Книга Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону - читать онлайн бесплатно, автор Виктор Васильевич Петелин. Cтраница 2
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону
Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

Перед Николаем открывалась внутренняя жизнь императорского дворца, императрицы, одна за другой, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, царедворцы… Они управляли всей империей, вели переговоры, заключали союзы, объявляли войны, подписывали мирные трактаты. Екатерина Михайловна, его родная матушка, тоже много рассказывала о Елизавете Петровне и о Екатерине II и их окружении, но то, что говорила Мария Андреевна, поразило его искренностью и прямотой. И ей пришлось нелегко, когда обласканный правителями генерал Александр Румянцев столкнулся с вступившей на императорский престол 25 января 1730 года Анной Иоанновной. Окруженная немцами, Анна Иоанновна благосклонно приняла Александра Ивановича и предложила ему стать президентом Камер-коллегии. Но генерал-поручик решительно отказался от предложенной чести – он генерал, дипломат, он ничего не понимает в финансовых делах, одновременно, как человек чести, он высказал ряд критических замечаний о том, что в начале своего царствования она, императрица, допустила до того, что повсюду господствуют немцы, ввели свои порядки, свои обязательства, нарушив русские традиции. Анна Иоанновна впала в безудержный гнев, приказала арестовать и предать Румянцева суду Сената, который 19 мая 1731 года приговорил его к смертной казни. Императрица смертную казнь не утвердила, но заменила ее ссылкой в Казанскую губернию, в село Чеборчино, лишив чинов, орденов, отобрав ранее пожалованные 20 тысяч. Больше трех лет генерал Румянцев со всем семейством пробыл в ссылке под строгим надзором капитана Шипова. Только в конце июля 1735 года генерал Румянцев был освобожден из ссылки и назначен казанским губернатором с возвращением ему чина генерал-поручика и всех его орденов и отличий. Все это время Мария Андреевна поддерживала крепкую связь с родственниками, очень много писем посылала дочери Петра I Елизавете. Потом отношения с императорской властью наладились, Бирон не возражал против присвоения генерал-поручику Румянцеву полного генеральского звания, Александр Румянцев был назначен в 1738 году правителем Малороссии (до 1740 года), и вскоре стал одним из командующих при Минихе в действующей армии, когда началась Русско-турецкая война. 17 августа 1739 года состоялась битва при Ставучанах, когда русские полки разгромили турецкую армию в 70 тысяч солдат и офицеров.

Непрерывные и продолжительные походы Миниха чрезвычайно отрывали Румянцева от непосредственного управления Малороссией, о котором, однако, доходили весьма благоприятные отзывы. Так, по словам Бантыша-Каменского, поведением своим он «приобрел от всех полную доверенность и доброхотство. При нем восприяло начало и далеко распространилось вежливое, свободное и благонравное поведение между малороссиянами…» «Командование Румянцева, по личным его качествам, было кроткое, справедливое для малороссиян и утешительное», как заявляет Георгий Конисский. При Румянцеве имел большое значение в делах Малороссии его любимец, генеральный писарь Андрей Безбородко (отец будущего великого дельца Екатерины II), отличавшийся своими способностями: он забрал в свои руки местную администрацию и много содействовал окончательной деморализации низшей старшины, получавшей места исключительно из его рук. В 1740 году подписан указ, коим Румянцев назначен был штатгальтером, а вскоре затем Румянцев был пожалован каменным домом в Москве. Затем последовал очередной указ императрицы, в котором генерал-аншеф Румянцев был возведен в звание чрезвычайного и полномочного посла и направлен в Константинополь с большим посольством («В свите Румянцева, – говорится в «Русском биографическом словаре», были секретари и маршал посольства, священник с причтом, лекари с подмастерьями и переводчики, до 200 гренадер, 12 дворян посольства, 36 лакеев, 12 гайдуков, несколько трубачей, егарей, музыкантов, много повозок с багажом, не мало лошадей всякого рода и т. д., словом – целый караван, останавливавшийся ежедневно лагерем для ночлега и отдыха».

