Fide Sanctus 2

Глава 25

16 апреля, пятница

Подхватив со стола ветку винограда, Вера покосилась на руки Никиты, что увлечённо разлиновывали воздух.

– Календарь, – проговорила она, отправив в рот зелёную ягоду. – Сетка. Тюрьма.

– Забавные у тебя ассоциации на повестке дня, – рассеянно отметила Верность Себе.

Вокруг её глаз залегли коричневые синяки; она исхудала и будто стала ниже.

Авижич нетерпеливо дёрнул плечами и изобразил правой рукой конспектирование.

– Пишут что-то, – протянул Олег с дивана, на котором лежал, закинув руки за голову. – Строчки… Столбцы… Ну окей, тетрадь или блокнот, понятно. Дальше-то что? Или нет? Нет, всё-таки СИЗО?

Две девицы по углам второго дивана захохотали так истерично, словно шутка-минутка весила минимум тонну. Родители Никиты увлекались лыжнёй и на несколько дней уехали в Карпаты. Их сын среагировал мгновенно: вычистив хату по верхам, он пригласил друзей и присыпал их сверху парочкой первокурсниц, что ныне сидели с такими восторженными лицами, словно попали на закрытую тусовку иностранных послов.

Покачав головой, Никита постучал по лбу так, будто его окружали слабоумные.

– Конспект? – с набитым ртом предположила Вера; виноград был страшно вкусный. – Ежедневник?

– Да! – крикнул Авижич, вскинув ладони. – Дебилы, это ежедневник! Спасибо, Вер!

Свят рядом захохотал и гордо обхватил её плечи.

Так, будто слово отгадал он.

Улыбнувшись, Вера кинула в тарелку пустую виноградную ветку и негромко произнесла:

– Только я показывать не буду. Я подустала и вросла в твой уютный пол, Никит.

– Ну ещё чего! – заявил Варламов с кресла. – Так не пойдёт. Правила есть правила. Иди и…

– А что за говно ты включил? – громко перебил Петренко, ткнув Артура в плечо и направив пульт на экран. – Я индийский рэп буду сидеть слушать? Я и так сегодня на лабораторной стрессанул.

Несчастные первокурсницы давились смехом так отчаянно, словно на стене висел плакат: «Ищу жену, которая старательно восхищается любым моим пьяным базаром». Артур отправил в Олега кислый взгляд, но промолчал.

«Подустала». «Не буду».

– Ты начала говорить это чаще, чем «привет» и «пока», – грустно сказала Верность Себе.

Никита лишь улыбнулся и развёл ладонями, будто говоря «хозяин – барин». С благодарностью ему кивнув, Вера обхватила колени руками и теснее прижалась к Святу.

За первую половину апреля это стало привычным жестом.

Ненасытный на её присутствие и прежде, с потерей машины и денег Свят и вовсе превратился в неупиваемую чашу. Он ежеминутно и бессловесно молил постоянно быть рядом; любыми способами сообщать ему, что он важен и дорог. Он молил, и его молитвы доходили.

Уж слишком много сострадания вызывали его растерянные глаза.

Ни о каких «днях наедине с собой» теперь не шло и речи – и порой она казалась себе чем-то средним между разряженным телефоном, плюшевой подушкой и добродетельной звездой Вифлеема.

– «Разряженным телефоном»?! – ужаснулась Верность Ему; за апрель цвет её лица улучшился, а голос стал звонче. – Тебе совсем на него плевать?! Разве неясно, что мужчина страдает, когда испытывает финансовые трудности?! Ты сейчас должна быть его тылом! Держать равновесие за двоих!

Пошатнувшись, Верность Себе выставила перед собой ладонь – будто пыталась отбить эти крики, как мяч, – но спорить не стала.

За кружевным тюлем клонился к закату на удивление тёплый вечер. Апрель в этом году был не только календарным. Уже можно было гулять до заката; слушать, как дышит ветер, и глядеть, как меняет цвета небо. А потом, едва перекусив, пешком спешить на пары, провожая глазами переполненный утренний троллейбус.

Можно было, да. Но не было сил.

Быть следующим «Крокодилом» никто не стремился, и комнату заволокла пассивная тишина. Из подключённых к телевизору колонок монотонно зудела попса. В кармане Свята закричал телефон, и Вера оторвала голову от его плеча. На его лице мелькнула настороженная тревога.

