– Не-ет, только не сейчас… – Отчаянно протянула Мелани и закричала в лестничный проем: – Оливер, ты нужен!
Тон супруги не оставлял времени для раздумий, и глава семьи, бросив недовязанный галстук на кровать, пулей вылетел из спальни. Слетев по лестнице в гостиную, он замер от увиденной картины. Безвольно опустив руки, Алекса зависла пустым взглядом в елке.
– Кто на этот раз? – Спросил он, стараясь двигаться теперь медленно.
– Никто, – растерялась супруга. – Я? О, боже, это я! Но я же… Она вернулась с улицы, может кто-то там?
Крупные слезы сорвались из уголков ее глаз, и женщина, обессилев, тяжело уселась на стул, испугавшись собственных мыслей.
– Не важно, – отбросил рассуждения глава семьи и повернулся к дочери. – Алекса, милая, идем, я провожу тебя в комнату.
Свободно отдавшись во власть отца, девочка побрела по лестнице на второй этаж, на ходу рассматривая странные контуры привычных предметов. Наконец, вокруг все заполнилось мягким песчаным сиянием, и Алекса очнулась в своей комнате. Она сидела на кровати, внимательно рассматриваемая отцом, застрявшим в дверях.
– Пора, да? – Догадалась дочь, тепло улыбнувшись. – Запеканка ждать не будет.
Под смех главы семьи они спустились назад в гостиную, откуда вышли буквально несколько минут назад, но теперь готовые к душевному празднику.
– Мам, ты просто невероятно красивая! – Просияла Алекса, восхитившись высокой прической родительницы, но тут же заметила легкое покраснение век родных глаз. – Что случилось? Ты плакала?
– Нет, милая, это злобный лук! Весь макияж испортил, – отозвалась мать приветливо и, хлюпнув носом, отошла к зеркалу оценить масштабы катастрофы.
Елка продолжала мерно мигать огнями, подсвечивая цветными искрами многочисленные свертки под ней. Отец развалился на диване в ожидании угощения, оценивая восхищенным взглядом двух своих самых прекрасных девушек в мире, и Алекса почувствовала, наконец, праздничное настроение сочельника, обещавшее подарки и семейный ужин. Бесконечное счастье и благодарность поселились в ее сердце в момент, когда мама открыла духовой шкаф. Тугой специфичный запах капустной запеканки, знакомый с раннего детства, окутал ее обоняние, напомнив о самом главном в ее жизни: Алекса была дома, в любящей семье.
08
Утро сочельника постучалось в его закрытые веки, но, не получив обратной связи с мозгом, оставило сонное тело в покое. Все равно светить в окна было нечем: все небо от южного до северного горизонта затянула тугая сизая пленка, готовая вот-вот разразиться дождем. В такую хмурь поднять с постели того, кто всю неделю работал в подмастерьях у двадцати работников офиса, каждый из которых хотел отщипнуть в свою пользу кусочек доброго водителя, оказалось занятием безуспешным. А значит, и попытки можно оставить, уж лучше заливать моросью без того влажные подъездные дорожки. Чем сейчас же и занялось угрюмое пасмурное небо.
Сперва легкие, похожие на крошечных белых мушек капельки упали на еще мокрую газонную траву, не успевшую просушить росу за столь короткое утро. Словно пробуя свои силы, стихия постепенно прибавляла густоты водяной пыли, и уже через полчаса выдала крупные капли дождя. Тяжелые облака радовались освобождению от бренного груза, щедро разбрасывая его по земле.
Наконец, Дениэл начал ворочаться в своей постели. Вскоре нужда заставила его встать на ноги и больше не прилечь уже этим утром, сулившим чудеса и волшебство.
Уже к обеду дождь утих, а к вечеру небо очистилось ровно настолько, чтобы стал виден недалеко от поместья грохочущий фейерверк, устроенный каким-то умельцем, вспомнившим детство.
И все же перед Рождеством полагался снег. Миррормонт, лежавший гораздо северней Калифорнии, славился снежными зимами с сугробами на обочинах и гололедицей. Не желая сегодня вспоминать угрюмый городок, Дениэл провалявшийся целый день в постели, решил задолго перед ужином отправиться на кухню. Компания Дороти Льюис сейчас как нельзя кстати могла согреть его закованное в бетон сердце. Натянув на крепкое тело домашние светло-серые трикотажные штаны и белую свободную футболку, Дениэл вышел из комнаты и поплелся по коридору в сторону гудящей вытяжки и булькающего варева на плите.
