Дикое поле
– Вот, смотрите, – показал на девушку Буга. – Девка редкой красоты. Сильная, здоровая. За такой товар я прошу совсем не дорого, Аллах свидетель. Хотела бежать, едва поймали. Муса из моей сотни побежал коня поглядеть[6], так она его зарубила топором и ускакала в степь. Смотрите, смотрите, уважаемый Кесе-сермед и Хассим бен-Нафи!
Буга льстиво улыбнулся сначала лысому татарину, потом обернулся к седобородому толстяку, важно сложившему руки на животе.
– Якши, якши, – согласно кивнул лысый Кесе. – Но ты хочешь много, слишком много. Пусть снимет халат, мы посмотрим, не кривой ли у нее бок? И не хочешь ли ты подсунуть нам хромую?
– Я? – возмущенно поднял руки Буга. – Сними халат!
Анастасия, понимавшая татарский, рванулась, но ей вывернули руки, а старуха привычно сдернула с пленницы одежду, обнажив девичье тело.
– Смотрите! – кипятился Буга. – Какая высокая грудь, какая нежная кожа, белая, как молоко! Глаза словно море, ресницы похожи на стрелы камыша. Бедра зовут к неге любви…
– А ты, оказывается, поэт, – ехидно засмеялся седобородый Хассим. – Дивное красноречие! Пусть ее оденут, не то простудится и заболеет. Я и так вижу: хороший товар.
Улыбаясь, он достал из-за пояса шелковый мешочек и начал слегка подбрасывать его на ладони, звеня золотом. Казалось, глаза Бути стали совсем косые, он пытался смотреть сразу и на золото в руках бен-Нафи, и на лысого Кесе: кто из них даст больше за русскую? Нет слов, девка очень хороша, он с удовольствием оставил бы ее себе, но… вдруг мурза узнает об утаенной добыче? Донести теперь некому, завистник погиб при набеге на второй городок. Конечно, пришлось немного помочь ему отправиться в рай, зато на душе стало спокойнее и ни с кем не нужно делиться. Но мурза, мурза! Нет, продать, скорее продать русскую! Получить деньги и молчать, забыть обо всем.
– Много, слишком много, – ворчал Кесе. – Сбавь цену, и я возьму ее! – Сняв расшитую ярким зеленым шелком шапочку, он задумчиво почесал загорелую лысину и предложил: – Скинь четвертую часть. Больше тебе никто не даст.
– Ошибаешься, – вкрадчиво заметил Хассим. – Больше даст мудрый Сеид. Он тонкий ценитель северных женщин и торгует рабами по всему побережью.
– Но его здесь нет, – парировал Кесе-сермед. – А Буге нужны деньги, и у него ревнивые жены.
– Это мое дело, – насупился сотник.
– Конечно, конечно, – тут же подхватил бен-Нафи, продолжая звенеть золотом. – Ты невежлив, Кесе! Умные волосы покинули твою голову, оставив только кость, обтянутую кожей.
– Я ухожу, – обиженно заявил лысый и встал с ковра. – Незачем было звать меня, если сговорились за моей спиной. Торгуйтесь! Но смотрите, чтобы русская девка и вам не раскроила черепа топором.
Не прощаясь, он пересек двор и хлопнул калиткой. Проводив его взглядом, толстяк бросил на колени Буге мешочек с золотом:
– На, здесь цена девки!
Сотник быстро раскрыл мешочек и высыпал монеты на ладонь. Пересчитав их, он возмущенно воскликнул:
– Но тут столько, сколько предложил Кесе!
– А что ты хотел? – лукаво усмехнулся Хассим. – Кесе упрям и не вернется. Сеида нет. Остался только я. Зато золото у тебя в руках. Ведь мы оба понимаем, что это не твоя добыча.
– Я сам схватил ее за косу. – Буга бросил на работорговца быстрый взгляд, но тут же отвел глаза и буркнул: – Хорошо, забирай.
