Зеленое движение в Гражданской войне в России. Крестьянский фронт между красными и белыми. 1918—1922 гг.

В феврале 1919 г. Центральная комиссия по борьбе с дезертирством предоставила право суда над дезертирами губернским комиссиям177. В феврале 1919 г. утверждено положение о запасных частях. Уже в марте в них состояло до 129 тысяч человек178.

29 марта 1919 г. было принято постановление Совета обороны за подписями Ленина и Э. Склянского. Оно устанавливало правила рассмотрения дел о дезертирстве до окончательного конструирования системы революционных трибуналов, в интересах скорейшего рассмотрения дел и отправки дезертиров на фронт. Устанавливалось, что права рассмотрения дел с наложением взысканий передавались столичным и губернским комиссиям по борьбе с дезертирством. Общее руководство деятельностью комиссий возлагалось на Центральную комиссию по борьбе с дезертирством, которой давалось право разработать соответствующую инструкцию. Постановление вводилось в действие по телеграфу179.

11 апреля 1919 г. в девяти неземледельческих губерниях был объявлен призыв 1886–1890 гг. рождения. Параллельно проводились партийная, профсоюзная мобилизации, мобилизации вернувшихся из плена, выздоровевших после болезни. Мобилизации проходили слабо, они и подняли значительную волну весенне-летнего дезертирства 1919 г. В черноземных губерниях, например Тульской, брали новобранцев 1900 г. рождения180. В эти же дни остались без пособий семьи погибших солдат «старой» армии. На основании приказа Наркомвоена № 230 о расформировании старой армии к 12 апреля 1918 г. предписывалось с 12 апреля 1919 года прекратить выдачу пайка семьям убитых или пропавших без вести солдат старой армии. Такой приказ подписал народный комиссар социального обеспечения А. Винокуров.

С весны началось разворачивание концлагерей. Организационным толчком процесса создания лагерей принудительных работ на всей подконтрольной большевикам территории России стала телеграмма заведующего Центральным управлением лагерей члена коллегии НКВД и ВЧКМ.С. Кедрова, направленная 17 апреля 1919 г. всем губчека и отделам управления губисполкомов. В телеграмме содержалось требование «немедленно приступить к устройству лагерей принудительных работ и открыть таковые не позже двадцатого мая»; каждый лагерь должен был быть рассчитан не менее чем на триста человек. Рекомендовалось устраивать лагеря в черте города в помещениях монастырей181. Дезертиры попадали в концлагеря, хотя и в не очень больших количествах. Дезертиров и уклонистов в Калужском концлагере в период Гражданской войны было меньше, чем, например, заложников, так как их поимка была плохо организована, и, кроме того, большинство пойманных отправлялось обратно в армию, в штрафные подразделения, а к злостным дезертирам чаще применялись более строгие меры, чем нахождение под стражей в концлагере182.

25 апреля, вскоре после нового курса, провозглашенного Восьмым съездом РКП(б), последовал декрет ВЦИК и СТО «О призыве среднего и беднейшего крестьянства к борьбе с контрреволюцией». Согласно декрету, каждая волость должна была снарядить за свой счет 10–20 местных добровольцев. Власть рассчитывала на 140 тысяч добровольцев. Так называемая «волостная» мобилизация, однако, провалилась. Деревня весьма ревниво относилась ко всякой избирательности. Провал мобилизации продемонстрировал и откровенное нежелание деревни погибать за новую власть. Напугать ее «Колчаком» не удалось. Власть ответила поворотом к репрессивным мерам183. Постановлением Совета обороны 3 июня 1919 г. регламентировались меры борьбы с дезертирством. Дезертирам предлагалось в семидневный срок со дня обнародования постановления в данной местности явиться в ближайший комиссариат по военным делам с освобождением от суда и наказания. Неявившиеся объявлялись «врагами и предателями трудящегося народа». Революционным трибуналам и, при их отсутствии, губернским комиссиям по борьбе с дезертирством предоставлялось право следующих наказаний для дезертиров: конфискация всего или части имущества, лишение навсегда или на срок всего или части земельного надела. Конфискованное подлежало передаче во временное пользование семьям красноармейцев. Те же меры разрешалось применять и к укрывателям дезертиров. Предписывались трудовая повинность и штрафы для укрывателей, в том числе наложение штрафов на волости и селения на началах круговой поруки. При невзносе штрафа «применяются решительные меры». Семьи красноармейцев и все содействовавшие освобождались от штрафов184. Семьи дезертиров лишались пайка и пособий с момента извещения местными военкомами или дезертир-комиссиями о дезертирстве185.

