Зеленое движение в Гражданской войне в России. Крестьянский фронт между красными и белыми. 1918—1922 гг.
В феврале Краснослободский волисполком писал, что, при отсутствии открытых восстаний, «в борьбе с преобладающим количеством подпольных противников бессилен». 31 мая в Денисовке Краснослободской волости при ловле дезертиров был убит местный гражданин П. Телелюхин. Убийство вызвало возмущение военнообязанных. Они 2 июня стали стекаться в волостное село – расправиться с волисполкомом. Исполком предусмотрительно разбежался. Возмутившиеся крестьяне провели митинг, на котором выражали несогласие с мобилизацией (стояла страдная пора) и методами ее проведения. В волости было тяжелое продовольственное положение. Не имея сил, власти не пошли на обострение. Прибывший отряд к оружию не прибегал. Однако в первой половине июня в волости не раз побывал отряд по борьбе с дезертирством. В начале июля в Краснослободской волости восстали дезертиры в числе около 230 человек. Высланный отряд в 40 человек ликвидировал это выступление. 11 июля последовало сообщение по окончании мобилизации: из 1020 подлежащих от волости не явился ни один. В ночь на 25 ноября 1919 г. в Красной Слободе партизаны из отряда Адова (надо полагать, устрашающий псевдоним вожака) напали на начальника районной милиции Кильдеева. Нападение и последующее преследование партизан привело к потерям, в том числе погибли начальник штаба, каптенармус отряда и адъютант Адова. Наличие таких должностей показывает, что отряд был организован по-военному. Таким образом, данная волость демонстрирует упорно дезертирство и, видимо, выделила организованный отряд для «корректировки» действий местной власти. Вполне логичное и многократно повторявшееся развитие событий.
В июле произошло крупное восстание дезертиров и мобилизованных в Кокинской, Марфинской и Красносельской волостях. Тогда же возмутился Трубчевск и пригородные деревни, – предкомдез Д. Раков в бесовском раже расстрелял чтимую Челнскую икону Божией матери.
И концу года в уезде находилось 2000 дезертиров134. Итак, мы наблюдаем вполне «зеленое» развитие событий при отсутствии или нераспространенности самого названия.
4 апреля вспыхнуло контрреволюционное выступление в волостях Ефремовского уезда Тульской губернии: в Лобановской, Ступиновской, Шиповской, Замарайской, Широховотской, Авдуловской и Дарищенской. Выступление в Ефремовском уезде оценивалось как продолжение Елецкого движения. Гарнизон Ефремова не надежен. Движение в Ефремовском уезде грозило затянуться и перекинуться в другие пункты135.
По данным за первую половину июля, в Чернском уезде Тульской губернии только что ликвидировано восстание дезертиров и раскрыт заговор дезертиров136. Такая информация позволяет предположить упорство дезертиров и наличие каких-то организационных структур.
К 29 июля Тульская губерния объявлена на военном положении, обсуждался вопрос о создании оперативной тройки. В распоряжении красных властей имелось только три боеспособные роты. Посланы отряды для облав и создания впечатления, что дезертирствовать невозможно: в Тульский уезд 150 человек, Белевский – 150, Епифановский – 130, Крапивянский – 150. Разведка слабовата137. Видимо, более решительное поведение восставших могло существенно изменить ситуацию. Однако «настроение в губернии обывательское». Духовенство при службе в церквях вело антисоветскую агитацию, указывало, что с твердой верой в Христа можно победить лжепророков большевиков. В пределах губернии спокойно. Уклонявшиеся от мобилизации жили в деревнях, не принимая никаких мер к какой бы то ни было организации. Из уездов добровольно являлись дезертиры. Продовольственное положение плохое; предполагалось сокращение пайка (29 июля). Настроение Новосильского уезда сочувственное. Политическое состояние города Епифани и уезда удовлетворительное (6 августа)138.
В течение всего августа в губернии спокойно; велось вылавливание дезертиров. С 17 июня по 31 августа – 35 565 человек добровольно явившихся и задержанных. Революционным военным трибуналом принимались энергичные меры (4 сентября)139. Общая сводка за лето по губернии такова: 14 698 человек явились добровольно за июнь – июль и 10 327 были задержаны (итого 25 025). По августу 10 689 добровольно явились и 1331 человек был задержан. Судимо было из них 16 человек и 33 приговорено к расстрелу140.
