Комбат. Остановить блицкриг! (сборник)
Найдя взглядом радиста, рядом с которым застыл с биноклем в руках лейтенант Зыкин, рявкнул:
– Связь с танкистами, живо! Сначала с «Заслоном», затем вызывай «Резерв»! Ну?!
Радист торопливо подал ему наушники и тангенту, испуганно доложив:
– Есть связь с «Заслоном», тарщ комбат.
– «Заслон», какого хера копаетесь?! Жить надоело?! Не видите, что по вам пристрелялись? Покинуть позиции, маневрировать, вести огонь с коротких остановок. После соединения с группой резерва нанести по вражеской бронетехнике и пехоте сходящийся фланговый удар с двух направлений и немедленно отступить. Немедленно! Все, выполнять.
Дождавшись, пока радист соединит его с ожидающими в резерве танками (и слегка успокоившись), капитан приказал:
– «Резерв», слушай боевой приказ. Противник начал контратаку при поддержке танков. Выдвигайтесь на позицию «два», совместно с группой «Заслон» наносите фланговый удар. Не геройствовать, по получении приказа – немедленно отступать. Отбой. Ну что, Витя, сейчас танкисты ударят, и начнем отводить бойцов под прикрытием минометного огня, иначе кучу людей потеряем. А уж если авиаподдержку вызовут – всем кранты, местность открытая, до леса добрых полтора километра. Повоевали мы неплохо, у них живой силы меньше трети осталось.
Вначале все шло по плану: предупрежденные минометчики перенесли огонь, не позволяя фрицам оперативно сократить расстояние до позиций батальона, затем подошли «коробочки», связывая боем немецкие танки. Появления с флангов сразу двух мобильных групп немцы не ожидали, и поддерживающим пехоту панцерам пришлось развернуться в сторону новой опасности. В первые же минуты гитлеровцы потеряли половину машин и, как показалось Кобрину, были готовы прекратить атаку и отступить, но в этот момент «тридцатьчетверки» попали под ведущийся со стороны шоссе артиллерийский огонь последних уцелевших танков и самоходок. А стрелять немецкие наводчики умели, особенно с места. Вот дернулся, останавливаясь и окутываясь дымом из развороченного двигателя, один из «Т-34»; вот еще одна «тридцатьчетверка» крутанулась на месте, подставляя борт, и взорвалась, превратившись в огненный факел. С похвальной скоростью сориентировавшись в ситуации, фрицы развернулись и продолжили атаку, стремительно сокращая дистанцию до позиций батальона. После потери третьего танка и повреждения четвертого (к счастью, оставшегося на ходу) Кобрин, скрипнув зубами, заорал радисту:
– Передавай: всем «коробкам» немедленно выйти из боя! Отступить к ориентиру «пять», поддержать беглым огнем отход батальона. «Заслону-2» – быть готовым прикрывать отступление. (Этот позывной носил замаскированный танк с поврежденной ходовой, на борту которого тоже имелась радиостанция.) Минометчикам и пулеметным расчетам – отсечь пехоту, запретить огнем дальнейшее продвижение противника.
Взглянув на дожидавшегося приказа Зыкина бешеным взглядом, Сергей мрачно бросил товарищу:
– Все, Витя, повоевали, уходим. Пока фрицы притормозили, самое время, иначе вообще без брони останемся. Так что давай, беги и… да они там что, совсем рехнулись?! Какого хрена?! – Вздрогнув от неожиданности, особист взглянул в направлении, куда глядел комбат. И тоже выматерился, правда, куда более заковыристо, чем его командир: один из лейтенантов не выдержал и решил поднять роту в контратаку. Ну да, все верно, прямого приказа, запрещающего подобное, Кобрин не отдавал – просто помыслить не мог, что кто-то решится на подобное безумие. Вот воодушевленный разгромом колонны ротный и решился. Проявил-таки ту самую дурную инициативу. Да твою же мать! Нужно их остановить, если следом и другие поднимутся, всем конец. И ведь что обидно, его вины в этом нет. Хорошо хоть позиции располагались всего в нескольких сотнях метров от КП, еще можно успеть остановить других, чтобы не повторили подобного идиотизма.
– Что делать, командир? – побледнев, осведомился контрразведчик деревянным голосом.
