Константин Игумнов. Великий сын Лебедяни
1854-й год ознаменовался оживлёнными торгами движимого и недвижимого имущества тех, кто терпел банкротство, не платил долги, аренду, вёл из рук вон плохо хозяйство. Кто-то «прогорал», а кто-то пользовался бедами других и за бесценок скупал дома, бани, лошадей, телеги, сбрую… За видимостью благочиния, тишины и спокойствия бурлила купеческая жизнь, действовали неутомимые стряпчие, ковались коварные планы, плакали неутешные вдовы и осиротевшие дети…
В 1862 г. в Лебедянском уезде открылось несколько сельских школ, в которых пока обучались исключительно мальчики – на 204 мальчика было только 4 девочки-ученицы.
А вот ограблением церквей лебедянские «ухари» занимались, оказывается, уже в то патриархальное время. ТГВ 28.10.1867 года сообщило о краже со взломом двери и замков 40 рублей из церковной кассы села Мокрое.
21 октября 1869 года по определению Елецкого окружного суда один из членов Игумновского клана, потомственный почётный гражданин 2-й гильдии купец Николай Петрович Игумнов, был объявлен несостоятельным должником. Богатенькие родственники не помогли банкроту, и всё его имущество подлежало продаже с молотка.
В связи с началом войны с Турцией лебедянское крестьянство направило Александру II всеподданнейший адрес: «Посылаем Тебе на службу своих сыновей и братьев, мы все от мала до велика готовы по первому Твоему слову стать в ряды Твоего непобедимого воинства и умереть. Да знают и ведают все народы, что горе тому, кто осмелится нарушить покой Царя-батюшки. Прости, Государь, за слово но оно идёт от сердец детей Твоих» (ТГВ, 1.12.1876 года). Чувствуется, что пером крестьян явно водила чья-то руководящая рука.
По случаю взятия Плевны лома и лавки Лебедяни украсились флагами, лебедянцы принялись поздравлять друг друга с великой победой и спешили в церкви, где духовенство отслужило благодарственный молебен. Мировой судья и уездный воинский начальник ходили в церкви с кружкой и собирали пожертвования в пользу раненых и больных воинов. В доме купцов Акимовых играла музыка, а на улицах пылали смоляные бочки. Сотни жителей кричали «ура». Три дня город был иллюминирован, был устроен фейерверк, а потом в здании земства был устроен бал (ТГВ 15.12.1877 года). В уезде продолжался сбор пожертвований в пользу русской армии (там же 10.01.,7.3. и 10.6.1878 года).
6.4.1880 года в Лебедяни открылось благотворительное общество, состоявшее из 3 почётных и 86 действительных членов. Председателем правления был избран П.И.Игумнов. Определили размеры постоянных и единовременных пособий (от 1 до 5 рублей), всего на эти цели выделили 1189 рублей. Пособия получили 115 семейств, состоявших из 198 взрослых и 225 малолетних детей (ТГВ 11.06.1881 года). Средства общества состояли из членских взносов, пожертвований (кружечный сбор) и случайных поступлений и процентов с капитала общества. Наименьший членский взнос составлял 5 рублей. Был, к примеру, устроен танцевальный вечер, давший обществу 199 руб. 27 коп. В декабре 1892 года «Общество» дало любительский спектакль в пользу бедных, что дало ему 250 рублей.
«12 ноября у нас состоялся первый спектакль, данный вновь образовавшимся обществом любителей музыкального и драматического искусства», – поспешили проинформировать своих читателей ТГВ (24.11.1888 года). Поставили драму Лаврова «Одним грехом более» и водевиль «Старый математик», публика сочувственно отнеслась к новшеству и наградила артистов-любителей шумными аплодисментами. «Трудно поверить в возможность существования такого общества в таком маленьком и глухом городишке», – рассуждает газета, почему-то отказывая Лебедяни в наличии достаточных духовных и культурных сил. Впрочем, газета от души желает обществу успеха в борьбе с уездными традициями (какими, автор заметки скромно умалчивает): «Дай Бог, чтобы хотя оно пробудило нас от крепкого, безмятежного сна».