Выездной сессией ревтрибунала велась усиленная борьба с дезертирством в Ефремовском уезде; началась добровольная явка (29 августа). В Веневском уезде реввоентрибунал оштрафовал села Красное и Дудино, деревни Красные Васильки и Дамедова и Серебряно-Прудскую волость на 1700 тысяч рублей и расстрелял двух дезертиров (сводка за 23–30 ноября)141.
Предгубчека Пензенской губернии заявил 3 июля об улучшении настроения в связи с объявлением в Пензе военного положения. Неделя добровольной явки дезертиров давала результат, дезертиры массами являлись в губвоенкомат. Случаи открытого выступления небольших банд были без особого труда ликвидированы. В течение первой половины июля в Нижне-Ломовском уезде Пензенской губернии произошло вооруженное выступление дезертиров, ликвидированное в два дня отрядом в 40 человек142. Вскоре природа стала брать свое: из Нижне-Ломовского, Саранского и Краснослободского уездов поступали сведения, что из-за холодов дезертиры, прятавшиеся по лесам и берегам, возвращаются по домам (18 августа). Энергичная борьба с дезертирством приносила результат: в большинстве волостей Нижне-Ломовского уезда дезертиров уже не было (13 сентября). На 13 августа явились по губернии 1138 дезертиров, задержаны разведкой 903 человека, из коих злостных четыре (30 августа).
Дезертирство развито благодаря халатности местных исполкомов, которые не принимали никаких мер (сводка за 1–7 ноября). Пензенская губчека приговорила к расстрелу 11 дезертиров за грабежи, поджоги и шантаж (среди них пять бывших «охранников», то есть сотрудников охранных отделений империи)143.
Таким образом, мы неизменно видим довольно пеструю картину, с существенной разницей по уездам даже одной губернии. Дезертиры являются своего рода ударной силой крестьянского сопротивления, переходя из повстанцев на положение более или менее активных зеленых. Карательные отряды нередко, даже в глазах своего руководства, безобразно ведут себя по отношению к населению. Дезертирство во всех губерниях многотысячное, и надо сказать, что процент задержанных весьма высок, добровольная явка выступает для крестьян-дезертиров скорее как способ легализоваться в удобный (амнистия, наступление холодов) момент, чем как некий осознанный политический выбор или следствие раскаяния в дезертирстве из РККА.
Про новые типажи, порожденные и востребованные революцией, писали многие. Н.А. Бердяев объявил, что в России победил «новый антропологический тип», энергичный молодой человек во френче. «Порядок и вольность (френч и чуб). Посмотрите на человека власти, взявшего от варягов френч и от казаков чуб на лбу, какое отвратительное явление представляет эта смесь френча английского с казацким чубом, и таков представитель власти, комиссар – момент соприкосновения варяжской идеи порядка с многими карманами и русской чубастой удалью», – рефлексировал Пришвин (дневник, запись от 12 января 1919 г.) С.С. Маслов проницательно пишет о том, что партизанские отряды вербуются из деревенских низов, в том числе низов моральных. Есть «кадры», а есть резерв партизан. При наличии волевого вожака отряд будет, материала для партизанской вольницы сколько угодно144.
