– «Вдова Клико» урожая двести тридцать второго года, – со знанием дела сказал он, – благословенный год для Шампани!
– За что будем пить? – Вита посмотрела на Виштальского сквозь бокал. Тот улыбнулся.
– Обмоем дипломы, – деловито сказал Ричард. – Ну, за нас!
Дробно зазвенел хрусталь.
– А тебя куда, вообще, посылают? – небрежно спросил Грига у Виштальского. – Если это не секрет, конечно.
– На одну отсталую планету, – сообщил Давид, поглядывая на Боку. Девушка бросала взгляды в ответ, разжигая на щеках Виштальского румянец. – Называется Тьет. Пока наблюдателем, а там видно будет.
– Да ты до старости останешься в наблюдателях! – не сдержался Зикунов.
– Почему это? – удивился Давид.
– Потому… – буркнул Грига и неожиданно разговорился: – Ты же всегда был правильным мальчиком, отличником с примерным поведением, отрадой учителя и преподавателей!
– Я и няню свою радовал, – пожал плечами Давид, – и воспитателей в яслях.
– Вот, и я о том же, – продолжал Грига с досадой. – Ты всегда всё знал, а твои контрольные можно было сразу в вакуум прятать – для пущей сохранности, как эталон. Ты ужасный аккуратист и педант! Теоретик из тебя получился бы, не спорю, но что тебе делать на чужих планетах? Там такие, как ты, не приживаются и не выживают, там нельзя работать по правилам и образцам, в рамках стандартной модели истории, там надо постоянно импровизировать, применяться к обстоятельствам. Надо быть гибким! Гнуть свои принципы надо, понимаешь? А разве тебя согнешь? Ты же закоснел, пункты и параграфы скрепили тебя на всю жизнь. Вот ступишь ты на другую планету – и сразу примешься согласовывать каждый вдох и выдох со стандартной теорией!
– Ты неправ, – спокойно ответил Давид, – и не знаешь меня. Одно скажу – я не в восторге от стандартной модели.
– Во! – удивился Рич. – И что в ней тебе не нравится?
– Застывшая схема, – уверенно сказал младший командор. – Любой внешний фактор, не учтенный в модели, ломает базис.
– Да ну вас с вашими базисами, – надула губки Виолетта. – Пошли, потанцуем?
Она схватила за руку Виштальского и потащила его танцевать. Тут же ожила парочка музыкантов – уперев стержни концертонов в колени, они стали водить пальцами по блестящим поверхностям инструментов, и нежная мелодия заполнила веранду. Грига мрачно уставился на Боку, порхающую с Давидом. Красивая пара. Виштальский говорил что-то девушке, та смеялась, потом притихла, прижалась к партнеру. А минуту спустя сердце Григи дало сбой – Виолетта завела руку за спину и опустила пятерню Давида куда ниже талии. Виштальский и вторую ладонь вмял в тугую попку. Зикунов резко отвернулся, воззрясь на одинокую ель у фонтана.
– А что у тебя за идея была? – вернул Григу за стол голос Ричарда.
– Да так… – неохотно проговорил Зикунов. – Хотел поменять Давиду задание.
– Во! – восхитился Сидоровс. – Здорово! То есть, как бы прилетает Дава, выходит. А за бортом не Тьет! Здорово. А куда ты его вместо Тьета?
– Да есть там одна планетешка, Маран-им называется, – проговорил Григорий, морщась, – затея уже казалась ему глупой и детской. – Я как-то скачал координаты. Хотел ему еще на практике сюрприз устроить.
– Ну, так чего ты? – сказал Рич с воодушевлением. – Давай, подкинем Даве сейчас! Пускай прогуляется куда не надо. Галактист, перепутавший планеты… Это же прикольно! Расшаркается там – извиняйте, дескать, не туды меня занесло!
Григорий пожал плечами и достал из кармана цилиндрик. Куртка Виштальского висела на стуле: вытащить одно задание и подбросить другое было делом секунды.