После прощальной аудиенции у императрицы 19 мая 1739 года генерал Румянцев выехал с посольством из Петербурга и 22 июня того же года вступил в переписку о времени размена на границе с турецким послом Мегмет-Эминем. Но посольство Румянцева в Константинополь оказалось неудачным. После многочисленных процедур с турецкой стороной размен послов был назначен на 17 октября 1740 года. Но в это время скончалась императрица Анна Иоанновна, о чем прибыло известие из Петербурга, а затем и новые верительные грамоты. Движение русского посольства продолжалось. В начале декабря 1741 года императорский престол заняла Елизавета Петровна. Шесть месяцев Александр Румянцев провел в Константинополе, устраивал балы, приемы, визиты к турецким вельможам, сам принимал, в мае 1742 года, прибыв в Москву, принял участие в короновании императрицы Елизаветы Петровны, был награжден орденом Святого Андрея Первозванного, а вскоре был отправлен в Финляндию для разбора ссоры между гвардейскими офицерами. 2 июня 1742 года Румянцев был благосклонно принят императрицей, которая вручила ему указ о возведении его в чин полковника гвардии Преображенского полка, где начиналась его воинская служба, дорогую табакерку с алмазами, 35 тысяч рублей. Разобравшись с офицерской ссорой, генерал-аншеф Румянцев 16 августа 1742 года получил указ о назначении его уполномоченным на конгресс в Або для мирных переговоров со Швецией. 7 августа 1743 года мирный договор был подписан.

Императрица Елизавета Петровна, учитывая заслуги генерала Александра Румянцева перед Отечеством в заключении мира со Швецией 15 июля 1744 года, возвела его с потомством в графское достоинство, причем ему была дана грамота с означением заслуг, оказанных как им самим, так и предками его, и дан еще герб с известною надписью nov solum armis, что означает «не токмо оружием». При этом императрицею было выражено желание, чтобы означенный герб оставался бы ненарушимо во все времена (Гос. архив. ХI. К. № 2).

– Бабушка, Мария Андреевна, так хочется повеличать вас, сударыня, многое я и не слышал об императорском дворе, но вы столько лет во дворце, столько знаете… Меня постоянно волнует один и тот же вопрос – почему Павел Петрович, цесаревич, наследник престола, родился на десятый год после свадьбы Петра и Екатерины? Не отсюда ли идут все слухи, сплетни, интриги, о которых вы здесь упомянули?

Мария Андреевна с удивлением посмотрела на внука, поражаясь глубине и точности его вопроса, и поняла, что ей придется рассказать правду о том, что она видела, слышала, испытала.

– Николай Петрович, ты задал серьезный вопрос, посторонние люди немало голову ломают, а ответа так и не найдут. Я действительно была и во время венчания, и сопровождала Екатерину и Петра на брачное ложе после церемонии свадьбы, императрица Елизавета доверила мне и матери Екатерины, цербстской принцессе Иоанне-Елизавете, эту торжественную миссию. До этого у нас не было подобной церемонии. И к этому серьезно готовились, написали во Францию, в Саксонию, где проходили эти церемонии, оттуда приходили точные описания, даже рисунки с подробностями описания торжества. Церковный обряд занял около шести часов, потом десять дней длились бесконечные балы, маскарады, обеды, итальянская опера, иллюминации, фейерверки, французская комедия – словом, было все, что нам рекомендовали французы и саксонцы… После первого бала, который продолжался около двух часов, ее императорское величество направилась в брачные покои, впереди нее шествовали церемониймейстеры, обер-гофмейстер императрицы, обер-гофмейстер и обер-камергер великого князя, за ними шли новобрачные, за которыми следовали родственники Петра, я, как гофмейстерина, статс-дамы, камер-фрейлины, фрейлины. Ты слушай, Николай, и запоминай, может, придется воспользоваться, Павел-то не женат…

– Думаю, и на этот случай найдутся знающие люди, но, бабушка, вы не ответили на мой вопрос…

– Вопрос-то не простой, я хочу, чтобы ты со всеми подробностями узнал правду… Так вот, императрица сняла корону с Екатерины, помогли ей переодеться, а Петр переоделся в своей комнате, как и положено; переоделись и взошли на брачную постель, мы, естественно, все удалились. И только спустя какое-то время мы узнали, что брачная ночь молодоженов оказалась пустышкой. Прошло девять месяцев – ничего. Бестужев, уж не говоря про императрицу, забеспокоились, все рухнуло, Российская империя – без наследника… Так продолжалось почти девять лет, сначала думали – по неопытности на первых порах, а потом обнаружили у Петра существенный недостаток, затруднявший его отношения с женщинами. Надеюсь, Екатерина Михайловна, пользуясь деревенской обстановкой, познакомила вас с особенностями женщины, тайнами интимной жизни с ней? – с улыбкой спросила Мария Андреевна.