По белогвардейским данным, в декабре 1919 г. банды Чучупаки численностью до 6000 человек (район Черкасс) включали следующие элементы: «а) Преступный элемент, укрывавшийся в Холодном Яре еще и в прежние времена при сменяющихся властях, б) Часть местного населения, поступившая добровольно, будучи прельщена обещаниями агитаторов, в) Насильно мобилизованные под угрозой шомполов и разграбления имущества, г) Остатки разбитых частей красных, Петлюры и Махно, которым некуда было деваться»145. Итак, преступные, прельщенные, мобилизованные и оставшиеся в безвыходном положении – на белогвардейский взгляд. Первые две позиции, надо полагать, обозначают как раз добровольческий кадр этого конкретного повстанческого района. Генерал Шинкаренко, уже с большой временной дистанции, в конце 1950-х гг. в эмиграции, дал такую характеристику южнорусскому мужику в ситуации Гражданской войны: «…в моем понимании выходит оно так. Крестьяне, что живут в Новороссии, – особенно те, что хохлы, – по природным своим качествам, наделены храбростью и для боя годятся. И запорожская кровь в них есть; и в Галиции в славных полках VII и VIII корпусов наших достойно против мадьяр и немцев воевали. Это так. Но… начиная с семнадцатого года все мужицкое население России стало, в массе своей, никаких боев не приемлющим. Заграбить землю и сидеть у себя. Так оно и в Новороссии. Но, ежели общая линия сидеть на заграбленном без выстрелов, так все-таки всегда и везде есть еще и некое меньшинство со вкусом разбойным, за винтовку легко берущееся. Вот то меньшинство, что на нашем Юге России, по преимуществу, красным заделалось: вся конница товарищеская, от Буденного и Жлобы с Думенко до Котовского. В Екатеринославщие, по местным условиям, пошло это не попросту красной, а своей собственной особой линии, имевшей все-таки скорее красный оттенок. И нет сомнения, все и все они, – безразлично, буденновец или махновец, – были самым храбрым и самым боевым из всего сельского населения Ставропольской ли губернии или Новороссии. Лучше всех остальных. Если бы прицел, что они брали, оказался бы тем, что взяли мы, так и война наша Белая стала иметь бы сколько-то иной вид. Но прицелы у нас были разные. Совсем разные. И у каждого из тех махновцев, что лезли к нам по Днепру (имеются в виду союзные белым повстанцы 1920 г. – Авт.), наверное, был кто-либо белый пристреленный, либо имение ограбленное»146. Генерал сожалеет о «разных прицелах», понимая всякую повстанщину как неродственную белой борьбе. При этом боевой элемент в крестьянстве он видит и высоко оценивает. Много выразительных кадров дала Сибирь. С одной стороны, ссыльный, приисковый и прочий подобный элемент существенно утяжелил характер краснопартизанских отрядов, с другой – сибирская атаманщина, опиравшаяся на казачьи и старожильческие крестьянские кадры, также отличалась брутальностью в борьбе с партизанами.
С советской стороны борьбу с повстанчеством вели отряды ВЧК и ВОХР (войска охраны республики), отряды комдез (комиссий по борьбе с дезертирством), воинские части, отряды коммунистов, коммунаров, всякого рода сборные отряды, караульные и прочие местные формирования.
При этом большевики умело мобилизовали силы. В критической ситуации формировались чрезвычайные органы власти, с временным роспуском «конституционных» органов. Это могли быть ревкомы, чрезвычайные тройки или четверки. Последние создавались, например, на пике зеленого движения в охваченных им губерниях. Спад движения привел к их расформированию с передачей чрезвычайных полномочий подлежащим ведомствам. Так, председатель ВЧК Дзержинский, начальник ВОХР Волобуев и за председателя центральной комиссии по борьбе с дезертирством Лурье 2 сентября 1919 г. предписали окружные оперативные четверки расформировать с передачей их дел управлениям секторов ВОХР147.
Бригады ВОХР создавались поэтапно, старшие подразделения были костяком соединения и отличались наибольшей боеспособностью. Например, в 4-й отдельной стрелковой бригаде войск ВОХР 31-й батальон начал формироваться 1 апреля 1918 г., 207-й батальон – 15 сентября 1919 г., и 4-й батальон – 4 октября 1919-го148. Банды повстанцев в Малороссии, Сибири и других местностях, как правило, достаточно спокойно избегали уничтожения в глубинке, но часто бывали ограничены железными и шоссейными дорогами, которые охранялись, в том числе бронепоездами и бронеавтомобилями. Охрана железных дорог стала одним из приоритетов любой власти149. К концу февраля 1919 г. железные дороги охраняли до 74 тысяч штыков, что составляло более 40 % всех войск вспомогательного назначения Советской республики150. В войсках белой Сибирской армии в том же году существовал Отряд охраны железных дорог151. Часто угроза дороге или ее перекрытие и делало возмущение заметным для власти. Весной 1919 г. в районе Киев – Житомир оперировали повстанцы Мордалевича, Струка, Лисицы и других. Все они сражались не против Советской власти, а против «коммуны» и «жидов». Последние подвергались погромам и резне, в то же время крестьяне действительно могли не опасаться этих атаманов. «Таким стимулам борьбы сочувствует огромное большинство населения». На этом фоне разношерстные и часто элементарно голодные красные части не имели шансов уничтожить повстанцев, а лишь старались обеспечить свободу коммуникаций. Чем дальше от железных и шоссейных дорог, «тем слабей положение сов. власти и тем сильнее поносит большевиков население»152. «Товарная неделя… почти сорвалась» из-за восстаний. Около Ельца повстанцы неделю владели дорогой», – записывал в дневнике советский военспец и известный военный писатель А.Е. Снесарев153.