Кончилась музыка, и Бока с Давидом вернулись к столу. Шли они не спеша, взявшись за руки.
– Ну ладно, мальчики, – сказала девушка, – мы пошли!
Виштальский подхватил свою куртку, и они пошли. Ричард тихонько хихикнул.
3Давид ступал медленно, сдерживая свой широкий шаг, и держал в руке узкую ладошку Виты. Девушка шла рядом, задумчиво склонив голову. Было похоже, что она глубоко погружена в мир собственных мыслей.
Да Виштальского и самого в эти медленно текущие мгновения переполняли думы тяжкие и неспокойные. Как тут Вита одна, без него? Глупый вопрос – девушка не бывает одна, даже если сильно того захочет. А с кем она будет? Дождется Вита его возвращения со звезд? Дождется, если в ее хорошенькую головку придет глупая мысль – угробить три года лучшей своей поры! Клятву верности она не давала, а требовать таковую гнусно. Что ж делать-то, а? Как распрощаться с девушкой так, чтобы по щекам ее не текли эти проклятые слезы, разжижающие самые твердые, самые закаленные мужские сердца? И как ему, балбесу, ответить на самый главный вопрос: любит ли он Виту? Она-то его любит, это ясно, и ей куда легче – перед ней не стоит проблемы «любит—не любит—плюнет—поцелует». А он? Влюбленность у него была, Дава помнил это щемящее чувство. И нежность была. И страсть. А любовь? Замечательно. Тогда для начала неплохо было бы определить понятия. Любовь – это что?
Его размышления перебил голос Виты:
– Ты улетаешь надолго?
– На три года.
– Это почти на всю жизнь.
– Я буду прилетать в отпуск, каждый год. Девушка только вздохнула и крепче сжала его ладонь.
– Знаешь, почему я с тобой вечно ругаюсь? – заговорила она жалобно. – Не потому, что я такая, сварливая и злая. Просто не хочу я, чтобы ты улетал! Хочу, чтобы ты был здесь, со мной! Понимаю, что так не получится, вот и злюсь. Скажи: «Чего пристала?»
Давид остановился и обнял Виту. Поцеловал в лоб, в нос, в щеку, добрался до ушка.
– На нас смотрят… – пробормотала Вита, не раскрывая глаз.
– Пусть смотрят.
Виштальский прервал свое увлекательное занятие и оглянулся. Незаметно они вышли на Спиральный проспект, одну из центральных магистралей, где всегда толпился народ. Проспект был очень широкий, обсаженный краснокорыми соснами, окаймленный блестящими стенами домов.
Виштальский повел Вику напрямик, к центральному скверу, делящему проспект на две улицы-площади, улицы-аллеи, улицы—зоны отдыха.
– Давид! – послышался оклик, и из зарослей кустарника выбрался полный жизнерадостный человек со шкиперской бородкой. Плотные телеса его были туго затянуты в серый комбез.
– Карл?! – радостно удивился Виштальский. – Ты уже вернулся?
– За инструкциями! – захохотал бородатый. – Представляешь, на Ксоре приключилась революция, совершенно не предусмотренная Экспериментом. Сирги погнали волну!
– Сирги?..
– Это вы не проходили! Сирги – сословие на Третьем материке.
– Ага… – перебил его Давид. – Знаю. Переходная фаза, да? Уже не сельхозработники, но еще не дворяне.
– Нет, – спокойно ответил Карл. – Сирги – морально-этические фундаменталисты, фанатики нравственности. Ну ладно, не буду вам мешать! Пока!
– Пока.
Вита весело помахала ручкой удаляющемуся Карлу и тут же набросилась на Давида.
– Что у тебя за привычка такая – людей перебивать? – принялась она выговаривать ему. – Зачем обязательно надо показывать свои глубочайшие познания и бездну интеллекта? Дай человеку сказать!
