Ложный король

– Неважно. В любом случае сейчас мы оба находимся в куда более выгодном положении, чем легат.

Мужчины вдруг замолчали. Корвен медленно полировал алый альмандиновый зубец.

– Всё-таки удивительная вещь – корона, – задумчиво произнес хранитель ключей, вглядевшись в отблеск на натёртой поверхности так, будто желал увидеть в отражении своё будущее. – Я сам видел – после того, как во время парада кирасиров король Осе упал, корона стукнулась об пол и закатилась за кресло. Королева Суаве…

– Ради всеобщего блага, мой друг, вам больше не следует называть их вот так, – учтиво предупредил седого камергера казначей.

– Вы правы. Привычка, – признал свою вину Корвен и показал пальцем на один из зубцов. – Так вот, я лично видел на короне, прямо тут, трещину. Она шла отсюда сюда, через весь бок и была заметна даже при обычном освещении. Суаве отдала её ювелиру, чтобы он замаскировал её, если сможет, а чуть позже Дагмар вернул корону со словами, что не нашёл нигде никакой трещины. Разве такое возможно? Я стар, но не слеп. Она была, а теперь её нет.

Сальвадор вгляделся в место на короне, куда показывал камергер.

– Значит, ювелир соврал, – хранитель поджал губы, также не обнаружив повреждения, – и затёр её так, что она стала не видна глазу.

– В таком случае странно, что он не взял и оплату.

– Отнюдь. Дагмар весь трясся, как студень, от желания услужить Теабрану. Было бы странно услышать от него просьбу расплатиться, пусть и за полировку. Кстати, я слышал, вы тоже уже приняли присягу королю.

Умные глаза камергера погрустнели, что не ускользнуло от внимания хранителя казны.

– Да, как только меня выпустили из темницы. Выбор был прост: или остаться на своём месте под знаменем лилии, или плаха.

– В таком случае вы сделали правильный выбор.

– А чувствую себя предателем. Я и сына заставил преклонить колено, и его жену. А они не хотели – верили, что со дня на день ситуация изменится. Но Аннит только что родила, и я воззвал к её здравомыслию и заставил их обоих подумать о сыне. Вы видели, что сделали со шлемом принцессы Вечеры? – глаза камергера вдруг наполнила какая-то особенная печаль. – С тем, в котором она вышла на поле битвы?

– Нет.

– Один из касарийцев, что её убил, пронёс его, ещё покрытый её кровью, по внутреннему двору на острие своего меча, а потом бросил его на землю возле конюшни и помочился в него, как в ночную вазу. Инто увидел это и бросился на него с воплями и кулаками – двое его оттаскивали, представляете? Если бы не Тонгейр, мальчишку бы обезглавили прямо там, не моргнув и глазом. А Инто потом забрал шлем и стал отмывать его в корыте с водой для коней. Я видел, как он плакал. Я уговорил короля поместить этот шлем в стеклянный ящик возле портрета принцессы в Красной галерее, как-никак она его племянница, но Петра приказала убрать картину вместе с изображениями Эдгара, Осе, Суаве, Ясны и Кирана. Их хотели сжечь, но я их выкрал.

– Да, Петра проявляет невиданную прыть в наведении в Туренсворде своих порядков.

– О да, она и её мать – удивительно инициативные женщины.

– Объясните мне, Корвен, кто они? – серое лицо казначея приобрело озадаченный вид. – Они, сэр Ричард, все эти люди? Признаться, я ничего не понимаю. Разве матерью Теабрана не была служанка из Озёрного замка, о которой говорил Осе? При чём тут лорды и леди Абертон? И почему Петра называет Теабрана сыном? Что вообще происходит?

– Её светлость зовёт Теабрана так, потому что он её сын, – вздохнул Корвен. – Кор… Осе был ещё слишком мал, чтобы всё помнить. Потому лично мне понятно, почему всё, что произошло в Озёрном замке во время визита отца и брата, он помнил только со слов Эдгара, а позже его словам поверил и весь Ангенор.

– Не томите.

– Вы знаете, кто такой Герард Абертон?

– Разумеется. Я встречал его имя на страницах старой отчётности, но лично мы не виделись, он же давно умер, а Адельхейд в руинах, – признался Сальвадор. – Насколько мне известно, хозяин замка вёл достаточно закрытый образ жизни и никогда не появлялся при дворе короля.