Батальоны ВОХР состояли из местных уроженцев. Это отражалось на их боеспособности. Из 54-го отдельного стрелкового батальона при отправке части на фронт против Юденича бежало 8 человек – псковичи, новгородцы и петроградцы. Из 145-го батальона бежали четверо с 15 по 22 ноября – костромич, уроженцы Петроградской и Новгородской губерний. Из 202-го батальона бежало 30 человек с момента выступления на фронт из Петрограда до 21 ноября154. Так же обстояло дело и с другими частями внутренней службы. В 1856-м полку железнодорожной охраны в Подмосковье большинство бойцов обуто в лапти; красноармейцы активно дезертировали (к 13 сентября – 196 человек), что объяснялось уборкой хлеба в деревнях (сводка за 21–30 сентября)155.
Численность отряда по борьбе с дезертирством, как правило, составляла до пятидесяти, иногда – до 200 человек156. Документы показывают, что эти отряды могли быть совсем скромного состава – в два десятка человек. На подавление восстаний обычно отправлялись также отряды местных коммунистов или коммунаров, местные караульные и прочие вспомогательные части. Часто первые поражения малобоеспособных отрядов позволяли разрастись вооруженному движению, воодушевляли повстанцев на активные действия. В этих условиях нередко главная роль в подавлении того или иного серьезного восстания принадлежала более или менее случайному отряду, которому повезло с энергичным и жестоким командиром. Подавление летней зеленовщины в разных губерниях дает тому примеры.
Дезертирство представляет собой неизбежной сюжет в жизни любой массовой армии. Однако мотивы, масштабы, условия и последствия дезертирства могут существенно разниться.
Русская императорская армия знала многочисленные случаи групповых сдач в плен во время тяжелых боев 1915 г., общее число пленных превысило 2 миллиона 400 тысяч, из них порядка миллиона нераненых. Однако дезертирство не было значительной проблемой до революции. С начала войны до Февральской революции дезертиров насчитывалось 195 тысяч, средняя величина в месяц – более 6300 человек. Дезертирство кратно возросло после революции. Н.Н. Головин специально исследует вопрос о количестве дезертиров и доказывает, что широко распространившиеся разговоры о двухмиллионном дезертирстве к концу 1916 г. не соответствуют действительности. До указанных величин оно выросло к концу 1917 г.157 Действительно, даже на прифронтовой Смоленщине наплыв дезертиров старой армии стал наблюдаться только в начале 1918 г.158 В то же время «динамика дезертирства показывает, что основную роль в развале русской армии сыграла не революция… Главным фактором послужил крестьянский состав русской армии, не выдерживавшей тягот современной войны. Как и раньше, солдат подчинялся в своем настроении больше сезонным циклам, нежели гражданскому долгу. В целом же солдат-крестьянин не воспринимал противника как непримиримого врага, братаясь с ним на Юго-Западном фронте и просто убегая от него на Западном и Северном»159. Не следует считать, что более национально собранные народы не знали этой проблемы. Гинденбург говорил, что в германской армии в войну дезертирство носило эпидемический характер и не стало массовым только из-за своей молодости160.