Николай Петрович молча кивнул ей. Да, женщина была, но любви между ними не было.

– Так вот, у великого князя Петра был недостаток, который лишал его возможности иметь детей. Великий князь думал, что он неизлечим, Екатерина принимала его ласки с отвращением, а вскоре последовал полный разрыв между ними. Так продолжалось довольно долго, затем в наставницы великой княгине выбрали замужнюю красивую даму, мать двоих детей, но наставница оказалась тоже неопытной. Один из поклонников великой княжны Сергей Салтыков уговорил великого князя Петра сделать операцию, после которой он станет нормальным мужчиной и сможет иметь детей. Не только уговорил великого князя, но и посулил сексуальные наслаждения. Тут же явился хирург, и операция прошла очень удачно. В это время все поклонники Екатерины были устранены, великий князь поправился, только после этого началась настоящая брачная жизнь великого князя и великой княгини. А 20 сентября 1754 года родился Павел, цесаревич, наследник императорского престола, который вскоре достигнет совершеннолетия, вокруг имени которого столько всяческих разговоров… Ты в это не вникай, знай одно – Павел воспитан как будущий император, вы почти ровесники, ты тоже происхождения высокого, но не забывай, что ты будешь служить императорскому дому. Но это я сказала тебе на первый раз, у меня в памяти осталось еще много воспоминаний об этой службе, я ведь, Николаша, почти пятьдесят лет при дворе, и статс-дамой была, и гофмейстериной. Если возникнут сложности, обращайся ко мне.


Через несколько дней Мария Андреевна представила молодых графов Румянцевых императрице, которая после делового разговора вызвала президента Военной коллегии Захара Чернышева и распорядилась дать Николаю чин прапорщика, а Михаилу – чин подпоручика. И предложила им почаще бывать во дворце.

Вскоре Михаил Румянцев, получив чин поручика, по поручению императрицы был назначен генеральс-адъютантом при фельдмаршале Румянцеве и в августе 1771 года, командуя батальоном, принял участие в военных действиях. Вскоре и Николай приступил к своим обязанностям. У Павла Петровича в малом дворе собиралась молодая аристократическая компания ровесников великого князя.

Великий князь неожиданно серьезно заболел.

Из писем за лето 1771 года можно узнать о состоянии Павла Петровича. «Болезнь великого князя оказалась более серьезной, чем думали вначале. Она даже заставила императрицу вернуться в город, чтобы навестить его, – писал граф Сольмс Фридриху Великому. – В настоящий момент никто уже не волнуется за его жизнь, хотя его императорское высочество еще очень слаб, легкая лихорадка повторяется каждый день, и в Петергоф он еще не переезжает. Из-за этого я не виделся с графом Паниным в течение всей последней недели, так как он весьма прилежен и внимателен к своему августейшему ученику и полностью занят его здоровьем… Слухи о выздоровлении великого князя не подтвердились, вопреки всеобщим надеждам. Вчера при дворе я узнал, что предыдущей ночью у него была дикая диарея, которую приняли за желаемый кризис, так как его слабость при этом не усилилась. Но после нескольких атак лихорадки вчера вечером он стал слабее, чем ранее, и никто не может утверждать, что ему хуже, чем было (так как лихорадка полностью его еще не оставила), ни подтвердить, что он полностью вне опасности. Сегодня двенадцатый день его болезни. Нужно ждать до завтра, чтобы посмотреть, вернутся ли к нему силы, потому что слабость – самое худшее в его состоянии» (Сборник императорского русского исторического общества (Далее: СИРИО). № 37. С. 488, 490–491).

Беспокойно было при императорских, большом и малом, дворах. Камер-юнкера не оставляли своих дежурств, иностранные посланники приходили и, ознакомившись со здоровьем Павла, уходили, так и не повидав графа Панина, который постоянно был при Павле, изредка выходил из его апартаментов и быстро шел в покои императрицы. Кое-кому удавалось перехватить графа Панина по дороге, но он очень быстро покидал просителя. А ведь шла война, накапливались вопросы, а все это оказывалось как бы в стороне.