– Да, граф предпочитал вести жизнь затворника и редко выезжал за пределы своих владений. За это его прозвали Граф-Невидимка. Бывало, раз в несколько лет вообще появлялись слухи о его кончине. Но граф Озёрного замка, единственный человек, знавшийся с отшельником, обычно спешил их развеять. А поскольку Герард исправно платил короне налоги, его жизнь или возможная смерть среди холмов и лесов не вызывали у придворных какого-то интереса. Его женой была уже известная вам леди Улисса. Я мало о ней слышал, и слухи о ней в основном противоречивые. Одни говорят, что её отец был кузеном хозяина замка Ферелит.

– Ну-ну.

– Вот именно. Другие утверждают, что её отец состоял в родстве с самим графом.

– Что ж, Пелегра бы это порадовало, – усмехнулся хранитель казны, памятуя об озабоченности эвдонского постула чистотой крови каждой из каст на своём острове.

– Лично я, мой друг, охотно верю в сплетню о кровосмешении. Я видел графа Абертона однажды… и, знаете, есть у них с леди Улиссой что-то общее.

– Неужели усы? – злобно пошутил казначей, не изменив скверного выражения лица.

– Скорее, то чудище, что прячется в них, – так же злобно ответил камергер. – Но так или иначе говорят, что это был брак по любви, какой бы смысл ни вкладывали сплетники в это слово. У них родилось двое детей.

– Надо понимать, это Ричард и Петра?

– Точно. Как я уже говорил, граф Озёрного замка был едва ли не единственным другом Герарда Абертона, и потому они иногда гостили друг у друга. Так, в день, когда король Эссегрид Золотой Щит пожаловал с визитом с семьёй к протектору Приграничья, граф Адельхейда тоже оказался там вместе с наследниками.

– А это уже интересно. Кажется, я начинаю понимать.

– Говорят, в то время Петра была весьма привлекательной особой, но вы же знаете, король бы и не посмотрел на уродину. Эссегрида даже не смутил слишком юный возраст девушки – тринадцать. Но, как бы там ни было, король и в этот раз влюбился, как мальчишка, и, по слухам, стараниями леди Улиссы даже разорвал свой брак с королевой Эддрой.

– Разорвал? – переспросил Сальвадор.

– Говорят, король трижды отрёкся от своего брака с королевой Эддрой при свидетелях, графе Озёрного замка и Ричарде Абертоне, лишь бы иметь возможность разделить с юной Петрой своё ложе.

– Как удобно.

– И в тот же вечер, если верить словам Петры, они с королём Эссегридом связали себя узами брака, который скрепил местный архонт.

– И этому есть доказательства?

– Сэр Ричард обмолвился, что бумага о браке между королём и его сестрой находится в Озёрном замке на хранении у графа Корбела, который и выступил поручителем.

Казначей нахмурился.

– То есть, если это правда…

– Да, с точки зрения престолонаследования выходит, что король Эдгар, как и его брат, всё это время занимали трон незаконно именно в силу того, что брак с их матерью королём был расторгнут, а сами они признаны незаконнорождёнными. Если верить слухам, конечно же.

– Любопытно. А дальше?

– А дальше Петра забеременела и родила мальчика, названного Теабраном, которого, впрочем, король так и не успел увидеть. Эссегрид был на редкость влюбчив, а также отличался умением остывать к предмету своего обожания быстрее, чем догорит спичка, и поэтому к моменту, когда Петра уже носила под сердцем ребёнка, живя в родном Адельхейде, король успел вернуться домой, покаяться перед королевой Эддрой и забыть о своём скоропостижном браке.

– Хм.

– Он даже уверял королеву, что во время бракосочетания был пьян и вообще околдован чародейкой, к которой часто захаживала леди Улисса, и что «брак», как и его «развод», не имеет силы, и что подтверждение со слов так называемых свидетелей – пустышка. Говорил, что ему стыдно, валялся у королевы в ногах, уверяя, что из-за своего опрометчивого поступка начал больше пить и потерял сон. Королева ему поверила и простила, но от этого Золотой Щит, что для меня не было неожиданностью, меньше пить не стал. Даже наоборот, с тех пор его было трудно увидеть без бутылки, будто его и впрямь заколдовали. В общем, когда Петра Абертон родила, король уже допился до горячки, и к тому моменту, когда в Туренсворд прибыли новости о рождении его сына, он успел так налакаться, что во время попытки забраться под очередную юбку умер от разрыва сердца.

