Мифы и легенды Японии

Введение

Книги авторов, пишущих о Японии, оставляют впечатление, что Япония – это реально существующая сказочная страна на Дальнем Востоке.

Нам доставляют удовольствие красота и традиционность этой страны, а также любовь к прекрасному и приверженность старинным обычаям японского народа. Мы подсмеиваемся над их непостижимым для европейцев образом жизни, считаем японскую женщину очаровательной и пленительной, несмотря на ее непривычно яркое для европейского глаза кимоно, и имеем смутное представление о неотъемлемых чертах Японии – чайных домиках, цвете сакуры и гейшах. Мы до сих пор слушаем мелодичную музыку Микадо, но больше не считаем Японию чем-то вроде всем известной фарфоровой тарелки с трафаретным китайским рисунком. Страна восходящего солнца стала Страной солнца восшедшего, поскольку мы узнали, что ее традиционность и красота, ее сказочные обряды и обычаи есть не что иное, как внешние проявления великой и прогрессивной нации. Сегодня мы сознаем, что Япония – это могущественная держава на Востоке.

Японцы, будучи всегда заимствовавшей нацией, быстро впитавшей и переосмыслившей религию, искусство и общественный уклад Китая и поставившей свою национальную печать на том, что они заимствовали у Поднебесной, повсюду искали материал, который укрепил бы их положение и продвижение вперед. Это умение заимствовать – одна из самых выдающихся характерных черт Японии. Она всегда неохотно делилась информацией с другими, но всегда была готова получить доступ к любым знаниям, которые могли бы внести вклад в ее развитие. В XIV веке Кэнко писал в своих «Записках от скуки» («Цурэ-дзурэ-гуса»): «Отправляясь в небольшое путешествие, все равно куда, ты как будто просыпаешься»[1], и японцы, живущие в XX веке, воплотили этот отличный совет в жизнь. Они путешествуют всюду и извлекают пользу из своих разнообразных наблюдений. Умение заимствовать достигает у японцев гениальности. Восток и Запад сделали вклад в величие Японии, и многих из нас приводит в изумление, что страна, столь долго пребывавшая в полной изоляции и на протяжении стольких лет связанная феодальными путами, за относительно короткий период времени овладела западной системой вооружения, а также многими нашими этическими и общественными идеями и превратилась в великую мировую державу. Но своим успехом Япония обязана не только заимствованию и умному подражанию, и место среди передовых наций японцы заняли не с быстротой метеора, как могут предположить некоторые из нас.

Сегодня мы много слышим о новой Японии и слишком склонны забывать важность древней, в которую уходит корнями теперешнее государственное устройство. Япония училась у Англии, Германии и Америки тактике современного военного искусства. Она учредила действенные армию и флот на западных границах, но нужно помнить, что в венах великих героев Японии сегодняшней, в венах Того[2] и Оямы[3], до сих пор течет кровь древних самураев, а дух их подпитывается, пусть и в современном виде, от древнего кодекса самурая – Бусидо Сёсинсю. Характер японцев до сих пор остается японским, а вовсе не европейским. Величие Японии – в патриотизме ее народа, в его лояльности и искренней любви к своей стране. Синтоизм научил Японию почитать могущественных предков, буддизм, помимо расширения ее религиозных идеалов, внес вклад в ее литературу и искусство, а христианство повлияло на проведение всяческих благотворных общественных реформ.

Существует множество противоречивых теорий о расовом происхождение японской нации, и по этому предмету нет единого мнения. Первыми Японию заселили, вероятно, племена айну, по-видимому пришедшие из Северо-Восточной Азии во времена, когда расстояние, отделяющее острова от материка, не было столь велико, как сегодня. За айну последовали два монгольских нашествия, и эти захватчики без особого труда покорили своих предшественников, но с ходом времени монголов вытеснили на север малайцы с Филиппин. «К 500 году н. э. народности айну, монголы и малайцы слились в единую нацию в процессе, подобном тому, что имел место в Англии после норманнского завоевания. Что же касается национального характера, можно сделать вывод, что айну привнесли в него дух сопротивления, монголы – духовность, а малайцы – те навыки ручного труда и приспособляемость, что являются наследием мореходов». Такие признанные авторитеты, как Баэлз[4] и Рейн, придерживаются мнения, что японцы являются монголоидной расой и, хотя они смешались путем брака с айну, «обе нации, – пишет профессор Чэмберлейн, – различаются столь отчетливо, как белые отличаются от краснокожих в Северной Америке». Несмотря на то что в Японии на представителей айну смотрят сверху вниз и считают волосатыми аборигенами, достойными интереса антропологов, и снежными людьми, презренными существами, почитающими медведя как символ силы и ярости. Айны тем не менее оставили свой след в Японии. Не исключено, что название Фудзи – искаженное имя Хучи, или Фучи, богини огня айну, и, несомненно, эти аборигены дали большое число географических названий, особенно на севере основного острова, которые сохранились до сего дня. Мы также можем проследить влияние айну в определенных японских суевериях, таких как вера в Каппу, или речного владыку – водяного.