Он явно ждал этого звонка. Он явно был для него важен.

Вытащив из джинсов Нокию, Свят отбросил с лица волосы и приложил телефон к уху. Несколько раз угукнув, он рассеянно погладил её по щеке и встал.

– Куда? – угрюмо поинтересовался Артур, вскрыв бутылку пива.

– Я… спущусь обсудить одну подработку, – бросил Свят так отстранённо, словно умом был уже внизу. – Просто захлопнуть, Ник?

– Да, – беззаботно отозвался Никита.

Пошелестев в прихожей курткой, Свят хлопнул входной дверью. По полу пронеслась лента сквозняка. Вера вновь перевела взгляд на темнеющее окно. В горле вдруг собрались уставшие слёзы.

Он не рассказывал. Ни о возможной халтуре. Ни о заказчике. Ни о звонке.

А если бы это она сейчас одна и без объяснений куда-то спустилась…

– У него просто такой период. Просто период, – обхватив плечи, повторяла Верность Себе, качаясь в кресле, как маятник. – Ему станет лучше и увереннее. Станет, непременно. Надо просто быть рядом.

Ерунда. Глупость. Всё хорошо.

Интуиция что-то невнятно стонала, закрыв лицо руками.

– Никита, – решительно сглотнув слёзы, позвала Вера. – Есть балкон? Хочу выйти подышать.

Пожить. Поплакать. Позлиться, если повезёт.

– Конечно, – охотно отозвался Авижич, откинувшись на спинку тахты. – В родительской спальне большой балкон. На свалку там внимания не обращай.

Поднявшись с пола, Вера схватила с кресла толстовку и зашагала к выходу. За спиной послышался скрип дивана, и голос Олега произнёс:

– Я тоже схожу. Тут реально задушишься.

На Корабле в Бермудском Треугольнике нарастал шторм; небо темнело и переливалось трещинами грозы. Взбудораженный Спасатель еле успевал вытирать с палубы разъярённые лужи.

Тот конфликт, что сейчас играл внутри, был несравним ни с одним прежним.

– Куда тебя черти несут? – шипел Спасатель, тряся перед носом у Хозяина подмоченным протоколом о преданной дружбе.

Толкнув белую дверь, Олег выпустил на балкон Веру и впустил в спальню авижичских родителей пахнущий апрелем воздух. С начала вечера Уланова выглядела так, будто была готова поругаться или подраться с кем угодно – если это даст ей повод отсюда уйти. Столь искристая под первым солнцем марта, к середине апреля она поблёкла, рассеялась и утратила контур.

Так блёкнет транспарант с акварелью, когда попадает под дождь.

– Ей понравится это сравнение, – заявил Агрессор, сверкнув кошачьими глазами.

Может, стоило подарить что-то для рисования, а не то, что ты собрался?

Озадаченно коснувшись книги во внутреннем кармане олимпийки, он на миг замер, решительно покачал головой, вышел на балкон и закрыл за собой дверь.

Дарёному коню под олимпийку не смотрят.

Опёршись на перила, Уланова подставила лицо ветру и вдохнула так глубоко, словно сутки сидела под землёй с противогазом, экономя каждый вдох. Только сейчас – под тёплой атакой лилового заката – он увидел, до чего тёмные круги вокруг её глаз. Подойдя ближе, Олег остановился слева и погладил холодные перила. На уровне этажа шелестел свежий, недавно распустивший листья каштан. Со двора, проезжей части и детской площадки доносились смазанные звуки.

Слов уютнее тишины не находилось. Как и безопасных мыслей.

Не отрывая глаз от красок на горизонте, Вера негромко произнесла:

– Уже совсем не холодно по вечерам, правда? Как же великолепно.

– Не холодно, – мгновенно отозвался Олег. – Но твои плечи вздрагивают.

Заправив за ухо прядь волос, Уланова перевела на него расплывчатый взгляд. В глубине её глаз застыла слезливая горечь, которая не находила выхода, – а бирюзовые блики радужек стали тусклее. Это блики исчезли, или он начал видеть её глаза так, как их видят все?

Понять это отчего-то показалось безумно важным.