– Хотя бы это во всей истории похоже на правду.

– Само собой, Ричард Абертон провозгласил себя дядей наследника трона. Герард, кстати, говорят, был против, но всего через неделю после похорон короля скончался, упав с лошади во время охоты, так что Ричард на правах главы Адельхейда мог творить что ему вздумается. А вздумалось ему ехать ко двору и требовать соблюдения правил престолонаследования, а именно провозгласить Петру королевой-регентом. Разумеется, король Эдгар его требование не удовлетворил. Тогда он был юным, но, несмотря на это, проявил лучшие черты характера Роксбургов, а именно быстро собрал кирасиров и, не обращая на призывы к дипломатии графа Озёрного замка, направился в Адельхейд, чтобы задушить в зародыше мысли наследника графа претендовать на престол для своего племянника. Конечно же, охотникам и крестьянам Приграничья с королевской армией было не тягаться, замок был сожжён, а Абертоны – изгнаны на Холодные острова, где и оказались вынуждены вести тихую жизнь до известного момента. Там Теабран вырос, женился на леди Иммеле, наследнице дома Блэйков, стал отцом и после гибели принца Кирана посмотрел в сторону Ангенора – надо полагать, не без помощи матушки.

– Что ж, теперь всё становится на свои места, – подытожил Сальвадор, приняв к сведению услышанное. – И даже нездоровый энтузиазм леди Улиссы. Попробуй проживи на островах среди собачьего холода и болот с её амбициями и самомнением.

– Не спорю, – согласился хранитель ключей. – Слышал от неё самой, что она так радовалась, узнав о смерти принца во время тавромахии, что назвала этот чудовищный случай воздаянием за своё незаконное изгнание и закатила пир на всю округу вокруг Афенора. Если так пойдёт и дальше, боюсь, что скоро она может додуматься отдать приказ вынести из гробниц тела всех Роксбургов, протащить за ноги по городу и сбросить в Руну.

– Полагаю, на этот случай у вас уже есть план по спасению королевских останков?

– Разумеется, – Корвен многозначительно посмотрел на казначея. – К тому же её величество Иммеле весьма однозначно заявила, что никогда, ни в каком виде не поддержит глумление над трупами и пообещала мне всяческое в этом вопросе содействие.

– Да, королева достаточно благоразумна и мягкосердечна.

– И слаба – как в своём положении в семье, так и физически. Гарай и Алмекий постоянно готовят ей успокоительные настойки, без которых, представляете, бедняжка не может уснуть: настойки пиретрума от головной боли, настойка солнцелиста от тошноты и женского недомогания… Признаться, мне её даже жаль. Мне всё чаще кажется, что она единственный разумный человек среди всего их семейства. Сэр Виллем обмолвился, что в детстве у неё была ещё и болезнь лёгких, которую унаследовала… унаследовал… в общем, унаследовало их высочество.

– Почему вы говорите о принце Ройсе в среднем роде? – вопросительно приподнял бровь Сальдо.

– Не уверен, что их высочество мужского пола.

– Я слышал, что это юноша.

– Ну а я, что это девушка. Эксцентричная, мужеподобная – но девушка. Признаться, я пока не нашёл в себе смелости узнать у короля или королевы точнее. Платьев высочество не носит, как и камзолы, моется только самостоятельно, без слуг – загадка. Даже в покоях принцессы Вечеры напустило туману, надымив дурманными травами против своей болезни – Нелле всё время жалуется, что во время уборки там нечем дышать. И ведь липнет девочка к виночерпию, а в другой день целует Нелле в губы в промежутках между кубками вина. Кстати, о вине. Я слышал, вас повысили.

Казначей удручённо хмыкнул.

– Что считать повышением? Король назначил меня своим представителем на юге.

– О, Кантамбрия! – обрадовался хранитель ключей. – Родные земли. Но не вижу, чтобы вы были очень этому рады.

– Поводов для радости у меня меньше, чем для уныния. Если бы я хотел вернуться домой, уже был бы там. Но пока что король посылает меня в Шеной, я пересекусь с братом лишь раз, и то лишь по просьбе Четты.

– И что же теперь входит в ваши обязанности, извольте спросить?