– Вот, не можешь ты, – притворно вздохнул Давид, – чтобы не сделать хоть одно замечание.
– А от кого ты еще узнаешь правду о себе? – трезво рассудила девушка. – Мне все видно со стороны, и я желаю тебе добра. А в разговоре с Карлом ты выглядел очень несолидно. Как тот подросток, что нахватался по верхам, – его распирает и пучит информация, вот-вот лопнет от избытка!
– Ладно, – сказал Виштальский, ощутив досаду – неужто он и впрямь так себя ведет? Срамота!
– Что – ладно?
– Буду солидно молчать, – кротко пообещал Давид. – И слушать. Тоже солидно.
– Пошли ко мне, – решила Вита внезапно.
– Пошли, – согласился Давид.
Проснулся младший командор поздно, часов в девять утра. Открыл глаза – и увидел над собой незнакомый потолок, тот был расчерчен вдоль и поперек на разноцветные квадраты, излучающие мягкий свет.
Давид расплылся в нежной улыбке. Он был у Виты. Вчерашний день сразу всплыл в памяти, и вечер, и половина ночи.
Виштальский уловил тихое посапывание и осторожно повернул голову. Вита лежала рядом, по-детски сложив ладошки под щекой, подтянув к себе одну ногу и вытянув другую. Крутой изгиб бедра так и влек к себе, но Давид сдержался – пусть поспит, они заснули поздно.
Медленно, как истинный мастер скрадывания, Виштальский опустил ноги на черный матовый пол и вышел из спальни на цыпочках.
Его голубые шорты обнаружились на полу в гостиной, а голубая куртка, скомканная и перекрученная, лежала в окне линии доставки.
Одна из сандалий валялась под столом, а вторая. А вторая нашлась за дверьми квартиры, возле самого эскалатора. Давид подцепил сандалию пальцами и ступил на лестницу-чудесницу. Эскалатор мягко повлек его вверх, через проем в полупрозрачной кровле, и вынес к посадочной площадке. Старый отцовский «Кондорито» занимал почти половину крыши и мок в гордом одиночестве – с пяти до полшестого над Медведково проливали дождь. Было свежо, но не холодно.
Виштальский похлопал глайдер по холодному боку, словно извиняясь, – он оставил машину еще на той неделе, – поднял гладкий прозрачный фонарь. Колпак вышел из пазов с поцелуйным звуком, и тут же донесся тихий и грустный голос:
– Ты уже улетаешь?
Давид обернулся. Виолетта стояла, закутанная в одеяло, и смотрела на него – с печалью, с нежностью, с тревогой и жалостью. Век бы рассматривал, что там такое мелькает – в спектре излучения милых глаз.
Виштальский быстро подошел к девушке и обнял ее, теплую после сна, уютную и домашнюю.
– Там всё будет такое чужое, – зашептала она, доверчиво прижимаясь, – такое не наше.
– Тьет похож на Землю.
– Никакая планета не может быть на нее похожа. А если и похожа, так что? Знаешь, сколько на Земле домов? Ну вот. А родной дом – один всего…
– Я же не навсегда.
– Ты возвращайся.
– Обязательно!
Давид поцеловал Виту в самый последний раз и запрыгнул на место водителя. Двигатель едва слышно запел, «Кондорито» плавно поднялся в воздух и заскользил, делая круг. Вита внизу отпустила одеяло и замахала обеими руками. Такой ее и запечатлела память Давида.
Радиобраслет вежливо напомнил Виштальскому, что он опаздывает.
– Ах ты…
Мотор тихонько завыл, хапая лишнюю энергию, и за глайдером потянулись клубы искристой изморози. Стройные здания московских окраин, прорастающих из зелени бескрайних садов, проплывали совсем рядом, бликуя стеклянными этажами.
Ни с того ни с сего на Давида накатило ощущение счастья. Как в детстве, когда ты готов скакать и орать просто от того, что сегодня с утра – воскресенье, и не надо идти в школу, а за окном солнце, и соседский Мишка уже верещит со двора, нетерпеливо вопрошая: «Дав, ты скоро?!»