– Молиться, чтобы остальные следом не рыпнулись, – буркнул Сергей, хватая автомат, такой же, как у Зыкина, «ППД-40». Уже на бегу подхватил лежащую на бруствере каску, автоматически сдвинул в сторону мешающую кобуру. Что ж, похоже, вот он тренировку и провалил. Ну, да и хрен с ним, с тем «Тренажером»! Не он один допуск получал, и другие будут, поумнее. А он отсиживаться за спинами своих бойцов не намерен. В будущем в тылу не прятался, а здесь тем более не станет.
Взглянув на обалдевшего особиста, откровенно отвесившего челюсть, весело рявкнул, поправив каску:
– Младший лейтенант Зыкин, ну и чего застыл? За мной! Может, еще успеем притормозить дураков. А не успеем, так хоть подеремся напоследок. Бего-ом…
И первым выскочил из неглубокого окопчика, где располагались командный пункт и центр связи.
Поднявшаяся в атаку вторая рота успела пробежать не больше полутора сотен метров, прежде чем бойцов прижали к земле пулеметным огнем, за несколько секунд выкосив чуть ли не треть личного состава. «Ну, вот и ответ, собственно, – зло думал бегущий по полю комбат. Сзади гигантскими скачками несся Зыкин и орал что-то насчет опасности, немецких пулеметчиков и необходимости залечь. – В том-то и дело, что вторая. Куренок погиб вчера, его место занял один из взводных. Не сориентировался в обстановке, принял ошибочное решение, поднял людей. А фриц не идиот, сразу из оставшихся пулеметов причесал».
Поравнявшись с позициями первой роты, бойцы которой уже начали вставать, намереваясь поддержать атаку, выпустил над головой длинную, в половину магазина очередь и заорал, перекрывая выстрелы и грохот взрывов и срывая голос:
– Отходить, мать вашу за ногу! Запрещаю атаковать, всем отступать, согласно приказу! Передать по цепи – отступаем! Малыми группами, прикрывая друг друга! Выполнять!!! Под трибунал отдам, расстреляю! Отходим!
Красноармейцы провожали неожиданно появившегося на простреливаемой позиции комбата ошарашенными взглядами. Не ожидали. Да он и сам от себя не ожидал, если честно.
Откуда-то сбоку вывернулся лейтенант Степцов с круглыми, словно у совы, глазами, заорал в ответ:
– Тарщ капитан, куда вы, нельзя, убьют же! Ляжте, убьют! Да ляжте ж вы!
Кобрин хотел было выматериться в ответ, но лейтенант толкнул его в сторону, а сзади навалился Зыкин, опрокидывая на землю. Вовремя: буквально в полуметре ударила строчка пулеметной очереди, взлетели невысокие фонтанчики выдранной травы. Сорвавшаяся с головы каска – ремешок Сергей не затягивал, «СШ-40» – не навороченный шлем его бронекомплекта из будущего, если прилетит подарочек от противника, может и шею сломать – откатилась вперед и тут же дважды подпрыгнула, издав металлический звук.
Особист сполз с его спины, дернул за ремень портупеи и шумно задышал в ухо:
– Давай, Степаныч, двигай за мной. Вон воронка, метра три отсюда, там и укроемся.
– Какого…
– Ползи за мной, говорю.
Съехав следом за товарищем на дно неглубокой, едва уместились вдвоем, воронки, Кобрин длинно сплюнул. На зубах неприятно похрустывала невесть когда попавшая в рот пыль.
– Во, гляди, командир, как прилетело.
Сфокусировав взгляд, комбат с удивлением разглядел в руке товарища простреленную каску. Его собственную каску. И когда только успел прихватить, ее ж в сторону отбросило? Одно отверстие было аккуратным, просто круглая дырочка, окаймленная ободком отслоившейся краски, второе – продолговатая пробоина с загнутыми внутрь краями: пуля вошла под большим углом, но не срикошетировала. Выходные отверстия выглядели еще более впечатляюще. Да уж, окажись в этот момент внутри шлема его башка, сейчас уже остывал бы с разнесенной вдрызг черепушкой.
– Ладно. – Кобрин забрал у мамлея пробитую каску, надел на голову, с усмешкой подумав, что дважды снаряд в одну воронку не попадает. Чушь, разумеется, несусветная, даже самый слабенький тактический компьютер на раз-два докажет обратное, но многие отчего-то верят. – Спасибо, Витька, вовремя вы меня с лейтенантом притормозили. Но сейчас тормозить вредно для здоровья. Степцов жив?
– Живой, что ему сделается. К своим уполз.
