Комбат. Остановить блицкриг! (сборник)

Кобрин прекрасно понимал, что лейтенанты вряд ли вспомнят всех погибших, но он слишком хорошо знал историю. Особенно ту ее часть, которая касалась десятков тысяч пропавших без вести в первые дни, недели и месяцы войны. И сейчас пытался сделать хоть что-то для этих ребят. Впрочем, возможно, и зря: получившие извещение со страшной, но все-таки неопределенной надписью «ваш сын (отец, муж, брат) пропал б/в», семьи многих из них не теряли надежды до самой Победы, порой находя в этой самой надежде смысл дальнейшего существования. Недаром ведь в древности говорили: «Надежда умирает последней». Но и иначе он просто не мог, и как командир, и как человек, пусть и имеющий к этому времени весьма далекое отношение. Не мог хотя бы просто потому, что его собственный прапрадед, лейтенант Федор Андреевич Кобрин, командир разведвзвода, пропал без вести в конце июня 41-го где-то примерно в этих краях. К сожалению, никакой более подробной информации семейная история не сохранила, и даже единый электронный банк данных Минобороны, к которому он получил полный доступ, став курсантом ВАСВ, ничем помочь не мог.

Помотав головой, Сергей отогнал несвоевременные мысли: сейчас он вовсе не в будущем, а в том самом героическом прошлом! И вокруг него – живые люди, его бойцы, а не бездушные скупые строки на мониторе, отображающие запрос в архив МО. И только от него зависит, как скоро в базе данных появится (или не появится) еще одна короткая безысходная надпись «погиб», «пропал б/в», «выбыл из состава»…

В целом из боя батальон вышел с минимальными потерями: не зря все утро в землю зарывались. Да и отступили вовремя, не позволив немцам перепахать позиции снарядами. Из доклада ротных выходило, что невосполнимые потери составили 49 человек, включая и тех, кто остался прикрывать отход, – по вполне понятным причинам, всех их тоже записали в погибшие. В число погибших попали и четверо взводных. А вот раненых, как ни странно, оказалось не столь много – около 30, тяжелых из которых всего восемь человек.

– Уже семеро, – тусклым голосом произнес военфельдшер, мельком взглянув на комбата. – Еще двое умрут в течение часа, снять болевой шок и восполнить кровопотерю мне в подобных условиях нечем. Остальным необходима госпитализация уровня медсанбата до исхода текущих суток, иначе тоже не жильцы. – И отвернулся, словно все происходящее его вовсе не касалось.

– Спасибо, товарищ военфельдшер, – поблагодарил Кобрин, не акцентируя внимания на столь явном нарушении субординации. – Вы пока свободны, ступайте к раненым, а чуть позже мы с вами обязательно поговорим.

– Добро, товарищи лейтенанты, продолжаем. Что с оружием и боеприпасами? Особое внимание прошу уделить исправности минометов и пулеметов. Слушаю.

С матчастью все оказалось даже лучше, чем ожидал Сергей, по извечной армейской привычке всегда предполагающий худшее (чтобы потом не пришлось разочаровываться): мин израсходовали примерно треть, стрелковых боеприпасов осталось значительно больше. Несмотря на то что пулеметчики не жалели патронов, отстрелять успели только по две полные ленты. Минометы – за исключением оставленного в заслоне – уцелели все восемь, «максимов» потеряли три штуки. Но, учитывая три принесенных пограничниками «ДП-27», потерю, можно так сказать, восполнили. Ручной пулемет – конечно, не полноценный станкач, пусть и морально устаревший к этому времени, но тоже неплохо, особенно в условиях маневренной атаки или засады. Тем более что патронов пока достаточно, каждый второй красноармеец по невскрытой цинке на плече тащит. Остальные перли ящики с минами. А вот с гранатами оказалось хуже всего: если раскинуть на всех имеющийся запас, получалось по одной-две штуки на бойца. Впрочем, пока имеются исправные минометы с боекомплектом, это непринципиально.

Распорядившись накормить бойцов сухпаем и заняться обслуживанием оружия, Сергей отпустил лейтенантов и несколько минут изучал карту, после чего подозвал пограничника с Зыкиным.