В конце 1886 года Лебедянь и всю лебедянскую округу потрясло дело о крахе Лебедянского городского общественного банка, в котором оказались виновны члены игумновского клана, сами сильно от него пострадавшие. Из обвинительного акта Московской городской палаты от 1887 года явствует, что в результате злоупотреблений правилами ведения банковского дела в Лебедянском городском общественном банке к ответственности привлекались директор банка и потомственный почётный гражданин Александр Михайлович Игумнов6. Ему было предъявлено обвинение по более, чем 20 пунктам (от «а» до «ц»). Вместе с ним «загремели под фанфары» второй директор, 5 товарищей директора, два городских головы и бухгалтер банка – всего 9 человек.
ТГВ от 22.1.1887 года утверждали, что А.М.Игумнов забрал из банка 200 тысяч рублей на устройство винокуренных заводов и мельниц в своих имениях. Его примеру следовали, хотя и с большим отставанием, прочие руководители банка. Он отсидел 1 год в тюрьме, но все крупные его имения пошли с молотка за бесценок. Знаменская дача на р. Воронеж с мельницей о 20-ти поставах7; только что отстроенный винокуренный завод; 1457 десятин земли и 600 десятин векового леса ушли за 150 тысяч рублей (десятью годами раньше один только этот лес оценивался в 300 тысяч рублей). Когда престарелый директор сел в тюрьму, его племянник-технолог не выдержал позора и застрелился.
В качестве свидетелей, «подлежащих вызову к судебному следствию», привлекались 16 человек. В списке под №10 фигурирует и потомственный почётный гражданин Пётр Иванович Игумнов («папа Петя»), управляющий делами своего брата Н.И.Игумнова. Собственно, с крушения банка и начались невзгоды у некоторых членов клана Игумновых, в частности, у того же «папы Пети».
Из этого дела следует, что некоторые члены клана Игумновых занимались не только созидательной деятельностью на благо общества и города, но и не были чужды обычного делячества, обмана и жульничества, присущих русскому купечеству. К этому времени значение знаменитых лебедянских ярмарок, благодаря строительству железных дорог, резко снизилось. В частности ушли в прошлое гулянья, бесшабашные кутежи с цыганами и разгул помещиков и ремонтёров, так характерные для ярмарок. Как писал с ностальгическим надрывом лебедянский корреспондент ТГВ М.В. 14.10.1886 года, «жизнь теперь так сузилась, и её широкие стороны отошли и отходят уже в область преданий». Крах банка ещё больше способствовал «сужению жизни» Лебедяни, в частности, привёл к повсеместному падению цен на недвижимость в уезде.
Но прогресс, который мог иметь и негативные последствия, уже коснулся Лебедяни и продолжал неустанно трудиться над её патриархальной жизнью. В Лебедяни открылось «Общество трезвости», сообщила ТГВ 10.12.1891 года. Местный клир поддержал начинание и прочёл народу несколько проповедей о вреде пьянства. «Имена членов трезвости (так в газете) заносятся в список, и о здравии и воздержании от пьянства всех священник молится на проскомидии8 бесплатно, поэтому число членов трезвости с каждой его службой увеличивается».
Оптимизму газеты можно было только позавидовать. Если бы всё так было, как в газете, Россия давно бы освободилась от этого порока.
В середине 90-х годов в Лебедяни стала дискутироваться проблема выходного дня и размеров рабочего дня для приказчиков. До сих пор никаких норм установлено не было, и приказчики фактически работали на хозяина столько, сколько тому хотелось.
В 1894 году в городе при большом стечении публики состоялось открытие народных чтений. Инициаторами чтений выступили члены музыкально-драматического общества, которые внесли взносы по 3 рубля с каждого, что и позволило стартовать этому полезному начинанию. Душой и руководителем общества народных чтений стал неутомимый городской судья А.И.Прокофьев. Общество это будет работать долго и плодотворно.
Нельзя сказать, что перечисленные выше начинания были встречены лебедянским обществом с энтузиазмом. Косность, леность ума, безграмотность и бескультурье ещё остро давали о себе знать, так что каждый шажок нужно было делать с усилием. Так городская дума много лет подряд блокировала открытие в Лебедяни общественной бесплатной библиотеки. Гласные, в основном купцы и мещане, считали эту «затею» не только бесполезной, но и вредной. Они всё время ссылались на нехватку средств, при этом, не моргнув глазом, за счёт средств города списывали долги какого-нибудь прохиндея-купца в размере более 6000 рублей, в то время как на организацию библиотеки хватило бы 500—600 рублей.