– Удивлена, что ты заметил, – грустно сказала Вера. – Но это не от холода, а от удовольствия. Кожа наконец впитывает воздух.

– Там действительно было ужасно душно, – подтвердил Олег, понизив голос.

– Даже пить ничего не тянет, – задумчиво проговорила она, оперев подбородок на кулак. – А ты почему не пьёшь сегодня?

– Не хочу, – небрежно бросил он. – Надо делать перерывы. А то тогда в клубе я…

Чуть не поцеловал тебя.

Слова застряли посреди горла и стали похожи на пенопласт в луже. Явно растолковав его недоговорённость по-своему, Вера с глубоким пониманием кивнула и принялась водить пальцами по воздуху: так, будто гладит его.

То по шерсти, то против.

На миг захотелось, чтобы она так же провела по его волосам.

И удивлённо сказала, что они куда непокорнее, чем воздух.

Под ложечкой засвербело дикое желание… писать.

Писать всё подряд, что идёт в голову.

Казалось, если он сейчас возьмёт в руки лист и ручку, то до рассвета не разлучит её носик с его поверхностью.

– Я обожаю весну, – негромко признала Вера. – Могу бесконечно о ней говорить. О том, какие сильные она вызывает чувства. Как настойчиво пробуждает тягу к жизни.

Она вроде говорила о том, что любит, – но выглядела очень горестно.

Между её бровей залегла тонкая морщинка; будто сердце хотело заплакать, а мимика упрямо спорила с этим желанием.

Что только в нашем теле ни спорит с сердцем.

В марте! Ещё в марте она была заливистым солнцем.

Весна расцветает, а солнце тускнеет?

«Тебе тяжело с ним рядом, да?» – хотел в лоб спросить Олег, но вместо этого сказал:

– У меня есть много очерков о весне.

Уланова мгновенно посмотрела ему в глаза: с любопытной жадностью. Она будто хотела узнать больше или завидовала: потому что продукты её творчества не о весне.

Или потому, что их не «много».

– Я бы хотела что-то из этого прочесть, – с тихой искренностью проговорила она; ветер трепал мелкие волоски у её висков. – Если ты позволишь.

О чёрт. Нет. Это предложение было кошмарным.

В первую очередь потому, что он умирал от желания дать ей что-то «прочесть».

– Но как быть с дисграфией? – пробормотала Жертва, высунув из каюты длинный нос; все штормы Корабля она переживала как можно дальше от палубы.

– Я… думаю, что позволю, – помедлив, проговорил Олег; бестолковое сердце ускорилось. – Когда… придёт время. Только не жди от этих текстов грамотности. Так уж вышло, что они сделают филологу больно.

– Я справлюсь с засилием твоей орфографии, – подняв уголки губ, пообещала Вера.

– Дело не в орфографии, – отозвался он, с усилием отбросив стыд. – Я допускаю неклассические ошибки. У меня дисграфия. Это…

Быстро повернув голову, Вера снова посмотрела прямо на него: предельно тактично.

– Я знаю, что такое дисграфия, – спокойно сказала она. – Смешение схожих по звучанию букв, пропуски мягкого знака, слитное написание предлогов и слов, зато раздельное – слов и их приставок…

– Да, – с облегчением перебил Олег и, глядя на свои ногти, продолжил: – Чтение я переборол как-то. Убеждаю с тех пор всех, что ни дислексия, ни дисграфия – не приговор. Логопеды говорили, что ничерта не буду понимать в том, что читаю. И что это навсегда. Я не хотел смиряться. Помню эти… груды книг с потрёпанными страницами… с надписями на полях… с грязными следами, что остаются, когда пальцем по бумаге ведёшь… Помню, как вычёркивал и подчёркивал буквы в зачитанных до дыр книгах… Упражнение такое.

Договорив, он изумлённо замолчал, опустил глаза и потряс головой.

Я впервые рассказал кому-то о дисграфии так много.

Волосы и шею ласкал холодный ветер, но зябко не было. Звуки района становились всё тише; всё глуше. Вокруг наступала ночь. Подняв взгляд, Олег с ёкающим холодом в груди осознал, что Вера по-прежнему смотрит прямо на него, и в глубине её глаз мелькают… те самые бирюзовые блики, которые для него почему-то означали, что она… здорова.