– Ну, что думаете, товарищи? – Кобрин ткнул в карту карандашом. – Мы сейчас примерно вот здесь. Где немцы, мы точно не знаем, где наши – тоже, связи нет ни с полком, ни с дивизией. Как я уже говорил младшему лейтенанту, – он коротко кивнул Зыкину, – ждать подхода войск второго эшелона не просто глупо, но даже преступно. Погубим бойцов, задержав продвижение противника максимум на несколько часов. Потому исходить следует из того, что помощи в ближайшие дни не будет. Какие у кого мысли? Авдеев, давай ты первым. Расскажи, как повоевали?

Помолчав, пограничник осторожно, чтобы не вызвать нового приступа головокружения, мотнул головой:

– Ну, как повоевали? После вашего предупреждения мы успели вывести из расположения почти всех и занять опорные точки укрепрайона. Когда немцы пересекли границу, встретили их во всеоружии, но они быстро поняли, что обстреливают пустые казармы, и перенесли артогонь на нас. У них, сволочей, похоже, все цели были заранее распределены, огневые карты по квадратам составлены, даже пристреливаться не пришлось, с первого залпа накрыли. А может, корректировщики поработали, откуда мне знать? С полчаса крепко долбили, почти четверть бойцов там полегли, два ДОТа гаубицами расколотили. Держались сколько могли, затем отступили в указанном направлении, как было оговорено. Прошли болотами, немец не преследовал. Ждали ракеты, как дождались, так и атаковали. Все, собственно. А касательно вашего вопроса? Не знаю, товарищ капитан, я ж просто пограничник, какие у меня могут быть мысли?

– Ясно, – кивнул Кобрин. – Витя, а ты чего умного скажешь?

Тяжело вздохнув, Зыкин пожал плечами:

– Командир, ну что я могу посоветовать? Понятно, что не драпать нужно, а сражаться, отпор сукам давать. А вот как? Тут тебе виднее. Если б хоть связь имелась, а так…

– Вот именно, что связь… – задумчиво хмыкнул тот. – Причем сразу с Генштабом. Ладно, еще 40 минут отдыха, ступайте оба. Витя, пройдись по ротам, погляди-послушай, что бойцы говорят, какие настроения – и все такое-прочее, не мне тебя учить. С ротными в неформальной обстановке переговори, на взводных одним глазком глянь. Комиссара у нас на данный момент не имеется, вот и займись. А ты, Андрей, – обратился он к пограничнику, – прямо сейчас ступай к доктору, пусть осмотрит. Не спорь, – заметив на лице Авдеева гримасу несогласия, Сергей чуть повысил голос: – Это приказ! Который, ежели помнишь, не обсуждается. Под твоим командованием семь десятков рыл, свалишься – кто командовать станет? Снова я? Обойдешься, мне своих забот хватает. Все, выполнять.

Проводив взглядом подчиненных, Кобрин негромко выругался себе под нос. А ведь и на самом деле, что дальше? До сего момента все было более-менее понятно: вывести людей из-под первого удара, занять подходящую позицию, притормозить немцев и организованно отойти. Все четыре пункта на данный момент выполнены. Причем выполнены достаточно успешно: задержать на несколько часов одну из передовых механизированных групп вермахта, потеряв не больше полусотни бойцов и уничтожив в два с лишним раза больше солдат противника – весьма неплохо для первого дня войны! Но вот дальше-то что? Самое печальное, на то, чтобы подумать об этом, у него банально не было времени – от слова «совсем». Уж больно быстро развивались события сегодняшнего утра.