9 июля, через неполную неделю после «Московской директивы» главкома ВСЮР А.И. Деникина, последовало письмо ЦК РКП(б) ко всем организациям партии о мобилизации сил на борьбу с Деникиным. Требование к стране стать «единым военным лагерем» не могло не поставить и вопрос о дезертирстве. Соответствующий раздел констатировал, что дезертир «повалил» в Красную армию, возвращение стало массовым. При этом парадоксальным образом предлагалось «изо всех сил» «налечь на работу среди дезертиров и для возврата дезертиров в армию». Логика документа заставляет вспомнить более поздний и не менее известный партийный документ – статью «Головокружение от успехов» 1930 г. Особо отмечалось, что на дезертиров удается воздействовать убеждением, и это в корне отличает рабочую власть от помещичьей и буржуазной186.

11 июля 1919 г. Совет обороны по итогам доклада Ф. Дзержинского «о восстаниях дезертиров и зеленых» принял постановление поручить РВСР «принять меры к возможному увеличению числа войск Всероссийской чрезвычайной комиссии». Этому предшествовали доклады о восстаниях и способах добывания восставшими оружия и боеприпасов по линии РВСР и ВЧК187.

Постановлением Совета обороны от 17 октября 1919 г. было признано, что части ВОХР «при командировании для подавления восстаний и ловли дезертиров из мест постоянного их расположения в другие местности подлежат удовлетворению пайком по фронтовой норме»188.

Большевики умело играли агитацией, амнистиями. 4 ноября 1919 г. вышло постановление ВЦИК об амнистии ко второй годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Согласно документу, от ответственности освобождались дезертиры, явившиеся не позднее 25 ноября в военные комиссариаты. Лишенные по приговорам трибуналов свободы направлялись в штрафные части, пребывавшие в штрафных частях – направлялись на фронт189.

Характерно, что подробное «Положение» о революционных военных трибуналах ВЦИК утвердил только 20 ноября 1919 г., когда трибуналы давно уже действовали (учреждены 4 февраля того же года)190.

В революционных армиях наблюдается волнообразное развитие дезертирства, полагает Оликов191. Приливы и отливы дезертирства в Гражданскую войну похожи на таковые в 1789–1794 гг.192 Данное наблюдение можно признать как минимум интересным. Действительно, этапы развития французской революционной силы уместно сравнить с таковым же в России по, например, чрезвычайно удачной книге Дживилегова193.

Согласно Оликову, первая волна дезертирства пришлась на вторую половину 1918 г. с пиком в начале 1919-го. Причиной являлись успехи белых, деревня же еще не успела расслоиться. Деревня пишет красноармейцу об отсутствии рабочих рук, о недостатке пособий, несправедливостях местной власти: «Твои товарищи все дома, жить им очень хорошо, никто не трогает, – приезжай скорей!» С фронта же писали: «Меняем свои и казенные вещи на хлеб, за кусок хлеба отдали последнюю рубашку, полная голодовка, солдаты разбегаются по домам. Мы, пока имеются свои сухари, послужим, а потом убежим»194. Мовчин рассуждает о трех прослойках в деревне и также считает, что середняк уклонялся от мобилизации от недопонимания важности борьбы с контрреволюцией. Земля есть, что же еще надо?195 Это вполне классический набор рассуждений правоверного марксиста. Однако его книга содержит и много интересного, хотя, увы, совершенно пренебрегает ссылками на источники при обилии статистических данных.

С конца апреля 1919 г. ЦКД начинает решительную борьбу с дезертирством. За первые две недели было 31 683 задержанных и явившихся, за следующие две недели – 47 393. В мае формируются отряды, берущие под наблюдение железные дороги, проводится политработа. В апреле – мае 1919 г. проводилась «карательно-агитационная кампания».

В начале июня задержаны 42 552 дезертира. Однако далее на фронтах последовали неудачи, начались восстания. Потребовалась экстраординарная мера. 3 июня 1919 г. Совет труда и обороны издал упомянутое постановление «О добровольной явке дезертиров». Партия мобилизовала силы, позволившие добраться едва ли не до каждой деревни. В первые дни недели добровольной явки явилось 69 307 дезертиров, за всю неделю – 98 183 человека. За две недели после 3 июня 115 290 дезертиров явилось и 65 300 было задержано. Дезертирство пошло на убыль. Так, из эшелонов в начале июня дезертировали до 38,5 % и более, а к 20 июня – 9,5 %, к 1 июля – до 5,75 %. Первая волна была ликвидирована.