Виштальский зажмурился. Он провел ночь с потрясающей девушкой, а теперь настало утро его первого рабочего дня, утро отлета на далекую-предалекую планету!
– А вы как думали? – прошептал Дава, обращаясь к легиону не веривших и не понимавших, к сонму хихикавших, сплетничавших, злорадствовавших. Что?! Съели?!
Помалу остывая от великолепного чувства, Виштальский поглядел на часы. М-да. Будь он королем, его бы стоило обвинить в невежливости. На глайдере не успеть. Дава отжал ручку от себя, и город внизу кинулся ему навстречу. Где-то здесь он видел павильон нуль-портала. Вон он!
«Кондорито» засвистел, снижаясь над маленькой площадью, завис и мягко приземлился. Откинув колпак, Виштальский выпрыгнул на мостовую и почесал к павильону, за прозрачной стенкой которого стояли всего двое – девушка, затянутая в сари, и долговязый юноша в пестрой рубашке и коротких штанах-«пифагорах».
Пока Давид добрался до портала, занимать очередь стало не за кем – долговязый уже переместился, куда ему надо было.
Пыхтя то ли от усердия, то ли от страха опоздать (и опозориться на весь обитаемый космос!), Дава ворвался в павильон, встал на стартовый круг и вытаращился на клавишную панель. А шифр-то какой?! Он трижды щелкнул кнопкой «0», и нежный девичий голос прощебетал:
– Справочная.
– А скажите, – заторопился Виштальский, – какой номер у космодрома КГБ?
– Северного или южного?
– Северного, северного!
– Восемь – триста шесть – десять – ноль девять.
– Спасибо!
– Пожалуйста. Ваш обратный номер – сто три – семнадцать – триста пять.
Не слушая, Давид набрал восьмизначную комбинацию и утопил красную стартовую клавишу. Площадь с брошенным глайдером исчезла за сиреневой вспышкой, а тихий медный звон засвидетельствовал прибытие. Северный космодром КГБ.
Природа будто мурлыкала под горячим солнцем, дремля в неге и покое. В березовой рощице вовсю чирикали пичуги, из-за деревьев доносились гулкие удары по мячу – космодромная команда играла в волейбол, а на плоской крыше регистратуры кто-то загорал топлес.
Миновав регистраторы, Виштальский вышел на обширное взлетное поле, с трех сторон окруженное великанскими соснами и миниатюрными елочками. С четвертой стороны пузырилась связка куполов космопорта, а в центре чернели рабочие нуль-звездолеты – их псевдоживые шары вбирали энергию на солнцепеке.
Шаги по удобной рубчатке были почти неслышными. Виштальский подбежал к ближнему звездолету, пнул диафрагму люка. Та негодующе лопнула и пропустила пассажира на борт.
Влетев в рубку, Давид бухнулся в кресло, нашарил в кармане заветный цилиндрик с заданием и сунул его в приемное гнездо. Приборы тут же ожили, расцветился панорамный экран, и кораблик вздрогнул. Без шума, без пыли поднялся в воздух, пошел вверх с ускорением.
Настроение у Давида снова поднялось. Однажды, в третьем классе, они с Кнехтом забрались внутрь настоящего звездолета, даже в рубку проникли. Само собой, их оттуда быстренько турнули. Да и толку? Все равно пульты были заблокированы. А теперь у него допуск в космос. Настоящий.
– Уметь надо! – гордо заявил Виштальский. Корабль промолчал.
Горизонт распахивался и распахивался, пока край Земли не начал отчетливо закругляться. Канули вниз облака, все цвета затмила синева стратосферы. Заблестело вверху овальное брюхо контрольной станции, похожее на днище корабля, если смотреть на него из глубины.
– Вы находитесь в стартовой зоне, – сообщили автоматы.