Некоторые обыватели города в новых веяниях и начинаниях видели крамолу и активно, по-унтерпришибеевски, противодействовали им. Бывший председатель Лебедянской земской управы и член Тамбовской губернской земской управы Бехтеев придрался к группе лиц, отмечавших в общественном собрании какое-то семейное торжество. Недовольство Бехтеева вызвало пение собравшихся: ему показалось, что песни носили провокационный политический характер, и он в грубой форме стал нападать на певших. Незлобивые обыватели, как пишет ТГВ (25.05.1905 года) «с надлежащими почестями выпроводили г-на Бехтеева из клуба» и подали в правление старшин собрания жалобу с требованием исключить его из списка членов. Жалоба показалась Бехтееву оскорбительной, и он подал на жалобщиков в суд. «Городской судья оправдал всех обвиняемых», – заключила свою заметку газета. Что ж, времена унтеров Пришибеевых в Лебедяни, вероятно, заканчивались.
Примерно в том же духе закончилась в 1909 году на страницах ТГВ полемика о состоянии почтовой конторы в Лебедяни. Кто-то из жителей выступил с критической статьёй, в котором описал неудовлетворительную работу конторы, грязные помещения, тесноту, неудобства для посетителей, а кому-то эта критика не понравилась и этот кто-то ответил весьма грубой ответной статьёй. Но в конечном итоге поле брани осталось за «критиканом», правда и прогресс постепенно пробивала дорогу и в глухой провинции.
«Сборник статистических сведений Тамбовской губернии» (т. XVII, 1891 год) даёт интересную картину землевладения в Лебедянском уезде. Всего в пользовании имелось 283 439 десятин земли, из которых крестьянам принадлежало 200 059 десятин. Крупных (свыше 1000 десятин), средних (от 100 до 1000 десятин) и мелких (до 100 десятин) частных землевладений было около 734, причём 83% их составляли мелкие хозяйства.
Газета «Тамбовский край» от 26.02.1914 года подводит итоги земской деятельности в Лебедянском уезде за период с начала 70-х годов до начала 1900-х годов. Если в 1874 году в уезде была 21 однокомплектная школа, то к 1914 году их было уже 130, из которых 18 было двухкомплектные, 23 – трёхкомплектные и 1 – четырёхкомплектная школа. Если в 1874 году радиус охвата школами составлял 6 вёрст, то к 1914 г. он сократился до 2 вёрст. Число учащихся за это время значительно выросло.
В области медицины: если в 1870 году на весь уезд имелось 2 врачебных участка, то в 1914 году их стало 9. Радиус каждого участка за этот период сократился с 30—40 вёрст до 10—12. Число земских врачей за это время выросло с 2 (при 47 500 жителей на врача) до 12 (при 16000 жителей на врача). Развитие медленное, но верное поступательное.
Газета продолжала сообщать о лебедянских событиях, которые сейчас кажутся нам странными, гротескными, трогательно-смешными и малозначительными, но такова уж была наша русская провинция XIX века. Люди жили ими, волновались, переживали, боролись за лучшую долю, рождались, умирали…
Между тем, мы приблизились к крайней границе нашего повествования о лебедянской жизни – 90-м годам и началу XX века. Мы, наконец, добрались до сообщения в газете «Тамбовский край» об открытии в Лебедяни общественной библиотеки. Но к этому времени все интересующие нас люди уже покинули город и начали жить новой жизнью в Москве и других городах Российской империи. А потому и прямое влияние на них родного лебедянского климата прекратилось. И мы тоже прервём хронику лебедянской жизни и последуем за молодой и сильной порослью купеческого клана Игумновых, пополнившей ряды русской интеллигенции и успешно проявившей себя на самых разных поприщах.
Глава 3 Родители9
Счастлив тот, кто дома.
Л.Н.Толстой.
К.Н.Игумнову и его братьям и сестре повезло – у них были симпатичные и довольно культурные для купеческой среды родители. Мы привыкли воспринимать русских купцов такими, какими их нарисовал великий А.Н.Островский: самодуров и деспотов вроде Кабанихи или Самсона Силыча, главной чертой которых была страсть к наживе. Не таковы были, как мы увидим, купцы Игумновы. Свои прибыли они употребляли и на пользу обществу, городу, людям. Они интересовались не только материальной стороной жизни, но и старались приобщиться к духовной жизни, к достижениям русской культуры.