Вторая волна дезертирства, слабее первой, началась с развитием наступления Деникина, ее пик пришелся на октябрь – ноябрь 1919-го. С 20 сентября по 1 октября из эшелонов дезертировало 14,7 %, с 1 по 10 октября – 17,8 %. С фронта с 1 по 15 октября бежало всего 2048 человек, из запасных частей – 13 480. Многие отлучались за теплой одеждой и возвращались. За октябрь добровольно явилось 89 759 человек. К концу ноября вторая волна дезертирства также оказалась ликвидирована.

Украинская ЦКД за август – декабрь 1920 г. изъяла около полумиллиона дезертиров, что подрезало корни повстанчеству196.

Волновой характер имело дезертирство и по регионам. По сообщению предгубчека Казанской губернии Карлсона 23 мая: в уездах масса дезертиров, часть вооружена винтовками. Вооруженные банды устраивали грабежи, отбирали лошадей и уводили людей неизвестно куда197. Это уже после жестокого подавления Чапанной войны, когда, казалось бы, все дезертиры, участвовавшие и неучаствовавшие в восстании, были «выкачаны».

По информации бюллетеня ПУ РККА от 15 августа, в 3-м Московском караульном батальоне 37 дезертиров, преимущественно тамбовцев198. То есть дезертирство носит земляческий характер. В Сольвычегодском уезде Северо-Двинской губернии в конце июня – начале июля «наблюдаются кратковременные самовольные отлучки»; приняты меры, посланы агитаторы199. Здесь явно свои проблемы решали местные призванные.

В конце 1918 – начале 1919 г. 917 250 человек уклонились от призыва, а в середине 1919 г. чуть ли не все они явились. Объяснение из практики автора: целые волости ничего не знали о мобилизациях. Освобожденные от белых местности автоматически принимали на себя все ранее объявленные мобилизации, так что «уклонившиеся» даже не знали, что они уклонились200. До середины 1919 г. было плохо поставлено оповещение крестьян о призывах. Нетвердость нарядов, отсутствие учета военнообязанных заставляли идти по линии наименьшего сопротивления, то есть взять не всех подлежащих, а скорее и больше и кого получится. Из тыловых частей бежали еще из-за голода, помогали и «спутанность» властей и безнаказанность уклонения201. Уклонение от призыва составляло 75 %, побеги до прибытия в части – 18–20 %, с фронта – всего 5–7 %202. Последнее понятно: на фронте, при скверном снабжении и сравнительно малоинтенсивных боевых действиях, полк становился гарантией выживания, корпорацией, которая не только воевала, но и могла возвысить голос перед своим начальством, применить «право винтовки» в отношении населения и т. п.

После декрета 3 июня последовал перелом в настроении. Все силы были брошены для пропаганды. Укреплялась связь с деревней: в ней заводится агентура, вешаются жалобные ящики. То есть комиссии выступают как радетели за население. Иногда дезертиры и даже бандиты, не начавшие еще враждебных действий, просили разрешения устроить домашние дела и всегда возвращались, даже с оружием. Очень важна гибкость в работе комиссий: осенью 1919-го Деникин отступает, холода на пороге… В этот момент ВЦИК объявляет амнистию вернувшимся до 25 октября. Момент оказался удачным – еженедельная явка составляла 30–40 тысяч человек.

В запасных частях добровольная явка агитационно «закреплялась» лекциями о положении в деревни и т. п. мероприятиями. «Деревня не любит отвлеченных рассуждений; она слушала агитаторов тогда, когда они строили свою агитацию на вопросах «на злобу дня» и вопросах местного значения». То же и в отношении печатной агитации. Важно было в воззваниях, листовках, плакатах и пр. затронуть именно эти, «местные животрепещущие вопросы»* Такие воззвания и листовки выбивали всякую почву из-под дезертирской и пособнической психологии, а именно – наличия каких-либо оправданий. После такой удачной листовки придет отряд, и дезертиры валят с повинной. При неудачном же слове отряд вернется ни с чем. Например, на сходе задан вопрос: почему солдаты на фронте голодают? Начальник отряда ответил: да вы же хлеб не даете! И это в деревне, где только что выгребли «излишки»? После такого поворота и репрессии не помогут.

Применялась также следующая схема: облава, а затем суд-митинг с опросом виновных, свидетелей, с обвинителем и защитником (дабы полнее осветить вопрос). Успех такой комбинации бывал самый полный.