– Вот давай и мы поползем, только осторожненько…
Земля мелко подрагивала от недалеких взрывов, со стен воронки пыльными ручейками осыпалась иссушенная тротилом глина: получившие новый приказ минометчики укладывали осколочные «подарки» перед носом атакующих фрицев, отсекая их и прикрывая отступление батальона. Гитлеровцы снова залегли, и вырвавшиеся вперед танки вынуждены были притормозить, опасаясь слишком оторваться от пехоты. Это позволило остаткам второй роты, от которой уцелела от силы половина, более-менее организованно отступить. Точнее, отползти. Да и «коробочки» помогли, отвлекая панцерманов огнем, к сожалению, не слишком прицельным. Хотя два из пяти оставшихся танков подбить удалось. Один фриц сгорел, второму разворотило ходовую. Но разворотило знатно, теперь проще на запчасти разобрать, чем чинить…
…Батальон отходил. Не так, чтобы все вышло в точности согласно первоначальному плану, но на этот самый план Кобрин, если уж начистоту, особо и не надеялся – слишком хорошо представлял возможности противника. Но большинство бойцов вывести удалось. С другой стороны, практически полностью уничтожить батальон пехоты и несколько десятков бронемашин (поврежденный и сгоревший автотранспорт никто даже не считал) – весьма неплохо для второго дня войны! Конечно, всю группу они не раздолбали, но затормозили надолго. Минимум до обеда, а может, и куда дольше.
Танкисты старлея Иванова до последнего прикрывали отступление, выйдя из боя всего с восемью машинами из шестнадцати. Сам ротный навечно остался в одной из полыхнувших «тридцатьчетверок». Кобрин видел, как это произошло: когда танку сбили гусеницу, экипаж мог покинуть машину и спастись, но остался на месте и продолжил вести огонь. Прежде чем их сожгли, танкисты успели сделать целых четыре выстрела, три из которых оказались удачными…
На уцелевшие танки погрузили раненых и остатки боеприпасов. Минометы же, как и планировал комбат, пришлось бросить, взорвав на позициях. Немцы, как и вчерашним утром, не преследовали, зализывая раны. Да и какое, на хрен, преследование, учитывая ТАКИЕ потери? Но шагающего в составе походной колонны Кобрина – ехать с ранеными на броне он отказался категорически, предпочитая оставаться рядом со своими бойцами, – отчего-то не покидало дурное предчувствие, что все еще отнюдь не закончилось. Ощущение приближения чего-то страшного угнетало; противный липкий страх ворочался в груди, путал мысли. Да, он боялся. Но не за себя, а за несколько сотен уставших солдат, за его батальон. Боялся – и не мог понять, что именно его волнует. И это злило и раздражало сильнее всего.
Зато когда в хвосте колонны заорали «Воздух» и над головой прошла, завывая двигателями, первая тройка пикирующих «Ю-87», все мгновенно встало на свои места. Исчез и страх. Фрицы вызвали-таки авиаподдержку. Укрыться на дороге было негде, а до кромки спасительного леса оставался еще почти километр.
– Рассредоточиться! Прочь от дороги! К лесу! – заорал Сергей, просто чтобы хоть что-то сделать.
Поскольку никакой команды бойцы не дожидались, прекрасно понимая, что происходит и чем это грозит, и начали разбегаться, едва заслышав вой самолетных моторов. Буквально секунду спустя за спиной сдвоенно грохнуло, затем еще раз и еще: убедившись, что цель обнаружена, немецкие пилоты начали бомбардировку…
Глава 7
23 июня 1941 года, вечерУжинать Сергею не хотелось абсолютно, однако он заставил себя съесть полбанки тушенки с хлебом, по твердости уже вполне способным соперничать с сухарем. Силы ему нужны. Еду принес вчерашний сержант из хозвзвода – как там его, Карпенко вроде? Смотри-ка, уцелел, молодец. Левая рука, правда, висит на перевязи, но выглядит ничего, бодро.
– Только это, тарщ капитан, чая сегодня нету и не будет. И сахару тож. Сгорели все припасы, бомба германская попала. – Красноармеец понурился, будто был лично виноват в случившемся. – Я вот вам водички попить принес, хорошая водичка, чистая и холодненькая. На хуторе колодец имеется, тама и набрали, – несмотря на чисто украинскую фамилию, боец смешно «окал».