Китайцы называли Японию Жи-бэнь-го[5] – «Место, откуда приходит Солнце», поскольку архипелаг расположен на востоке их царства, и английские слова Japan и Nippon произошли от китайского «я-пон»[6]. Марко Поло называл эту страну Чипингу, а одно древнее название Японии описывает ее как «Землю, Богатую Тростниковыми Равнинами, Страну Молодых Рисовых Колосьев Долгих Пяти Тысяч Осеней». Неудивительно, что столь длинное и описательное название не используется сегодня японцами, но интересно, что древнее название Японии Ямато[7] до сих пор часто используется, «Ямато Дамасий» значит «Дух Непобедимой Японии». Мы до сих пор слышим, что Японию называют Островом Стрекозы. В старинных японских хрониках говорится, что император в 630 году до н. э. поднялся на холм, носящий название Ваки Каму-но Хацума, с которого можно было обозревать страну со всех сторон. Красота Японии произвела на него сильное впечатление, и он сказал, что она напоминает «стрекозу, лижущую свое брюшко», и остров получил название Акицу-Сима (Остров Стрекозы).

«Кодзики», или «Записки о Деяниях Древности», законченные в 712 году н. э., описывают древние традиции японцев начиная с мифов и основ синтоизма и постепенно становятся все более и более историческими ближе к их завершению. Доктор Астон пишет в своей книге «История японской литературы»: «Кодзики», сколь ни ценно может быть для исследователей мифологии, обычаев, языка и легенд Древней Японии, – очень слабое произведение рассматриваем ли мы его как литературное произведение или как хроники исторических событий. Как исторические записи они не идут ни в какое сравнение с «Нихонги» – хрониками Японии, завершенными в 720 году н. э., включающими мифы, легенды, поэзию и историю с древних времен до 697 года н. э., более современным произведением, написанным китайскими иероглифами. Хотя этот язык представляет собой странную смесь китайского и японского, здесь явно сделана слабая попытка придать повествованию характер художественного произведения. Обстоятельства, при которых создавались «Нихонги», являются частичным объяснением очень любопытного стиля, в котором они написаны. Нам известно, что человек по имени Ясумаро, обученный китайской грамоте, записал это произведение со слов некоего Хиэда-но-Арэ, который обладал «столь удивительной памятью, что мог облечь в слова все, что происходило перед его глазами, и запомнить на всю жизнь то, что хоть раз слышали его уши». Возможно, что Хиэда-но-Арэ был одним из катарибэ, или потомственных сказителей, обязанностью которых было декламировать «древние слова» перед Микадо при Дворе в Нара по определенным государственным событиям.

«Кодзики» и «Нихонги» являются источниками, из которых мы узнаем древние мифы и легенды Японии. На страницах этих произведений мы встречаемся с Идзанаги и Идзанами, Аматэрасу, Суса-но-О и другими многочисленными божествами, и об этих царственных существах мы находим повествования, очаровательные своей стариной, прекрасные, отличающиеся своеобразным юмором, а иногда и слегка ужасные. Что может быть более наивным, чем любовное соитие Идзанаги и Идзанами, которым пришла в голову мысль пожениться после того, как они увидели брачные игры двух трясогузок? В этом древнем мифе прослеживается превосходство мужчины над женщиной, превосходство, сохранявшееся в Японии до недавнего времени, упроченное, несомненно, «Онна-Дайгаку», «Великим Наставлением для женщин» Каибары[8]. Но в затянувшейся ссоре между Богиней Солнца и ее братом, Порывистым Богом-Мужем, старинные хроники делают упор на подлость Суса-но-О. Аматэрасу же, любопытное сочетание божества и земной женщины, изображена как идеальный тип богини. Она предстает перед нами готовящейся к войне и строящей укрепления, топая ногами по земле, из любопытства выглядывающей из своего грота в скале или смотрящейся в Священное Зерцало. Аматэрасу – центральная фигура в японской мифологии, ведь именно эта Богиня Солнца является родоначальницей Микадо – японских императоров.

