Секретная команда. Воспоминания руководителя спецподразделения немецкой разведки. 1939—1945
Мои родители уже много лет проводили свой отпуск в Форау, маленьком, лежащем в стороне от больших дорог городке в Восточной Штирии. В одно из воскресений августа 1938 года я пригласил своего брата с женой прокатиться на моей машине и вместе навестить родителей. Мой отец слыл в свое время выдающимся пловцом и оставался таковым и на семьдесят первом году жизни. Поэтому после обеда мы посетили небольшой бассейн, имевшийся в городке. Там я обратил внимание на двух девушек, в одиночестве возлежавших на лежаках. Скорее всего, это были медсестры.
О дальнейшем можно поведать буквально в нескольких словах. Одну из девушек звали Эмми, и мы начали встречаться. Эти встречи становились все чаще и чаще, и в один прекрасный вечер, вооружившись букетом красных роз, я задал ей главный вопрос. Она согласилась. Мы обустроились в новой большой квартире и 25 мая 1939 года зарегистрировали брак.
Свое короткое свадебное путешествие мы провели на озере Вертерзее[22], где общее настроение соответствовало нашему – все были жизнерадостны и пребывали в ожидании счастливого будущего.
Сразу же после аншлюса[23] в Австрии тоже была введена всеобщая воинская повинность. Молодые люди моего года рождения также подлежали призыву для прохождения трехмесячного курса молодого бойца. Не скажу, что такая перспектива меня обрадовала, ведь дел на моем предприятии и так было достаточно – требовалось напряжение всех сил. Мне казалось, что наконец-то забрезжила столь ожидаемая возможность экономического подъема. Мы нагнали показатели пятилетнего подъема, приходившиеся на годы старого режима.
Поскольку от призыва было не отвертеться, то я решил оставить все позади как можно скорее. Мне хотелось избрать для себя хотя бы современный технический род войск, обучение в котором могло доставить хоть какое-то удовольствие. К этому времени я уже много раз летал в качестве пассажира на спортивном самолете моего друга и кое-чему в летном деле научился. Кроме того, еще со студенческих времен меня связывала давняя дружба с Труд ой Шмидт, которая первой из женщин Австрии успешно выдержала экзамен на пилота. Сдача такого экзамена входила и в мои планы на жизнь.
Поэтому, не откладывая все в долгий ящик, я записался добровольцем на прохождение начального курса боевой подготовки, чтобы быть уверенным в том, что меня призовут в военно-воздушные силы. Я надеялся, что меня зачислят в качестве кандидата в офицеры, ведь не зря же у меня за плечами было инженерное образование. Ожидаемый срок призыва приходился на осень 1939 года, и в преддверии этого мне казалось, что нет ничего лучшего, чем быстро упаковать вещи и отправиться в отпуск вместе с молодой женой.
В последнюю неделю августа к поездке все было готово, и мой добрый автомобиль помчал нас на юг. Озеро Вертерзее являло собой настоящую картину мирной идиллии – здесь отдыхали веселые люди самых разных национальностей со всех концов света. Целые дни мы проводили на воде. Катаясь на яхте, плавая, гоняя на моторной лодке и на водных лыжах, занимаясь серфингом в веселой компании, естественно забываешь обо всех заботах. Какое нам дело до интриг политиков, когда после обеда должна состояться парусная регата? Разве усидишь вечером возле радио, если манит танцевальная музыка? Почему бы не попытаться забыть о грозовых тучах на политическом горизонте, глядя в голубое небо, залитое солнечным светом?
Однако, несмотря на весь оптимизм, новость о начале настоящей войны между Германией и Польшей мы не могли не услышать. Она прозвучала как гром среди ясного неба, нарушив наше праздничное отпускное настроение. Все надеялись на то, что этот конфликт останется локальным и скоро все закончится. Тем не менее отдыхающие из Англии и Франции начали лихорадочно паковать вещи и стремглав отъезжать[24].
– Зря они так торопятся, – пытались мы успокоить сами себя.
Ведь между нашими семьями установились хорошие отношения, и о каких-либо конфликтах и разладах не было и речи. Народы сами по себе ничего не имеют против других народов! А вот о политиках этого не скажешь. Ну почему они не в состоянии жить в мире?
Я тоже не мог больше находиться далеко от Вены. На моем предприятии ожидался военный призыв, и следовало принять необходимые решения. Мы с Эмми пытались насладиться обратной дорогой настолько, насколько это было возможно. Тем более что среди населения австрийских земель, которые мы проезжали, какой-либо тревожности не отмечалось – настроение было спокойным и даже радужным. Но восторга от начала войны никто не испытывал.