– Как же замечательно, Дениэл, что ты согласился остаться в городе на рождественские каникулы, и мистер Траст отпустил домой Альфреда, – вещала Дороти, деловито хлопоча у плиты. – Ведь у него в Финиксе остался сын-инвалид, за которым сейчас ухаживает его внучка. Он не видел их очень давно, наверное, ужасно соскучился!
– А где Ваша семья, миссис… – запнулся Дениэл лишь на секунду, едва не спутав фамилию кухарки с Фишер, но вовремя поправил себя. – Льюис?
Удивительное тепло, исходящее от женщины, заставляло вспоминать о матери его лучшего друга из раза в раз. И не важно, что Марта была пшеничной блондинкой с легкой сединой, когда Дениэл в последний раз ее видел, а Дороти обжигала равномерной чернью волос, собранных в пучок на затылке, это не меняло его ощущений в их компании. Почтительное счастье вперемешку с позицией ученика определяло ему место едва ли не сына по отношению к кухарке, что, вероятно, устраивало их обоих.
– Лара – это моя дочь – вышла замуж пять лет назад и переехала жить в Мюнхен, – проговорила Дороти, помешивая бобовое рагу лопаткой. – А малыш Кенни, младший сын, разбился с Освальдом в автокатастрофе, когда Ларе исполнилось семь, царство им небесное, земля пухом.
Оглушенный неожиданной информацией, что в сердце миссис Льюис за всепоглощающими любовью и заботой может жить огромное горе женщины, потерявшей половину семьи, Дениэл уставился на свои руки потерянным взглядом.
– Мне очень жаль, – пробормотал он глухо.
– Мне тоже жаль. Но, видимо, таков путь божий, – смиренно проговорила собеседница. – Так что здесь теперь моя новая семья. А где твои родные, мальчик?
Вообще, если подумать об этом заранее, то можно было и догадаться, что последует встречный вопрос. Но у Дениэла не имелось хоть сколько-нибудь адекватных причин, почему он не поддерживает связь с близкими, кроме собственной гордыни, за которую вдруг стало стыдно перед доброй женщиной. Он почесал щетинистый подбородок и глубоко вздохнул, жалея о затронутой теме.
– Сара осталась дома, – наконец, выдал он. – Это моя мать.
– Ты называешь Сарой свою маму? – Удивилась кухарка и, получив кивок в ответ, сокрушенно покачала головой. – Должно быть, у вас совсем неважные отношения, да?
Второй кивок, менее уверенный, последовал вслед за первым. Тяжелый камень встал в горле, едва он начал произносить запрещенные себе много лет назад имена вслух. Горловой спазм скрутил связки, словно говоря о ней без пренебрежения и злобы, Дениэл предавал самого себя. Однако на этом расспрос закончился. Тактичная миссис Льюис, в отличие от Марты Фишер, которая стала бы сейчас выламывать ему руки, доказывая необходимость любви к матери, предпочла промолчать, за что беглец из родного дома оказался ей очень признателен.
– Попробуй вернуться, поговорить с ней! – Наставляла в свое время Марта, примерно на второй неделе его бездомного скитания или около того. – Вы же восемнадцать лет прожили под одной крышей, не может так сложиться, что ей нет дела, куда ты отправился!
Но Саре не было, в этом Дениэл нисколько не сомневался. Отпустив ненужные мысли о доме, он выдохнул тяжелый воздух из легких, плеснув еще немного бетона в сердце, и поспешил сменить течение разговора.
– Значит, мы сегодня вдвоем? – Уточнил он внезапно осипшим голосом.
– Луи присоединится к нам на ужин, – добродушно сообщила Дороти, словно ждала родного брата. – Ты ведь знаешь Луи Кроненберга, он живет в домике охраны. Уж сколько раз мы его звали переселиться сюда, в поместье, а он ни в какую! Хорошо ему там, рядом с арсеналом своих подопечных. Я его мальчиков уж и по имени запоминать перестала, слишком часто сменяются. Что ж, пора накрывать!
Мелькая темно-зеленым домашним платьем с неизменным цветочным принтом, миссис Льюис скоро побросала на белую столешницу толстую фаянсовую посуду цвета спелой сливы, которая контрастировала с непрактично светлой, но всегда идеально чистой кухней.
Полчаса спустя, грузно ступая тяжелыми армейскими ботинками, в дом ступил плотный мужчина около сорока лет с густыми, словно у моржа, ярко-оранжевыми усами.