– Помимо обязанностей хранителя казны? Заключение союза с Витторией- Ларой и принятие присяги графа Урбино.

Корвен иронично хмыкнул.

– Что ж, удачи.

– Это всё равно, что вогнать себе занозу под ноготь, – бледное лицо казначея приобрело кислое выражение. – Старик на редкость упрям. Слышал, недавно он написал письмо королю, где назвал его неприличным словом.

– Я тоже об этом слышал. Но можно повлиять на его старшего сына. Говорят, он гораздо сговорчивее отца.

– И более здравомыслящ. Чего не скажешь о его младшем отпрыске.

– Он всего лишь бастард, – отмахнулся камергер.

– В глазах всех, кроме его отца. Граф недавно официально признал его своим законным сыном, упомянул в завещании и даже отправил в Коллегию для обучения на должность хранителя казны.

– Надо же. Впрочем, мы же говорим о графе Урбино. Видимо, парень смышлён. Не каждый может учиться в Коллегии. Уж вам ли не знать.

– Да, но, насколько я знаю, ему не нравится там учиться, хотя от саботажа его и удерживает положение в обществе его отца и неоднозначная репутация матери. Впрочем, как я слышал, и у него случаются драки с однокурсниками. В свободное же от учебников по учёту время он грезит о карьере полководца, и даже придумал себе герб – два дерущихся ворона и надпись: «Лавры или Смерть», представляете?

– Мальчик – романтик. В его возрасте я тоже был таким, – грустно улыбнулся Корвен. – По всей вероятности, он весьма разочарован тем, что в Шеное нет ни одного вооружённого конфликта?

– Это я скоро и узнаю. Я выезжаю через час.

– Так скоро? И не останетесь на коронацию?

– Полагаю, и без меня есть кому подать королю корону.

– Что же, тогда в добрый вам путь, мой друг, – Корвен бережно положил корону на бархатную подушку и протянул Сальдо руку для рукопожатия. – Мне будет не хватать ваших ферзевых эндшпилей. Желаю удачи на новой должности.

– И вам, мой друг.

Казначей крепко пожал жилистую руку, и они расстались.

Работа над портретом Улиссы на сегодня была закончена. Старшая леди Адельхейда осталась очень довольна тем, как придворный художник ей польстил, и то, что от этого лицо бабушки короля стало выглядеть намного моложе, чем у её собственной дочери, её ничуть не смутило, а скорее, к радости хозяйки портрета, даже послужило лишним поводом для лести услужливых придворных в адрес «красавицы».

В хорошем расположении духа Улисса вместе с дочерью покинула зал, где работал художник, и отправилась в часовню при Туренсворде, чтобы провести остаток дня в фанатичных молитвах за справедливость, восторжествовавшую для её семьи.

Туренсворд, несмотря на наполненность алыми лилиями, Теабрану казался чужд и неблагосклонен. Красные цветы на полотнах напоминали ему, как и Иммеле, пятна крови на саванах, какими на Холодных островах накрывали рыбаков, которым не посчастливилось встретиться с барракудой. Мать же настояла, что этот символ единственно правильный для сына. Белым было полотно Адельхейда, а алые лилии росли у Афенора, и сочетание такого полотна и лилий она называла особенно символичным, будто для неё в нём соединялась память о родном доме и символ возвращения из изгнания, которое помогло ей вырастить настоящего короля.

– Да, ты совершенно права, – перебивал он мать при очередной попытке восславить своего сына и от всей души желал, чтобы она делала это пореже.

Вопреки тому, что он прожил в замке уже несколько недель, Теабран ещё путался в его коридорах и многочисленных лестницах, уходящих спиралью неизвестно откуда и неизвестно куда. Например, он мог пойти к себе в покои, а натыкался на двери, ведущие в башню Юрто; хотел найти комнаты своих детей, но попадал к матери или к Иммеле; а то и вовсе оказывался в таких закоулках, где не было ни души, будто сам замок противился его в нём присутствию и временами решал сгноить нового хозяина среди безлюдных мест, где не появлялись даже слуги.

Он со всей искренностью, на которую был способен, ненавидел придворных. Улисса прожужжала внуку все уши, что местные вельможи будут ему верными друзьями, потому что они сразу признали истинного наследника Эссегрида, но самого Теабрана тошнило от их фальшивых раболепных улыбок, за которыми трусливо прижимал хвост примитивный страх за своё место при дворе и общее благополучие под крылом новой власти.