В письмах Екатерины II – то же самое беспокойство о болезни сына. «Получила ваше письмо от девятого (двадцатого) июня за несколько дней до ужасной болезни, которая атаковала моего сына и от которой, слава Богу, он теперь поправляется, – писала она 27 июля 1771 года барону Ассебургу. – Можете себе представить, в каком нервном напряжении я была, пытаясь выбрать время написать вам» (СИРИО. № 13. С. 138). А 30 июля Екатерина II писала госпоже Бьельке уже вполне успокоительное письмо: «Мы волновались по поводу болезни сына – катаральной лихорадки, которая длилась почти пять недель. Слава Богу, теперь ему лучше, осталась только некоторая слабость. Говорят, лихорадка была ему необходима, чтобы начала расти борода. Надо сказать, мне никогда не нравились бороды – но если дело в этом, то отныне я буду ненавидеть их от всего сердца» (Там же. С. 142). Только в конце августа великий князь стал появляться при своем дворе, повзрослевший, с еле заметной порослью на подбородке и редкими усиками.

Здесь же изредка показывался Никита Панин и малое время спустя убегал в свою Коллегию по иностранным делам. Вскоре Николай Румянцев познакомился и с секретарями Коллегии Денисом Фонвизиным, Петром Бакуниным и Петром Обри.

Денис Фонвизин, за короткий срок десятки раз прочитавший свою комедию «Бригадир», прослывший талантливым драматургом, неожиданно написал свою первую политическую статью, в которой на разные лады давал общую характеристику повзрослевшего наследника. В июле 1771 года, когда больной мучительно страдал от лихорадки, в Петербурге возникло народное волнение, беспокойство перекинулось в казармы, солдаты, не зная, что происходит, хватались за оружие. До офицеров доходили слухи, что вместо Екатерины Алексеевны на трон взойдет Павел, который через несколько месяцев, 20 сентября 1772 года, достигнет совершеннолетия и по прямой линии, как внук Петра Великого, как и Петр II, сын великого императора Алексея, может претендовать на императорский трон. Эти мысли давно зрели у Никиты Ивановича Панина. Денис Фонвизин полностью разделял эти замыслы и выразил их в статье «Слово на выздоровление его императорского высочества государя цесаревича и великого князя Павла Петровича в 1771 году», которая появилась в печати все в том же 1771 году. Фонвизин не скрывает своих симпатий к Павлу Петровичу и называет народные слезы о его болезни «слезами радости», а узнав о выздоровлении великого князя, сообщает: «Какая грозная туча отвлечена от нас десницею всевышнего! Единое о ней воображение вселяет в сердца ужас, ни с чем не сравненный, разве с радостию, коею ныне объемлется дух наш!» Фонвизин не забывает сообщить и о горечи императрицы: «Ты купно страдала с Павлом и Россиею и вкушаешь с ними днесь общее веселие… Спешит она оставить то приятное уединение, куда некогда Петр, созидая град свой и Россию, приходил от трудов принимать успокоение. Сражаясь со скорбию своею, Павел узрел идущую к себе государыню и матерь, и некую новую крепость ощутила душа его… Возможно ли без трепета вспомянуть те лютые часы, в кои едва не пресеклась жизнь толико драгоценная, жизнь толь многим народам нужная?.. В толь лютые часы для истинных россиян какое нежное и великое зрелище представляется очам нашим! Терзаемая скорбным чувствием сердца своего, пронзенная нежнейшею любовью к сыну, достойному таковыя матери, Екатерина вступает в те чертоги, где Павел начинал уже упадать под бременем болезни своея…» Фонвизин представил себе, какое действие оказала Екатерина на сына своего, он стал крепнуть, болезнь отпустила его, болезненное чувство было преодолено «величеством души». Мужество, твердость, благочестие обитало в его сердце. «Мне то мучительно, что народ беспокоится моею болезнию», – не раз говорил он Никите Ивановичу Панину, который тут же повторял всем близким малого двора эти слова Павла. И тут же Фонвизин своим чутким пером набросал превосходный портрет воспитателя великого князя. И в заключение статьи Фонвизин описывает то, что народ ждет от своего государя, а Фонвизин в этом не сомневается: «Позволь, о государь! Вещать тебе гласом всех моих сограждан. Сей глас произнесет тебе некие истины, достойные твоего внимания. Будь правосуден, милосерд, чувствителем к бедствиям людей, и вечно в их сердцах ты будешь обитати. Не ищи, великий князь другия себе славы. Любовь народа есть истинная слава государей. Буди властелином над страстями своими и помни, что тот не может владеть другими с славою, кто собой владеть не может. Внимай единой истине и чти лесть изменою. Тут нет верности государю, где нет ее к истине. Почитай достоинства прямые и награждай заслуги. Словом, имей сердца отверсто для всех добродетелей – будешь славен на земле и угоден небесам…» (Изб. Т. 2. С. 187–193).