– Луи, как же прекрасно, что ты пришел! – Пропела неподдельно счастливая миссис Льюис, подгребая себе в новоиспеченные сыновья очередного добровольца, только на этот раз немногим младше ее самой.
Кроненберг окинул взглядом еще одного гостя кухни и, подумав с пару секунд, протянул Дениэлу руку на приветствие, приняв его, наконец, за «своего».
– Как дела на фронте, солдат? – Бросил он молодому громиле резким отрывистым басом.
– Все спокойно, сэр! – Подыграл ему водитель, вскинув шутливо руку под козырек.
– Молодец, парень. Можешь вступать в ряды охраны, если надумаешь, – кивнул Луи и обратился к Дороти: – Только я к вам ненадолго.
– Пока часы не пробьют полночь, я помню, – улыбнулась та и принялась раскладывать праздничное угощение по тарелкам.
– Верно, – кивнул усатый «морж», – иначе моя карета прекратится в тыкву.
После плотного и душевного ужина Дениэл мирно лежал на кровати в своей комнате, уставившись в экран планшета, и не нуждался ни в компании, ни в алкоголе. Это казалось странным, но он не ощущал неудовлетворенности, напротив, чувствовал, что праздник проходил в семье, которой у него толком никогда и не было. Зато теперь сытый и окутанный материнской заботой, он искренне наслаждался одиночеством, распластавшись на удобном ложе.
Строгий начальник охраны покинул их незадолго до одиннадцати вечера, сославшись на долг службы, хотя в сочельник во дворе было спокойно, даже ветер утих. Однако никто не усомнился в важности его дел. Луи поблагодарили за визит и оправили восвояси, нагрузив в гостинец сотрудникам большой пирог со шпинатом.
Рождественская ночь сверкала сообщениями с поздравлениями, а социальные сети пестрили изображениями елок, Санта-Клаусов и ярких огоньков. Америка отмечала Рождество громко и пафосно, пересылая шумиху больших городов по лентам. Тягучая дремота окутала Дениэла вскоре после полуночи, и, не дождавшись бородатого деда в санях с оленьей упряжкой, мужчина погрузился в теплый уютный сон.
09
Ленивое розовое солнце равнодушно зависло над горизонтом в лиловой дымке, всячески игнорируя мирские невзгоды. Не интересовали его ни резкие порывы ветра, вздыбливающие волны на пустынном пляже, ни орущие чайки, едва справляющиеся с агрессивной стихией, ни слезы, стынущие от движения воздуха на щеках одинокой девушки. Лиз смахнула влагу и, кутаясь по самые уши в невероятных размеров бежевую куртку, снова уставилась в ту точку, где за много миль от берега волна встречалась с небом. Справа от Бейкер Бич в той же туманной пелене высился мост «Голден Гейт», словно скелет динозавра в палеонтологическом музее. Ему тоже не было дела до мировых забот. Переглянувшись с сонным светилом и пожав красными арматурными плечами, он снова встал в исходное положение, довольный своим местом в жизни.
И только гостье побережья не по вкусу были мысли, посещавшие тут ее голову. Вроде и причин для слез не было, но душу щемила такая одинокая тоска, что впору лезть в петлю. Но нет, Лиз там уже была. Точнее, не там, но рядом.
Рождественское утро мало того, что не сулило девушке никаких подарков, так еще и не предполагало никаких гостей или посетителей, кроме разве что бездомного пса с клоками свалявшейся шерсти на брюхе, которого они подкармливали всем кварталом. Тот в поисках объедков сгромыхал крышкой зеленого соседского бака для мусора и, разочаровавшись его содержимым, поплелся прочь в сторону океана. Именно тогда ей и пришла в голову шальная мысль о прогулке по мокрому пляжу, почему бы и нет. К вечеру обещала приехать Мелани с пиццей и подарками, а пока можно было и сбежать из дома в надежде, что недобрые мысли останутся там.
Однако мысли никуда не делись. Они тянулись за девушкой шлейфом до самого пляжа, словно хвост улитки, и после получаса прогулки на пронизывающем ветру снова втянулись в опустевшую ненадолго ракушку. Странное рвение к итогам года, которое Лиз частенько высмеивала в Оли, теперь постигло и ее. Одинокую, бессердечную, отчаявшуюся карьеристку, главной радостью которой было изживание со света водителя шефа. Порывшись в собственных гнилых мыслях, вторым по величине счастьем она нашла обсуждение этих гнусных побед с подругой, ее единственной поддержкой в этом бесславном занятии. Зато не одна.