– Спасибо, сержант, ступай. Хотя постой. Где пограничники расположились, знаешь? – Карпенко кивнул. – Добро. Пришли ко мне их командира, лейтенанта Авдеева, скажи, я зову. Выполняй.
Устало привалившись спиной к замшелому комлю, Кобрин прикрыл глаза. Да уж, денек выдался… неслабый. Врагу не пожелаешь. Хотя нет, глупость сказал. Ну, в смысле подумал. Вот кому-кому, а как раз фрицам он бы подобных деньков побольше пожелал. Как минимум семь в неделю и 365 в году. Чтоб жизнь медом не казалась.
После рокового авианалета, стоившего батальону почти полсотни бойцов и пяти из восьми оставшихся танков, они почти час отсиживались в лесу, приходя в себя и оказывая помощь раненым. Если честно, Кобрин, прекрасно знающий, КАКИЕ потери несли на марше советские войска в июне – июле 41-го именно от налетов люфтваффе, должен был признать, что батальон еще легко отделался. Нет, потери безусловно тяжелые, и погибших немыслимо жаль, но… та часть его разума, что отвечала за стратегический анализ ситуации и потому обязана была оставаться холодной, настаивала именно на этом. Всего три слова, собственно говоря: «Могло быть хуже». Да, могло. Но его бойцы – не зря он вчера перед отбоем толкнул короткую речь, в которой учил, как себя вести при появлении вражеских самолетов, – отреагировали именно так, как и требовалось. Проще говоря, начали разбегаться, не позволяя немецким пилотам атаковать скопления живой силы.
Пикирующий «восемьдесят седьмой» – чрезвычайно опасный противник, но он просто физически не может гоняться за одиночными целями: тупо не хватит ни бомб, ни боеприпасов к бортовому оружию. Потому основные потери батальон понес от первых сброшенных по «хвосту» колонны фугасок, после чего немцы перенесли основное внимание на танки, оказавшиеся для них куда более желанными целями. Вот и получилось, что благодаря танкистам им и удалось избежать катастрофических потерь. Три последние «тридцатьчетверки» успели добраться до опушки, с ходу вломившись в заросли, укрывшие боевые машины от немцев. Сбросив оставшиеся бомбы прямо на лес – скорее всего не столько надеясь куда-то попасть, сколько просто не желая возвращаться на аэродром с опасным грузом на пилонах, – «лаптежники» убрались восвояси. Наверняка отрапортовавшись по прилете о полном уничтожении колонны бронетехники противника и рассеивании живой силы: приписки на любой войне и в любой армии – дело абсолютно нормальное и привычное.
Прекрасно понимая, что «лаптежники» вряд ли вернутся, Кобрин распорядился погрузить тяжелораненых на уцелевшие танки и отправил их в сторону железнодорожного моста, до которого батальон не добрался от силы трех километров. Несмотря на потери, комбат не собирался менять планов: мост – слишком лакомая цель для фашистов, и уничтожить его категорически необходимо. Если, конечно, его уже не захватила какая-нибудь диверсионная группа. В принципе даже если и захватила – тоже небольшая проблема, силы пока есть, выбьют. До самого моста Кобрин гнал батальон в максимальном темпе, хоть преследования особо и не опасался – слишком велики оказались потери потрепанной мехгруппы. Это не вчерашний бой, сегодня фрицы по сусалам получили куда как сильнее. Они к подобному пока не привыкли, так что практически однозначно станут ждать подхода подкрепления. А вот оборонять ли его, перед тем как взорвать, Сергей пока не решил. Бойцы измотаны, много раненых, да и боеприпасы подходят к концу. Минометов опять же у них больше нет, а из пулеметов осталась только половина. Логичнее всего рвануть переправу к известной матери и уходить дальше на восток. Должны же они, наконец, повстречаться хоть с какой-то регулярной частью Красной Армии?!