– Будь спокоен. – Толстяк пухлой рукой коснулся плеча сотника. – Она будет там, где ее никто не увидит.
Анастасию вывели за ворота и посадили в повозку торговца живым товаром. Хассим хлестнул лошадь и неожиданно спросил на русском языке:
– Сколько тебе лет? Как зовут?
Девушка молчала, глотая жгучие слезы обиды, стыда и унижения. Ее продали, как скот, и неизвестно, что ждет впереди.
– Сейчас мы поедем к хорошему человеку, – как ни в чем не бывало, спокойно продолжал толстяк. – Он носит на шлеме перья серого кречета. Ты знаешь, что это значит? Такие перья носят только потомки рода Чингиза! Иляс-мурза мудр и справедлив, у него русская жена, и тебе будет хорошо в его доме. – Обернувшись, он посмотрел на Анастасию грустными черными глазами и, не дождавшись ответа, сказал: – Жизнь сложная, долгая… У меня тоже есть дети, и они хотят есть. Мы будем ехать два дня. Постарайся не делать глупостей, здесь некуда бежать, а ваш Бог не прощает греха самоубийства…
* * *Через три дня запыленная повозка бен-Нафи вкатилась в ворота большого дома, окруженного роскошным садом. Вдали на горизонте виднелись горы. С другой стороны поднимались к небу высокие тонкие минареты над куполами мечетей: дом-дворец стоял на окраине большого, шумного города. Утомленная дорогой Анастасия увидела длинное двухэтажное здание из камня с деревянными решетками на окнах и плоской крышей. Во двор высыпала пестро одетая челядь. Толстяку помогли слезть с повозки, а две старухи в темных одеяниях подхватили девушку под руки и потащили в пристройку – мрачное, низкое строение с узкими, забранными железными решетками окошечками. Внутри царил полумрак, на каменном полу лежал слой соломы. У стены стояло несколько грубых скамеек.
Усадив на одну из них Анастасию, старухи встали по бокам, застыв в мрачном молчании. Привалившись спиной к стене, девушка прикрыла глаза и подумала, что сейчас, наверное, толстый и обманчиво ласковый работорговец продаст ее неизвестному мурзе Илясу. Кто этот мурза – любитель славянских женщин, ищущий сладких утех в объятиях северянок? Или он в свою очередь перепродаст ее еще кому-нибудь? Или подарит хану, чтобы добиться его благорасположения? Стар Иляс или молод, хорош собой или урод, захочет ее оставить в своем гареме или продать – не имеет значения. Больше Анастасия не намеревалась быть вещью или бессловесным скотом. Рожденная свободной, она хотела свободной умереть.
Неожиданно открылась дверь, по стенам метнулся отсвет пламени факелов, и в пристройку вошло несколько человек. Первым шел высокий жилистый татарин с надменным лицом цвета старой меди. Под низко надвинутой на лоб красной шапкой, опушенной мехом степной лисы, холодно поблескивали светло-карие глаза. Он остановился посередине комнаты, положил ладонь на рукоять заткнутого за пояс богато украшенного кинжала и начал разглядывать сидевшую на лавке девушку. Сопровождавшие его слуги повыше подняли факелы. Низко кланяясь, торопливо подбежал толстый Хассим и зло зашипел на Анастасию:
– Встань!.. Встань немедля, невежа!
Настя медленно поднялась и, словно ощутив в себе новые силы, смело глянула прямо в холодные глаза татарина.
«Наверное, это и есть мурза Иляс? – подумала она. – Мурза, который мудр и справедлив?»
Стоя на расстоянии вытянутой руки от Иляса, девушка увидела, что он далеко не молод. В бороде и усах густо пробилась седина, лицо покрыто сеткой мелких морщин, под глазами набрякли старческие мешки.
– Эта? – словно ощупав Анастасию взглядом, глухо спросил он.
– Да, высокородный мурза, – не переставая кланяться, зачастил Хассим. – Ты останешься доволен!
– Сколько тебе лет? – Иляс с трудом выговаривал русские слова.
