«Коллективизацию» можно считать символическим рубежом: тогда закончилась история русского крестьянства. Конечно, оставалось население сёл и деревень, но их жителей с той поры можно считать скорее аграрными рабочими, нежели традиционными крестьянами.
«Коллективизация» по-своему завершила тот процесс преобразования в деревне, который начался в ещё в 1861 году освобождением крестьян от крепостной зависимости. Реформа Столыпина ставила своей целью разрушение общины, расслоение крестьян на фермеров (кулаков), переселенцев в Сибирь и на тех, кто пополнит ряды батраков у фермеров и рабочих на заводах и фабриках. Революция 1917 года прервала эти попытки преобразований, произошёл т. н. «чёрный передел»: помещичьи и все другие некрестьянские земли были переделены между крестьянскими хозяйствами. После десятилетия неуправляемой крестьянской «вольницы» советская власть силовым образом преобразовала 25 млн частных хозяйств в крупные колхозы и совхозы. Преобразование было проведено с огромными жертвами для крестьян и издержками для экономики страны. В сущности, это была реализация крайне левой программы преобразования деревни, в теории предложенной ещё Троцким. И это, конечно, произошло не случайно. Большевизм был всегда враждебен деревне, как источнику мелкобуржуазности, как источнику социального хаоса, неподвластного прямому управлению, которое только и признавали большевики.
«Правая альтернатива», которую предлагали Бухарин и его группа, не нашла поддержки у большинства коммунистов, а что касается Сталина и группы высших руководителей, то для них «коллективизация» была не только экономической, а и политической целью – сохранить власть.
«Коллективизация», десятилетия подававшаяся советской пропагандой как величайшее достижение, – на деле обернулась величайшей трагедией. Сельское хозяйство так никогда и не оправилось от потрясений, сопровождавших разгром деревни. Даже когда в позднесоветский период у государства нашлись деньги для масштабных вложений в деревню – это не дало серьёзного результата по причине общей неэффективности колхозной системы хозяйствования – в рамках общей советско-социалистической. За все десятилетия советской власти в стране так и не сумели наладить производство сельхозпродукции в необходимых объёмах и бесперебойное снабжение населения продовольствием. А иногда наступал просто-напросто голод, уносивший миллионы жизней…
Индустриализация на марше
В буднях великих строек,В весёлом грохоте, в огнях и звонах,Здравствуй, страна героев,Страна мечтателей, страна учёных!Ты по степи, ты по лесу,Ты к тропикам, ты к полюсуЛегла родимая, необозримая,Несокрушимая моя.Нам нет преград ни в море, ни на суше,Нам не страшны ни льды, ни облака.Пламя души своей, знамя страны своейМы пронесём через миры и века!Марш энтузиастов[42]«Коллективизация» и «индустриализация» – два фундаментальных основания советской истории, советской пропаганды и советской мифологии.
Герберт Уэллс не любил марксизма, но полагал большевиков единственной модернизационной силой, способной ликвидировать хаос в стране, создать на руинах бывшей царской империи современное государство. Советская историография (а за ней пропаганда) проводила такую безальтернативную линию связанных между собой исторических процессов и событий: в революции 1917 года победили народные слои, рабочие и крестьяне; для осуществления настоящего подъёма сельского хозяйства необходимо было провести коллективизацию; для обеспечения подъёма всего народного хозяйства и обороны от империализма нужна была индустриализация; победа во второй мировой войне и была обеспечена предшествующими нелёгкими для страны этапами модернизации. Эта линия проводилась многие десятилетия при советской власти и во многом осталась прежней в постсоветский период.
Между тем, альтернативы были. Альтернативой сталинской «коллективизации» была программа сбалансированного развития всех отраслей народного хозяйства с опорой на развитие сельского, которую предлагала «бухаринская» оппозиция. При осуществлении такого варианта страна избежала бы тех потрясений, что сопровождали так называемый «великий перелом».
Что касается индустриализации, первое, с чего следует начать, – это оценить степень промышленного развития дореволюционной России. И – понять, какие задачи объективно стояли перед промышленностью после первой мировой войны, революции и гражданской войны.
Что собой представляла промышленность дореволюционной России?