В цикле легенд, известных как «Эпоха богов», мы знакомимся со Священными Сокровищами, узнаем о происхождении японских народных танцев и в воображении странствуем по Равнине Высокого Неба, стоим на Плывущем Мосту, попадаем в Срединную Страну Тростниковой Равнины, заглядываем в Страну Ёми и следуем за Хоори-но-микото во Дворец Дракона – Повелителя Моря.

Древние герои и воины, всегда считавшиеся низшими божествами – полубогами, да и сама природа синтоизма, связанная с поклонением предкам, обогатили пантеон богов Японии множеством очаровательных легенд. Из-за своей силы, умения обращаться с оружием, выносливости и счастливой способности преодолевать всяческие трудности с помощью находчивости и предприимчивости японский герой обязательно должен занимать высокое положение среди знаменитых воинов других стран. В героях Японии есть нечто возвышенно-рыцарское, что привлекает особое внимание. Доблестным мужем считается тот, кто сражается на стороне слабого или искореняет зло и деспотизм, и мы прослеживаем в японском герое, очень далеком от грубого вояки, эти превосходнейшие качества. Он не всегда выше критики, а иногда мы находим в нем чуточку хитрости, но подобные качества чрезвычайно редки и очень далеки от того, чтобы быть национальной чертой характера. Врожденная любовь к поэзии и прекрасному оказала свое облагораживающее влияние на японского героя, в результате чего его сила сочетается с добротой.

Бэнкэй – один из самых любимых героев Японии. Он обладал силой многих мужчин, его тактичность граничила с гениальностью, чувство юмора было сильно развито, и самые любящие японские матери не смогли бы проявить больше доброты, когда жена его господина рожала ребенка. Когда Ёсицунэ и Бэнкэй во главе войска Минамото, в конце концов, победили клан Тайра в морской битве при Дан-но-Ура, их успех пробудил зависть Сегуна, и два великих воина были вынуждены бежать из страны. Мы последуем за ними через моря и горы, снова и снова становясь свидетелями того, как им удается провести своих врагов. В Мацуэ против этих двух несчастных воинов была послана огромная армия. Огни костров[9] вражеской армии обогнули сверкающей линией последнее пристанище Ёсицунэ и Бэнкэя. В доме, где Ёсицунэ находился со своей женой и маленьким ребенком, веяло Смертью, но лучше принять смерть по приказу Ёсицунэ, чем врагов у ворот. Младенца умертвил слуга, а Ёсицунэ, обхватив голову любимой жены левой рукой, вонзил свой меч, который держал правой рукой, глубоко ей в горло. Лишив жизни жену, Ёсицунэ сделал харакири.

Бэнкэй, однако, встретил врага лицом к лицу. Он встал, широко расставив ноги, прислонившись спиной к скале. Когда наступил рассвет, он все еще стоял, широко расставив ноги, но тысячи стрел вонзились в тело храбреца. Бэнкэй был мертв, но даже смерть была слишком слаба, чтобы свалить его с ног. Солнце озаряло человека, который был настоящим героем и остался навсегда верен своим словам: «Куда мой господин – туда и я. Что бы его ни ожидало – будь то победа, будь то смерть, – я последую за ним».

Япония – страна горная, а в таких странах мы ожидаем найти расу стойких, храбрых людей. И конечно, Страна Восходящего Солнца дала многих воинов, достойных стоять в одном ряду с рыцарями короля Артура. Немало легенд сложено о победах над духами, демонами и великанами и о спасении дев, которые имели несчастье стать их пленницами. Один герой убивает огромное чудовище, которое поселилось на крыше императорского дворца, другой – предает смерти Демона горы Оэяма, еще один разрубает своим мечом гигантского паука, а другой поражает змея. Все японские герои, какой бы подвиг они ни совершали, проявляют дух авантюризма и ту целеустремленность, то самое холодное презрение к опасности и смерти, которые характерны для японского народа и в наши дни.