По приезде домой среди почтовой корреспонденции я обнаружил мобилизационное предписание о явке в полк связи военно-воздушных сил для прохождения трехмесячной начальной военной подготовки. Это не явилось для меня неожиданностью, поскольку я сам в свое время записался добровольцем. Приказ о призыве на военную службу, судя по всему, был отправлен еще в мирных условиях. Теперь же мне предстояло стать солдатом в военное время, что и пришлось осторожно объяснить моей жене. Естественно, она не пришла от этого в восторг.
Среди почтовой корреспонденции находилось еще одно предложение – венское студенчество приглашало меня на праздник наций в замок Бельведер. Приглашение было на тот же вечер. Этот фестиваль среди садов и прекрасных исторических зданий я, естественно, пропускать не хотел. Один только взгляд на празднично освещенный парк заставлял нас почти забыть о том, что где-то на северо-востоке беснуется война, страдают и умирают люди. Присутствовавшая на празднике молодежь разных наций в своих настроениях была едина – получать и дарить радость. Однако молодые люди из Польши, Франции и Англии отсутствовали. Я дал увлечь себя водовороту приятных эмоций, приветствуя то тут, то там своих друзей и знакомых. Повсюду танцевали, шутили и весело смеялись, никто и не думал о завтрашнем дне.
После полуночи мы собрались за столом, одиноко и заброшенно стоявшим среди старых парковых деревьев. И здесь, где звуки музыки были слышны не столь отчетливо, праздничное настроение стало быстро улетучиваться. Наши мысли обратились к будущему – что оно нам готовит?
– Через несколько недель вновь наступит мир! – выразил свое мнение врач из Венгрии.
– Государственные мужи не могут себе позволить вести войну против воли своих народов, – бросил техник из Пресбурга[25].
– Объявление войны со стороны Англии и Франции – это всего лишь демонстрация, которую нельзя воспринимать всерьез, – заявил историк из Стокгольма.
Тогда и я взял слово:
– Мне кажется, что сейчас мы можем сделать только одно, а именно – зафиксировать, что данная война не является нашей войной и что мы, молодое поколение, этой войны не хотели и ее не начинали. Скоро, вероятно, мы расстанемся и долго не увидимся. Но наступит тот день, когда мы опять сможем общаться друг с другом. Давайте тогда вспомним этот вечер и вновь обретем единство. Ставши более зрелыми, мы снова быстро свяжем воедино нити, которые возможно окажутся порванными.
Последующие два дня, которые я провел на своем предприятии, не оставляли времени для размышлений. Некоторые рабочие также получили мобилизационные предписания, а мне требовалось подготовить человека, которому можно было бы доверить дело в мое отсутствие. Но я не слишком заморачивался на этот счет, ведь мне предстояло проходить обучение не на краю света, а в казарме, располагавшейся в самой Вене. В точно указанный срок 3 сентября я взял в руки чемодан и в обговоренное время уже стоял на пороге своей казармы.
На следующий день командир роты объявил, что инструкторов для нас нет, поскольку все они задействованы для проведения военных операций в Польше, и нам предстоит пройти специальное техническое обучение, чтобы впоследствии стать войсковыми инженерами. Он также сообщил, что для новобранцев предусмотрены специальные лекции, которые нам надлежит еженедельно посещать. Наш курс состоял из ста человек, и после лекций мы могли отправляться по домам, поскольку окончательный призыв ожидал нас несколько позднее.
Такое известие, естественно, явилось для нас приятной неожиданностью. Однако меня это не вполне удовлетворило. Я, как умел, вытянулся во фрунт и произнес:
– Господин гауптман! Разрешите задать вопрос? Нельзя ли перевести меня в летный персонал? В свое время именно по этой причине я попросил приписать меня к люфтваффе[26]. К тому же у меня есть некоторый летный опыт.
– Год рождения? – немедленно прозвучал встречный вопрос.
– Восьмой, господин гауптман!
– Слишком стар! – вынес короткий вердикт гауптман.
Для него вопрос был закрыт, но во мне зашевелился червячок сомнения – неужели я действительно слишком стар для летного дела?