Денис Фонвизин несколько лет тому назад стал известен тем, что, как только появился при дворе, прославился как талантливый рассказчик, а лучше сказать, как сатирик для тех, кто оказывался в неприглядном виде, он тут же попадал ему на язычок.

Первое время Денис Фонвизин служил в канцелярии И.П. Елагина, в скором времени занявшего почетный пост директора театральных представлений, но потом Фонвизин отошел от стихов и задумал написать какую-нибудь пьесу: в 1758 году, когда он впервые приехал в Петербург для встречи с куратором Московского университета И.И. Шуваловым и впервые побывал в театре, он видел русскую комедию «Генрих и Пернила», видел Шумского, который своими шутками так его рассмешил, что он, «потеряв благопристойность, хохотал из всей силы».

И тут же надо сказать, что написанная им пьеса «Бригадир» имела успех необыкновенный: «Надобно приметить, что я «Бригадира» читал мастерски. Чтение мое заслужило внимание А.И. Бибикова и графа Г.Г. Орлова, который не преминул донести о том государыне. В самый Петров день граф прислал ко мне спросить: еду ли я в Петергоф, и если еду, то взял бы я с собою мою комедию «Бригадир». Я отвечал, что исполню его повеление. В Петергофе, на бале, граф, подошед ко мне, сказал: «Ее величество приказала после бала вам быть к себе, а вы с комедиею извольте идти в Эрмитаж». И действительно, я нашел ее величество готовою слушать мое чтение. Никогда не быв столь близко государя, признаюсь, что я начал было несколько робеть, но взор российской благотворительницы и глас ее, идущий к сердцу, ободрил меня; несколько слов, произнесенных монаршими устами, привели меня в состояние читать мою комедию пред нею с обыкновенным моим искусством. Во время же чтения, похвалы ее давали мне новую смелость, так что после чтения был я завлечен к некоторым шуткам и потом, облобызав ее десницу, вышел, имея от нее всемилостивейшее приветствие за мое чтение» (Там же. С. 568). В. Бильбасов тут же перечисляет всех тех, кто заинтересовался чтением комедии: оба Панины, Никита и Петр, оба графа Чернышевы, Захар и Иван, граф А.С. Строганов, граф А.П. Шувалов, графини М.А. Румянцева, Е.Б. Бутурлина, А.К. Воронцова, даже граф А.М. Ефимовский, все восхищались и смеялись над образами комедии. «Весь Петербург наполнен был моею комедиею, из которой многие острые слова употребляются уже в беседах» (Там же. С. 547). «Влияние, произведенное комедией «Бригадир», – писал князь Вяземский, – определяется одним указанием: от нее звание бригадира обратилось в смешное нарицание, хотя сам бригадирский чин не смешнее другого. Нарицание пережило даже и самое звание: ныне бригадиров уже нет по табели о рангах, но есть еще ряд светских староверов, к которым имя сие применяется. Петербургские злоязычники называют Москву старою бригадиршею» (Полн. собр. соч. кн. Вяземского. Т. 5. С. 132).

Всего лишь десять лет тому назад Екатерина, свергнув законного императора Петра III, взошла на престол. Никита Панин за ее плечами готовил проект закона, ограничивающий ее полномочия, но не получилось, проект был отвергнут, а когда Павел подрос, обрел необходимые знания, то Никита Иванович и вся русская партия готовы были предложить Павлу занять императорский трон, все разговоры велись только вокруг этой перемены.