«Рубщик Бамбука и Лунная Дева» (глава III) – это пересказ произведения X века под названием «Такэтори Моногатари», являющегося почти самым первым примером японского романтизма. Автор неизвестен, но ему наверняка была хорошо известна придворная жизнь в Киото. Все действующие лица в этой очаровательной легенде – японцы, но большая часть событий заимствована из Китая, страны, столь богатой яркими сказками. Господин Ф.В. Дикинс пишет о «Такэтори Моногатари»: «Мастерство и изящество, с какими ведется повествование о Деве Кагуя, истинно японские, его непринужденная грусть, его естественное красноречие настолько своеобразны, что ни в Срединном Королевстве, ни на Острове Стрекозы не найдется произведений, простое очарование и чистота мыслей и языка которых могли бы сравниться с ним».

При изучении японских легенд особенно поражает их универсальность, а также очень резкий контраст. Большинство народов обожествляли Солнце и Луну, звезды и горы и все величественные творения природы, но японцы считают красные цветы азалий кострами богов, а белые снега Фудзи называют одеждами божеств. Их легенды, с одной стороны, в высшей степени поэтичны, но с другой – и прозаичны – японцы, почитающие Гору Фудзи, также сложили легенды о призраках, в которых рассказывается о самых мелких насекомых. Нельзя слишком переоценивать любовь японцев к природе. Древние мифы, записанные в «Кодзики» и «Нихонги», представляют значительный интерес, но их нельзя сравнивать с более поздними легендами, которые наделяют душой деревья, цветы и бабочек или описывают те религиозные традиции, что так деликатно, но в то же время так убедительно показывают божественное значение природы. Праздник Мертвых мог возникнуть у народа, для которого прекрасное есть опора и радость жизни. Ведь этот праздник – не что иное, как призыв к ушедшим мертвым вернуться в свои старые земные любимые места в летнее время, пересечь зеленые холмы, поросшие соснами, побродить по извилистым тропам у озера и по берегу моря, задержаться в старинных, хорошо ухоженных садах и пройти в дом, где, невидимые сами, они могут так много увидеть. Для образа мыслей японца, для тех, кто сохранил еще дух Древней Ямато, самое блестящее описание Буддийского Рая не идет ни в какое сравнение с самой Японией в летнее время.

По-видимому, не так уж плохо, что японские миф, легенда, сказка и фольклор не являются исключительно поэтическими, в противном случае мы оказались бы в опасности перенасытиться слащавостью. Ведь мы восхищаемся арками готического собора не меньше, чем видом отвратительных горгулий на фасадах церквей, и в легендах Японии мы находим много гротескного и резко контрастирующего, к примеру в традициях, связанных с добрым и любящим Дзидзо. В японской легенде много грубого реализма. Мы с отвращением узнаем о любимом пиршестве Бога Грома, изумляемся волшебной силе лисиц и кошек; а повествование о «Безухом Хоити» и пожирающем трупы священнике представляют поразительные примеры сочетания таинственного и ужасного. В одной легенде мы смеемся над выходками чайника-барсука, а в другой растроганы почти до слез, когда читаем о детском маленьком футоне, шепчущем: «Старшему братцу, наверное, холодно? – Нет, тебе, наверное, холодно?» Известны многочисленные тома японских сказок, но до сих пор не появилась ни одна книга, которая давала бы обстоятельное исследование мифов и легенд страны, столь богатой своими давними и красивыми традициями, и я надеюсь, что моя книга, результат большого, но приятного труда, внесет достойный вклад в изучение этого вопроса. Я не предпринимал попытки издать полное собрание японских мифов и легенд, поскольку «имя им легион», и благоразумно сделал отбор, который в любом случае является репрезентативным, и многие легенды, вошедшие в эту книгу, будут новыми для непосвященного читателя.

