Сага о реконе

Романус пристально оглядел троицу.

– Хранители не боги, – мягко проговорил он, – хоть и «прописаны» в Междумирье. Нам, как всем смертным, свойственно ошибаться. Вполне может статься, что надежды, кои мы возлагали на вас, не оправдаются, но положение все равно улучшится. Хотя бы за счет перемен. Вы не поскупились на оплату билетов, – по губам Хранителя скользнула улыбка, – и это радует. Стало быть, намерения ваши серьезны. Кто-то из вас жаждет приключений, кто-то хочет добычи, кто-то желает испытать себя. Все это будет дано полною мерой, но лишь от вас самих зависит, какими вы вернетесь в свое пространство и время, и вернетесь ли вообще. Не буду спрашивать, согласны ли вы – вижу, что не против. Я прав?

– Да! – вырвалось у Бородина.

Щепотнев с Плющом молча кивнули.

– Таких, как вы, – продолжил Хранитель, – призывали во все века, и имя вам – Регуляторы. Миссия ваша столь же почетна, сколь и трудна…

– Что нам нужно будет делать? – прямо спросил Щепотнев.

– Жить, – улыбнулся Романус. – Жизнь – это цепь деяний, вот и действуйте, сообразуясь со своими желаниями и понятиями – чести, достоинства, справедливости. Мы откроем вам Северный путь.

– Норвегия? – встрепенулся Костя. – Викинги?

– Они, – кивнул Хранитель. – Время – приблизительно 870 год от Рождества Христова. Харальд Косматый набирает силу, хочет всех норегов сделать своими подданными, но конунгов и ярлов там тоже достаточно, и не все они жаждут посадить себе на шею Харальда Первого. Туда вы и отправитесь.

– Мы согласны! – быстро сказал Щепотнев.

Романус кивнул.

– Врата для вас откроются через два дня, когда солнце будет в зените, а пока отдыхайте. Готовьтесь к походу и к неожиданным встречам. Да, кстати… – он подозвал служку с бледным лицом, словно на всю жизнь перепуганного, и тот с поклоном протянул поднос с тремя кожаными кошелями, вернее, кошелечками – уж больно тощи были. – Здесь золотые и серебряные монеты, имеющие хождение в Интермондиуме, это и есть ваши… э-э… баксы. Мы не продаем билеты в прошлое, мы лишь выдаем пропуска достойным. А деньги – это вроде теста. Коли уж не пожалел человек всеобщего эквивалента, значит, желание в нем крепко. Держите, они вам понадобятся, – Романус раздал кошельки. – Пройдитесь по лавкам на Главной улице, купите оружие, доспехи и одежду. А послезавтра явитесь сюда ровно в двенадцать ноль-ноль. Люциус проводит вас.

Отвесив легкий поклон, Хранитель удалился, шелестя мантией.

– Пошли, что ли, – сказал бледнолицый Люциус. – В Башне нельзя долго оставаться.

– Пошли! Так это башня или пещера?

– Вот тут пещера, и ниже тоже, а сверху – башня. Тут кроманьонцы жили, они первыми стали по разным эпохам шастать. А потом… Не знаю, Хранители всего не говорят. То ли обрушилась часть гротов, то ли люди сами постарались, а только – видите? – и ступени вытесали, и порталы, а из обломков такую надстройку сделали. И получилась Башня!

– Порода странная. Зернистая, искрится вся…

– А это не порода, это кристаллы такие, особые. Многие думают, что они живые.

– Небелковая жизнь?

– Вроде того. Ведь как-то же открываются ходы в прошлое! Это всё они, полукристаллы-полукораллы.

– Может, они и вовсе чужие? В смысле, инопланетные?

– Да фиг их знает…

Стена Башни-Терминала была толстой, метров пять, а вход – он же выход – перекрывался двумя могучими створками.

Люциус распахнул одну из них, кивая молчаливым стражникам.

Снаружи был ясный день.

– Ух, ты! – восхитился Бородин.

Место, которое они только что покинули, являлось как бы донжоном – главной башней огромного замка. С возвышения, где крепко сидел донжон, были хорошо видны крепостные стены с непременными зубцами, башни, квадратные в плане или круглые, а внутри стен – дворцы, храмы, дома, извилистые улицы…

Но тесноты, обычной для средневекового замка, не наблюдалось – кое-где и подобия сквериков зеленели, а больше всего в глаза бросалось причудливое смешение культур: тут и китайская пагода присутствовала, и эллинский периптер, вроде Парфенона, а поперек всей цитадели тянулась монументальная аркада римского акведука, доносящего воду с далеких гор, размыто видневшихся на горизонте.

– Здорово! – впечатлился Плющ.