Однако реальность, как оно обычно и бывает, внесла в первоначальные планы свои коррективы. Когда батальон добрался до места, возле моста уже шел бой, о чем Кобрину доложили высланные вперед разведчики, так что с ходу вляпаться в неприятности, к счастью, не получилось. Рассредоточив бойцов – местность была подходящей для скрытного сближения с противником, в 200 метрах от моста шоссе делало крутой поворот, стиснутый невысокими пологими холмами, – комбат выбрался с биноклем в руках на плоскую вершину одного из них. Чтобы разобраться в ситуации, хватило полминуты. Насчет немецкой разведгруппы он не угадал – ну, или это была какая-то очень нестандартная РДГ с силами усиления в виде двух танков и трех бронетранспортеров. Один из немецких танков и два бэтээра уже горели, как и одна из «тридцатьчетверок». Пара уцелевших «Т-34» маневрировали на берегу, пытаясь спалить оставшегося противника, который тоже на месте не стоял. Судя по всему, бой начался совсем недавно, буквально несколько минут назад, и пока не было понятно, на чьей стороне перевес. Наши не рисковали выехать на открытое пространство перед мостом, немцы тоже. Высадившиеся из транспортеров десантники – или диверсанты, кто их там разберет? – залегли на западной стороне, установили пулеметы и дожидались конца танкового боя.
«Очень мило, – хмыкнул себе под нос Кобрин, опуская бинокль. – Оно, конечно, не слишком спортивно, но что может быть приятнее, чем ударить в спину? А они просто напрашиваются. Пожалуй, пускай погранцы повоюют, у них с этими суками особые счеты».
Задачу лейтенант Авдеев понял с полуслова. И она ему, судя по выражению лица, понравилась. Наверное, даже очень, уж больно быстро справились: не прошло и десяти минут, как противник был уничтожен. Прижав фрицев пулеметным огнем с господствующей высоты, пограничники обошли их двумя группами с флангов и перебили. Заодно и последний броневик спалили, сначала расстреляв из пулемета передние колеса и двигатель, а затем забросав гранатами. Оставшийся в гордом одиночестве средний «Pz-IV» рванул было на помощь камрадам, но напоролся правой гусеницей на метко брошенную связку гранат и раскорячился поперек дороги. Предлагать немцам сдаваться пограничники не стали – просто сорвали гранатой башенный люк и закинули внутрь еще одну «РГ-33». Граната, как помнил из истории Сергей, – так себе, но фрицам хватило. В принципе пленный бы не помешал: узнать, кто они такие, было нелишним. Но останавливать бойцов Кобрин даже не собирался, несмотря на удивленный взгляд Зыкина. Чем больше трупов пришедших на родную землю врагов они увидят, тем лучше. Пусть верят в свои силы, пусть убедятся, что могут побеждать и побеждают! Ибо слишком много разочарований впереди. Да и за сгоревший вместе с ранеными танк стоило поквитаться.
Что делать с переправой, Сергей не знал: условное обозначение на карте – одно, а наблюдать в реале пусть и однопролетный, всего на одну железнодорожную колею, но вполне внушительный металлический мост – совсем другое. Взрывчатки у них нет, разве что из танковых пушек расстрелять? Хотя, что там ему полковник Шкенев насчет фугасов говорил? Вот именно. Еще бы грамотных взрывников отыскать. Выручил Зыкин. Услышав о проблеме, он хмыкнул и привел двоих немолодых красноармейцев, как выяснилось – минеров по военно-уставной специальности. Осмотрев подготовленный к «демонтажу» объект, бойцы вынесли вердикт: можно, конечно, и расстрелять, но надежней все-таки взорвать. Поскольку трех-четырех осколочных снарядов на каждую опору вполне хватит, а боеприпасы можно взять в подбитом немецком танке, который так и не взорвался, несмотря на заброшенную внутрь гранату.
Отдав приказ, комбат понаблюдал пару минут, как саперы готовят из трофейных унитаров фугасы, и отошел в сторону, напомнив, что больше 20 минут дать не может. Взрывники справились за 17. Переправив на восточный берег бойцов и обе «тридцатьчетверки» (идущий последним танк затащил на буксире на мост подбитую «четверку», как понял капитан, в качестве дополнительного повреждающего фактора), бойцы подорвали при помощи нескольких ручных гранат и бухты одолженного у связистов кабеля импровизированные заряды. Получилось не слишком эффектно внешне, но вполне эффективно: перебитые опоры подломились, и мостовой пролет, подняв неслабую стену брызг, рухнул в реку вместе с двадцатитонной тушей немецкого панцера.
Финальным аккордом прозвучал взрыв самого танка. Вошедшие во вкус саперы просто не могли оставить его без внимания, поскольку башня бронемашины так и осталась торчать над водой. Да и устроить фрицам еще одну подлянку было нелишним. Теперь им не только мост восстанавливать, но и с развороченным корпусом «четверки» возиться. Хотя реку они, само собой, перейдут вброд, благо неглубоко. Хотя, как сказать перейдут: танки и бронетранспортеры-то, может, и переправятся, а вот автомашины – далеко не факт, особенно с пушками на прицепе. Заглохнут посреди реки, когда водичка движки зальет, – и все. Пока еще на буксире вытащат, а это – драгоценное время. Да и тот брод еще найти нужно.