Екатерина Алексеевна начала очень хорошо, полная реформаторских планов и преобразований в империи. Еще в то время, когда она была великой княгиней, читая книги французских писателей и философов, она прониклась духом Просвещения, мечтала о реформах, которые бы сделали Россию богатой, независимой и милосердной ко всем сословиям русского народа. А став императрицей, Екатерина Алексеевна вновь вспомнила о своих замыслах. Вместо деспотических прихотливых распоряжений она будет пользоваться только государственным законом. Книга Ш. Монтескьё «О духе законов» стала ее настольным нравоучением, а свобода и человеколюбие – главным нравственным помышлением. Она вникала во все мелочи по управлению государством.

Занимаясь делами Сената, Екатерина Алексеевна убедилась, что Сенат пренебрегает делами государства, сановники не имеют даже ландкарты на столе, и получалось, что не знают сами, что им обсуждать. Печатную карту императрица, оказавшись в Сенате, велела купить в академии. Создано было много комиссий, которым надлежало разработать законы по управлению государством; возникали мысли о большом собрании по утверждению новой системы правил и законодательства.

В 1767 году императрица поручила Большой комиссии разработать Уложение и созвать выборную Конференцию делегатов от различных правительственных учреждений и делегатов «изо всех уездов и городов». Сама много времени уделила составлению «Наказа» и Уложения, полемизировала с теми, кто присылал свои размышления, писала французским писателям, советовалась, но разразилась Русско-турецкая война, и многие любопытные выступления делегатов ушли в песок. Некоторые делегаты не успокоились, возлагая надежды на великого князя Павла, который под руководством Никиты Панина много времени занимался разработкой планов по благоустройству Российской империи.

Николай Румянцев, как камер-юнкер, хорошо знал и о том, что при высочайшем дворе был создан Совет, который занимался вопросами ведения войны. В Совет входили генерал-фельдмаршал Кирилл Григорьевич Разумовский, князь Александр Михайлович Голицын, граф Никита Иванович Панин, князь Михаил Никитич Волконский, граф Захар Григорьевич Чернышев, граф Петр Иванович Панин, граф Григорий Григорьевич Орлов, князь Александр Алексеевич Вяземский, вице-канцлер, действительный тайный советник князь Александр Михайлович Голицын.


Генерал-лейтенант Еропкин, которому было поручено следить за положением в Москве, в начале августа 1771 года неожиданно сообщил императрице, что здесь буйствует чума, трупы на дорогах, фабрики и мастерские закрылись, дворяне сбежали в свои загородные дома, в городе сначало умирало до четырехсот человек разных сословий, а вскоре – до восьмисот в день.

Эпидемия чумы все шире захватывала территорию Москвы. Начались волнения горожан. Фельдмаршал Петр Салтыков, главнокомандующий Москвы, оказался беспомощным, ничего не мог сделать, просил императрицу уволить его с этой должности и, не дожидаясь указа, уехал в свое подмосковное село Марфино.

В сентябре 1771 года Екатерина Михайловна Румянцева уехала в одну из тверских деревень, где провела карантинное время, оберегаясь от чумы, потом вместе с Сергеем отправилась в Петербург. Но и здесь было беспокойно: то и дело возникали ужасные пожары, местные начальники ничего не могли с ними поделать.

Григорий Орлов попросил императрицу разрешить ему вмешаться в тушение пожаров в Петербурге и получил на это разрешение. Он повсюду бывал, повсюду распоряжался, красивая и мощная фигура графа Орлова сразу привлекала внимание, а его указания быстро исполнялись. Все знали, что его указания – это приказы императрицы, он быстро навел порядок, назначил новых начальников пожарных команд. Все чувствовали его мощь, ведь Григорий Орлов не только давний любовник императрицы, он, в сущности, ее муж, отец графа Алексея Григорьевича Бобринского, родившегося от Екатерины Алексеевны в марте 1762 года, он и офицер, деловой человек, приведший со своими братьями великую княгиню к трону.

А кто будет бороться с чумой в Москве? Салтыков в панике, это не армией командовать, Еропкин вряд ли справится с отвратительной заразой…

Екатерина II созвала свой Совет. На поездку в Москву снова вызвался Григорий Орлов, сказав тут же на Совете, что нужны чиновники, врачи, охрана и многое другое, потребное для борьбы с бедой.