На данный момент понятно одно – пока эти самые события идут именно так, как и было в реальной истории: подразделения 27-й стрелковой дивизии снова сражаются разрозненно и не имея связи между собой. За исключением его батальона, разумеется. К чему это приведет – известно: через три дня дивизия перестанет существовать как боевая единица, почти в полном составе сложив головы к 25 июня. Идти по проторенному пути? Ага, прямо сейчас! Не для того его в далекое прошлое закинули, чтобы чужие ошибки повторять. А вот учиться на них – другое дело. Еще бы разобраться, какой путь его, а какой – нет… Поскольку пока понятно только одно: нужно идти на соединение с любым крупным и сохранившим достаточную боеспособность соединением Красной Армии, способным встать в глухую оборону и продержаться хотя бы несколько дней, изматывая наступающих гитлеровцев. А в последний момент грамотно – вот как сегодняшним утром – отступить, не позволяя фрицам замкнуть кольцо окружения и запирая несколько тысяч бойцов в очередном котле, выход откуда или в плен, или в безымянную могилу. Первое, впрочем, отнюдь не исключало второго. О том, как обращались с советскими бойцами в фильтрационных лагерях лета 41-го и скольким оттуда удавалось выбраться живыми, Сергей помнил: за время обучения капитан изучил не один десяток воспоминаний прошедших этот ад очевидцев…

И какой отсюда вывод, товарищ пока еще неполный полковник Генерального штаба? Правильно, вот какой: в сложившейся ситуации двигаться нужно вот сюда. Уж больно место подходящее, да и не особенно далеко, если идти, не снижая темпа, до наступления темноты доберутся. Бойцы пока не измотаны ни боями, ни долгими переходами; вкус победы опять же не далее как сегодняшним утром ощутили – должны выдержать марш-бросок, должны. Дойдут, никуда не денутся. Если, конечно, на немцев не напорются. Так что разведкой нужно озаботиться всерьез. Правда, отдельного разведвзвода в штате батальона нет, но уж отделение грамотных бойцов из трех рот плюс пограничники точно набрать можно. Вот, кстати, и еще одна работенка для особиста, пусть займется.

– Разрешите, товарищ капитан?

Погрузившийся в размышления Кобрин едва не вздрогнул. Рядом с ним с виноватым видом застыл немолодой сержант-пехотинец. В одной руке он держал накрытую толстым ломтем сероватого хлеба банку тушенки, в другой – синюю эмалированную кружку.

– Сержант Карпенко, хозвзвод… я тут это, покушать вам принес, товарищ младший лейтенант распорядились…

Судя по всему, сержант испытывал нешуточную неловкость от того, что не мог представиться по всей форме: руки-то заняты, нечем козырять.

Усмехнувшись, комбат бросил: «Вольно, товарищ боец» и принял из рук расслабившегося красноармейца сухой паек и алюминиевую солдатскую кружку. Гляди-ка, уже и воду вскипятить успели, хоть он и не давал распоряжения разжигать костры. Впрочем, какая разница? Они в лесу, а в этом времени еще не существует ни беспилотников, ни орбитальных разведчиков, способных засечь даже самую слабую тепловую сигнатуру от открытого огня. Тьфу ты, что за хрень в голову лезет?! Поесть, кстати, не помешает, крайний раз он… в смысле его реципиент, ел вчерашним вечером, за ужином. И сейчас, когда схлынул адреналин и ноздри уловили аромат тушеной свинины, Сергей внезапно ощутил нешуточный голод.

– Свободен, сержант. Спасибо.

Торопливо козырнув, боец облегченно потопал прочь, чуть косолапо загребая разношенными ботинками перепревшую прошлогоднюю листву.

Откусив кусок успевшего подсохнуть хлеба, Кобрин отправил в рот ложку тушенки, с голодухи показавшейся ему немыслимо вкусной, куда вкуснее саморазогревающихся армейских рационов из его времени, несмотря на всю их сбалансированность и пищевую ценность. В два счета покончив с консервой, Сергей отставил в сторону пустую жестянку и, прихлебывая чай, слабый и почти несладкий, снова склонился над разложенной на коленях планшеткой, продолжив размышлять.