Курс лекций по автоделу сухопутных войск продолжался, а в середине декабря нам объявили, что двадцать человек будут переведены в войска СС в качестве кандидатов в офицеры по инженерному профилю. Однако пригодными для этих войск сочли только двенадцать новобранцев, среди которых самым старшим по возрасту оказался именно я. Причем мне надо было еще какое-то время подождать, пока вопрос о моем переводе и призыву в новый вид войск решится окончательно.
К концу февраля мы с женой ожидали рождения ребенка, и роды могли случиться со дня на день. Однако 21-го числа утренней почтой пришло предписание прибыть в Берлин для прохождения службы в новом виде войск, и я был вынужден отправить телеграмму-молнию с просьбой об отсрочке своей явки на два дня, ссылаясь на семейные обстоятельства. В обед мы поехали в клинику, и уже поздно вечером, к моей величайшей радости, супруга произвела на свет нашу дочку Вальтрауд.
Через два дня в присутствии отца мне пришлось прощаться со своей женой и дочерью. Ему, всегда являвшемуся моим лучшим другом, не понадобилось произносить много слов. Заверив меня, что позаботится о моей семье, он крепко пожал мне руку и шутливо заявил:
– Отто, думай теперь о том, что ты стал отцом семейства! Если война продолжится, то ты, конечно, исполнишь свой долг и, вполне возможно, заслужишь награду. Но она не обязательно должна являться Рыцарским крестом! Будь здоров!
Меня приписали ко второму батальону резервных войск СС[27] лейбштандарта «Адольф Гитлер»[28], располагавшемуся в берлинском районе Лихтерфельде. И опять я вынужден был делить комнату с рекрутами-стариками. Моими новыми сослуживцами стали врачи, фармацевты и инженеры, и всем нам до начала настоящей службы в войсках по специальности предстояло пройти короткий, но очень интенсивный курс молодого бойца.
Порой нам было весьма трудно держаться наравне с семнадцати- и восемнадцатилетними призывниками. Но тогда я много чему научился, что в дальнейшем мне весьма пригодилось. В то же время мне довелось увидеть, как «настоящие служаки» бездумно и жестоко обходились с весьма ценным человеческим материалом. Необходимая муштра была слишком преувеличена и превращалась в обыкновенное издевательство. Тупость, с которой эти вояки пытались подавить любое проявление собственной воли и превратить личность в бездумный автомат, просто поражала. Между тем отсутствие личной инициативы, к которой приводил такой подход в воспитании личного состава, находилось, на мой взгляд, в прямом противоречии с задачами, которые предстояло решать солдатам в настоящей войне. Хорошо еще, что подобное «солдафонство» проявляли не все наши командиры.
Отведенные для обучения шесть недель пролетели быстро, и, по мнению строгих офицеров, из меня получился только какой-то полуфабрикат, а не настоящий солдат. Поэтому на несколько недель я был направлен в запасной батальон «Германия», квартировавшийся в гамбургском квартале Лангенхорн. Здесь мне предстояло окончательно освоить профессию технического офицера.
В апреле 1940 года немецкие войска вторглись в Норвегию и Данию. К этому моменту не только нам, солдатам, но и большинству немцев стало окончательно ясно, что прошедшие в относительном спокойствии несколько месяцев[29]на самом деле являлись лишь затишьем перед настоящей бурей.
Глава 2
Назначение. – Начало Западного военного похода. – Через границу. – Неужели война закончилась? – Оккупация Голландии. – В штабе полка. – Неужели в Англию? – Назад во Францию. – Под гнетом бюрократии. – Испорченный рождественский отпуск 1940 года. – Суровые суды СС. – Немецко-французская договоренность. – Марш в Румынию. – Доказательства дружбы в Венгрии. – Лейтенант резервных войск СС. – Боевое крещение. – Сербские пленники. – Белград. – Назад в Верхнюю Австрию. – Отсутствие стандартизации и унификации автотранспорта
9 мая 1940 года нам было приказано доставить из полка приписки «Германия» автомобили, а также пополнение личным составом на спокойный до того времени и относительно близкий Западный фронт. В тот же день, к великому моему изумлению, я получил распоряжение прибыть в Берлин в командование войсками СС. Начинался военный поход на Запад, а меня отправляли в глубокий тыл!
За несколько дней мне пришлось сдать немало экзаменов, после которых я получил военные свидетельства на право управления всеми классами машин и удостоверение инструктора по вождению. Но больше всего меня порадовали профессиональные права водителя грузовых машин, выданные на имя унтер-офицера Скорцени.