– Шестнадцатая весна пошла, – выдохнула Настя.
– Молоденькая, совсем молоденькая, – тут же подхватил работорговец.
– Вижу, – оборвал его мурза, цепко ухватил девушку за подбородок и повернул ее лицо ближе к свету.
– Не трожь! – Анастасия резким жестом отбила его руку.
Глаза Иляса потемнели от гнева, он выдернул из-за пояса кинжал. Старухи испуганно отпрянули от пленницы, осмелившейся перечить властелину; слуги застыли с поднятыми факелами в руках. Но тут вмешался бен-Нафи. С неожиданной для его комплекции быстротой он встал между мурзой и побледневшей девушкой.
– Сначала отдай мои деньги! – пронзительно заверещал Хассим. – А потом можешь ее убить!
– Дайте ему деньги, – не оборачиваясь, приказал Иляс. Один из слуг кинул к ногам работорговца кожаный кошель. Как только бен-Нафи нагнулся, мурза поставил ему на шею ногу и заставил уткнуться носом в пол. – Теперь, когда она моя, я хочу знать, сколько стоишь ты сам!
Толстяк лежал на животе, прижимая к себе кошель с золотом и боясь шевельнуться. Чалма съехала набок, и было видно, как по жирному загривку струйками стекает пот.
– Страшно? – презрительно засмеялся Иляс и вложил кинжал в ножны.
– Страшно, – безошибочно почуяв перемену в настроении грозного мурзы, как эхо, повторил работорговец.
– А вот женщина не побоялась, поэтому я возьму ее в свой дом. – Иляс убрал ногу с шеи Хассима. – Ты боялся потерять деньги, а сейчас узнал, как легко можно потерять жизнь.
– Да, высокородный, – стоя на коленях, поклонился мурзе бен-Нафи. – Я благодарен тебе, очень благодарен!
– За что? – с издевкой спросил хозяин. – За науку, за сохраненную жизнь или за деньги?
– За все, за все, – вполне искренне ответил работорговец.
– Ладно, ты развлек меня и порадовал красивой русской девушкой. И я за все щедро расплатился. Иди!
Не глядя на Анастасию, Хассим попятился к двери и выскочил вон. Через мгновение раздался его громкий голос:
– О, щедрый! О, великодушный!
– Гоните его со двора, а то до утра будет орать, – недовольно поморщился мурза и вышел.
Настя наконец облегченно перевела дух. Но все-таки жаль, что татарин не ударил ее кинжалом: наступил бы конец мучениям. Что ж, если Иляс решил сделать ее своей наложницей, она убьет его в первую же ночь, как только он войдет к ней. Или он убьет ее, но живой не получит!
Ожившие в отсутствие властелина старухи подхватили девушку под локти и повели во внутренние помещения дома-дворца. Сначала Анастасию хорошенько вымыли в бане, потом долго и старательно массировали, тщательно разминая каждый сустав. Расчесали волосы и принесли богатую одежду, сшитую на татарский манер. Безучастно повинуясь занимавшимся с ней старухам, девушка позволила одеть себя.
– Гурия, – оглядев ее, не смогла сдержать восхищения одна из прислужниц.
Расправив все складки на одежде Анастасии, старухи снова подхватили ее под локти и повели наверх.
Поднявшись по узкой лестнице с мраморными ступенями, они остановились перед двустворчатыми деревянными дверями, покрытыми тонкой резьбой. Распахнули их и втолкнули Настю. Девушка увидела большую комнату с расписным потолком: яркие цветы, диковинные травы, щедрая позолота, а по краю причудливой вязью бежали непонятные арабские буквы.
– Подойди сюда, – повелительно раздалось на чистом русском языке.
Обернувшись, Анастасия увидела сидевшую на широком диване красивую женщину в татарском наряде: вышитый золотом ярко-красный кафтан, зеленые шелковые шаровары, украшенные жемчугом мягкие туфли из желтой кожи. Маленькая ножка женщины нетерпеливо постукивала по темно-бордовому ковру, устилавшему пол.