Теабран, в отличие от ослеплённой своим победоносным шествием к короне бабки, очень сомневался в том, что, случись переворот среди мятежных мелких графов Севера, эти придворные не отрекутся от него в течение пары секунд. Выгнать бы их всех, лишить титулов и прав – но тогда существовала довольно большая вероятность, что обиженные бывшие вассалы уж точно поднимут против короны восстание. Короля не покидало ощущение, что с тех пор как его нога ступила на порог Туренсворда, его безопасность зависела лишь от силы армии его дяди и Огненосцев, которые будут на его стороне, пока он потакает кардиналу, что вовсе не добавляло ему уверенности в завтрашнем дне.

Может быть, всё-таки внять требованиям Влахоса, начать пытки и выведать место расположения Грота, где прятался Осе, чтобы пресечь попытки бунта его сторонников на севере? А найди он его, что тогда? Спрятать его вместе с женой и дочкой в подвальных комнатах в попытке удержать мятежных графов? Или устроить показательный суд, казнь на Агерат? Иммеле бы его никогда за это не простила. Хотя что она смыслит в политических делах? Вот её отец, граф Холодных островов, бы это одобрил, будь он жив, но она… Как же он ненавидел жену, когда ей удавалось удержать его от решительного поступка, как ненавидел и мать, благодаря убедительным речам которой он их совершал!

Коридоры замка были настолько длинны и гадко освещены, что король невольно ускорял ход, будто ощущая, что его преследуют.

Завернув за угол, вместо тронного зала Теабран попал в очередной закуток и увидел ЕГО. ОН стоял у стены, полностью облачённый в доспехи. Тихий, недвижимый, словно мёртвая оболочка, внутри которой пряталась тёмная пустота и гуляло эхо мокрого подвала. Таких, как ОН, в замке находилось превеликое множество, и все они, солдатики Ричарда Абертона, настолько походили друг на друга, что в глазах постоянно терявшегося в коридорах короля никак не могли послужить ему полноценными ориентирами. Когда он проходил мимо них, они не шевелились; когда он спрашивал – они молчали. Может, и правда то были не люди, а пустые болванчики, как сплетничали в городе, шёпотом называя Ричарда Кукольником? Спина Теабрана покрывалась холодным липким потом от одной только мысли, что в движение этих Молчаливых приводит не жизненная искра, а немая воля Ричарда и невидимая колдовская сила. Иначе как объяснить, что ЭТИ реагировали на людей только по указке своего Кукольника, а в остальное время просто подпирали стены, как декоративные доспехи? Может быть, Иммеле была права и Ричард действительно… колдун? Вдруг её догадка, что под перчатками он прячет метку Чарны, правда?

– Проклятье! – выругался король и огляделся. Вокруг не было ни единого человека. Он вернулся назад до ближайшей развилки коридоров, где только что свернул, как оказалось, не в ту сторону, и выбрал другое направление. За очередным поворотом он, к своей великой радости, набрёл на какого-то мальчика из тех, что днём моют полы, и тот указал королю идти дальше и налево, потом прямо, вверх по лестнице и вправо.

– Там моя сестра, ваше величество. Там поверните налево и потом направо, обогните винтовую лестницу и снова вниз за поворот и чуть левее. Направо не ходите, хотя можно, но тогда нужно будет снова пойти левее и снова налево…

– А есть дорога попроще? – поинтересовался король, почувствовав, что всего одно слово слуги отделяет его от бешеного вопля.

Мальчик пожал плечами.

– Ясно.

Слуга поклонился и через секунду исчез за поворотом с такой скоростью, что король усомнился, был ли это человек, а не какой-нибудь призрак такого же заблудившегося, как и он.

Следуя указаниям странного слуги, Теабран свернул налево, пошёл прямо и поднялся по обнаруженной лестнице. Замешкался, свернул направо, налево, будь оно неладно! Направо или налево? Обернулся.

– Свят-тая Иниция! – воскликнул король, перепугавшись до седых волос.