Дава сверился с надписью над экраном и четко проговорил:
– Корабль третьего класса И-Эф семнадцать, серии Ка-Эл-Бэ, Зет-шестьсот восемьдесят пять по реестру космофлота, просит разрешения на выход в нуль-пространство.
– Программа на переход согласно заданию? – уточнили с контрольной станции.
– Да!
В любое другое время Виштальский обязательно бы проверил программу предстоящего перелета, но он здорово опаздывал – впервые в этом году! – и пунктуальность перевесила обычную дотошность. Давид повключал всю защиту и стал дожидаться старта.
Мудрые кибермозги контрольной станции не стали журить легкомысленного пилота, собравшегося на запретную планету Маран-им. Они передали на борт варианты нуль-перехода и инициировали старт.
Маленький черный шарик корабля колыхнулся, как мираж, и медленно растаял, только кристаллики вымороженного воздуха рассеялись иглистыми блестками.
После второго промежуточного выхода из нуль-пространства началась обратная трансгрессия. Давида слегка поташнивало, когда звездолет вынырнул в нормальном трехмерном мире, битком набитом светилами.
Одно из них, желтый карлик с «родинками» солнечных пятен, сияло не точкой, не шляпкой хрустального гвоздика, а рыхлым комом горящей материи. Звезда ярко высвечивала финиш-планету – огромный розовый диск, словно вырезанный в черноте космоса. Неподалеку сияли два кругляша поменьше – луны.
Виштальский изрядно хлебнул тоника и отдышался.
– Ну и дорожка… – проворчал он, вырубая автоматику перехода, и поздравил сам себя: – С прибытием, Давид Маркович!
Он включил бортовой каталог и просмотрел сведения о системе. Ничего особенного: шесть планет и два пояса астероидов. Тьет была второй – на малый монитор вылез пятнистый красно-оранжевый серп, вокруг – четыре серпика поменьше.
– Позвольте. – растерянно сказал Давид.
Он резко склонился к пульту. Все правильно: Тьет имела четыре спутника. Но здесь-то их два всего! И почему атмосфера такая прозрачная? Вон, оба материка видать. Оба?! На Тьет всего один континент! И его не увидишь с орбиты, очень уж плотная атмосфера, толстая и запыленная.
Виштальский глянул на обзорный экран – розовая планета заняла его весь без остатка.
– Я куда прилетел?! – заорал Давид и опомнился от собственного крика. Чего теперь-то орать? Намудрил где-то, накосячил. Стоп. Где он мог оплошать? Ему дали задание. Он его ввел для корабельного компа. Так что же, машина виновата? Не туда доставила?
– Идиотство какое-то… – пробормотал Виштальский.
Проблему взялся решать компьютер-интелмат, и на мониторе высыпали цифры. Расстояние планеты от светила – полторы астроединицы. Наклон оси – двадцать четыре градуса. Продолжительность суток – двадцать пять часов. А у Тьет?
А у Тьет – двадцать восемь часов и сорок минут. Короче, это не Тьет.
– Ясен пень, – буркнул Давид.
Он положил пальцы на контакты биоуправления и повел звездолет вниз. Внизу, прикрытый зыбкой спиралью циклона, лиловел океан.
– Вода, вода, – мрачно пропел Виштальский, – кругом вода.
Колоссальный шар планеты вращался под ним, и скоро с востока наплыл зелено-бурый простор западного материка, отделенного от восточного нешироким морем, вытянувшимся от полюса до полюса. «Наверно, тектонический разлом», – сообразил Давид и забубнил:
– Земля, земля. Кругом земля.
На втором витке корабль вошел в плотные слои, и внешняя акустика донесла грохот и вой рассекаемого воздуха.
– Состав атмосферы, – монотонно заговорил комп. – Азот – семьдесят восемь целых четыре десятых процента. Кислород – двадцать целых две десятых процента. Аргон – ноль целых девять десятых процента. Давление – единица. Рекомендуется инъекция локальной биоблокады.