Часто события развивались следующим образом. В село является отряд по борьбе с дезертирством. Созывается сход. Однако на сход никто не является. Или же являются все дезертиры, в большом числе и с оружием и устраивают диспут на тему: «За что воевать?» Или же являются несколько дезертиров и заявляют, что, если все пойдут, пойдем и мы, а нет – так снова по домам. Успех в этом случае зависел от выдержки и такта отряда.

В Приволжско-Уральском ВО выбрали ошибочную тактику. Здесь попытались охватить возможно больший район, «переловить» всех дезертиров. Но так действовать неэффективно, надо же еще благополучно отправить на фронт пойманных дезертиров.

Для «взрыхления» среднекрестьянского слоя одних горожан-агитаторов мало, да они и не всегда понимали деревню. 95 % членов комиссий коммунисты, в большинстве из крестьян, что очень помогало найти подход к деревне. Не все комиссии умели правильно сочетать карательный и агитационный компоненты203. Из данных соображений можно вывести заключение, что наименее деревенские по составу комиссии имели больше шансов проявить нетактичное поведение или просто неадекватно понять настроение жителей.

Пока в наличии были призывные контингенты, дело борьбы с дезертирством находилось в загоне. Комиссии не имели твердой организации. Но и при таком положении вещей в феврале 1919 г. было задержано 26 тысяч дезертиров, в марте 54 тысячи, в апреле 28 тысяч, в мае около 60 тысяч, из коих 15 тысяч явились добровольно. Всего до начала июня 1919 г. было поймано 200–250 тысяч дезертиров, почти исключительно задержанных.

В этот момент закончились призывные контингенты. Да многие призывы, при отсутствии учетных данных, по сути были добровольной явкой.

Всякого рода статистические данные заведомо ненадежны из-за текучести территории, контролировавшейся советской властью, и плохого учета. Так, по Самарской губернии числилось 845 уклонившихся, а явилось потом 33 тысячи.

В новой ситуации председатель военной инспекции Данилов сделал доклад, в котором констатировал, что безнаказанность уклонившихся срывает новые мобилизации. Предлагались следующие меры:

1) временно отказаться от новых мобилизаций;

2) все силы бросить на борьбу с дезертирством;

3) громадное большинство уклонившихся может дать хороший боевой материал;

4) энергичное привлечение в ряды РККА уклонившихся даст огромный контингент, больший, чем новые призывы.

Постепенно расширялись функции комдезов, у них появилось право налагать штрафы, делать имущественные взыскания.

По сводкам Центркомдезертир за июнь 1919 – июнь 1920 г. оказалось задержано 2 миллиона 638 тысяч человек, из коих 1 миллион 545 тысяч пало на 1919-й. Из общего числа добровольно явилось 153 100, захвачено облавами 837 тысяч, дезертиры задерживались также на железной дороге и иными способами. Злостными было сочтено 258 тысяч дезертиров, из них в 1919 г. – 95 тысяч.

В декабре 1918 г. двухнедельник добровольной явки не дал результатов, а растянувшаяся «неделя» июня 1919 г. ошеломила самих коммунистов: 150 тысяч добровольно явившихся за первый месяц, 200 тысяч за июль, 188 тысяч за август, 155 тысяч за сентябрь.

Добровольную явку не следует понимать так, что дезертиры сами ломились в военные комиссариаты. Струя дезертирского «добровольчества» летом 1919-го в основном иссякла. Последующие «недели» не столь блестящи. В июне на четырех добровольно явившихся приходился один задержанный, в ноябре – декабре соотношение стало два к одному. В конце 1919 – начале 1920 гг. превалирует добровольно-вынужденная явка, ибо стало ясно, что советская власть карает за ослушание. Важно, что «недели добровольной явки» успешно применялись лишь к неорганизованному дезертирству. Так, в июле 1919 г. Костромская и Владимирская губернские комиссии по борьбе с дезертирством признали нецелесообразным объявления нового срока явки, так как они уже вели напряженную борьбу, причем в Костромской губернии она была вызвана вооруженным восстанием дезертиров»204.

В июне 1919 г. злостных дезертиров было 4 %, в декабре же – 17,5 %. То есть июньской «неделей» выкачана наиболее близко стоявшая к советской власти масса крестьянства. Истинная борьба с дезертирством – это борьба со злостными дезертирами. Их общее число, учитывая повторное дезертирство, колебалось, по мнению авторов 1920-х гг., в пределах 200 тысяч человек. Этими данными определялся и масштаб карательных мероприятий. Соответственно, и ядро зеленого движения формировалось из этого контингента.