Итак, допустим, с вопросом «куда идти?» разобрались. Ну, а что мы имеем на данный момент в стратегическом, так сказать, плане? А имеем мы первый день приграничного сражения, которое в течение ближайшей недели приведет к образованию сначала Белостокского котла (и замыканию нескольких «колечек» поменьше), а затем и Минского. В результате чего основные боеспособные силы Западного фронта окажутся окруженными и практически полностью разгромленными, а гитлеровцы продвинутся в глубь советской территории почти на три сотни километров. Барановичи захватят 26 июня, а еще через пару дней наши войска сдадут Минск. Только в этих двух котлах к началу июля в плен попадут больше 320 тысяч бойцов. Кадровых, прошедших полный курс обучения, бойцов и командиров, многие из которых успели повоевать в 39-м и 40-м годах! Тяжелейшая потеря для РККА…

Остановить немцев, пусть и не слишком надолго, войскам второго стратегического эшелона удастся лишь на линии обороны по Днепру и Западной Двине, где и найдет свой бесславный конец окончательно завязший блицкриг. Ценой огромных потерь Смоленское сражение и последующая за ним битва за Киев задержат немцев, позволив подготовиться к обороне Москвы.

Сделав глоток практически остывшего чая, Кобрин вздохнул: ладно, с этим понятно, но что может изменить в сложившейся ситуации его батальон? Попытаться предотвратить Белостокский котел? Или немного отсрочить дату замыкания кольца окружения, позволив вырваться оттуда хотя бы части войск? Если они еще захотят, блин, вырываться – при такой-то неразберихе с командованием практически на всех уровнях! Равно как и с взаимодействием между собой отдельных подразделений, и со связью, и с боеприпасами и горюче-смазочными материалами, большая часть которых благополучно сгорела или сейчас догорает на раскатанных по камушку бомбами и снарядами складах.

Ну, допустим… Вот только как именно его предотвращать? Маловато у него сил, чтобы противостоять той мощи, что сейчас по всем мало-мальски проходимым дорогам прет. И самое главное, опять же нет связи ни с родной дивизией, ни со штабом корпуса… да вообще ни с кем нет! По его приказу радисты раз в час выходят в эфир, однако ни к чему дельному это пока не привело: практически все диапазоны забиты немецкими переговорами, в которые лишь изредка вклиниваются передатчики советских войск, но определить, кто с кем говорит, где находится и какую задачу выполняет, не удается.

Какой отсюда вывод? Да только один – снова придется импровизировать, ни на секунду не забывая о принесенном из будущего «послезнании», разумеется.

– Товарищ капитан, танки! – прибежавший со стороны головы походной колонны ротный-раз Степцов с трудом перевел дыхание.

– Отдышись, – буркнул Кобрин, внутренне напрягшись. Если напоролись на немцев, совсем фигово. Батальон не развернут, к обороне не готов, протопавшие несколько десятков километров бойцы устали, нет ни позиций, ни хрена.

Верно истолковавший выражение лица комбата лейтенант сглотнул и торопливо добавил:

– Вы не поняли, тарщ капитан, то наши танки, наши! Видать, нам на помощь шли!

– Лейтенант Степцов! – негромко рявкнул комбат. – Доложить по форме. Что за танки, как далеко отсюда, сколько их – ну и так далее.

– Виноват, товарищ капитан, – вытянулся ротный. – Докладываю…

Из рассказа Степцова выходило, что высланная вперед разведка обнаружила на опушке загнанные под деревья и замаскированные ветками танки общим числом до роты. Судя по тому, что танкисты занимались ремонтом и обслуживанием боевых машин, продолжать сегодня движение они не собирались. А вот о том, что именно это за танки – легкие, средние или тяжелые, – смущенный Степцов ничего сказать не смог: спеша доложить командиру, не успел выяснить у разведчиков. И потому сейчас ожидал разноса. Которого, впрочем, не последовало: угу, самое время! Вот нечего ему сейчас больше делать.

Бросив взгляд на часы – максимум через полчаса начнет темнеть, – Сергей скомандовал:

– Добро. Батальону прекратить движение, располагаться для ночевки. Передай приказ ротным и пограничникам, в первую очередь займитесь охранением, бойцы устали, потому посты менять каждые два часа. А проверять – раз в час. Проводи меня к разведчикам и выполняй. Зыкин, пошли, глянем, что там за танки такие. – Внимательно слушавший разговор особист молча кивнул и потопал следом. – И кстати, давай и Авдеева прихватим.