У винтовой лестницы по стойке смирно, положив руку на рукоять меча, стоял очередной солдат сэра Ричарда. Святая покровительница заблудших не отреагировала на визг короля, как не отреагировал и этот верный графу Адельхейда человек. Теабран вгляделся в блестящую, отмеченную запрещёнными рунами Тейт и Райтис маску, в зеркальной поверхности которой отражалось его собственное возмущённое лицо. Чёрные круглые глазницы, которые будто были двумя дырками, ведущими прямо в череп, смотрели на него в ответ с равнодушной тупой отрешённостью. По шее заскользил знакомый холодок. Король настороженно, как на пса без цепи и намордника, посмотрел на солдата.

– Ты не видел, тронный зал там? – Теабран указал по направлению коридора.

Ожидаемое им молчание. Король присмотрелся.

– Ты меня слышишь?

За маской не слышалось даже дыхания. Нет, ну точно кукла. Не потому ли дядя никогда не говорит, как под его командованием оказалась огромная армия вот таких вот одинаковых даже по росту молчаливых марионеток? Как, если не силами Чарны?

Теабрану стало не по себе от предположения, что эти маски вообще не отделяются от лиц или там под ними могут прятаться голые черепа.

– Эй?

На дне глазниц почудилось движение, как если бы в глубине дырок шевельнулись два пузатых червя. Теабран заспешил от этого странного субъекта. Всё-таки надо уговорить дядю убрать этих мрачных постовых, которых тот расставил по всему Туренсворду.

Поблуждав по пустым коридорам, король скоро всё же нашёл нужное направление и с облегчением обнаружил себя в искомом тронном зале. Теабран мысленно прочертил сюда маршрут от своих покоев и пообещал никогда его не забыть или, по крайней мере, пройти несколько раз от двери до двери. Меньше всего ему хотелось опозориться, заплутав в коридорах, и опоздать на собственную коронацию.

Корона, бережно натёртая камергером и оставленная на подушке, ждала своего нового обладателя.

«Альмандиновая корона никогда не ранит того, кто достоин», – мать часто повторяла эти слова, словно заклинание, как и то, что у короля Эссегрида были шрамы на лбу, наверняка имеющиеся и у Эдгара, который, судя по портрету, прятал их под волосами.

– Король Жезлов – лживый король, – с презрением шептала она. – Вся его история строится на лжи и лицемерии. И у брата его были шрамы. А у тебя не будет – потому что ты тот, кто достоин этой короны.

Хотелось бы и ему разделять её убеждённость.

Сзади, постукивая дорогими набойками на бархатных туфлях высокопоставленных церковников, подошли. Это был прелат Севера и всюду следовавший за ним бесшумной тенью служка Акке, паренёк не старше пятнадцати, худенький и хорошенький, как девочка, в задачу которого входило по большей части всюду носить за своим преподобным хозяином тяжёлый требник и с рабской покорностью выполнять все его поручения. Позади них, заложив руки за спину и с удивлением озираясь на помпезно нарядные стены, шёл сэр Виллем.

– К церемонии, как мне доложили, уже почти всё готово, – с заискивающей улыбкой произнёс монсеньор Буккапекки, оглядываясь на покрытые разноцветными солнечными бликами витражей стены. Маленькие рыбьи глазки скользнули по выложенной самоцветами карте Ангенора за троном и сузились. Язык по-змеиному лизнул сухие губы. – Ближе к церемонии привезут вина из Шеноя, а к пиру повара, которых нам предоставит сам кардинал, забьют нескольких самых крупных быков.

– Преподобный монсеньор, а вы уверены, что это так уж необходимо? – усомнился в правильности подбора блюд для праздничного меню сэр Виллем. – Моя дорогая супруга говорит, что к быкам в Ангеноре не относятся как к пище. Всё же это боевые животные, а не еда.

– Ох, тавромахия! – возвёл глаза к сводчатому потолку отец Симоне. – Развлечение пещерных людей. С началом новой эпохи ей в королевстве будет не место. Старые короли застряли во мраке, а новый приведёт Ангенор к просвещению.

– Поедая священных животных?

Прелат обернулся к королю:

– Ваше величество, вы ведь уже приняли решение относительно этого обряда? Я помню нашу с вами беседу накануне.

– Я ещё не решил, – ответил Теабран, тронув подлокотник трона. – Решу после коронации. Это не к спеху.

– Но как же, ваше величество? – оскорбился прелат, отступив назад и едва не сшибив своего безропотного служку. – Тавромахия – пережиток прошлого, который требует внимания короля, причём незамедлительно!