В доме родителей К.Н.Игумнова, не испытывавшего материального недостатка, господствовала любовная, сердечная атмосфера в доме. И отец, и мать в меру своего образования, сил и любви прививали детям высокие моральные качества и смогли дать всем хорошее для тех времён и условий образование.
Главой и душой семьи был, конечно, отец Николай Иванович Игумнов (1823—1899). Родившиеся до него двое детей скончались в младенчестве, так что он стал у Ивана Ивановича-младшего старшим сыном. Коленька имел похвальный лист, выданный ему в 1829 году за окончание приготовительного класса уездного училища. Поступил он в класс в 1828 году, будучи 5-летним мальчиком, а закончил он своё образование в Тамбове у частного преподавателя-священника. Учил, между прочим, латынь и французский язык, обучался музыке и русской словесности, играл – правда, слабо – на фортепьяно, но ноты знал, имел хороший слух, подбирал мотивы – чаще духовные.
В Лебедяни он стал брать уроки музыки у местного настройщика фортепьяно. Он же был единственным учителем в городе, способным обучать игре на этом инструменте. Звали его все Варфоломеичем. Научившись играть на фортепьяно, Николай Иванович сочинил 2—3 пьески: польку-мазурку, марш-кадриль, которые были напечатаны в Москве, вальс и ещё что-то. Не так уж и плохо для купеческого сынка из провинциальной Лебедяни! Несомненно, он мог бы достичь в музыкальном образовании бóльшего, но жизнь, купеческая среда распорядились иначе.
Николай Иванович проявлял живой интерес и к литературе. В переписке с троюродным братом Николаем Петровичем, жившим на мельнице в 15 км (в с. Курапово? Б.Г.), обсуждал статьи, печатавшиеся в журналах «Московитянин» и «Отечественные записки», в том числе критические статьи В. Белинского и защищал его от всяких нападок. Советовал брату «вникнуть хорошенько в „Отечественные записки“… Это лучший наш журнал, чуждый пошлых, истасканных китайских мыслей, которые проповедуют другие журналы. Словесность может быть только там, где есть общество, т.е. не стадо, а общество мыслящее, могущее понимать словесность. Литературой нельзя назвать несколько книжных лавок… Это ещё только грамотность, а не литература», — писал он. Это были вполне здравые и умные мысли, актуальные и в наше время.
Он написал также повесть «Свадьба», которая, по словам его сына-писателя С.Н.Игумнова, «отличается махровым романтизмом того времени», и 3 тетрадки стихов (68 штук), датированные в основном 1837—1845 годами. Большинство стихов любовного характера. Некоторые из них, как писал потом сын Сергей, недурны, как, к примеру, стихотворение «Желание ещё»:
Не в зале шумной и мятежнойПри блеске свеч, в толпе гостей,В летучем вальсе и небрежномЖелал бы встретиться я с ней.В святом восторге упоеньяОдин, вдали от всех людей,Я полон грусти и моленьяВсё сердце выплакать пред ней.О нет, в тиши благословенной,В томящий робкий час ночнойЖеланной встречей с незабвеннойЯ насладился бы душой.И в тихом медленном лобзаньиВесь скучный мир бы позабылИ жгучий поцелуй прощаньяЯ б вечно в сердце схоронил.Или вот стихотворение «Лебедянские красавицы»:
Я помню их изысканный нарядЖеланных уст небрежный звонкий хохот,Я не забыл их полный злобы взглядРечей насмешливых нескромный шёпот.За что ж меня злословили они?Что им во мне, безумце одиноком?За то ль, что не искал я их любви,Пред ними не страдал в тоске глубокой?Но, Боже мой! Любовь их, их враждаВ моих глазах так жалки, так ничтожны.Любить иль ненавидеть никогда,Мои друзья, их право невозможно.В этих и других стихах Николая Ивановича мы видим много фантазии и подражания другим поэтам, но они дышат искренностью. Не исключено, что некоторые мотивы были навеяны автору личными переживаниями. С.Н.Игумнов припоминает, что мать как-то говорила о том, что муж до женитьбы пережил серьёзную и неудовлетворённую любовь. Так что Николай Иванович был фигурой довольно романтичной, явно не вписывавшейся в купеческий быт.