– Зачем? – искренне удивился тот.

– Пригодится, – мрачно хмыкнул капитан. Не объяснять же Вите, что убедить танкистов изменить первоначальные планы будет непросто. Вот пускай погранец и расскажет, как повоевал и отчего отступил. И что там впереди вообще.

Пока шли, обгоняя вымотанных многочасовым маршем пехотинцев, от усталости едва передвигавших ноги, Кобрин размышлял, анализируя сообщенную ротным информацию. Судя по тому, что хранила память, они могли встретиться с подразделениями одной из танковых дивизий шестого мехкорпуса, скорее всего 4-й или 7-й. В боях первого дня войны механизированный корпус участия не принимал, лишь сегодняшним вечером получив приказ вместе с «соседями» за двое суток уничтожить сувалкинскую группировку фрицев. Та самая Директива № 3 за подписью наркома обороны Тимошенко, члена военсовета Маленкова и начальника Генштаба Жукова. Ничем хорошим это, разумеется, не закончилось.

Интересно, кстати, что именно за танки? Рота тяжелых танков, согласно довоенным штатам, включала десять «КВ», средних – 16, по четыре машины на взвод. Конечно, ранние «тридцатьчетверки» имели кучу мелких недостатков, но при умелом использовании могли громить немецкие панцеры даже на максимальной дистанции выстрела. «Ворошиловы» – тем более, этим вовсе практически никакой вражеский калибр не страшен, кроме разве что зенитных 88-мм. Но им сейчас в этих местах просто неоткуда взяться. Гораздо хуже, если встретились легкие танки: спору нет, «бэтэшки» и «двадцать шестые» – опасный противник не только для немецких «Pz-I» и «Pz-II», но и для более серьезно бронированных машин, но все же Сергей предпочел бы что-нибудь помощнее. Скоростные и маневренные «БТ» и «Т-26» хороши для молниеносной атаки и захвата плацдарма, который следом займет пехота при поддержке средних или тяжелых танков, а вот в обороне от них пользы маловато, даже если закопать в землю по самые башни, – и пушка слабовата, и броня не та. Ладно, к чему гадать, скоро узнает.

Переговорив с разведчиками – повезло, танки оказались «тридцатьчетверками», чему Кобрин весьма обрадовался, – капитан приказал отвести его к танкистам. Идти оказалось недалеко, и вскоре их окликнул из кустов часовой, наотрез отказавшийся пропускать без пароля. Уставший ничуть не меньше своих бойцов и оттого мрачный комбат ответил на русском командном, кратко и емко, и уже через пару минут беседовал с командиром роты средних танков, старлеем Ивановым. Кобрин угадал – танкисты оказались из состава 4-й танковой дивизии и завтра перед рассветом собирались выдвигаться в сторону госграницы. Во исполнение той самой «директивы-номер-три», ага.

Правда, с матчастью у них было не очень, на марше роту дважды серьезно потрепало люфтваффе, спалив два танка и несколько приданных грузовиков с боеприпасами и топливом и повредив еще три боевые машины. Подранков дотянули на буксире, и их ремонтом сейчас занимались экипажи. Итого, в строю оставалось 14 машин – считая вместе с ремонтируемыми. Радовало то, что все «Т-34» шли с полными боеукладками. А вот с горючим оказалось куда печальнее: за день баки опустели наполовину, и раздобыть солярку было негде. Впрочем, для планов Кобрина (о которых пока знал лишь он один) это было несущественно – глубоких танковых рейдов по вражеским тылам он не планировал, поскольку эти самые тылы на данный момент были понятием весьма иллюзорным. Главное, чтобы горючки хватило почаще позиции менять да перемещаться в пределах пары десятков километров – и ладно.