Сильна. Подлинна. Бережлива и нежна с самой собой.

– Сидел и читал, как приколоченный к стулу, – сдавленно добавил он. – Лишь бы научиться читать и всё понимать. Как все.

Смотреть и не смотреть ей в глаза было одинаково трудно.

– Ну, эту цель ты не достиг, – проговорила Вера. – Ты понимаешь куда больше всех.

В её голосе было столько мудрости и силы… и в то же время он был невероятно хрупок и беспомощен. Он звучал так, словно её душа передвигала из комнаты в комнату массивную мебель.

И уже не могла дышать от пыли.

– Вера, – решился он, коснувшись её локтя. – Как ты себя чувствуешь?

Поглядев на его ладонь, она прикрыла глаза и медленно опустила голову.

Будто больше не выдерживала веса мыслей.

– У меня нет сил, – упавшим голосом признала Вера.

В её тоне было столько бесхитростного доверия, что каждый нерв напрягся.

– Да, ты всё верно понял, – прошептал Агрессор, забрызганный всхлипами волн; над его головой орало штормовое небо. – Там не нужен вопросительный знак.

«Тебе тяжело с ним рядом». Точка.

– Сегодня Никита спросил, как я праздновала день рождения, помнишь? А у меня нет сил жить – не то что праздновать дни рождения, – с горечьюдобавила Вера. – Я без сил ложусь спать и без сил встаю. Я уже ничего не хочу: ни весны, ни лета. Я кошмарно устала – и очень стыжусь этого. У меня прекрасная жизнь, которой позавидовали бы все, – но мне плохо.

С её ресниц сорвалась мелкая слеза; морщинка между бровями стала глубже. Она будто готовилась сверкнуть грозой и пролиться на лиловый апрель сатанинским ливнем.

Который отважилась показать именно здесь.

Сказать это ей? Сказать? И стать её врагом? Вина внутри неё наверняка примет ту сторону.

Плевать. Честнее сказать – и будь что будет.

– Тебе нечего стыдиться, – тихо проговорил Олег; голос звучал так, словно поперёк горла стояла тёрка. – На твоём месте силы потерял бы любой.

Вера вскинула голову и посмотрела в его лицо с суматошным, стыдливым страданием.

Она будто жалела, что выпалила это, – но и молчать уже не могла.

– О чём ты? – прошептала она; её глаза горели жаждой ответа.

– Тут всё просто. Вот ты от чего заряжаешься?

– От… рисования, – растерянно отозвалась Вера, переплетя пальцы в бледный замок. – От чтения. От музыки. От переводов и от… заработка с них. От сна в одеяльном… коконе и в полной темноте. От прогулок. Уединения.

Едва она сказала «уединение», жилы её шеи забурлили так, будто там был кадык.

Она еле сдерживала рыдания; еле-еле.

– А Свят – от тебя, – с расстановкой сказал Олег.

Листья каштана зашумели; шныряющий между ними ветер ударил в лицо. Вера замерла, распахнув глаза. Сердце ёкнуло; вот-вот. Она вот-вот стряхнёт его пальцы с локтя.

И вокруг наступит полярная ночь.

– Нельзя было это говорить! – завопил Спасатель, обхватив голову. – Свят же…

– Нельзя?! – зашипел Агрессор, толкнув его в грудь. – Пусть бы она и дальше считала себя ужасным человеком?! Лишь бы твой бедненький Свят не пострадал?!

– Я и… сама уже думала об этом, – запнувшись, признала Вера, и её щёки начали розоветь. – А откуда ты… Он всех близких… И друзей тоже? В смысле… Или только кого-то… сильного?

Виноватый стыд на её щеках стал вовсе пламенным.

– Она считает тебя сильным, – еле слышно сказал Агрессор, прижав кулак к губам.

А себя – сильной.

Не сводя глаз с её ресниц, Олег тихо сказал:

– Всё так, да. Просто поверь. Не мне, так себе.

Лицо Веры дёрнулось так, словно она до безумия хотела это сделать.

Поверить.

– Ему выгодно, чтобы вы поссорились! – истерично заорала Верность Ему.

Чем здоровее становилось лицо Верности Себе, тем хуже она себя чувствовала.

– Всё это нелогично, но я ощущаю, что ему можно доверять, – тихо произнесла Интуиция, коснувшись локтя Хозяйки.