Профессор Московской консерватории, ученик К.Н.Игумнова и автор книги о своём учителе Я.И.Мильштейн (1911—1981), очевидно, со слов К.Н.Игумнова, пишет о Н.И.Игумнове, что он «не проявлял особой индивидуальности и сильного характера – в сущности, на всём, что бы он ни делал, лежала печать диллентантизма, ни один из интересов не преобладал у него исключительно – зато отличался умом, вкусом и твёрдыми моральными убеждениями. К людям он относился сердечно и тепло, многим помог и словом, и делом. Взгляды его, особенно в вопросах общественной жизни, искусства и воспитания были весьма своеобразны».
И действительно: разделяя славянофильские воззрения, он одобрительно относился к народничеству и хождению в народ. Он преклонялся перед А.С.Пушкиным и поэзию любил больше прозы. Как вспоминал К.Н.Игумнов, «писал он очень гладко и складно, сначала даже менее всерьёз, а затем уже в шутку». Музыкальные вкусы его, по свидетельству сына, отличались почти пуританской строгостью: «для него существовал прежде всего Бетховен; к Моцарту он относился скептически; что касается Шопена, то он его принимал в очень небольших дозах – постольку – поскольку; ему эта музыка казалась чем-то несерьёзным, а вот Бетховен – это да!» Он любил также М.И.Глинку, а в последние годы стал сочувственно относиться к П.И.Чайковскому.
В вопросах воспитания Н.И.Игумнов был основательно серьёзен и последователен. Всем детям он дал хорошее образование, не считаясь с материальными затратами, внимательно следил за их успехами и способствовал расширению их кругозора. Например, для младшего сына он делал всё, чтобы развить у него музыкальные и иные способности: он покупал ему ноты, художественные журналы, научные книги и пр.
В 40-е годы Николай Иванович ездил по делам в Таганрог, где закупал колониальные товары, оливковое масло, чай, а также местное донское и цимлянское вино. «Ездить приходилось, конечно, на лошадях, на перекладных, в тележке, разумеется, без рессор. Чтобы не так трясло, на сиденье делался переплёт из верёвок, и на него клали сено. Проехать приходилось в один конец около 800 вёрст», – вспоминает Сергей Николаевич.
Поездки прекратились уже в 50-х годах после раздела огромной семьи, состоявшей из 2 братьев-стариков с 3 сыновьями и 6 уже взрослыми внуками, не считая женщин10. Все жили на усадьбе 2-этажного дома с 2-мя флигелями. При разделе там остались, кроме стариков, старшая ветвь Михайловичей. Пётр Степанович с семьёй переехал в дом на углу Соборной площади и переулка, идущего к церкви Рождества11. Иван Иванович с семьёй перешёл в новый только что отделанный дом, построенный рядом со старым. Торговое дело поделили тоже: мучное дело осталось за Иваном Ивановичем с сыновьями, бакалейное перешло к Петру Степановичу, ветвь Михаила Степановича получила лесную дачу с винокуренным заводом на востоке Лебедянского уезда.
Николай Иванович Игумнов женился в октябре 1852 года. Через 3 года, один за другим, умерли его дед и отец, и он стал главой семьи, в которой, кроме жены, были ещё 2 неженатых брата (Иван и Пётр) и сестра-девица Зинаида (её выдали замуж в Москву в начале 60-х годов). Брата Ивана выделили, в то время как Пётр, который был крёстным отцом почти всех детей Николая Ивановича и которого звали «папой Петей», остался невыделенным. У него, в отличие от Николая Ивановича, была хозяйственная жилка, поэтому всеми делами в семье распоряжался «папа Петя».
Николай же Иванович, доморощенный поэт и композитор, в течение 9 лет (1858—61, 1864—70) выбирался городским головой. В 1866 году, вспоминает Сергей Николаевич, «какой-то взбалмошный губернатор, кажется, Данзас», при объезде Лебедянского уезда осматривая пожарную команду, которая была гордостью города и всего уезда, придрался к какой-то мелочи и грубейшим образом накричал на Н.И.Игумнова. Тот хотел выйти в отставку, но лебедянцы уговорили его остаться и устроили губернатору «демонстрацию», дав своему голове торжественный обед с преподнесением Почётного Листа «от почётных граждан, купцов, мещан за шестилетнюю службу градским головою, справедливые и добропорядочные поступки по этой службе, которыми заслужил всеобще наше одобрение и благодарность» – всего за 70 подписями.