– Иди, не бойся! – Незнакомка улыбнулась и похлопала ладонью по дивану рядом с собой. – Садись.
Девушка медленно подошла и робко присела. Кто эта женщина, чего она хочет?
– Как тебя зовут? – ласково спросила незнакомка.
– Настя.
– Анастасия? А меня можешь называть матушкой Варварой. – Она снова широко улыбнулась, собрав у глаз лучики морщинок.
– Моя матушка умерла, – тихо ответила пленница.
– Вот как? – Улыбка исчезла с лица Варвары. – С кем же ты жила?
– С отцом и братьями. Не знаю, живы ли они теперь.
– Ничего, все будет хорошо, – погладила ее по плечу Варвара. – Не бойся, тебя не станут обижать. Мой муж добрый и справедливый.
– Муж? – удивилась Анастасия. – Кто твой муж?
– Мурза Иляс, – гордо выпрямилась хозяйка.
– И которая же ты по счету у него жена? – усмехнулась пленница. – Ты можешь спокойно говорить со мной, зная, что твой муж сегодня купил меня, чтобы сделать наложницей?
– У мурзы только одна жена и нет наложниц, – засмеялась Варвара. – А тебя привезли по моей просьбе.
Она придвинулась поближе и обняла девушку за плечи, слегка прижав к себе. На Анастасию пахнуло незнакомыми сладкими благовониями.
– Ты молодая, красивая. Поверь, я искренне желаю тебе счастья. У меня было три сына, а остался только один. Иляс согласился со мной, что у нашего Рифата тоже должна быть русская жена. Мой мальчик отважен и хорош собой. Он единственный наследник мурзы.
Настя слушала со смешанным чувством страха и недоверия: единственная жена богатого татарского мурзы желает, чтобы у ее сына тоже была русская жена? Значит, старый Иляс купил рабыню для наследника?
– А где же братья твоего Рифата? – осмелилась спросить девушка.
Варвара помрачнела и отвернулась. Плечи ее чуть вздрогнули, и, когда она ответила, в голосе слышались сдерживаемые слезы:
– Не вернулись с Дикого поля… Сначала один, потом второй. Я плакала, не хотела их отпускать, но мужчина должен быть воином. Таков закон! Я хочу иметь внуков! Род Иляса не может прерваться.
– Они ходили на Русь? – ужаснулась Настя. – Русская мать отпускала своих сыновей грабить и убивать на ее родине? И ты хочешь, чтобы я легла в постель твоего сына и родила новых убийц?
– Опомнись! Что ты говоришь! – Варвара оттолкнула девушку, но та не замолчала.
– Я не хочу рожать татарчат! Воины нужны Руси, а ты, русская, родила врагов своего народа. Получается, что русские воюют с русскими в степи, рубят и арканят друг друга? Так орду не победить, нет! Ты стара и глупа, а я не дамся твоему сыну. Так и знай!
– Молчи! – Хозяйка вскочила и с размаху влепила пленнице крепкую пощечину. – Рабыня! Ты осмелилась порочить память моих детей?! Ты осмеливаешься противиться мне?
– Они убийцы, убийцы! – не помня себя, закричала Настя. – Я задушу твоего ублюдка, если он подойдет ко мне!
– Тварь! – взвизгнула Варвара, схватила пленницу за косу, пытаясь повалить, но та уперлась руками ей в грудь. Сцепившись, они упали и покатились по ковру, стараясь запустить ногти в глаза друг другу, вырывая волосы и яростно крича от боли и злобы.
Распахнулись двери, и в комнату вбежали караулившие на лестнице старухи. Оторвали Анастасию от хозяйки и прижали к полу, не давая пошевелиться. Тяжело сев, Варвара глухо сказала:
– Уведите ее. Заприте до приезда молодого господина.
– Все равно по-твоему не будет! – пытаясь вырваться, крикнула Настя.
– Ну да? – усмехнулась успевшая привести себя в порядок хозяйка. – Я резвее тебя была, а судьбе покорилась. Идите…
Ближе к вечеру Варвара позвала одну из старух, чтобы узнать, чем занимается новая рабыня.
– Вышивает, – ответила прислужница.
– Пусть работает, – согласилась хозяйка. – Что она вышивает?
– Платок. Красными нитками по белому полотну цветы и птицы. Ее надо бить плетьми! Аллах запрещает изображать живое.
– Вы ей сказали об этом?
– Да, но она ответила, что не собирается жить по законам Аллаха.
– Не робки отрепки, но лоскутов боятся, – горько улыбнулась Варвара. – Оставьте ее в покое, пусть пока делает что хочет. Скоро приедет Рифат, а там посмотрим…
Глава 2
Ранним утром по широкой аллее запущенного сада, раскинувшегося в одном из пригородов Рима, медленно прогуливались трое мужчин. Один из них остановился и прислушался:
– Кажется, звонят к заутрене? Ваш приятель опаздывает, синьор Альчиде.
– Да, – согласился Альчиде, нервно пощипывая щегольскую бородку. – Пора бы уж ему появиться.
– Он испугался, – презрительно скривил губы третий, сдувая невидимые пылинки с голубого камзола, богато украшенного вышивкой.
– Вы так думаете, Ридольфо? – заинтересованно обернулся к нему первый мужчина.
В ответ тот, кого назвали Ридольфо, иронично улыбнулся:
– Как видите, его нет, синьор Лацио!
– Если не ошибаюсь, это он. – Альчиде показал в дальний конец аллеи. Придерживая длинную шпагу, к ним торопливо шел молодой господин в темном платье. Единственным светлым пятном в его одеянии были белые страусовые перья на широкополой шляпе.
– Весь в черном, – фыркнул Ридольфо. – Наверно, заранее решил надеть траур?
Остановившись в трех шагах от собравшихся, вновь прибывший снял шляпу и сделал общий изящный поклон.
– Вы заставили вас ждать, синьор Белометти, – мягко укорил его Альчиде.
– Приношу свои извинения, господа. Особенно вам, синьор! Но поверьте, у меня множество дел в вечном городе, а времени не хватает. – Зеленоватые глаза Белометти лукаво блеснули. С озабоченным видом он посмотрел по сторонам: – Где мы приступим к разрешению недоразумения, синьоры?
– Что вы считаете недоразумением? – Ридольфо надменно вздернул подбородок.
– Не нужно так спешить, синьоры, – примирительно улыбнулся Альчиде. – Пойдемте, неподалеку есть прелестная полянка, окруженная густыми кустами. Она достаточной длины и ровная.
– Хорошо, будьте нашим Вергилием, – поклонился Белометти.
– Да, не стоит терять времени, тем более некоторым синьорам его так не хватает, – желчно заметил Ридольфо. – Ведите нас!
Альчиде смело углубился в заросший сад. Взяв под руку Белометти, он оживленно болтал с ним о каких-то пустяках. Следом, отстав на несколько шагов, шли Ридольфо и Лацио.
– У меня к вам большая просьба, – тихо сказал своему спутнику Ридольфо. – Поскольку у нас дуэль двое на двое, оставьте венецианца мне. Мы с ним составим прелестную пару.
Лацио молча кивнул в ответ.
Полянка оказалась именно такой, как обещал Альчиде. Швырнув на траву шляпы, мужчины сняли перевязи и обнажили шпаги, а ножны бросили рядом со шляпами.
– Синьоры, кто из вас окажет мне честь? – Белометти скинул камзол, оставшись в темной кружевной рубашке.
– Я. – Ридольфо взмахнул клинком и срубил тонкую веточку уже успевшей отцвести сирени. – Лацио будет драться с Альчиде. Уцелевшие противники вновь скрестят шпаги. Вы готовы, синьор Белометти?
– Запомните, синьор: мое полное имя – Джакомо дель Белометти. Когда черти в аду спросят, кто вас отправил к ним, вы назовете им мое имя.
– Благодарю, – церемонно поклонился Ридольфо. – Я закажу по вас заупокойную мессу. В свою очередь передайте дьяволам, что вас послал в ад Ридольфо да Камерино.
Безмятежно улыбаясь, Белометти ловко парировал первый выпад Ридольфо. Рядом раздавался звон шпаг Альчиде и Лацио.
Камерино наступал с холодной яростью опытного фехтовальщика, участвовавшего во многих опасных поединках. Желая примерно наказать приезжего венецианца, осмелившегося вчера отпустить при дамах несколько весьма обидных и колких шуточек в его адрес, он решил непременно заколоть нахала. Но сначала ему хотелось увидеть в глазах противника ужас неминуемой смерти, насладиться его беспомощностью и только потом нанести последний удар. Ридольфо имел заслуженную славу опытного дуэлянта, и его шпага, не зная устали, нацеливалась то в горло, то в грудь, то в живот продолжавшего улыбаться Белометти. И эта улыбка еще больше злила Ридольфо.
– Спокойнее, синьор, спокойнее, – парируя удары, приговаривал Белометти. – Неужели вы хотите испортить мою рубашку?
Ридольфо, стиснув зубы, проглотил готовое вырваться проклятие и сделал шаг назад. Черт побери, венецианец недурно владел клинком, и первый натиск не принес успеха. Что ж, попробуем по-другому.
Бросив быстрый взгляд на вторую пару дуэлянтов, Ридольфо увидел, что они лениво пугают друг друга ложными выпадами, не предпринимая активных действий. Ну просто нерадивые ученики в фехтовальном зале. Ладно, сейчас он покончит с Джакомо и займется его дружком Альчиде. Ведь это именно он привел вчера с собой венецианца.
Теперь Ридольфо стал собраннее и осторожнее. Не делая глубоких выпадов, он старался нащупать слабое место в обороне Белометти, пытаясь достать концом шпаги то до его левого, то до правого бока или, улучив момент, нырнуть под вытянутую руку противника, чтобы пронзить его снизу вверх, – это был старый семейный прием да Камерино, не раз помогавший одержать победу.
Но венецианец вел себя крайне осмотрительно. Его клинок неизменно оказывался именно там, куда целился Ридольфо. Звенела, высекая синеватые искры, сталь, и все приходилось начинать сначала, заплетая тонкое кружево смертельно опасных выпадов.
Ага, вот он, долгожданный момент! Белометти опрометчиво задрал локоть! Ридольфо рванулся вперед и почти сел на шпагат. Молниеносным движением он выбросил клинок вверх, предвкушая, как отяжелеет сталь, войдя в тело проклятого венецианца.
Но его шпага встретила только пустоту. Не удержав равновесия, Ридольфо упал на бок и увидел рядом со своим лицом черные туфли Белометти.
– Давайте руку, синьор, я помогу вам встать, – любезно предложил он. – Или вы подниметесь сами?
– Вы целы? – изумленно уставился на него Ридольфо. Впервые испытанный прием не уложил противника. Уж не заколдован ли венецианец?
– Как видите. Продолжим? Честно говоря, вы доставляете мне удовольствие.
– Я убью тебя! – вскочив на ноги, прошипел Ридольфо.
– Зря вы это сказали. – Красивое лицо Белометти помрачнело. – Я не прощаю тех, кто хочет меня убить. Защищайтесь, синьор! Пока вы только нападали.
Ридольфо едва успел встать в позицию, как сразу же почувствовал, что ход поединка изменился: шпага венецианца казалась живой стальной змеей, она неуловимо быстро отбивала его клинок, отбрасывала в сторону.
– Как вам это нравится, синьор? – Острие шпаги Джакомо легко распороло голубой камзол на груди Ридольфо, но незадело тела. – А вот так?
Звон клинков, резкий выпад, холодный ужас при касании разгоряченного тела отточенной сталью, и камзол распорот на правом плече. Но опять ни капли крови.