– Вы только… это… за ворота не ходите, – сказал Люциус. – Здесь вам Интермондиум, а не абы что! Думаете, зря водопровод зигзагом провели? Там такие области… этого… ну, как его… антивремени! Так-то. А вон, видите, на юге?

Костя пригляделся.

– Лес, вроде, – сказал он неуверенно, – а над ним птички…

– Птички! – фыркнул слуга. – Птеродактили это! Там – мезозой, верхний мел. Понятно? А во-он там, – он указал на восток, где стелились пески, испещренные озерцами, – и вовсе океан Япетус. Силурийский период. Ясно? Динозавры сюда не забредают, не бойтесь, хотя поохотиться на них можно. Ну, если совсем ума нет, конечно.

– Сафари потом, – нетерпеливо оборвал его Щепотнев. – Веди нас на Главную.

– Слушаюсь и повинуюсь, – смиренно ответил Люциус.

По широкой лестнице они спустились на полукруглую Центральную площадь, по дуге застроенную культовыми зданиями. Два массивных пилона словно сжимали вход в кумирню богини Маат. Рядом круглились стройные колонны святилища то ли Зевеса, то ли Юпитера, многоярусная пагода и двуглавый собор, смотревшийся как отражение древнеегипетского храма.

На Главной улице было довольно-таки людно.

Рабы и слуги узнавались по бедной одежде, заискивающим взглядам и суетливости. Их хозяева, напротив, выступали гордо, не спеша, будто являя себя. Одетые в хламиды или в более привычные Косте штаны да рубахи, жители замка почти все были при оружии. Никаких огнестрелов, сплошь мечи да сабли.

Костя вертел головой так, что хвост у него хлестал в стороны, будто конь от мух отмахивался. Все тут было интересно, все просто изу-ми-тельно!

Вон местный джаз надрывается – сипло трубят, лупят по барабанам, тренькают на чем-то среднем между гитарой и бандурой. «Стоп! – кричит старший и тычет мосластым пальцем в трубача: – Нэкофон пущай на полтона съедет! Пониже чтоб! Начали! И-и…»

А какие женщины!

Блондинки, брюнетки, шатенки, высокие и миниатюрные, стройные, длинноногие, груди так и распирают платья или рубахи старинного покроя.

И у каждой второй на поясе либо меч в полметра, либо пара изящных стилетов – к нам не подходи!

Иные хохочут, веселятся, чисто выпускницы на последнем звонке, но по большей части амазонок напоминают, боевых подруг в полной готовности.

Плющ хмыкнул. Всякая особь мужеска полу мечтает выглядеть круто – это закон природы.

Коли уж родился ты мальчиком, то, будь добр, соответствуй хрестоматийному образу – будь здоровенным, мускулистым, драчливым, опасным. Чуть кто тронет тебя, сразу в морду наглецу. Или меч в грудину. Короткой очередью в упор. А как же иначе?

И неважно, что в современном мире не обязательно быть здоровяком с мышцами и вот таким кулаком.

Да, успеха можно добиться и очкастому задохлику, все физические нагрузки которого ограничиваются перемещениями мышки по коврику. И что с того?

Девчонки все равно будут заглядываться на качков-мачо, грубых, наглых, уверенных в себе на все сто. Девчонками правит биология.

Вот и Костя Плющ всегда хотел занять место в ряду широкоплечих мордоворотов – всех этих загорелых шерифов из вестернов, безжалостных суперагентов, пиратов и прочих редисок – нехороших людей.

Одной из причин того, что он попал в Интермондиум, как раз и было желание стать образчиком мужественности.

После двадцатого своего дня рождения Костя никому уже не позволял на себя наезжать, а если что, сразу давал сдачи. Однако всякий раз он напрягался, испытывал страх, а от выплеска адреналина пальцы вздрагивали.

Обрести бы истинное бесстрашие, когда перспектива отдубасить любого хама вызывает не учащение пульса с еканьем в потрохах, а злую радость и предвкушение! Удовольствие от осознания силы и власти.

Разве не этого он добивался на фестах?

Утомившись от наплыва новых впечатлений, Плющ покосился на Бородина.

ЧП в каземате – это как нарыв. Вышел гной, и полегчало. А нечего было язык распускать. Полезла десантура и получила отлуп. Боевая ничья.

Не скажешь, что победила дружба, а надо бы.

Иначе именно сэру Мелиоту грозит превращение в «докучное третье лицо» – третьего лишнего, если по-русски. Уж кто-кто, а чеченец с афганцем найдут точки соприкосновения. Армейская жилка, изволите ли видеть…

Плющ вздохнул, приложил усилие, чтоб подавить негатив, и тот уполз на задворки сознания.