Лафкадио Херн писал в одном из своих писем: «Волшебный мир снова поймал мою душу, очень осторожно и нежно – как ребенок ловит бабочку», и если мы тоже проникнемся тем же духом, то совершим путешествие в Страну Богов, где великий Кобо Дайси напишет на небесах и на текущей воде, в наших сердцах что-то о величии и волшебстве Древней Японии. В сопровождении Кобо Дайси мы станем свидетелями возникновения Горы Фудзи, побродим по Дворцу Морского Дракона и по Стране Вечной Молодости, увидим битвы могучих героев, услышим мудрость святых, перейдем Млечный Путь по мосту из сорок, а когда устанем – уютно устроимся в длинном рукаве всегда улыбающегося Дзидзо.

Хэдленд Дэвис

Глава 1

ПРОИСХОЖДЕНИЕ МИРА

Нам известно, что в самом начале «Земля и Небо еще были единым целым, а Ин и Ё не отделились». Это напоминает нам другие легенды о сотворении мира. Ин и Ё, соответствующие китайским Инь и Ян, олицетворяют женское и мужское начала. Сказителям Древней Японии было гораздо удобнее представлять сотворение мира по аналогии с обычными человеческими родами. В полинезийской мифологии мы находим довольно похожую концепцию – Ранги (Отец-Небо) и Папа (Мать-Земля), представляющие Небеса и Землю. Далее такие же параллели можно обнаружить в египетской мифологии и других космогонических мифах. Почти везде мы находим, что принцип мужского и женского начала занимает выдающееся и в конечном итоге очень рациональное место.

В «Нихонги» говорится, что эти мужское и женское начала «образовывали хаотическую массу, похожую на яйцо, с расплывчатыми границами и зародышами внутри». В конце концов, это яйцо пробудилось к жизни, его прозрачная и более чистая часть отделилась и стала Небом, тогда как более тяжелые элементы опустились и стали Землей, которая «напоминала рябь, оставляемую плывущей рыбой на поверхности воды…». Таинственное нечто, напоминающее побег тростника, внезапно появилось между Небом и Землей и столь же внезапно обратилось в бога, названного Куни-токо-тати (Владыка Августейшей Середины Неба). Мы можем опустить рождение других божеств до появления очень важных в японской мифологии богов, известных как Идзанаги и Идзанами (Первый Мужчина и Первая Женщина). Именно об этих божествах и сложен замечательный миф.

Идзанаги и Идзанами стояли на Плывущем Небесном Мосту и смотрели вниз, в бездну. Они задались вопросом, существует ли далеко-далеко под Плывущим Небесным Мостом земля, и решили это выяснить. Для этого они опустили копье из драгоценного камня вниз и обнаружили океан. Слегка приподняв копье, с которого стекала вода, они сотворили из загустевших водных капель остров Оногоро-дзима (Самозагустевший).

На этот остров и спустились два божества. Вскоре после этого они решили стать мужем и женой, хотя на самом деле были братом и сестрой, но на Востоке подобные родственные отношения не являются препятствием для брака. Для этого божества общими усилиями установили на острове столб. Идзанаги пошел вокруг него в одну сторону, а Идзанами – в другую. Когда они встретились, Идзанами сказала:

– Восхитительно! Я встретила прекрасного юношу. Кто-то мог бы подумать, что такой трогательный комплимент должен был понравиться Идзанаги, но он, напротив, чрезвычайно разозлился и резко ответил:

– Я – мужчина и по праву должен говорить первым. Как получилось, что ты, женщина, заговорила первой? Это к несчастью. Давай обойдем столб еще раз.

Итак, божества начали все сначала. Они снова встретились, но на этот раз Идзанаги заметил первым:

– Восхитительно! Я встретил прелестную девушку. Вскоре после этого незамысловатого предложения руки и сердца Идзанаги и Идзанами поженились.

Когда Идзанами произвела на свет острова, моря, реки, травы и деревья, она попросила совета у своего мужа и господина:

– Мы уже сотворили Великую Страну Восьми Островов с горами, реками, травами и деревьями. Почему бы нам не создать кого-нибудь, кто мог бы стать Правителем Вселенной?

Желание богов осуществилось, и по прошествии надлежащего времени родилась Ама-тэрасу – Богиня Солнца. Она также известна под именем Великая Священная Богиня, Озаряющая Небо, и была так прекрасна, что родители решили отправить ее вверх по Небесной Лестнице высоко в небеса, чтобы всегда освещать своим победоносным сиянием Землю.