27 августа 1919 г. Совет обороны объявил поверочный сбор для выяснения наличия военнообязанных и дезертиров. Сбор окончился в декабре и дал хорошие результаты. К середине ноября по сбору принято 130 тысяч дезертиров и уклонявшихся от призыва. После того как комдезы развернули активную работу призыв 1901 г. был отложен за ненадобностью.

По мнению Мовчина, неудача восстаний весны – лета 1919 г. способствовала отрезвлению середняцкой массы205. За июнь – декабрь 1919 г. в войска было отправлено 1 миллион 556 тысяч дезертиров.

Авторы 1920-х гг. размышляют в категориях «отрезвления», «расслоения» крестьянства перед лицом истинного врага – белых. Современные исследователи проблемы дезертирства менее оптимистичны. К.В. Левшин приходит к выводу, что, несмотря на значительные усилия по «искоренению» со стороны Советской республики, это явление ушло только с исчезновением условий, его породивших206. Собственно, более или менее откровенно это признавала и документация красных. Обзор бандитизма за май – июнь 1922 г. констатировал потерю вождей и изменение социального состава: «…в связи с отменой разверстки совершенно отмерло повстанчество; в связи с окончанием войны и с проведением демобилизации рассосалась и «зеленая» армия». Бандитизм стал в большинстве районов антикрестьянским – такой вывод делали авторы документа207. Можно видеть в этой картине приукрашивание. Нам важно отметить, что победу над зеленой армией, по признанию ГПУ, одержала все-таки не отмена разверстки, не агитация или репрессии, а демобилизация. Крестьяне упорно шли на «зеленое» положение, пока шла война и государство требовало крови.

За сентябрь 1918 – март 1919 г. по мобилизации было призвано свыше 1 ммиллиона 468 тысяч рядовых и унтер-офицеров, более 34 600 бывших офицеров и военных чиновников, 21 тысяча медицинских и ветеринарных работников208. Всего в 1918–1921 гг. взяты 23 возраста. Призвано 5,5 миллиона человек, в том числе 55 тысяч офицеров. По мобилизациям взято 793 тысяч лошадей и 660 тысяч повозок. До конца 1919 г. работой комиссий было охвачено полтора миллиона уклоняющихся и дезертиров. Всего за 1919–1920 гг. получится порядка трех миллионов задержанных. Большинство из них просто уклонявшиеся, их взяли в 1919-м, и они уже больше не дезертировали209. Еще один итоговый вариант: выявлено дезертиров и уклонившихся 2 миллиона 846 тысяч человек, из коих 1 миллион 543 тысячи явились добровольно и 837 тысяч были задержаны при облавах210. За полтора года, с 1919-го, зафиксировано 3,4 миллиона случаев дезертирства, не считая сотен тысяч задержанных облавами и при многократно двигавшемся за эти полтора года фронте211.

Дезертиры были судимы революционными военными трибуналами и комиссиями по борьбе с дезертирством (согласно постановлению 3 июня 1919 г. Совета РКО), в последнем случае без права расстрела и конфискации имущества. Юридические полномочия несколько менялись, возникали экзотические формы типа летучих реввоентрибуналов. За первые 7 месяцев 1919 г. было осуждено 95 тысяч злостных дезертиров, из коих шестьсот было расстреляно, а более половины направлено в штрафные части. Дезертиры могли использоваться как штрафная рабочая сила, например, для обработки совхозных угодий212, на лесоразработках.

Комиссии по борьбе с дезертирством, борясь с дезертирством, множили его, так как вторжение в деревню делало нелегалами просрочивших срок отпускников, не сумевших вовремя прибыть из-за коллапса транспорта и т. п.213 Живший дома дезертир с появлением вооруженных агентов власти уходил в лес.

Риторика дезертирских резолюций о возвращении в ряды РККА бывала ультрареволюционной, что позволяет видеть в этом не более чем клише и своеобразную клятву в лояльности. Например, дезертиры Бечевинской волости Беломорского уезда в количестве 33 человек проклинали себя за старые позорные действия и клялись «бить этих палачей, белых банд до тех пор, пока не вырежем до последнего». Дезертиры выделяли двух поименованных представителей, под руководством которых обязывались к конкретному числу явиться в укомдез (август 1919 г.) А само событие происходило в форме собрания дезертиров, на котором был заслушан «доклад по текущему моменту» политруководителя отряда (надо полагать, по борьбе с дезертирством) товарища Флорова. Этот товарищ был и председателем собрания при названных «представителях от дезертиров»214

Примечания