Известный статистик Василий Варзар насчитал в 1908 году 39 866 производств (предприятий), на них работали 2 млн 680 тыс. человек. Из них самые крупные группы по числу производств – пищевое (около 7,5 тыс. производств), обработка металлов, машин и орудий (около 2 тыс.), обработка дерева (около 2 тыс.), золотодобывающие (чуть более 1,5 тыс.), обработка минеральных веществ (около 1,5 тыс.). По финансовому обороту (всего за 1908 года – около 4,5 млрд руб.) самый крупные – пищевое производство (около 1,2 млрд руб.), обработка хлопка (928 млн руб.), обработка металлов, машин и орудий (428 млн руб.), казённое винное производство (около 345 млн руб.).[43]
По замечанию Струмилина, промышленность в России и до 1917 года была ведущей отраслью народного хозяйства: «Вступив на стезю капиталистического развития позже других стран Запада и располагая в связи с этим в основном новейшим оборудованием зарубежного происхождения, русская индустрия по сравнению с другими, как известно, ещё до революции достигала максимальной концентрации своего производства и рабочей силы в самых крупных центрах и наиболее передовых предприятиях страны».[44]
Однако объем промышленного производства в целом и на душу населения был существенно меньше, чем в передовых странах. В 1913 году объем промышленного производства в России составлял 5,5 % от мирового. Для сравнения: США – 35,8, Германия – 15,7, Великобритания – 14, Франция – 6,4.[45]
Чугуна Россия выплавляла 1,6 пуда на душу населения, США – 20, Германия – 17,5, Великобритания – 14,2, Франция – 8,2. Стали в 1912 году Россия произвела 1,3 пуда на душу населения, США – 19,1, Германия – 16,4, Великобритания – 13,2, Франция – 7,5.[46]
Кроме небольшого объёма производства, русская промышленность имела несбалансированную структуру, свойственную аграрной стране. Струмилин отмечает, что относительная отсталость русской промышленности сказывалась в отставании тяжёлой промышленности, в производстве средств производства, в машиностроении и химии. В России целые отрасли машиностроения либо вовсе отсутствовали, либо были слабо развиты. Например, производство сельскохозяйственных машин выросло с 1900 года до 1912 года почти в 7 раз (с 6 млн руб. до 40 млн), производство машин для промышленности выросло с 32 млн руб. до 90 (почти в 3 раза), однако такие результаты не смогли удовлетворить все требования внутреннего рынка, и ввоз из-за рубежа соответствующего оборудования составил сумму 182 млн руб..[47]
Исчерпывающий анализ состояния русской промышленности до и после падения царского режима дал в своей книге «Послевоенные перспективы русской промышленности» известный русский инженер и экономист, ректор Императорского Московского технического училища Василий Гриневецкий. Книга была написана в разгар гражданской войны, издана в Харькове в 1919 году, и вскоре автор умер от сыпного тифа в Екатеринодаре. Гриневецкий был первым, кто определил задачи по восстановлению и дальнейшему развитию промышленности, стоявшие перед страной, а также – обозначил этапы достижения целей.
Первый этап – восстановление и увеличение снабжения топливом и сырьём всего народного хозяйства. Второй – восстановление и развитие транспорта. Третий – изменение, повышение технической оснащённости промышленности. Четвёртый – повышение качества и интенсивности труда, что является необходимым условием увеличение производительности труда в России, которая до 1914 года составляла четверть от развитых стран, а после гражданской войны находилась ещё ниже. Пятый этап – защита внутреннего рынка от иностранного ввоза. Шестой – изменение ёмкости рынка за счёт изменения структуры промышленности на более современную. Седьмая – привлечение иностранного капитала.
У книги Гриневецкого оказалась удивительная судьба. Неизвестно, как книга оказалась в Москве, но в 1919 году видный большевик, инженер Леонид Красин приносит её Ленину. Говорили, что пролетарский вождь прочёл книгу «тёмного реакционера» (такую заметку он оставил на полях), – не отрываясь. Помимо характеристик автора («взбесившийся буржуа»), поля пестрели такими замечаниями: «умница», «вот, что нам нужно», «в первую очередь!».
Книга, по-видимому, произвела огромное впечатление на руководство большевиков. Ничего подобного в русской экономической литературе им встречать не доводилось, только с её помощью они впервые осознали, какие конкретные технико-экономические задачи необходимо решать.
В том же году другой большевик Глеб Кржижановский, работавший до революции вместе с Красиным в российских структурах германской фирмы «Сименс-Шуккерт», посылает Ленину свою статью «Задачи электрификации промышленности» и получает немедленный отклик. Спустя несколько недель Ленин подписывает положение о Комиссии ГОЭЛРО (Государственный план электрификации России). Комиссия состоит из 19 человек под председательством Кржижановского.
В декабре 1920 года план готов и утверждён. План представлял собой единую программу возрождения и развития страны и её конкретных отраслей – прежде всего тяжёлой индустрии. Особо подчёркивалась в этой программе перспективная роль электрификации в развитии народного хозяйства.
Восстановление разрушенной экономики рассматривалось в плане лишь как часть программы, как основа для последующей реорганизации, реконструкции и развития народного хозяйства страны. План был рассчитан на пятнадцать лет, чрезвычайно детально: в нем определялись тенденции, структура и пропорции развития не только для каждой отрасли, но и для каждого региона.
Впервые в России авторы плана ГОЭЛРО предложили (вслед за Гриневецким) экономическое районирование из соображений близости источников сырья (в том числе энергетического), сложившегося территориального разделения и специализации труда, а также удобного и хорошо организованного транспорта. В результате было выделено семь основных экономических районов: Северный, Центрально-промышленный, Южный, Приволжский, Уральский. С самого начала предполагалось, что план ГОЭЛРО станут вводить в законодательном порядке, а способствовать его успешному выполнению должно было централизованное управление экономикой. По сути дела, он стал в России первым государственным планом и положил начало всей последующей системе планирования в СССР, предвосхитив теорию, методику и проблематику будущих пятилетних планов. В июне 1921 года Комиссию ГОЭЛРО упразднили, на её основе создали Государственную общеплановую комиссию – Госплан, руководивший с этого времени всей экономикой страны в течение многих десятилетий.
В декабре 1925 года на XIV съезде партии большевиков был провозглашён курс на «индустриализацию». Цель «индустриализации» – превратить страну, которая ввозит машины и оборудование, в страну, которая машины и оборудование производит. Аграрная страна должна стать индустриальной, этим будет обеспечена независимость от капиталистических стран и обороноспособность СССР.
При обсуждении путей и способов «индустриализации» в руководстве большевиков не было единого мнения. Бухарин, Рыков, Томский, Дзержинский предлагали сбалансированное развитие и промышленности, и сельского хозяйства, чтобы они обеспечивали общий подъем экономики. Эта группа ратовала за самоокупаемость предприятий, за ориентацию на рынок, на потребителя, – то есть, фактически за продолжение НЭПа. Противники в лице Троцкого, Пятакова, Куйбышева выступали за «сверхиндустриализацию», за высокие темпы развития промышленности во что бы то ни стало. Сталин до поры до времени, как и при обсуждении «коллективизации», не обозначал свою позицию, но в нужный момент всегда оказывался во главе победителей.
Ключевым был вопрос об источниках огромных капитальных вложений, необходимых для быстрого развития индустрии. Как известно, Россия всегда была бедна собственными капиталами, источником средств были в основном иностранные инвестиции. Доля иностранного капитала в имущественных фондах всей российской фабрично-заводской дореволюционной промышленности, включая землю, составляло 36 %. Российские банки принадлежали международному капиталу на три четверти.[48]
Вот как видел решение проблемы инвестиций Гриневецкий: «Привлечение иностранных капиталов должно стать основной задачей экономического возрождения и развития России, и очевидно «социалистический» строй способен будет привлечь лишь авантюристический, хищнический капитал. Но мелкобуржуазный строй, который в крестьянской России должен явиться неизбежным следствием её социально-экономической структуры, способен вообще к гораздо большей социальной устойчивости, чем политический строй в странах чисто промышленного типа, и с этой стороны будет привлекателен для капитала, если сумеет справиться с налоговой системой и с вспомогательными условиями для развития промышленности. Поэтому после приобретения известной политической устойчивости Россия может стать страной весьма привлекающей капитал, тем более что Западу, вероятно, ещё долго придётся изживать социальные последствия мировой войны».[49]
Для большевиков такой способ обеспечить инвестиции был политически неприемлемым: советская власть ни в чем не должна зависеть от капиталистов, она должна иметь свободу рук… Оставалось искать внутренние резервы. Ими могли быть строжайшая экономия всех бюджетных расходов, «перекачка» средств из сельскохозяйственного сектора в промышленный за счёт завышения цен на промышленные товары и занижения их на сельскохозяйственные, высокие налоги на зажиточное крестьянство.
В итоге линия на «сверхиндустриализацию» победила, НЭП был свёрнут, свободных крестьян превратили в подневольных колхозников, началась эпоха «бури и натиска» советской «индустриализации».
В соответствие с планом первой пятилетки на 1928–1932 годы предусматривался рост промышленной продукции на 136 %, производительности труда – на 110 %, снижение себестоимости промышленной продукции – на 35 %. Планировалось строительство более 1200 заводов. Основное внимание уделялось тяжёлой промышленности, на которую выделялось 78 % всех капиталовложений. В начале 1930 года плановые показатели были пересмотрены и увеличены. Это касалось добычи угля, нефти, выплавки стали, производства тракторов, строительства новых заводов.[50]
Организовать одновременное строительство тысяч предприятий – такие амбициозные цели требовали огромных ресурсов: финансовых, материальных, человеческих, интеллектуальных (специальных знаний).
Финансовые ресурсы формировались за счёт «внутренних резервов», что подразумевало снижение жизненного уровня основной массы населения. Лес, камень, песок, гравий – этих и других природных продуктов было в стране достаточно. Нужны были только миллионы рабочих рук – их источником была деревня. Не хватало специалистов и специальных знаний – большевики приняли решение использовать иностранных специалистов, иностранные технологии.
Помимо советских организаций в проектировании и строительстве заводов и фабрик принимали участие крупнейшие фирмы США и Европы. Иностранцы проектировали все объекты по производству искусственного волокна, половину предприятий химической промышленности, 6 из 12 заводов чёрной металлургии, треть проектов сахарной промышленности, 80 % горнорудных предприятий.[51]
В строительстве и пуске Магнитогорского металлургического комбината участвовали американские и германские фирмы Arthur McKee of Cleveland (главный проектировщик), Freyn Engineering Corporation, The Coppers Corporation of Pittsburgh, General Electric, Demag AG, Krupp AG, German Koppers AG engineers. Московский автозавод АМО-ЗИЛ, основанный товариществом Рябушинских в 1916 г., был в начале 1930-х годов капитально переоборудован с участием американской компании Arthur Brandt. Проект Нижегородского (Горьковского) автозавода был разработан с помощью компании Форда. Строительную часть исполнила компания Austin из Огайо, США.[52]
Проект Сталинградского тракторного завода исполнило архитектурное бюро «Albert Kahn, Inc» из Чикаго. Архитектор Альберт Кан, спроектировавший все заводы Форда, разработал технологию проектирования, которая позволяла разрабатывать рабочие чертежи проекта за неделю, а возводить корпуса предприятий за несколько месяцев. Что и было осуществлено в Сталинграде. Конструкции завода изготовили в США, перевезли в СССР и смонтировали в течение полугода.
Фирма Кана спроектировала более 500 объектов в СССР, среди них – тракторные заводы в Челябинске и Харькове, Ленинградский алюминиевый завод, станкостроительные заводы в Калуге, Новосибирске, Верхней Сольде, литейные заводы в Челябинске, Днепропетровске, Харькове, Коломне, в Нижнем Новгороде, теплоэлектростанцию в Якутске, Уральский асбестовый завод.
Работа над проектами шла в Москве, под руководством брата Кана. Это был фактически филиал головной американской фирмы под названием «Госпроектстрой». Там работало 25 американских инженеров и тысячи советских сотрудников, которые перенимали опыт поточно-конвейерного проектирования.
Создание новой советской промышленной индустрии шло по двум направлениям: модернизировались старые предприятия и строились новые. В разных концах Советского Союза возникали целые города, обязанные своим появлением «индустриализации».
Организационная модель была везде одна и та же. В тайге, в степи, в пустыне – зачастую на голом месте – начинали строить завод, комбинат, фабрику. Возле и вокруг предприятия возводился так называемый соцгородок – «социалистический» город. Несколько домов со всеми удобствами для руководящего состава. Для рядовых – деревянные «скоростные» дома с отоплением и «удобствами» во дворе или простые бараки, почти такие же, как в лагерной зоне. Лагерная зона была тут же непременно, поскольку заключённые составляли всегда существенную долю строителей.
Один из самых ярких примеров – Комсомольск-на-Амуре. В его истории, в истории строительства и запуска городских заводов, как в капле воды, отражаются достижения советской промышленной политики, её провалы и даже преступления.
Комсомольск был построен на месте села Пермское в нижнем течении Амура, посередине между Хабаровском и устьем великой реки. В селе жило около четырёхсот человек, потомки переселенцев середины XIX века из центральной России. В феврале 1932 года правительство принимает решение о строительстве в этом месте двух военных заводов – судостроительного и авиационного. И уже в мае пароходы «Колумб» и «Коминтерн» привезли первых девятьсот строителей нового завода – судостроительного. Тогда же начали прибывать и заключённые. До середины 50-х годов город будет оставаться крупным центром ГУЛАГА. 12 июня 1933 года состоялась закладка первого камня Амурского судостроительного завода.
В десяти километрах ниже по течению Амура в том же 1932 году началось строительство авиационного завода. Началось не очень удачно: первая площадка была полностью затоплена осенним наводнением. Пришлось начинать заново, подальше от берега. 18 июля 1934 года заложили главный корпус, но вскоре Москва прислала нового руководителя. Акт приёма-передачи, составленный уполномоченной комиссией, даёт полное представление о том, что происходило на строительстве. Вот главные пункты:
– общего технического проекта организации работ по строительству завода № 126 не имеется;
– рабочего проекта организации работ ни на одном объекте не имеется;
– перечисленные в описи объекты в преобладающем большинстве не запроектированы по проекту, не сданы по актам в эксплуатацию, не выявлена их планово-проектная и фактическая себестоимость;
– строительство главного корпуса не обеспечено электроэнергией;
– цемент, импортная фанера, пакля, войлок хранятся под открытым небом;
– на 68 автомашин и 28 тракторов имеется утеплённый сарай на 10 машин, самолёт два года стоит под открытым небом;
– на всем строительстве нет ни одного барака, имеющего 100 % готовность;
– жилфонд перегружен, площадей для новой рабсилы нет, состояние бараков крайне антисанитарное, все поражены насекомыми;[53]
– недостаёт оборудования, материалов и денег на 13 млн руб.[54]
Новым директором завода № 126 был назначен уроженец нижегородской губернии, ровесник века Кузьма Кузнецов, успевший уже поучаствовать на высоких должностях в строительстве Горьковского автозавода и Казанского авиационного завода. В течение 1934 года на стройку прибыли несколько тысяч специалистов разных профессий из многих регионов страны. Среди них была группа американских граждан финского происхождения, которые работали по контракту в Нижнем Новгороде, а затем по приглашению Кузнецова отправились на Дальний Восток.[55]
Несмотря на огромные трудности, коллективу строителей во главе с Кузнецовым удалось закончить строительство завода и соцгородка. Вот основной перечень объектов, возведённых на заводе и вокруг него к началу 1938 года:
– главные корпуса авиационного завода;
– аэродром;
– 16 жилых 2–3-х этажных домов;
– 25 бараков;
– водопровод на заводе и в соцгородке;
– временная электростанция;
– три артезианских скважины;
– шоссейные дороги в соцгородке и на заводе;
– пожарное депо, дебаркадер, типография;
– гараж;
– три котельные;
– дерево-обрабатывающий комбинат и кирпичный завод;
– три хлебопекарни, три магазина;
– две конюшни на 70 лошадей;
– больница;
– школа;
– клуб.[56]
Хуже обстояло дело с главной задачей – налаживанием производства самолётов. После пуска завода в эксплуатацию Кузнецов постоянно просил Москву, Серго Орджоникидзе, заменить его авиационным специалистом, однако его просьбы оставались без ответа. Первой задачей для завода стало освоение выпуска многоцелевого самолёта Р-6 конструкции Туполева, который уже производился в Москве и Таганроге. Опытная партия Р-6 оказалась негодной в эксплуатации, а затем было принято решение осваивать на заводе производство дальнего бомбардировщика ДБ-3 конструкции Илюшина. Планы производства на 1937 год были не выполнены. Кузнецов объяснял это «недоведённостью» конструкции самолёта (30 тыс. изменений в документации), молодостью и неопытностью заводского коллектива, недостатком оборудования, некомплектностью поставок.[57]
В январе 1938 года Кузнецов и несколько других руководителей завода были арестованы, им было предъявлено обвинение в создании антисоветской троцкистской организации. Следствие шло два года, в конце концов, Кузнецова освободили, он вернулся в Москву и работал в дальнейшем в промышленности и строительстве. Остальные арестованные сотрудники завода получили различные сроки заключения.
Авиационный завод сумел в конечном итоге освоить выпуск ДБ-3, эти самолёты участвовали в военных действиях в Китае, в Финляндии, во время Великой Отечественной войны.
Параллельно с авиационным строился судостроительный завод. История его неразрывно связана с именем Владимира Костенко, русского морского инженера, участника Цусимского сражения, революционера, который повидал и царские, и советские тюрьмы. Именно Костенко выбрал место для закладки верфи – и тем самым определил место городу. При проектировании завода Костенко впервые в мире применил идею сооружения сухих утеплённых доков, которые находятся выше горизонта акватории реки.
Хотя первые корабли были заложены уже в 1936 году, завод в дальнейшем испытал практически те же трудности, что соседний авиационный. Коллектив судостроителей был неопытен, номенклатура выпускаемых судов менялась много раз, комплектующие изделия из центральной части страны поставлялись нерегулярно и не в должной номенклатуре. К тому же выход глубоководных судов в море зависел от углубления устья Амура… В итоге нормальная работа завода была налажена лишь после войны. А основоположник завода и его главный проектант Владимир Костенко был арестован в 1941 году по обвинению в том, что основал завод на болоте… После полутора лет заключения Костенко освободили, а в 1950 году он даже получил Сталинскую премию.
В 1937 году заложен металлургический завод «Амурсталь» (переработка лома), запущен в эксплуатацию в феврале 1942 года. 1 декабря 1942 года зажгли первую форсунку технологической печи Комсомольского нефтеперерабатывающего завода. Железная дорога Хабаровск-Комсомольск-на-Амуре заработала уже в 1936 году, а через четыре года пошли регулярные пассажирские поезда.
Таким образом, менее чем за десять лет на берегу Амура вырос 60-тысячный промышленный город. С одной стороны, это был несомненный успех советской власти. На Дальнем Востоке, вдали от границ, в невиданно краткие сроки был создан индустриальный центр. С другой стороны, у этого успеха была непарадная, не очень светлая сторона. На первый взгляд, с точки зрения рационального использования ресурсов, решение о строительстве Комсомольска-на-Амуре было примером большевистского волюнтаризма. Оба построенных завода – судостроительный и авиационный – были сборочными, все комплектующие изделия производили в европейской части России и везли за тысячи километров на сборку. Итоговая стоимость самолётов и судов была непомерно высока – если применять критерии рациональной экономики. Но в том-то и дело, что социалистическая сталинская экономика была особенной, в ней приоритет отдавался идеологическим целям. Решение о создании промышленного военного центра на краю страны было решением политическим, оно было верным в рамках той цели, которые ставили перед собой большевики: во что бы то ни стало создать мощную военную индустрию. В сущности, такие решения принималось большевистскими руководителями «на глазок», без детального обоснования, никто тщательно не считал, во что обойдётся стране и населению такие стройки. Отсюда – хаос, сплошная бесхозяйственность, огромные потери времени, ресурсов, людей. Например, в зиму с 1932 на 1933 год сотни вольнонаёмных погибли в землянках на строительстве будущего Комсомольска от цинги и морозов. Каковы были потери среди заключённых ГУЛАГа – можно только догадываться…