Там же, где его гладили худые пальцы с узловатыми фалангами.

Петренко внимательно смотрел прямо на неё; его брови были сдвинуты, губы – сложены в сосредоточенную линию, а глаза переливались малахитовыми отблесками. Было что-то неуловимо… кошачье в этих своевольных зелёных глазах. Она не могла видеть его взгляд; видеть это порывистое, решительное сострадание!

Было неправильно так доверять этому нежному состраданию!

Не находя слов и не желая их искать, Вера вдруг бессильно расплакалась, прижав пальцы ко рту. Казалось, это те слёзы, которые она не выплакала в белой Ауди под дождём. Не заботясь о том, что подумает о ней Петренко, она неуклюже вытирала скулы… со странной болью разглядывала листья каштана… вспоминала рисунок костёла, что остался неоконченным в общежитии на столе… сетовала, до чего жестокое у неё сердце, которое «не может любить людей», как говорила мать… опасалась, что она и правда «волк-одиночка»… боялась своих мыслей… стыдилась чувств…

Олег не шевелился; он не проронил ни слова. Только его рука сползла с её локтя и сжала её ладонь; он будто говорил: «Я здесь».

Его рука была такой горячей, что пальцы охнули бы, если бы могли.

Ни у кого на её памяти не было таких горячих рук.

Вот он – момент, чтобы это говорить.

– Олег, слушай, – с усилием сказала Вера. – Это давно нужно было сказать. Нам с тобой надо… общаться более отдалённо. Мы слишком сблизились, а я обещала Святу поставить тебе границу, если это произойд…

Голос сорвался. Внутри было так пусто, словно она осталась одна на земле после апокалипсиса. Мокрые щёки и глаза нещадно резал ветер; в голове колотилась глупая мысль, что всё лицо обветрится… покроется красными пятнами… будет шелушиться…

Олег молчал, поглаживая тыльную сторону её руки.

О чём он думает?.. Предположить это было невозможно.

Можно было приблизительно догадаться, что происходит в голове у Свята, – но с Олегом это совершенно не работало.

Он был не просто закрытой книгой, а талмудом на замке.

– И на твой взгляд, это произошло? – наконец глухо спросил он.

– На мой взгляд, это… происходит, – сглотнув слёзы, поправила Вера. – Это… некрасиво. Неправильно. Встань на его место.

– Я делаю это так часто, что его место уже можно звать моим, – сухо отозвался Петренко.

О чёрт. Это надо было предусмотреть, готовясь «поставить ему границу».

Он не кривлялся и не блефовал: у него по поводу их «сближения» была своя позиция. Поведение Петренко создавало ей трудности – да; но оно и… восхищало.

Хоть у кого-то этой весной Верность Себе не болеет.

– Ты действительно этого хочешь? – поинтересовался Олег; его голос дрогнул.

При чём тут то, чего я хочу?!

– Я считаю это честным! – выпалила Вера, повернувшись к нему.

Казалось, прошло полчаса перед тем, как он разомкнул губы и сказал:

– А я не считаю. И не могу согласиться с тобой. Ты сейчас не на своей стороне.

В горле всколыхнулась бодрая злость.

– Это мне решать! – прошипела Вера, стиснув пальцы в кулак. – Я сама могу разобраться, что мне делать и на какой я стороне!

Вызывающе вскинув лицо, она моргнула и обомлела: Олег… улыбался.

Широко и открыто; лукаво и с облегчением.

Он улыбался редко; но когда он это делал, в его мимике не оставалось ни грамма наигранности: он улыбался всем лицом – каждой чертой.

Глазами; морщинами вокруг глаз; худыми скулами; ушами, что подпрыгивали вверх.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

С самого начала (лат.)

2

Пусть юность воспевает любовь (лат.)

3

Любовь – это… (англ.)

4

Борис Пастернак

5

Билль о правах (англ.)

6

Роберт Рождественский

7

«Искусство любить», Эрих Фромм

8

Уязвимый (лат.)

9

Сильный (лат.)

10

Роберт Рождественский

11

«Искусство любить»; Эрих Фромм

12

Антон Чехов

13

Дан Балан

14

Возьми меня с собой (англ.); композиция Serge Devant

15

Франц Кафка