– А то я без тебя не догадался бы, – проворчал Давид и привстал. Щупальце киберхирурга мигом приложило к ягодице Виштальского автоинжектор и ввело дозу. Кряхтя, Давид опустился обратно.
Корабль перешел в горизонталь и помчался на высоте километра. Внизу проплывала холмистая степь, потом пятнами пошли рощицы деревьев, постепенно слившиеся в сплошной зеленый полог. Зеленый! А на Тьет растительность оранжевая.
Из-за горизонта появилась серо-синяя масса хребта. Зелень штурмовала высоты, забираясь клиньями между гор, там, где из прорезей каньонов рушились на равнину водопады, белые от пены, как разбавленное молоко. И повсюду – в горах, в низинах – из грунта выпирали в небо гигантские, циклопические сооружения. Громадные мачты с зеркальными дисками. Решетчатые параболы, похожие на клетки для радуг. Перекошенные синусоиды.
Ого, фактура какая! Если все это, конечно, аборигены понастроили, понатворили. «А из нашего окна площадь Красная видна…» А из нашего окошка что видать? Технический послед сверхцивилизации или следы деятельности местной ВЦ? Давние следы, остывшие. Уж больно всё запущенное, ветхое. Древностью так и веет, сквозит просто.
Сесть Дава решил в предгорьях. В обратный путь ему не хотелось. Да и куда теперь спешить? Всё равно опоздал. Часом больше, часом меньше. И как оправдываться? Какую уважительную причину изобрести? Можно себе представить теплую встречу в КГБ. «Что, Дава? Промахнулся мимо Тьет? Целиться надо было лучше!»
Виштальский поморщился. Хорошенькое же у него начало трудовой деятельности!
– Идиотизм… – выцедил он и твердой рукой повел нуль-звездолет на посадку. Осмотреться хоть. Прикинуть, кто виноват и что делать.
Корабль замер над большой поляной, обрамленной грузными деревьями с оплывшими, ребристыми стволами и очень толстыми сучьями, утыканными, как султанами, пучками длинных мягких игл.
Антигравы мягко опустили звездолет точнехонько посреди поляны.
– Приехали… – проворчал Дава, отстегивая широкие эластичные ремни. И зря.
Корабль неожиданно сотрясся, завыла сирена УО – ударной опасности, но было поздно – с гулом и треском Ка-Эл-Бэ, на жаргоне звездолетчиков – «колобок», рухнул в огромную глубокую яму. Опрокинулся и упал боком. Толстые колья, торчавшие со дна ямы, пробили индикаторное кольцо, содрали эллипсоидную антенну нуль-передатчика, смяли ее в ком. Конец связи!
Даву сначала бросило на обзорник, где крепко приложило к экрану, потом отпасовало к мягким панелям на стене, вышибая воздух из легких, и швырнуло обратно на пульт.
– Авария при посадке! – верещал комп. – Авария при посадке! Ав.
Дава саданул интелмат локтем по корпусу – и тот заткнулся. Тихо стало. Только и слышно было, как что-то пересыпается в агрегатном отсеке, шипит легонько и потрескивает.
«Сел, называется…» – подумал Давид в полном ошеломлении. Отжавшись на руках, он подтянул ноги. Уставился в обзорник, наполовину затянутый млечной пеленой. Там, где экран был цел, проглядывали оплывший край ямы и здоровенный обрубок бревна, заточенный под конус. Острие опасно блестело, словно лакированное. Надо полагать, щедро смазано ядом.
– Идентификация прошла, – педантично доложил компьютер, – корабль находится в охотничьей яме-ловушке.
– Ты заткнешься или нет?! – заорал Давид. – Умник нашелся!