А через несколько дней меня пригласил к себе главный офицер автомобильной службы СС майор Хоффман и представил майору резервных войск СС Реесу, пожилому ветерану Первой мировой войны. Минут пятнадцать мы обменивались ничего не значащими фразами, как вдруг он заявил:
– Хорошо, я беру вас на должность офицера технической службы в свой дивизион. Слушайте первый приказ. Вам надлежит забрать в вашей старой казарме в Лихтерфельде предназначенные для нас восемьдесят грузовиков. Завтра рано утром вы отправите их в Хамм[30]. Тогда наш дивизион тяжелой артиллерии будет готов к маршу. Мы входим в состав лучшей в истории дивизии СС[31] и должны поторопиться, иначе война закончится без нас!
Мое громкое «Так точно!» в полной мере отразило радость по поводу продвижения по службе и перевода на новую должность.
В Хамм я прибыл в три часа утра, потеряв по дороге двадцать шесть грузовиков.
«И как доложить об этом своему новому командиру? – подумал я. – Немедленно назад!»
Через два часа тринадцать автомобилей мною были благополучно найдены, и в семь часов я вернулся в казарму. Позже, когда командир выслушал мой довольно робкий доклад о количестве доставленных машин, к моему величайшему изумлению, он не выказал серьезного недовольства, заметив только, что самое позднее к вечеру все автомобили должны быть на месте, так как отбытие назначено на следующий день.
«Разве так должно выглядеть выступление части на войну? Неужели все будет так буднично? Когда же мы наконец понюхаем пороху?» – подумал я.
Все-таки как странно устроен мир и как мало времени он дает на то, чтобы поразмышлять над подобными вопросами. Требования марша превалируют над временем и все вытесняют. Конечно, мысли о доме неизбежно закрадываются в голову, особенно если ты только что получил письмо от своих близких, написанное накануне. Однако их тут же перебивает вид стоящей на обочине машины твоего дивизиона. Ты немедленно останавливаешься, чтобы оказать помощь. Иногда приходят мысли о том, что будет, если в тебя попадет кусок железа, но тут мимо проезжает офицер и свистом подзывает тебя, указывая на то, что далеко позади возникли какие-то проблемы. Ну их к черту, эти тяжелые мысли, подумать над которыми до конца все равно не удается!
Через древний Аахен[32], город коронации королей, мы проехали, сопровождаемые приветственными криками местных жителей. Вскоре должна была показаться граница и начаться вражеская земля!
«Интересно, как нас там встретят?» – подумал я.
Перевернутые пограничные столбы в горячке движения мы даже сразу не заметили, ведь впереди была война! Следы от боев почти не просматривались, но первые воронки от разрывов снарядов и первые развороченные стены зданий представляли для нас, новеньких, такую картину, которая заставляла оглядываться назад. Однако останавливаться было нельзя, нам следовало двигаться дальше.
Бельгийцы, с которыми нам довелось повстречаться во время короткого отдыха, не были настроены враждебно, но вели себя довольно сдержанно. Люттих[33] наш дивизион проследовал ночью, и вскоре на каком-то поле мы разбили свой первый бивак.
Через несколько часов все опять пришло в движение, и под Динаном[34] нам повстречалась первая большая колонна пленных. Это были молодые бельгийцы под конвоем нескольких солдат полевой жандармерии. Пленные шли, повесив головы и устало переставляя ноги.
«О чем они думают? – пронеслось у меня в голове. – Скорее всего, чувствуя себя в этой куче народу в безопасности, тоже, как и мы, мечтают о скорейшем окончании войны».
Наверное, чувство того, что ты плетешься под конвоем в качестве военнопленного по родной земле, которую призван был защищать, является отвратительным. Взгляды местных жителей не могут не причинять боль.
Наша колонна проследовала города Живе, Сине, а также Ирсон, когда почувствовалось приближение фронта. Над нами часто пролетали эскадрильи наших самолетов. Затем они возвращались, идя низко и в том же порядке, почти как на маневрах. Однако иногда звенья были неполными. Услышав на одном из привалов отдаленный грохот, мы переглянулись: вот она – война, которую нам так хотелось нагнать.
Мы стояли на обочине, тщательно «замаскировавшись» – каждая машина расположилась под молодым, жалким деревцем! Требовалось соблюсти предписания Полевого устава, в котором значилось: «Дистанция между машинами двадцать метров! Использовать любое укрытие! Применять маскировочные сети!» Приходилось прислушиваться к рекомендациям, ведь война только начиналась. