Тени убийства
– Фуллер наш штатный патологоанатом, и очень хороший, но не специалист по ядам. Поэтому когда мы с чем-то подобным сталкиваемся, то обращаемся к Джеффу. Кстати, он совершенно прав, утверждая, что умышленные отравления нынче встречаются реже, чем в прошлом.
Из паба на тротуар высыпалась толпа юнцов, и Алан сбавил скорость. Три парня сцепились, остальные к ним потянулись, как железные опилки к магниту. К счастью, в этот самый момент подъехала патрульная машина. Маркби нажал на акселератор и оглянулся на облегченно вздохнувшую Мередит.
– Прошу прощения, – сказал он. – Я полицейский. Не могу миновать место потенциального происшествия, пока не удостоверюсь, что ситуация под контролем.
– Я побоялась, что сам вмешаешься, – столь же серьезно сказала она.
– При необходимости. Полицейский обязан принять меры в опасной, по его мнению, ситуации, будь он при исполнении своих обязанностей или нет.
– Тогда надо вызывать подмогу. Нечего изображать супермена, в одиночку бороться с преступниками.
Алан молчал, очевидно раздраженный критикой. Но у Мередит есть право на личное мнение, и, господи помилуй, в данном случае она, скорей всего, тоже попала бы в передрягу. Подвыпившие молокососы вполне могли наброситься на машину.
Тем не менее, когда затянувшееся молчание грозило перерасти в упрямое противоборство, Мередит сделала первый шаг:
– Я просто испугалась, и все. Не хотелось угодить в свалку. – Почуяла облегчение Алана.
– Не позволю, чтоб ты пострадала.
«Как убережешь меня от пьяной толпы?» – хотела спросить она. Не спросила. Вместо этого подумала, что сама привыкла о себе заботиться, вот в чем проблема. Если б была одна, оценила бы ситуацию и избежала бы неприятностей. Если б сидела за рулем, нажала бы на газ и проехала мимо. Но она не одна с тех пор, как переехала к Алану. Невозможно привыкнуть. Начинаются ссоры. Прежде ничего подобного не было. Конечно, они спорили, но не злились друг на друга. И он не утверждал, что ее бережет. Разве она слабоумная?..
Развивая мысль, Мередит невольно спросила:
– Ты обратил внимание, как Джефф с сестрой скандалят? Ему за сорок, как тебе. Ей за тридцать, как мне. Сведи их вместе, оба превращаются в четырехлетних детишек.
– Ну и что? Это не серьезно, – веско возразил Алан. – Мы с сестрой Лорой вечно скандалим.
Машина подъехала к дому и остановилась.
– Правда, – неохотно признала Мередит. – Только вы с Лорой не соперники, в отличие от Пейнтеров. Я просто думала, что они уже переросли соперничество. – Отсюда возникло другое соображение, и она сухо добавила: – Впрочем, я единственный ребенок, о чем могу судить?..
С тем и вошли в коттедж, Алан включил свет в прихожей, звучно бросил на телефонный столик ключи от машины и спросил:
– Еще хочешь вместе искать новый дом?
Голубые глаза смотрят пристально, как на преступницу, застигнутую на месте преступления. Но она не обвиняемая. Не обязана предъявлять алиби и оправдания. Ему нужна правда, а она не может ответить, поскольку не знает. Все равно что-то надо ответить. И она ответила вопросом на вопрос, проходя мимо него на кухню и с излишней осторожностью ставя коробку с бумагами:
– Зачем спрашиваешь? Потому что усомнился?
– Я не усомнился. Просто не понял, почему ты спросила Джулиет не о продаже, а о сдаче коттеджа.
Ах вот в чем дело! Мередит отвернулась от кухонной раковины:
– Понятно. Слушай, я практичная женщина, правда? Если мы будем жить вместе, твой дом не годится, и надо подыскивать что-то другое.
– Знаю. Никогда не рассчитывал с кем-то здесь жить. Надо было куда-то впихнуть вещи и где-то поспать.
– Понятно. Я сама не рассчитывала с кем-нибудь жить. Надо было впихнуть вещи и где-то поспать… А вдруг у нас не получится, Алан? Я не хочу сжигать за собой все мосты. Они как бы меня подкрепляют… То есть если вдруг понадобится, то у меня есть собственный дом. Если сдам – оплачу закладную. Потом посмотрю и, возможно, продам. – Она открыла холодный кран, вода хлынула в чайник. – Не думай, будто я тебя не люблю. Скорее в себе сомневаюсь. Давно стараюсь объяснить.
Он подошел к ней сзади, обхватил за талию, поцеловал в затылок.
– Понимаю. Только я тебя сюда слишком долго заманивал. Не верю своему счастью.
– И не верь раньше времени. Возможно, еще пожалеешь, что я переступила порог.
– Не пожалею, – сказал он. – Никогда.
Она склонила голову с улыбкой. Между ними воцарился мир. Никто не желает скандалить.
И все-таки, сунув в ножны оружие, Алан спросил:
– Надеюсь, не собираешься шарить в коробке Джеффа?
Мередит ощетинилась, слыша вызов в тоне:
– Конечно, собираюсь. Интересуюсь местной историей.
Чайник вскипел.
– Чай или растворимый кофе? – уточнила она. – Могу приготовить какао.
– Только избавь меня от какао, – буркнул он. – Прибереги до старческого маразма. И местную историю ко всем чертям. Идиотская жуть.
– Вовсе нет. Что тут плохого? – Иными словами: «Какое тебе до этого дело? Неужели мы разойдемся из-за семейной истории Оукли?» – Меня интересует ситуация с человеческой точки зрения, – осторожно пояснила Мередит. – Муж обвинялся в убийстве жены, которую прежде любил.
– Правда? – сухо переспросил Алан. – Кора Оукли была очень богатой. У мужа ничего не было, кроме усадьбы, обремененной долгами.
– Значит, она любила его.
Алан видел, как Мередит раскраснелась, как старается не смотреть ему прямо в глаза. Ее что-то тревожит. Между ними что-то не так. Господи боже мой, только не это! Только чтобы не повторилась история с Рейчел! Как они были счастливы после женитьбы… Следовало догадаться, что долго так продолжаться не может. Рейчел ненавидела его профессию. Не хотела быть женой копа. Всегда считала это временным помешательством, от которого можно оправиться, найти себе хорошее место, которое ей больше понравится. С бесконечными корпоративными вечеринками и поездками, светскими обедами и ужинами в парадных нарядах.
Мередит отреагировала на молчание. Подняла голову, устремила на него большие ореховые глаза. Тушь размазалась, и поэтому Алана захлестнули эмоции, сильные до боли. Это и есть любовь, думал он. Неудивительно, что многие боятся ее. Она тоже боится. А он что – тот самый дурак, которому закон не писан?
И спросил жестче, чем собирался:
– Разве дело в любви? Знал я мужчин и женщин, которые убивали из-за любви, а не из-за денег и ненависти.
Мередит поразил его тон. Настала очередная неловкая пауза.
Алан сгорбился:
– В любом случае для обвинения в убийстве необходим не только мотив. Я видел очень многих людей с основательными мотивами и возможностями, иногда уже уличенных в насилии. И ничуть не сомневался, что это убийцы. Они знали, что я не сомневаюсь. Но смотрели в глаза, утверждали, что не убивали, и я ничего не мог доказать. Я ничего не мог доказать, и никто не может доказать, что Уильям Оукли убил свою жену. Конечно, мог убить. Но надо доказать, что убил. Это совсем другое дело.
Он задумался, погрузившись в прошлое.
– Каждый полицейский ненавидит такие дела. Некоторые одержимо продолжают следствие. Год за годом надеются, что всплывут доказательства или кто-нибудь проговорится, преисполнившись самоуверенности, потеряв бдительность. Иногда такое случается – мы уличаем преступника, которого после первого оправдательного приговора нельзя снова отдать под суд по тому же самому делу. Тогда он над нами смеется. Но есть детективы, которые продолжают копать, желая доказать свою правоту, даже если мерзавца нельзя наказать по закону.
– Какой ты упрямый, – серьезно проговорила Мередит. – Никогда не сдаешься.
– Правда, – подтвердил Алан. – Я никогда не сдаюсь.
– Джефф!.. – громко шепнула в темноте Памела.
Муж на соседней кровати заворочался и промычал:
– М-м-м?..
– Как думаешь, вечер удался?
Муж тяжело повернулся в постели:
– Все прошло отлично. А что?
– Я как-то забеспокоилась насчет гостей. То есть насчет Джулиет… и Джеймса Холланда.
Пружины соседней кровати угрожающе взвизгнули под тяжестью внезапно вскочившего Джеффа Пейнтера.
– Господи помилуй, Пэм, оставь их в покое! Я свою сестру знаю. Она крышу снесет, если вдруг заподозрит, что ты ее сватаешь.
– Я никого не сватаю, – негодующе возразила жена. – Они знают друг друга сто лет. И дружат. Оба самостоятельные, живут собственной жизнью…
– Глуповатое рассуждение. Скажем, копченая рыба вкусная, меренга тоже вкусная. Значит, копченая рыба с меренгой – это очень вкусно, – сварливо заключил Джефф.
Памела со вздохом откинулась на подушки:
– Нечего было тебя даже спрашивать, – и вскоре продолжила: – Джулиет говорит, сестры Оукли продают дом и переезжают. Для них это тяжелое испытание. Они там родились. По-моему, Дамарис восемьдесят два, а Флоренс восемьдесят. Как насчет обстановки?
– Дом выставляется на торги с обстановкой. Им занимаются местные аукционеры.
– Дело совсем не такое простое. Есть семейные реликвии вроде портрета Гадкого Уильяма, о котором упомянула Джулиет. Для сестер каждая кроха в доме памятна. Продать его все равно что самих себя до последнего. Навсегда расстаться с собственной жизнью…
– Понимаю, – сказал Джефф после паузы. – Может быть, ты права. С другой стороны, ни ты, ни я еще до таких лет не дожили. Может, они готовы расстаться с прошлым. Может, хотят с ним расстаться. Если так беспокоишься, поговори с Джулиет. Впрочем, она наверняка подумала об этой стороне дела. – Он взбил подушку и снова улегся. – О моей сестре можно сказать что угодно, но деловой хватки у нее не отнимешь. По-моему, тут она превзойдет тебя, Пэм, хотя даже Джулиет не пытается устроить кому-то счастливую личную жизнь. Ты с огнем играешь!
– Иногда ты несешь чепуху, – отрезала жена. – Кстати, я видела, как ты сунул Мередит ту самую коробку.
– Ну и что? Ей интересно, – воинственно заявил Джефф.
– Откуда ты знаешь, – спросила Памела, неведомо для себя повторяя вопрос Алана Маркби, – что кому-нибудь, кроме тебя, интересно то, что было много лет назад, а теперь вообще не имеет значения? – И, не дожидаясь ответа, бросила: – Давай спать!
– Уже сплю… – донесся сонный голос с соседней кровати.
На другом краю города шумно спал Алан Маркби. Мередит выскользнула из постели, накинула халат. Спустившись, схватила коробку Джеффа, понесла на кухню. Чувствовала себя ребенком, добравшимся до холодильника ради ночного пиршества. Уселась за столом, со щекочущим предвкушением развязала шпагат и, сняв крышку, увидела целую кучу бумаг: фотокопии газетных статей и кипы судебных протоколов, размашисто дополненных чьей-то рукой. На дне обнаружилась перехваченная резинкой пачка как бы репортерских заметок. На верхнем листке красуется та же размашистая подпись «Стэнли Хакстейбл».
– Что это? – пробормотала она. – Видно, Джефф сунул по забывчивости, иначе из рук бы не выпустил…
Поздние заметки сделаны почерком Джеффа. Мередит разложила перед собой бумаги, гадая, с чего начинать.
Глава 5
Нечего ожидать, что Уильям Оукли обрадуется возобновлению расследования смерти своей жены. Инспектор Джонатан Вуд медленно шел по подъездной дорожке к усадьбе Форуэйз, думая, что ему еще меньше понравятся возобновившиеся допросы.
Рядом с ним шел сержант Паттерсон, краснолицый здоровяк. Даже не глядя на него, понятно, что усадьба произвела на сержанта сильное впечатление. Сам Вуд не особенно восхищается готикой, которая сопровождает его всю жизнь. Предпочитает старый палладианский стиль[2] времен своих предков. Такая архитектура отвечает его представлению о гармонии, симметрии и пропорциональности. А тут только посмотрите, с отвращением поморщился он. Стрельчатые окна уместны в храме, но не в жилом доме. О чем вообще думал архитектор, возводя эту башню?..
– Рапунцель, Рапунцель, проснись, спусти свои косыньки вниз… – невольно пробормотал он вслух.
– Не понял, мистер Вуд?.. – опасливо спросил сержант Паттерсон.
– Забыл сказки братьев Гримм?
– Не могу сказать, сэр. – Паттерсон покраснел от натуги. – Гензель и Гретель… – неуверенно добавил он.
Ну ладно. Вуд сжалился, объяснил про Рапунцель и башню.
– А, вот оно что, сэр, – понял Паттерсон. – Чудной дом. Красивый.
Вуд неожиданно разозлился:
– Красивый или нет, мы тут не для того, чтобы кланяться и пресмыкаться, ясно? Даже если Оукли джентльмен, он все равно подозреваемый.
– Так точно, сэр, – сказал Паттерсон с прежним сомнением.
Возможно, подумал Вуд, не следовало его брать. Показания мог записывать констебль Бишоп, тонко понимающий субординацию и не обращающий никакого внимания на обширные усадьбы с живущими там джентльменами.
Дверь открыла девушка в накрахмаленной до ледяного сахарного хруста наколке на голове и в фартучке.
– Чего вам? – развязно спросила она, распознав с первого взгляда, что перед ней не джентльмены, и откровенно давая понять, что им надо пройти к черному ходу для обслуживающего персонала.
Чуя рядом смущенного сержанта Паттерсона, Вуд громко объявил:
– Инспектор Вуд из бамфордской полиции к хозяину. Надеюсь, он дома?
Горничная сразу сменила манеру, охваченная любопытством:
– Здесь, сэр, только на конюшне. Вроде лошадь его охромела. Коновала ждет.
– Ну, пока ждет, можно и побеседовать. Сходи за ним, будь любезна.
Девушка тряхнула крахмальной наколкой:
– Ладно. Желаете зайти?
Визитеры переступили порог. Паттерсон огляделся в поисках половика, чтобы вытереть ботинки, и совсем смутился, видя лишь дорогой турецкий ковер.
– Давайте ваши шляпы. – Горничная осторожно взяла котелки, словно боясь заразиться, положила на столик в прихожей, провела полицейских в маленькую гостиную.
Вуд догадывался, что где-то есть большая, затянутая бархатом, которой их не удостоили.
Паттерсон взмок от волнения.
– Блокнот захватил, сержант? – грубовато спросил Вуд. – Приготовься записывать. Постарайся на сей раз без ошибок.
Прошло восемь минут по золоченым часам на каминной полке, прежде чем явился Оукли. Распахнул дверь, вошел быстрым шагом, уставился на посетителей с агрессивным видом. Он был в бриджах и сапогах для верховой езды, но без пиджака, в рубашке и жилетке. Видно, снял пиджак, осматривая лошадь. Интересно, что даже не стал переодеваться, узнав, кто его ожидает в гостиной.
– Догадываюсь, зачем пришли, – язвительно сказал он. – Наслушались гнусных сплетен, которые разносит та самая Баттон.
Выглядит неплохо, заключил про себя Вуд. Темные кудри, роскошные усы. Инспектор однажды пробовал отпустить усы, но сдался под насмешливым взглядом дочки. Раскрасневшийся в данный момент Оукли был высок, отлично сложен, бриджи плотно облегали мускулистые ляжки. Да, такие мужчины нравятся дамам.
– Если не возражаете, сэр, у меня есть несколько вопросов, – сдержанно проговорил Вуд.
– Конечно, возражаю, будь я проклят! Хотя, пожалуй, лучше сразу покончить. Садитесь. А вы, – обратился Оукли к Паттерсону, – должно быть, записывать будете?
– Так точно, сэр, – задохнулся бедняга. – Если не возражаете.
Вуд испепелил его взглядом.
Оукли не потрудился ответить, сел в кресло.
– Ну, давайте. Спрашивайте. Мне скрывать нечего.
– Пожалуй, начнем со дня смерти вашей жены. – Инспектор прикрыл рот ладонью, прокашлялся. – Тяжелая тема, и мне очень жаль, что приходится ее затронуть.
– Правда? – Оукли издал краткий смешок. – Хотите меня одурачить? Ну что? Она умерла поздно вечером, после одиннадцати.
– Да, сэр. Это мне известно. Хотелось бы услышать, что было днем. Как я понял, вы ездили в Бамфорд и были в аптеке мистера Бакстера?
– И что? Все это обсуждалось на следствии после кончины жены. Она очень сильно страдала после удаления зуба. Доктор Перкинс прописал настой опия, что подтвердил на следствии. Я приобрел лекарство у Бакстера.
Паттерсон трудолюбиво записывал, тяжело дыша ртом, как обычно в минуты предельной сосредоточенности.
– Вы с женой были в добрых отношениях, сэр?
Вуд подметил искру в глазах собеседника.
– Чертовски неделикатный вопрос. Да, спасибо, у нас были прекрасные отношения. – Оукли помолчал, передернул плечами. – Случались иногда разногласия, как у любых супругов, однако несущественные. – Он внезапно взглянул прямо в глаза инспектора. – У меня не было ни малейших причин желать смерти жены. Помимо всего прочего, у нас был – есть – маленький сын. Неужели я стал бы лишать его матери?
Вуд не ответил, вместо того вновь сдержанно спросил:
– Как я понимаю, ваша жена была состоятельной женщиной?
– Действительно, у нее имелся кое-какой капитал.
Вуд выпятил губы:
– Насколько я слышал, довольно значительный, сэр. Неплохой доход от предприятий и фабрик, в том числе на севере… прядильни и торговля шерстью… И по-моему, еще столичная компания, «Лондон кемикалс», если не ошибаюсь…
– Не валяйте дурака, инспектор, – саркастически бросил Оукли. – Вам прекрасно известно название. Мне сообщили, что вы там побывали. Расспрашивали о моем последнем визите.
– Вы нанесли его за месяц до смерти жены, – сказал Вуд. – Решали от ее имени какие-то деловые проблемы.
Хотя это был не вопрос в точном смысле, Оукли все же ответил:
– Конечно. Моя жена замужняя женщина, на ней лежали дом и хозяйство. Она не могла разъезжать по заводам и фабрикам, расспрашивать про доходы и убытки! Вдобавок, когда мы поженились, ей было всего восемнадцать. К вашему сведению, я регулярно наведывался на все предприятия, с которых она получала доход. Если не присматривать, непременно возникнут проблемы.
«Совершенно верно, – мысленно подтвердил Вуд, – поэтому я за тобой и присматриваю». А вслух сказал:
– Вы хорошо известны в кругу любителей азартных игр, мистер Оукли.
– Не знаю, кто вас об этом осведомил. – Оукли помедлил, как бы ожидая услышать имя и фамилию. Не услышал. – И что?
– У вас есть долги?
Последовало молчание. Наконец хозяин дома ровным тоном заметил:
– Какой вы дотошный. Впрочем, понимаю: свое дело делаете. У меня есть долги, инспектор, как у всякого джентльмена. Я всегда скрупулезно расплачиваюсь. Спросите кого угодно. Каждый подтвердит. – Он так резко подался вперед, что Паттерсон с перепугу чуть не выронил карандаш. – Знаю, на что намекаете, и скажу – ни черта не добьетесь. Я никогда и никоим образом не злоупотреблял капиталом жены. – Снова откинулся на спинку кресла и спокойно добавил: – Обратного вы в любом случае не докажете.
«Разумеется, не докажу, – мысленно согласился инспектор. – И министерство внутренних дел не желает возобновлять следствие. Тем более что на высоких постах сидят однокашники отчима Оукли».
В поисках более твердой почвы Вуд продолжил:
– Давайте вернемся к вашему визиту в «Лондон кемикалс». Вы правы, я там побывал. На меня произвел впечатление ассортимент выпускаемой продукции. Хозяйственные, садовые, сельскохозяйственные химикаты… крысиные яды…
– Большим спросом пользуются, – сухо бросил Оукли.
– Многие на основе мышьяка, – спокойно продолжал Вуд. – Лично я всегда покупаю мышьяк у Бакстера, расписываюсь в регистрационной книге, прячу банку подальше. Крыс в нашем доме сейчас нет. Порой мышка шмыгнет, но мышеловки с кусочком сыра вполне достаточно.
Казалось, Оукли готов спустить инспектора с лестницы, пальцы, вцепившиеся в резные дубовые подлокотники кресла, задергались. Пожалуй, было правильно взять с собой Паттерсона. Допрашиваемый дважды подумает, видя перед собой бычью тушу сержанта.
– Известно ли вам, сэр, что в процессе изготовления потребительских продуктов, содержащих мышьяк, выделяются в высшей степени ядовитые пары?
– Возможно. Я не химик. – Оукли взял себя в руки, но голос потрескивал от напряжения.
Вуд вздернул брови:
– Но наблюдали за процессом? Во время визитов на производство?
– Может быть. Точно не помню.
– Тогда знайте: пары мышьяка имеют сильный запах чеснока. Мне не нравится, – добавил Вуд. – Я не поклонник иностранной кухни.
– По-вашему, я во время визитов на фабрику вдыхал ядовитые испарения? – сухо спросил Оукли. – Не имею понятия, чем они пахнут. По крайней мере, пока от вас не услышал.
– Правда? – переспросил Вуд. – Давайте вернемся к смерти вашей жены. Прошу вас еще раз описать последовательность событий.
– Не понимаю зачем. Все это обсуждалось на следствии. Ну, давайте посмотрим. – Оукли нахмурился, сцепил пальцы. – Я принес в спальню жены настойку опия и воду. Хотел отмерить дозу, она отказалась, сказала, сама справится. Лампа на столике у кровати горела. Я пожелал ей спокойной ночи. Поужинал внизу в одиночестве. Выкурил в библиотеке сигару, просмотрел газеты. Потом сам отправился спать.
– Не заглянули к жене осведомиться о самочувствии? – с интересом встрепенулся Вуд.
– Нет, – очень тихо вымолвил Оукли. – Думаете, не сожалею об этом? Решил, что заснула. Не хотел беспокоить. Не заподозрил ничего дурного, пока Баттон не разбудила меня где-то между четвертью двенадцатого и полуночью. Точнее не скажу, не спрашивайте – не смотрел на часы. Баттон была в невменяемом состоянии, бормотала, что произошло нечто ужасное. Я сразу бросился в спальню жены. Она лежала на полу – видно, упала, вскочив с постели, – ночная рубашка на ней загорелась. Получила сильные ожоги. Я сразу послал грума за доктором, но он не смог помочь. К его приезду она уже скончалась.
В наступившем молчании тихо тикали позолоченные часы да сержант Паттерсон шелестел страницами блокнота.
– По-моему, – четко и медленно проговорил Оукли, – причина трагедии в том, что моя жена под воздействием опия потеряла контроль над собой. Такого же мнения придерживаются доктор Перкинс и коронер. Распространители зловредных слухов понесут ответственность.
Вуд ответил с таким же спокойствием:
– Экономка миссис Баттон действовала в тот момент весьма ответственно и храбро. Погасила пламя покрывалом с кровати. Однако через две недели вы ее уволили.
– Да, – холодно подтвердил Оукли. Видя, что инспектор ждет объяснений, неохотно продолжил: – Мне было неприятно ее видеть. Воскресали воспоминания. Стало невозможно жить под одной крышей. Я дал ей наилучшие рекомендации и выплатил жалованье за месяц вперед. Она отплатила мне гнусной ложью. – Оукли вскочил с кресла. – Теперь буду признателен, если вы уйдете. С минуты на минуту жду ветеринара. Больше не намерен отвечать на глупые вопросы.
Сегодня уже ничего не добьешься. Вуд и Паттерсон покинули дом, причем сержант с большой радостью.
Шагая по подъездной дорожке, они услышали детский смех. Из невысоких кустов им навстречу выскочил мальчик лет четырех и замер при виде незнакомых людей.
– Мастер Эдвард, сейчас же вернитесь! – Из-за живой изгороди вырвалась девушка, судя по униформе нянька, очень хорошенькая, розовощекая, с идеальными зубами между приоткрытыми пухлыми губками. Тоже резко остановилась при виде Вуда и Паттерсона, но скорее с любопытством, чем с опасением. Впрочем, инспектор не усомнился, что она сразу же догадалась, зачем они здесь. Только чуть сморгнула. Сообразительная девчонка, ничего не скажешь! – Добрый день, джентльмены, – кивнула девушка с приятной улыбкой, подошла к ребенку, подхватила на руки. – Прошу прощения, нам пора чай пить.
И понесла мальчика к дому. Выскочила из сети, прежде чем Вуд успел о чем-нибудь спросить. Он испытал раздражение и восхищение.
Остолбеневший от такого радушного приветствия, Паттерсон размяк и слегка помрачнел.
– Дейзи Джосс, – пробормотал инспектор.
– Вот эта миленькая девица? – потрясенно уточнил Паттерсон.
– Вот эта миленькая девица, – сердито подтвердил Вуд. – Со стороны мистера Уильяма Оукли было бы умнее уволить ее!
Глава 6
В следующий понедельник вечером Мередит стояла на платформе Паддингтонского вокзала, поджидая поезд домой. День выдался тяжелый, а главный фактор стресса называется Адриан.
Отведенный ей просторный кабинет приходится делить с сослуживцем. Места полно, столы стоят в разных концах. До сих пор все было хорошо. За другим столом сидел Джеральд. Теперь Джеральда перевели, вместо него вселился Адриан.
Даже не верится, что она так заскучает по Джеральду с его страстью к сенсациям, любовью к таблоидам, батончикам «марс», прочим сластям и закускам в ящиках письменного стола. Адриан совершенно другой. Со своими плюсами: молодой, высокий, с хорошим сложением, с первоклассной университетской степенью. Но и с минусами – розовый, как вареная креветка; рыжий, со скошенным подбородком; обожает яркие голубые рубахи и итальянские костюмы.
В Римской империи определенным категориям осужденных преступников ставили соответствующее клеймо на лбу в предупреждение окружающим. По мнению Мередит, на лбу Адриана написано «амбициозность». Быстро выяснилось, что он подхалим, соглядатай, служит нашим и вашим, старается завести полезные для карьеры знакомства, а на остальных плюет. Явно решил, что Мередит не возведет его на вершину успеха. В результате обращается с ней небрежно, если не грубо. Есть также вполне основательные подозрения, что в ее отсутствие он просматривает входящие и исходящие бумаги в лотках. Джеральд обладал ненасытным, но безвредным любопытством. У Адриана есть цель. Ему надо раскопать что-нибудь такое, чем при случае можно будет воспользоваться против нее. Такова натура этой твари. Инстинкт шантажиста, жаждущего кого-то опорочить. За ним надо приглядывать.