Радин

Гарай

Однажды на пикнике выпускников академии я пытался поговорить с Варгас о выставке своих пейзажей, так она достала золотой карандашик, открыла записную книжку и записала мое имя где-то в конце. Я с вами свяжусь, если появится возможность. С тех пор прошло восемь лет, но возможность не появилась. Что ж, теперь она будет наказана. А вместе с ней и надменная хозяйка виллы, владелица белой победительной шеи, будто выточенной из слонового бивня.

Когда Понти на ней женился, то сразу стал на нее похож, так дервиш из «Тысяча и одной ночи» становился тем, над кем произнес заклинание. Я не сразу понял, что нашей дружбе пришел конец, он ведь стучал меня по плечу в коридорах академии, покупал нам билеты на стадион и все такое прочее. Доменика морщила нос, когда я приходил, но я не обращал внимания, у нас с Понти было слишком много переплетенных корней и веток, мы были голодными молодыми дубами, крепко вросшими рядом, полными птичьего гудения и шума листвы. Никакая ночная кукушка не могла меня перекуковать.

В январе девяносто девятого он уехал в теплые края, а я заразился коклюшем от соседской девчонки и свалился в жару. Оказалось, эта штука легко зажевывает взрослых, это я узнал через неделю, когда началась стадия сухого кашля, от которого я мочил штаны и бился головой об стену. Спустя какое-то время я вынырнул из горячего, пропахшего аммиаком тумана и решился выползти на улицу, чтобы попросить Понти принести еды, а еще лучше бутылку бренди. Позвонить в то время можно было из бара Рене на углу, так что я сел за стойку, над которой висел экран с беззвучными футболистами, заказал кофе и придвинул телефон поближе.

– Сегодня полуфинал, наши с «Маритиму» играют, я звук выключил, – сказал мне хозяин бара, нацеживая кофе из окутанной паром красной машины. – Ты чего в больницу не лег? Заразу мне не принесешь?

– Кто меня возьмет в больницу-то. – Я снял трубку и принялся набирать номер Понти, который помнил наизусть. – Я даже страховку не плачу.

Некоторое время я слушал гудки, потом в трубке раздался голос Понти, почти заглушаемый голосом комментатора: мой друг тоже смотрел футбол. Горло у меня перехватило, и я поднял глаза на экран, пытаясь восстановить дыхание. Полуфинал? Это что, уже конец мая? Значит, я проболел больше трех недель.

Три недели меня не было ни в академии, ни на пленэрах, три недели я вообще не давал о себе знать, а мой лучший друг Алехандро даже не спохватился. Такая дружба похожа на старинный механизм канатной дороги: на вершине горы в нее заливали воду, а внизу сливали – только тогда вагоны двигались. Значит, если я на вершине не заливаю, все стоит на месте?

– Алло! – повторил нетерпеливый голос, а за кадром завыли и застонали болельщики.

Я положил трубку, допил кофе и начал кашлять. Кашлял я долго, минуты две, как положено. Джинсы промокли, и домой я возвращался, прикрывшись вечерним выпуском «Diario».