Поглядев на повисшие над взбаламученной водой погнутые рельсы и отброшенную кверху погоном на мелководье танковую башню, Сергей удовлетворенно хмыкнул. И распорядился продолжить движение.
Несколько часов потрепанный батальон двигался в заданном ритме. Немцы не беспокоили – да и как, собственно? Между ними теперь целых два взорванных моста. Если и напорются на противника, то наступающего с другого направления, что, судя по карте, маловероятно: дорога-то одна. Первое время Кобрин еще сомневался в правильности собственных действий – может, все-таки стоило окопаться у моста и дать еще один бой? – но вскоре решил, что все сделал верно. Положить измотанный двумя днями боев батальон, оставшийся без серьезного вооружения и с минимумом боеприпасов, чтобы задержать фрицев максимум на полчаса? Ну уж нет, увольте, подобный идиотизм не для него. Безусловно, бывают ситуации, когда нужно стоять до последнего бойца и патрона, но – не сейчас.
Ближе к обеду наткнулись на длинную, в добрый километр, разбомбленную армейскую колонну, наверняка из состава или 6-го, или 11-го мехкорпуса. До передовой ребята так и не добрались. Да и какая там передовая? Как таковой линии фронта во второй день войны попросту не существовало.
Гитлеровские пилоты порезвились вовсю: грунтовка оказалась буквально забита сгоревшей техникой – танками, броневиками, автомашинами. Атаковали, видимо, не в один заход, поскольку неповрежденных машин попросту не было. Развороченные прямыми попаданиями и детонацией боекомплекта или попросту сгоревшие танки. Опрокинутые близкими взрывами искореженные бронеавтомобили. Разнесенные в клочья грузовики с противотанковыми пушками на прицепе, от некоторых из которых остались лишь искореженные рамы со смятыми ударной волной кабинами. Обгоревшие до металла черно-рыжие топливозаправщики. Сброшенный под откос санитарный автобус. Еще что-то вовсе уж неузнаваемое, разбросанное разрозненными обломками вокруг неглубокой воронки.
И еще густой, хоть ножом режь, запах.
Тяжелое, вызывающее тошноту амбре горелой человеческой плоти, перебивающее все остальные запахи: сгоревшего топлива, обуглившейся краски, превратившихся в холмики белого пепла резиновых бандажей опорных катков и автомобильных шин. И множество разбросанных вдоль обочин тел. Иногда целых, но чаще – в виде фрагментов, в которые превращали пытающихся спастись красноармейцев фугасные бомбы. Выживших не было: судя по всему, колонну накрыли на марше еще ранним утром. Уцелевшие ушли в лес, забрав с собой легкораненых, а тяжелые умерли от болевого шока или потери крови. Над обочинами вязко зудели вездесущие мухи, со всей округи слетевшиеся на этот пир смерти.
Война…
Остановив батальон, Кобрин оглядел столпившихся вокруг командира молчаливых бойцов. Стянул с головы фуражку и произнес глухим, неузнаваемым голосом:
– Смотрите. Запоминайте. На всю жизнь запоминайте. – Выждав несколько секунд, докончил: – Разойтись, осмотреть местность. Собрать боеприпасы, перевязочные пакеты и документы павших. Особенно документы. ЛОЗы[1] не трогать и не раскручивать, пусть с ними и похоронят. На все – десять минут. Выполнять.
– Товарищ капитан, – к Сергею подошел командир одной из «тридцатьчетверок». – Комтанка сержант Захаров. Разрешите обратиться?
– Уже обратился, – буркнул тот. – Чего тебе, сержант?
– Наши это. – Танкист кивнул в сторону дороги. – Из 7-й дивизии, я на башне знак тактический разглядел. Непонятно только, отчего легкие танки вместе со средними одной колонной шли. Неужели и везде так?!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
ЛОЗ – личный опознавательный знак, попросту «смертный медальон». Закручивающийся бакелитовый футлярчик с бумажной анкетой-вкладкой (2 шт.) с личными данными бойца. В 1941 году были не у всех. А те, у кого имелись, зачастую их не заполняли из суеверия «заполнишь – точно погибнешь».