Успокоившись, он задумался. Его готовили к работе в условиях феодализма, а здесь первобытное общество. Может даже и так быть: неведомые строители тех громадин в горах и на равнинах одичали после какого-нибудь глобального катаклизма, опростились. Ну, и что с того? Он назубок знает инструкцию, запрещающую самодеятельные контакты, и нарушать запрет не собирается. Всё, тема закрыта. Но… как быть-то? Всё равно ж придется как-то договариваться с туземцами! А иначе кто ему поможет выкатить из ямы корабль и поставить его в положение нормальной посадки? Тут тонн десять, а киберов на борту ноль целых и хрен десятых. Кстати, о нулях.
Давид сунулся к панелям пола, ставшего бортом. Снял одну, снял другую. Аккумулятор целехонек, обе блок-емкости полны под завязку. А вот нуль-передатчик. Давид уныло посмотрел на сплавившиеся интерфазники. Они были еще горячими и отчаянно фонили. Толстенный кол не пробил днище, но вмял борт, сдавливая трансмиттер. Его и пробило.
– Идиотизм, – резюмировал Виштальский и громко сказал: – Объявляю данную территорию зоной контакта!
Он натянул походный комбинезон, рассовал инструменты по карманам. Обыкновенным шприцем ввел в кровь систему нанороботов-ассемблеров. Через пятнадцать минут они сформируют малюсенький универсальный транслятор – где-то в лобной доле – и соединят его с аксоном слухового нерва – будем учить язык аборигенов.
Внешний люк оказался как бы на потолке, пришлось к нему вскарабкиваться по полу, ставшему стенкой. Дава дотянулся до внешней мембраны, та чавкнула, раскрываясь. Подтянувшись, он вылез на корпус корабля. Край ямы, опушенный травой, задирался выше головы, но сучковатые бревна настила, прятавшие ловушку от местной дичи, послужили Давиду лестницей. Неудобной. Шепотом ругаясь, Виштальский выбрался на поверхность.
Он посмотрел вниз, на поваленный корабль – и покачал головой. Это каких же чудищ отлавливают местные любители колбас и жаркого? Мамонт сюда аккурат впишется.
Виштальский прислушался. В лесу было тихо, только иглы на неподвижных деревьях шуршали под ветром. Давид нерешительно двинулся, обходя яму по кругу и все далее углубляясь в лес. Совершая третий виток, он остановился – и на него тут же упала тяжелая, крупноячеистая сеть.
– Ох, ты…
Рефлекторно пригнувшись, Виштальский рванулся в сторону, но сеть резко натянулась, подсекая ему ноги и опрокидывая. Сквозь переплетение толстых, мохнатых веревок с палец толщиной Давид разглядел ловцов – это были рослые гуманоиды, узкоплечие и длиннорукие, с кожей медного оттенка. Лица – не отличить от земных, лоб и щеки покрыты спиралями да петлями, нарисованными белой и зеленой красками. На ногах у всех – мягкие сапоги, а широкие пояса удерживают кожаные юбки.
Охотники были вооружены двойными копьями.
– Вы что, сдурели? – грозно сказал Давид, пытаясь подняться.
Вот только охотники не испугались – они закричали: «Увай, увай!» – а один, с тугими косичками, будто у девочки-первоклашки, заговорил, складывая ладони:
– Гага иоу, шори! Вети кете то итира нэ? Таа-ха, пэт ворра тито ме!
– Не понимаю, – сердито ответил Виштальский.
В это время охотники загомонили, кланяясь и протягивая руки к лесу. Оттуда важно выплыл такой же тощий и длинный тип, как и они сами. Его отличали головной убор в виде мохнатого хвоста, окрученного вокруг бритой башки, и обильная роспись на груди по мотивам всё тех же спиралей и завитков.
Зверолов, разговаривавший с Давидом, живо обернулся к новому действующему лицу и воскликнул:
– Гага, Хварр!
Бритоголовый лениво ответил:
– Гага ету, Хварр ма!
В мозгу у Давы будто что-то щелкнуло, и явилось знание: «„Гага“ означает приветствие». Заработал транслятор!