– Мы могли все закончить достаточно мирно, – холодно процедил Белометти, – но вы желаете моей смерти, синьор. Поэтому я прошу прощения за все дурное, что причинил вам. Будьте добрым христианином.
– Прощения? – с трудом поспевая отбивать его клинок, обозлился Ридольфо.
– Вы прощаете меня? – продолжая наступать, спросил венецианец. Его зеленоватые глаза хищно сузились, их взгляд показался Ридольфо взглядом палача, оценивающего жертву. О, как бы он хотел сам так смотреть на Джакомо!
– Нет!
Неужели Белометти не знает усталости? Или у него железные икры и мертвая хватка – рукоять шпаги словно приросла к руке? Где он научился так дьявольски искусно владеть клинком?
– Нет? Жаль! И все же простите меня, Ридольфо. И… прощайте!
Альчиде и Лацио давно перестали фехтовать. Они, как зачарованные, следили за поединком, напрочь забыв о недавней вражде. Да и была ли она между ними?
Клинок венецианца начал все чаще мелькать перед глазами Ридольфо, и тот уже никак не поспевал защищаться, все больше и больше поддаваясь паническому страху. Если раньше он шутя делал с противниками все, что ему заблагорассудится, то сейчас с ним играли так, как сытый кот играет с несчастной мышкой. А ведь совсем недавно грезилась легкая победа в очередной дуэли и грудь распирало тщеславное желание проучить Белометти, заставив навсегда окаменеть его острый язык.
Белометти отступил, давая Ридольфо возможность немного отдышаться. И тот воспользовался этим, чтобы перехватить инициативу. Отбив клинок венецианца, он сделал выпад и почувствовал толчок в грудь – легкий, почти неощутимый. Но ноги вдруг подкосились, в глазах потемнело, шпага выпала из ослабевшей руки. Ридольфо словно споткнулся и мягко осел на землю.
– Помилуй мя… – Белометти гнусаво пропел первые слова поминальной молитвы и обернулся к изумленным Альчиде и Лацио. – Вы закончили, синьоры?
– Да, – быстро ответил Лацио.
– В таком случае, синьор, вы примете мои извинения или хотите скрестить со мной шпаги?
– Я принимаю ваши извинения, синьор Белометти, – не сумев скрыть вздох облегчения, церемонно поклонился Лацио.
– Надеюсь, мы станем добрыми друзьями. – Ласково улыбнувшись, Джакомо протянул ему руку.
Обменявшись рукопожатием с венецианцем, Лацио подошел к телу Ридольфо, опустился на колени и перевернул его на спину. На него глянули остановившиеся глаза на побелевшем лице. Из угла рта сочилась тонкая струйка крови, а на груди темнело маленькое бурое пятнышко.
– Прямо в сердце, – прошептал Лацио.
– Вы возьмете на себя горькую обязанность сообщить его семье? – застегивая камзол, спросил Джакомо.
– Да, но…
– Но? – недоуменно поднял брови венецианец.
– Семья да Камерино, – начал Лацио и замялся. – Не знаю, как это вам получше объяснить…
– Они славятся дурным нравом и мстительностью, – закончил за него Альчиде. – Ридольфо был известным забиякой и дуэлянтом. Поэтому я изрядно поволновался за вас.
– Пустое, – пренебрежительно отмахнулся Белометти. – Мы вполне могли мирно разойтись, если бы он не жаждал моей крови. Но поймите меня правильно, синьоры, я не могу сам сообщать близким Ридольфо, что заколол его в поединке.
– Не в этом дело, – поднимаясь с колен, сказал Лацио. – Думаю, вам лучше всего сегодня же покинуть Рим. Да Камерино способны на все, и семья их многочисленна.
– Вот как, – с сожалением причмокнул губами венецианец. – К несчастью, мой отъезд зависит не только от меня. Тем не менее я признателен вам за предупреждение. Как говорили древние, кто предупрежден, тот не побежден. До свидания, синьоры! Дела вынуждают меня вернуться в Рим как можно скорее.