реял над самой высокой башней.
– Добрая крепость. С налёта не возьмёшь. Такое дело, – шепнул Игоревич.
– Крепость хороша, – согласился с ним Володарь. – Каковы люди здесь – вот то нам неведомо.
– Да полно тебе кручиниться! Разберёмся со всеми. Стопы нам целовать ещё будут! – рассмеялся Давид.
– То как знать.
Помнил Володарь горестную судьбу своего отца и покусывал в сомнении губы.
Быстро, почти мгновенно стемнело. Майский воздух напоён был ароматом листвы и цветов. Стройные кипарисы, как сторожа, застыли на берегу. Жужжали цикады, крохотные светлячки вспыхивали яркими огоньками в траве.
В одном из окон высокой башни полыхнул огонь.
– Пора! – взволнованно прошептал подбежавший Халдей.
С обнажёнными саблями в десницах, с округлыми червлёными щитами на левой руке, бежали дружинники к крепости, сходу миновали услужливо отворённые ворота, влетели во двор. Вспыхнула короткая сшибка с охраной, затем они вознеслись на стену, после недолгой схватки обратили вспять небольшой стороживший крепость отряд, ринулись со стены снова вниз.
Кто-то не успел наложить стрелу на лук и рухнул, зарубленный добрым сабельным ударом, кто-то выронил копьё и побежал, кто-то с силой метнул сулицу98, но червлёный99 щит с умбоном100 посередине принял на себя удар. Лишь запела, задребезжала сулица, вонзившись в твёрдое древо.
Выломав двери, они ворвались в горницу хором. Посадник Ратибор, могутный муж с коротко остриженной начинающей седеть бородой, на вид лет сорока пяти, встретил Володаря и Давида посреди горницы в одной белой рубахе, но с мечом в руке. Видно было, что застигли его врасплох.
– Изгои! Вороги! – воскликнул он, узнав обоих князей. – Ах вы, разбойники! Пёсьи дети! Что учинили! Да я вам сейчас!
Не сразу понял Володарь, что дальше случилось. Нескольких отроков из его дружины Ратибор раскидал, как котят. Игоревич испуганно шарахнулся к дверям. Меч сверкнул перед самым лицом Володаря.
– Защищайся, гад! – прогремел грозно Ратибор.
Саблей Володарь отразил сильный удар посадника.
– Вот тебе! – размахивая богатырским мечом, наступал на него Ратибор. – Щас голову-от тебе отсеку, коромольник! Разбойник! Вор!
Володарь отбивался, уворачивался от грозно сверкающего меча. После одного из ударов, пришедшегося по шелому, из глаз молодого князя посыпались искры.
Впрочем, отвечать он тоже старался, но ловок и могуч оказался посадник, бил сильнее, начал одолевать и теснить его. Пришлось Володарю отступать к окну горницы. Но вдруг схватился Ратибор за плечо, выронил из десницы101 меч. Нож кривой вонзился ему сзади в лопатку.
– Получи, холуй киевский! – Игоревич подскочил к Ратибору и занёс над его головой саблю.
Володарь решительно перехватил его длань.
– Не убивай! Дядька Всеволод нам смерти этой не простит!
– Ты прав! – Давид досадливо, со звоном вогнал саблю в ножны.
– А здорово я его, ножом! – добавил он с усмешкой. – Такое дело!
Посадник, обезоруженный гриднями, корчась от боли, сквозь зубы зло процедил:
– Не в честном бою, со спины одолели вы меня! Воры еси! Да я б вас всех порубал! Псы! Что, довольны?! Дружину мою побили! Нощью! Тати, разбойники и есь! Где ж честь ваша княжеская?!
– Ты помолчал бы! – перебил его Володарь. – Радуйся, что живу остался! Прямо же только вороны летают! Помни это! Эй, други! Лекаря сюда! Рану боярину Ратибору перевяжите! И под стражу крепкую его, в палату, покуда не оправится!
Каменный терем княжеский был оцеплен воинами Володаря и Игоревича, крепостные стены заняты, у врат городских также нарядили охрану. Убитых с обеих сторон оказалось мало. Чуя, что сила не на их стороне, люди Всеволода и Ратибора поспешно сдавались в плен. Многие уже утром готовы были перейти к новым властителям Тмутаракани на службу.
«Легко и просто. Не слишком ли? – На рассвете, невыспавшийся после трудной ночи, Володарь задумчиво вышагивал по заборолу стены. – Что дальше? Как править будем?»
…Первыми явились в княжеские хоромы хазары. Вместе со знакомцем Халдеем пришли несколько седобородых старцев в длинных полосатых халатах, шапках с полями и причудливых туфлях с загнутыми вверх носками. Один из них, помоложе, назвался старостой общины.
– Моё имя Вениамин. Я происхожу из древнего хазарского рода. Мои предки жили в Итиле102, – заявил он. – Просим же мы вас об одном. Мы оказали вам, сиятельные архонты103, услугу – пригласили вас сюда и открыли ворота крепости. За это позвольте в нынешнее лето освободить нашу общину от дани.
– Хорошо, – сдвинув недовольно брови, ответил ему Игоревич.
– А в дальнейшем прошу вас, доблестные, не посылать к нам своих тиунов. Мы обязуемся каждое лето платить вам пятьдесят гривен104 серебра. Чистого серебра.
– Сто! – оборвал коротким окриком речь хазарина Давид.
Вениамин поцокал языком.
– Сто – много! Семьдесят гривен!
– У нас здесь что – торжище?! – заорал взбешённый Игоревич.