Их следующим ребенком был Цуки-юми – Бог Луны. Его серебряное сияние не было столь ярким, как золотая лучезарность сестры, Богини Солнца, но тем не менее сочли, что он вполне подходит ей в мужья. Поэтому Бог Луны тоже поднялся на небо по Небесной Лестнице. Но вскоре они поссорились, и Ама-тэрасу сказала:

– Ты – злой Бог. Я не желаю встречаться с тобой лицом к лицу.

Поэтому они жили врозь, разделенные днем и ночью.

Следующим ребенком Идзанаги и Идзанами был Суса-но-О (Доблестный, Быстрый и Ярый Бог-Муж из Суса[10]). Мы расскажем о нем и его проступках позже, а пока будем довольствоваться тем, что снова обратим внимание на родителей.

Идзанами родила Кагу-цути – Бога Огня. Роды этого младенца сильно подорвали ее здоровье. Идзанаги пал на колени, горько плакал и стенал. Но его печаль ничем не помогла Идзанами, и она удалилась в Страну Ёми[11].

Ее муж, однако, не мог жить без нее и через некоторое время тоже отправился в Страну Ёми. Когда он обнаружил свою жену, та горестно спросила у него:

– Мой муж и господин, почему ты пришел так поздно? Я уже успела поесть с Очага Страны Ёми. Как бы там ни было, я хочу прилечь отдохнуть. Умоляю, не смотри на меня!

Идзанаги, движимый любопытством, не выполнил просьбы своей жены. В Стране Ёми было темно, поэтому он незаметно вытащил свой частый гребень, отломил от него зубец и поджег его. Зрелище, открывшееся ему, было чрезвычайно омерзительным и вселяющим ужас. Его когда-то прекрасная жена теперь превратилась в распухшую, истекающую гноем тварь. На ней сидели восемь воплощений бога Грома. Божества Огненного, Земляного и Горного Грома злобно смотрели на него, извергая громкий рык.

Идзанаги был напуган и с отвращением сказал:

– Я, сам того не зная, забрел в отвратительную и оскверненную страну.

Его жена обиженно отвечала:

– Почему же ты не выполнил того, о чем я просила тебя? Теперь я посрамлена.

Идзанами так рассердилась на своего господина за то, что тот пренебрег ее желанием и нарушил ее уединение, что послала в погоню за ним Восемь Уродливых Женщин Страны Ёми. Идзанаги обнажил меч и бросился спасаться бегством из темного Подземного Царства Мертвых. На бегу он снял с себя головную повязку и бросил ее на землю. Повязка в тот же миг превратилась в виноградную гроздь. Когда Восемь Уродливых Женщин Страны Ёми увидели виноград, они наклонились и стали пожирать ароматный фрукт. Идзанами, увидев, что они остановились, сочла, что лучше будет, если она сама пустится в погоню за своим мужем.

К этому времени Идзанаги уже достиг прохода, отделяющего Страну Ёми от остального мира. Там он перегородил проход огромной скалой и в конце концов оказался лицом к лицу с Идзанами. Вряд ли кто-то мог подумать, что в гуще столь захватывающих приключений Идзанаги торжественно объявит о расторжении их брака, но именно так он и поступил. На что Идзанами ответила:

– Мой дорогой муж и господин, если ты действительно намерен так поступить, я передушу всех людей за один день.

Эта горестная и угрожающая речь ни в коей мере не смутила Идзанаги, который с готовностью отвечал, что уж он постарается, чтобы в день рождалось не менее тысячи пятисот человек.

Эта реплика, должно быть, оказалась решающей, поскольку, когда мы далее встречаемся с Идзанаги, он уже благополучно спасся из Страны Ёми от разгневанной жены и избежал преследования Восьми Уродливых Женщин. После своего возвращения он совершал многочисленные очищающие омовения и тем самым породил еще немало богов. В «Нихонги» сказано: «После этого Идзанаги, исполнив свое божественное предназначение, когда его духовное состояние потребовало перемен, собственными руками воздвиг мрачное пристанище на острове Авадзи[12], где и пребывает поныне в тишине и уединении».