Разумеется, предложение Кобрина похерить приказ и присоединиться к собирающемуся занять оборону батальону танкист встретил в штыки. Настолько, что даже вскочил на ноги и начал зачем-то дергать застежку кобуры. Пришлось подорваться следом и усадить перевозбудившегося лейтенанта обратно:

– Да сядь ты, Илья! Это приказ старшего по званию! Сядь – и выслушай до конца. Если б я сегодняшней ночью не нарушил приказ и не вывел бойцов из расположения – мы бы сейчас с тобой не разговаривали. От слова «совсем». Поскольку перемолотили б нас немцы на полметра вглубь еще в четыре утра прямо в казармах. Вон, товарищ особист подтвердит, он со мной рядышком с первых минут был, мои действия, так сказать, контролировал. Верно, товарищ младший лейтенант, так все и было, как я сказал?

Зыкин мрачно кивнул, подтверждая слова командира.

– Не веришь? По глазам вижу, что не веришь. Добро, твое право. Тогда вон лейтенанта Авдеева послушай, когда мой батальон в засаде сидел, он с немцами уже полтора часа воевал. Ну, чего скажешь, Андрюха?

– А чего говорить? – тяжело вздохнул пограничник. – Все верно товарищ капитан говорит. Ежели б не его предупреждение, я бы половину личного состава под снарядами да бомбами еще на заставе потерял и хрен знает скольких еще, пока укрепрайон под огнем занимали. А так – дали фашистам укорот. Товарищу комбату можно верить, он знает, что делает. К границе вам соваться без смысла, там уже немцы.

– Так для того и контрудар, чтобы их отбросить! Ударим в основание сувалковской группировки, как приказано, отсечем немцев, займем эти самые Сувалки, да и…

– Да и все, – хмыкнул Кобрин, перебивая танкиста. – Не доберешься ты до Сувалок, лейтенант, и назад не воротишься. Связи ни между вашими дивизиями, ни с 11-м мехкорпусом, что вместе с вами наступать должен, у вас нет и не будет. Тылы практически разгромлены или отстали, на дорогах не пойми что творится, наверняка сам видел. Про запасы горючего напоминать? Или, как твои «коробочки» посреди поля заглохнут, думаешь у немцев попросить?

– Откуда вам про связь известно?! – вскинулся старлей. – Может, и будет она или из штаба пакет пришлют.

– Оттуда, – буркнул Сергей. – Знаю – и все тут. Не ошибся же, когда про начало войны узнал? Вот и сейчас не ошибаюсь. А все потому, что учили меня хорошо, умею мозгами шевелить и информацию анализировать. У меня это уж третья война, так что не сомневайся даже, лейтенант. Ну, согласен? Если что, повторюсь: как старший по званию всю ответственность беру на себя.

– Ладно, что вы конкретно предлагаете? – с глубочайшим сомнением на лице спросил Иванов, скривившись, будто от внезапной зубной боли.

Кобрин усмехнулся и раскрыл планшет, подсветив карту фонариком:

– Гляди, танкист. Что видишь? Правильно, единственное на ближайшие десять кэмэ шоссе республиканского значения, которое немцы без своего внимания никак не оставят. Более того, именно по нему с рассветом и продолжат наступление. А вот тут, – комбат указал пальцем, мельком подумав, что сенсорный тактический планшет куда удобнее, – еще и мост имеется. И второй, побольше, в пяти километрах на юго-восток, во-от туточки, по которому, между прочим, еще и железнодорожная ветка проложена. Как считаешь, лейтенант, удобное место для засады?

– Да поди разбомбили их, мосты-то? – неуверенно протянул танкист, вглядываясь в условные обозначения.

– А вот хренушки, лейтенант. Абсолютно убежден, что ни на тот, ни на другой ни одна бомба не упала! Немцам мосты нужны как воздух. Поскольку вся тактика ихнего блицкрига основывается именно на скорости продвижения в глубину оккупируемой территории! И если мы немца там хоть на часок-другой задержим, да еще и мостики взорвем, то всерьез нарушим целую кучу их планов. Нашим сейчас не то что день – каждый час немецкого промедления на вес золота! В себя прийти, войска перегруппировать, резервы подтянуть. Вот давай и подарим им немного времени. Согласен?

Помолчав, танкист неуверенно пожал плечами:

– Вроде все правильно говорите, товарищ капитан… только можно вопрос?

– Ну?

– А блицкриг – это чего такое?..