Гражданская война создала новую ситуацию на фронте и новые соблазны. Например, Ю. Поляков пишет о Гражданской войне как войне без пленных: крестьянам-солдатам меняли кокарды и ставили в строй. При этом сохранялся антагонизм офицера и солдата в белых армиях и старого офицера, революционного начальства и солдатской массы – в Красной161. Это верно только отчасти. Крестьянскую природу дезертирства из РККА заметил М. Левин. «История дезертиров – это, конечно, история крестьян», – пишет он, указывая, что красные новобранцы легко могли найти дорогу к зеленым, Махно, Антонову…162 По мнению О.А. Суховой, «сущность массового уклонения от призыва и дезертирства из действующей армии, превратившегося к 1919 г. в мощнейший фактор социальной динамики, постепенно меняется: из формы обыденного сопротивления противостояние дезертиров и государства превращается в отдельный фронт гражданской войны, определяемый многими авторами как антикоммунистический»163. То есть дезертирство политизируется и превращается в субъект Гражданской войны. Выражением данного процесса как раз и стало зеленое движение.
П.А. Сорокин видел в революции растормаживание рефлексов, «биологизацию» человека, которые, в свою очередь, требовали дальнейшего мощного насилия для очередного «торможения». Прививка рефлексов торможения сработала, однако надетая большевиками смирительная рубашка слишком тесна, она душит само общество. Когда большевики перешли к «прививке рефлексов повиновения», восстания поднялись уже против них. Однако большевики уже располагали аппаратом принуждения и подавили сопротивление. В результате «к 1919–1920 гг. наступило «оцепенение» общества. Реакции неповиновения были сломлены путем беспощадных тормозящих стимулов. Армия, не хотевшая воевать, поставленная в поле таких детерминаторов, послушно пошла на войну», протесты смолкли, восстановилась система подчинения164. В этой парадигме разыгрывалась драма русского новобранца, мобилизованного, дезертира.
Дезертирству в годы Гражданской войны из Красной армии в середине 1920-х были посвящены две специальные и весьма информативные работы, сочетавшие исследовательский подход и оперирование личным опытом авторов165. В наше время по теме также работает несколько авторов. Книга С. Оликова является наиболее подробным очерком эпопеи массового дезертирства из РККА в годы Гражданской войны. Н. Мовчин рассуждает и о проблеме дезертирства в будущей войне166. Он стремится сделать книгу популярной, увы, жертвуя при этом сносками на источники.
Характерно, что Оликов не смог разыскать архив Центркомдезертир, полагая его уничтоженным в Наркомтруде, который стал заниматься дезертирством уже с трудового фронта167. Сам автор боролся с дезертирством в Орловском военном округе и в махновских районах на Украине. Книга проникнута рассуждениями о подходе к дезертиру, содержит и статистический, хотя и разрозненный, материал.
В советской документации причинами дезертирства называются необеспеченность красноармейцев, голод в частях, медленная выдача пособий, потворство комсостава, длительные стоянки эшелонов на станциях, близость дома, необходимость участвовать в сельхозработах дома и многие подобные резоны. Е.А. Сикорский справедливо задается вопросом: в разнообразной документации не упоминаются антисоветские и антибольшевистские настроения как причина дезертирства, – из-за их отсутствия? Или же авторы сводок и опросных листов оставляли таковые за скобками?168 Очевидно, мы вправе предположить, что дезертирское положение направляло судьбу по «зеленому» руслу просто силою вещей. Если власти начинали борьбу против дезертиров, те оказывались в ситуации конфронтации с властью, организовывали свои структуры выживания и самообороны, обращались к антибольшевистской риторике.
Советское военное строительство уже с весны 1918 г. ориентировалось на создание массовой армии. Это предполагало недобровольное привлечение широких кругов населения.
В марте 1918 г. был образован Высший военный совет и проведена военно-административная реформа с образованием 11 военных округов. Декретом СНК 8 апреля 1918 г. учреждались волостные, уездные, губернские и окружные комиссариаты по военным делам. В апреле создана Высшая военная инспекция для помощи местным советам в деле создания армии и контроля над этим процессом. Декретом ВЕД1К 22 апреля 1918 г. отменялась выборность и вводилось назначение командного состава, вводилось всеобщее воинское обучение трудящихся. Объявляются первые штаты строевых частей. В мае образован Всероссийский Главный штаб с подчинением ему всей системы военных комиссариатов. 29 мая 1918 г. ВЦИК издал декрет о принудительном наборе в Красную армию. V Всероссийский съезд Советов в июле 1918 г. утвердил декрет о всеобщей воинской повинности.