Мимо с нагловатой улыбкой на устах продефилировал молодчик с двумя перевязями наперекрест – и слева, и справа по длинному мечу.

Молодчик возложил ладони на рукоятки клинков, да так, что ножны растопырились, задевая прохожих. Костя гибко извернулся, а Валера не выдержал.

– Эй, добрый молодец! – сказал он сердито. – Можно поаккуратнее?

Меченосец с изумлением воззрился на него. Нежно погладил пальцами рукояти, сжал их. Орудия убийства со змеиным шипением потянулись из ножен – и замерли.

– Рекруты… – снисходительно проговорил молодчик. – Ладно, прощаю…

И поволокся дальше.

– Ты поосторожней, Валер, – сделал внушение Щепотнев. – Уж потерпи как-нибудь, пока сам не обзаведешься мечуганом. Хотя бы одним!

«…И не научишься им владеть», – договорил про себя Плющ.

– По ходу, круто тут у них, – высказался Валерка.

«Здесь вам не тут!» – припомнил Плющ.

– Народ, – осклабился Щепотнев, – а мне здесь нравится, ей-богу!

Люциус вывел рекрутов в переулок между римской инсулой и палатами в древнерусском стиле прямо к оружейной лавке.

Все стены за прилавком были увешаны оружием: копьями разных видов, от легких дротиков до здоровенных рожнов, а также мечами, секирами, ножами, топориками-чеканами, и щиты тут же висели, и кольчуги, и шлемы на любой вкус – простые круглые или с наносниками, с бармицами-тыльниками, с выкружками для глаз.

Костя только головой покачал. Сколько же человечество напридумывало орудий, чтобы дырки проделывать в ближнем!

Торговец тут же подкатился.

– Чем могу, молодые люди? – басисто проворковал он.

Открыв свой кошель, Плющ ухмыльнулся: мечта нумизмата!

Тусклым маслянистым блеском отсвечивало несколько золотых динаров и дублонов. В их влажном сверкании терялись серебряные дирхемы, похожие на чешуйки с арабской вязью, и увесистые песо, больше известные как пиастры.

– Мне б секирку, – деловито сказал Бородин.

Оружейник покивал – понимаю, мол, сей момент, и достал из-под прилавка ладный боевой топор с лезвием, широким, полумесяцем, но не массивным.

– Держи!

Валерий ухватился за прямое топорище, покачал секиру в руке. А ничего так. Вес чувствуется, но руку не оттягивает, мах легкий. И топорище возле обуха пластиной стальной защищено – не перерубишь. Доброе оружие.

– Сколько? – поинтересовался Бородин.

– Два золотых и полста сребреников.

Валера скривился, осматривая секиру словно впервые.

– За один золотой я бы еще взял… – протянул он.

– Два! Со скидкой для рекрутов.

– Бери, – сказал Костя. – У нас хватит.

Покосившись на «раздаваху», Бородин поморщился, но вытащил-таки два динара. Продавец тут же обратил все свое внимание на Плюща.

– А тебе что глянулось?

Куда и как исчезли Валеркины деньги, Костя не заметил – только что были на прилавке, промельк – и нету их. Торгаш-профессионал.

– Костян, – сказал Шимон, – о мече и не думай, он тебе не по чину. Да и не по карману. Даже если втроем сложимся, на хороший меч бабосов не хватит.

Плющ вздохнул.

– Пожалуй… – подумав, он обратился к хозяину лавки: – Копьецо бы мне и доспех. Кожаный лучше, с бляхами.

– Вот подходящий, – засуетился торгаш. – Из турьей кожи, с бронзовыми накладками. И поддоспешник к нему, и шлем.

Костя поморщился, рассмотрев шлем – этакую кожаную тюбетейку с парой железных полос крест-накрест. Но Семен прав: для викингов он самое большее дренг, то бишь салага, а откуда у малька могут быть меч и латы?

Норманны даже обычную кольчугу по наследству передавали, поскольку та великой ценностью считалась. Так что походишь в коже, ничего с тобой не сделается. Тем более что меч у тебя, скорей всего, отберут деды…

А вот Бородин только рад был сэкономить.

С сожалением оторвав взгляд от мечей, самый дешевый из которых стоил больше пятидесяти динаров или дублонов, Плющ указал на копье.

– Хорошее копьецо, – уверил его оружейник. – Ясень для древка лучший наш древознатец искал, и железо доброе. Ежели вражину чиркнешь где надо, порежет, что твой нож.

Костя покрутил в руках копье, примерил баланс и кивнул:

– Беру.

– Золотой с тебя.