Хазарин попятился назад. Лицо его приняло злобное, полное угрозы выражение. Вытянув длинную шею, выпучив глаза, походил он сейчас на змею. И не заговорил он в ответ, а зашипел, словно змея:
– Не забывайте, кто добыл для вас княжение!
Володарь поспешил вмешаться:
– Пусть будет семьдесят гривен. Этого достаточно.
Хазарин тотчас успокоился и удовлетворённо кивнул. Старцы кланялись князьям в пояс, говорили, что будут верны своим новым правителям и что вся их община будет стоять за них горой.
Когда они наконец вышли из палаты, Давид хмуро обронил:
– Продешевили мы! У хазар ентих серебра не счесть!
– Не стоило их раздражать. У них здесь, в городе, много сторонников. Не забывай, брат, что сотворили с князем Олегом. Не хочется мне повторять чужие ошибки, – возразил ему Володарь.
В тот день побывали у них в тереме и люди от армян, и греки. Все выражали покорность, несли дары. Последними явились богатые русские купцы. Сказали веско:
– Коли не станете торговле мешать, коли брать будете токмо то, что по Правде Русской105 положено и обороните от ворогов в час лихой Тмутаракань и Корчев106 – что ж, сидите у нас.
Давид радовался, потирал руки, подсчитывал будущие барыши, Володаря же не покидали опасения. Слишком всё было просто.
Вечером он посетил главный городской храм – церковь Пресвятой Богородицы. В тесном приделе мерцали свечи. Царила суровая, тягостная, полная скорби тишина. Большой каменный гроб стоял в глубине ниши. Короткая выбитая на камне надпись гласила, что положен здесь почивший в лето 6575107 от Сотворения мира февраля в 17-й день русский князь Ростислав, сын Владимира.
Володарь встал на колени. Горло ему сдавил тяжёлый ком. По щекам заструились слёзы.
– Боже мой! – чуть слышно прошептал он. – Прошу тебя: наставь, обереги, охрани! Отче! Молю: не дай сгинуть в краю чужом!
Почему-то в эти мгновения Володарю стало казаться, что зря он пришёл сюда, зря захватил стол в этом загадочном старинном городе. Но отступать было поздно.
Глава 10
Боярин Ратибор быстро оправился от раны. Сидел в своём покое, окружённый копьями Володаревых гридней, злился, изливал желчь свою и досаду в смачной ругани.
Володарь пришёл к нему спустя седьмицу108, сел на лавку, вопросил:
– Как плечо? Заживает?!
– Да хоть щас с тобою сражусь! Дай токмо меч мне! – воскликнул Ратибор. – На мне, яко на собаке, всякая рана заживает! Игоревич твой исподтишка, в спину нож бросил! Ты, я гляжу, не таков! Вот тебе совет мой: остерегись! Давидка – он вор! Лихой он человечишко! А князёк дурной! Вот отец твой – хоть и ворог нам был, но прям он был, смел, безоглядчив! Любили его на Руси!
– Что ты, боярин, князей судить тут принялся? Твоё ли это дело? – с удивлением заметил Володарь.
– Может, и не моё. Ты слова мои попомни. Игоревич – мразь, дрянь! Зря ты с им повёлся. Уж я-то со многими князьями знаком был, многих норов ведаю. Пото109 и говорю тебе. – Боярин лихо подкрутил здоровой рукой седатый ус.
– Вот что, Ратибор. Мы – не злодеи какие, не кровопивцы! Заняли мы Тмутаракань, потому как князь твой Всеволод никаких уделов нам давать не хочет. О том ему и скажешь, как в Киев воротишься. Держать тебя в Тмутаракани под стражей мы с Давидом более не будем. И за ворогов лютых нас не почитай! – объявил Володарь. – Коли рана твоя зажила, нынче же и отъезжай! Из ратников своих, кого хочешь, возьми.
– Тебя более ворогом почитать не буду! – вскинул голову Ратибор. – Честный был у нас с тобою поединок! Доведётся – продолжим его когда! А об Игоревиче всё тебе уже молвил. Дозволь, нынче же съеду. Припасы соберу, рухлядишку – и в путь.
– Добро. – Володарь поднялся, собираясь выйти, но у самого порога вдруг остановился и обернулся. – Вот что, боярин. Говоришь, отца моего ты знал. Как думаешь, из-за чего отец мой, князь Ростислав, нас малых с матерью во Владимире бросил и прибежал сюда, в Тмутаракань эту?!
– А зрел, торг здесь каков?! Платна110 какие, шёлка многоценного сколь! Паволоки, парча, рыба, ворвань, меды! Кони резвые! Чего токмо несть! Злато тако в руци и сыпется! Вот и восхотел сего отец твой!
– А правда, будто жёнка у него была, полюбовница? – спросил вдруг Володарь.
– Правда, князь. Девка – очей не оторвать! Да ты её сам узришь, коли хошь. Здесь она живёт, в Тмутаракани, и по сей день. Таисией зовётся. Из древнего, да обедневшего рода Каматиров. Дальний пращур ейный строил для хазар крепость Саркел111. Белую Вежу, по-нашему. Тако вот. – Ратибор вздохнул. – Токмо ты, князь, лиха Таисии сей не чини. Не поминай обид былых. Она тут ни при чём. Славная жёнка.
– Ладно. Зря я её вспомнил. Прощай, боярин Ратибор. Может, свидимся когда. Удачи тебе, – заключил Володарь.
– И тебе.
Два человека, бывшие врагами, супротивниками, но не озлобившиеся, не обратившиеся в диких зверей, на том расстались. Если и будет после князь Володарь вспоминать о боярине Ратиборе, то только с уважением.