Декретом СНК 29 июля 1918 г. вводился воинский учет для лиц 18–40 лет. Декретом от 29 июля 1918 г. в РСФСР введена всеобщая воинская обязанность. Все военнообязанное население в возрасте от 18 до 40 лет бралось на учет, также вводился учет и мобилизация конского состава169. Появился всевобуч как система массового военного обучения «трудящихся». Всевобуч стал паллиативным решением: всеобщее вооружение трудящихся оказалось утопией, и в качестве резерва для РККА был изобретен всевобуч. По впечатлениям Терне, относящихся, правда, к городу и 1920 г., дело было поставлено бестолково, относились к нему соответственно, и идея всевобуча быстро ушла из фаворитов в иерархии советских ведомств170. Очевидно, в сельской глубинке было не лучше. Однако на должности инструкторов всевобуча попадали недавние фронтовики, бывшие офицеры из местных уроженцев, и для вооруженных возмущений система всевобуча как раз могла предоставлять командные кадры и иногда какое-то элементарное вооружение. К началу 1919 г. на территории РСФСР было 4616 пунктов военного обучения, в которых работало около 50 тысяч инструкторов. В июне 1919 г. принято положение об обязательном военном обучении в объеме 96 часов. На осень 1920 г. имелось 5 миллионов прошедших обучение лиц призывного и допризывного возраста171.
25 декабря 1918 г. вышло масштабное постановление Совета обороны, посвященное борьбе с дезертирством. Оно признавалось «тяжким и позорным» преступлением, всем советским органам предписывалось незамедлительно приступить к повсеместному розыску дезертиров. Конкретные мероприятия предлагалось проводить силами РВС Республики. Дезертирам предоставлялся двухнедельный срок «со дня опубликования особого приказа» для возвращения в части без наказания. При этом такие красноармейцы подлежали особому учету в своих частях, чтобы в случае новых нарушений «революционного долга» быть подвергнутым более тяжелому наказанию, чем красноармейцы, не запятнанные дезертирством. Учреждалась Центральная временная комиссия по борьбе с дезертирством в составе представителей Всероссийского главного штаба, Всероссийского бюро военных комиссаров и Народного комиссариата внутренних дел. Предлагалась активная пропаганда, митингами и с помощью печати, среди населения идеи преступности и недопустимости дезертирства. Наказания для дезертиров варьировались от денежного штрафа до расстрела, и для укрывателей предлагались принудительные работы до пяти лет. Принятие мер и оповещение населения возлагались на систему военных комиссаров, комбеды (доживавшие последние дни) и исполкомы советов разного уровня172.
27 декабря 1918 г. ВЦИК предписал Российскому телеграфному агентству и редакции «Известий»: «В настоящее время два вопроса стоят в центре внимания военного аппарата: мобилизация винтовок и шашек и борьба против дезертирства». Выполнению этих задач предлагалось содействовать данным органам массовой информации173.
25 января 1919 г. Центркомдезертир отдал телеграфное распоряжение о создании губернских и уездных комиссий. При штабах округов формировались окружные комиссии. Приказом РВС от 17 ноября 1919 г. учреждались полевые комиссии при РВС фронтов, армий и штабах дивизий174. Последнее начинание, кстати, говорило о том, что даже при победоносном движении Красной армии на всех фронтах проблема дезертирства не ослабевала и требовала наращивания соответствующей инфраструктуры. Волостные комиссии были организованы не везде, ибо на них не отпускалось средств, да и роль их зачастую была чисто агентурной: при массовом повстанчестве лета 1919 г. сколь-нибудь работоспособные комиссии в волостях невозможно себе представить175.
Согласно разъяснению ЦКД, дезертир – это военнослужащий, отсутствующий в части более 7 дней. Предлагалась и классификация: на дезертиров по слабости воли и злонамеренных (или «злостных», как нередко писалось в документации). К первым предлагалось относить находившихся в отлучке менее 14 дней или более, но по уважительной причине. Ко вторым – отсутствовавших более 14 дней, дезертировавших с казенными вещами (кроме выданных лично красноармейцу) или оружием, скрывших при задержании имя, сопротивлявшихся при задержании, наконец, бежавших два и более раза176.