Плющ выложил монету, а Валера вздохнул, печалясь о житейской несостоятельности товарища. Можно ж было хоть пятачок выторговать! Деньги-то не лишние.

– Рекомендую, – сказал продавец, выставляя глиняный пузырёк с пробкой. – Действует не хуже зеленки или йода. А тут – болеутоляющее. За пять дирхемов отдам. Или вот – кремень с кресалом. Куда без него? Там, как и тут, электричества нет, а ежели костер не запалишь, то и не обсушишься, и не приготовишь чего поесть, воду, чтобы раны промыть, не нагреешь. Или, там, игла с ниткой, крючок рыболовный с леской пеньковой. Всё разом за двадцатку отдам.

– И куда мы все это положим? – с сомнением сказал Валера.

– А вот! – достал торговец кожаную сумку на длинном ремне. – Дарю!

Костя посмотрел на Бородина, и тот кивнул.

– А что делать? – вздохнул он. – Дезинфекция – вещь нужная.

– Еще какая! – горячо поддержал его лавочник.

– Мне тоже доспех кожаный, – сказал Валера солидно. – Да, и еще одёжу подходящую! Штаны, рубаху, сапоги…

Люциус шепнул что-то торговцу, тот кивнул понятливо и выложил на прилавок кипу тряпья, модного в эпоху викингов.

Расплатившись, рекруты покинули лавку, имея сущую мелочь в кошельках, зато руки их сжимали добротное оружие, да и всякие девайсы очень даже могут пригодиться.

Норэгр[29] – это вам не изнеженная Скандинавия в миру, тут черных или чернявых мигрантов живо в холопов-трэлей обратили бы и работку нашли бы по способностям – навоз выгребать или ямы копать.

И врача на дом не вызовешь, и полицейского не дозовешься. Все сам.

– Нормально! – заценил Щепотнев, оглядев обоих. – Ну что? Разбегаемся? Встретимся у Башни.

– А ты куда? – спросил Плющ.

– Гулять! – ответил Шимон и ухмыльнулся: – Я тут еще ни разу не был! Но сперва предлагаю закусить.

– Я за! – тут же откликнулся Бородин.

– Да и я не против, – пожал плечами Костя.

– Тогда пошли. Я по дороге сюда видел одну вывеску. Что-то типа таверны или салуна. Подкрепимся!

Заведение местного общепита было вполне себе колоритным – низкие своды, как в Грановитой палате, маленькие окошки, пол, засыпанный мелко резаной соломой, тяжелые монастырские столы.

Шиковать не стали, заказали мяса, хлеба и вина. Мясо было горячим и сочным, хлеб – свежим и душистым, вино в кувшине – холодным и в меру крепким.

– Спать хочется… – раззевался Бородин. – Сил нет.

– Так еще бы! – фыркнул Щепотнев. – Это здесь еще светло, а во Владивостоке одиннадцать скоро.

– А я до сих пор не верю, что все это по правде, – сказал Плющ. – Вот когда читаешь фантастику, все вроде правильно и понятно…

– …А когда сам вляпаешься в этот «дас ист фантастиш», – подхватил Семен, – то как-то не по себе!

– Во-во…

– Пустяки, Костян, дело житейское! Привыкнем. Человек ко всему привыкает. Валер, пошли курнем?

– Па-а-ашли… – зевнул Бородин и вылез из-за стола.

Константин повернулся, провожая товарищей взглядом.

Куряки вышли на небольшую террасу, затевая привычный ритуал прикуривания.

– Привет, рекрут, – раздался сочный баритон.

Костя воззрился на огромного человека в фиолетовой мантии, черноволосого, с демонически-резкими чертами холодного лица.

Тот расположился напротив, жестом подзывая к себе официанта.

– Как обычно, ваша милость? – прогнулся тот.

– Пожалуй.

Официант мигом приволок запотевший кувшинчик и закуску. Хотел было налить, но клиент жестом отослал его и сам плеснул в бокал густого красного… вина? Или компота?

– Люблю рекрутов, – сообщил человек. – Как зовут?

– Мелиот… То есть Константин.

– Другие?

– Валерий, Семен… Валера – работяга. Десантник. Сема – журналист. В оружии шарит. Он раньше опером был.

– Валере доверяй, – сказал «его милость», – он такой же, как ты. А с Семеном осторожно.

– Откуда вы это знаете? – нахмурился Костя.

– Просто знаю… Ступай, тебя зовут.

Семен с Валерой действительно махали Плющу с террасы, но откуда это мог знать странный человек в мантии?

Он-то сидел к ним спиной. И зеркал тут нет.

– До свиданья, – сказал Плющ, поднимаясь из-за стола и чувствуя себя неуклюжим.

– Прощай, Мелиот.