Потом, в связи с изменением Положения о городах, Николай Иванович не служил, а состоял вплоть до 90-х годов гласным городской думы, избираясь почти все эти годы в члены Училищного Совета, а с 1867 года и до самой смерти – почётным мировым судьёй по выбору земского собрания уезда. В последнем качестве он принимал участие в работе Окружного суда, приезжавшего в Лебедянь из Ельца 2 раза в год. Впрочем, земская и городская деятельность оставляли ему много свободного времени, которое он использовал на дела сооружённого ещё стараниями Степана Ивановича Игумнова Лебедянского (Новоказанского) собора, ктитором (старостой) которого он был с 1855 года до самой смерти. «Все улучшения и украшения храма за это время сделаны его стараниями со значительной затратой личных средств», – пишет Сергей Николаевич.
О «стараниях» Н.И.Игумнова в этом направлении свидетельствует преподнесённые ему от благодарных прихожан икона Казанской Божьей Матери и адрес. В адресе говорится, что т.н. тёплый храм до Игумнова был тесен, не отштукатурен, имел только алтарь, при Игумнове же он был расширен, украшен, а холодный храм окрашен масляной краской. В нём расписали купола и стены, нарисовали картины в рамах – пять художественных образов (работы проф. Мягкова), устроен второй алтарь, отлит колокол весом в 521 пуд, потом перелитый с прибавкой ещё 200 пудов, заново сделаны 2 иконостаса с новым художественным обрамлением и т. д. Скромный подсчёт личных расходов Игумнова приближается при этом к 17 тысячам рублей. На 1000 рублей, пожертвованных Николаем Ивановичем, в 1860 году вокруг кладбища Преображенской церкви была сооружена каменная ограда. Таким образом, говорится в адресе, «если построением собора Лебедянь обязана незабвенному вашему деду (двоюродному, Степану Ивановичу), то его расписанием и украшением он обязан вам».
Заказанный для соборной звонницы на средства Николая Ивановича (3000 руб.) большой колокол весом 620 пудов 39 фунтов в 1876 году с большим трудом был доставлен в Лебедянь из Москвы на 2-х железнодорожных платформах, а затем его везли 40 вёрст по грунтовой дороге. Хлипкие мостики не могли выдержать такой тяжести. «Пришлось отрывать спуски и въезды в объезд этих мостиков», – вспоминал С.Н.Игумнов. – «Везли колокол лошадьми, к которым местами присоединялись и люди, выходившие из соседних деревень и доброхотно впрягавшиеся на пригорках и горах».
Тамбовские губернские вести от 20.11.1882 г. писали: «На днях, т.е. 9 и 11 числа сего ноября месяца, в приделе этого храма было совершено освящение двух новых иконостасов… Означенные иконостасы сооружены …ктитором г. Игумновым, на какие средства – неизвестно; достоверно только то, что им употреблено на это до 15000 рублей».
Николай Иванович хорошо знал богослужение, иногда поучал даже священников. Он был глубоко религиозным, но далеко не фанатичным человеком. Из-за хронического катара желудка он сидел на диете, хотя строгого поста не придерживался, и ел очень мало: утром – чай с белым чёрствым хлебом с маслом, в обед – мясная котлета и стакан молока с вареньем из «шпанской» земляники. И так изо дня в день в течение длинного ряда лет, кроме больших праздников, когда котлету заменяло постное белое мясо индейки.
Он ввёл для себя необычный распорядок дня: вставал достаточно поздно – после 10 часов, молился, стоя на коленях у себя в кабинете, и пил утренний чай, когда домочадцы уже готовились обедать. Сам он обедал отдельно в 6-м часу, но ужинал со всеми в 22.00. К полночи опять становился на молитву, кончавшуюся часа в 2 и позже. Остальное время проводил за домашними и церковными счётами, за чтением духовных журналов, книг и газет. К старости увлечение Белинским и «Отечественными записками» прошло, и он стал консерватором, критически относившимся к либеральным «китайским» идеям, хотя недостатка в периодической, в том числе и либеральной, периодике в доме у него никогда не было. Он был прилежным читателем «Нового времени», большим почитателем И.С.Аксакова и «Дневника писателя» Ф.М.Достоевского, любил А.К.Толстого, Ф.И.Тютчева и склонялся к славянофильству, не одобряя «западничества» Н.А.Некрасова, И.С.Тургенева и антицерковных «умствований» Л.Н.Толстого.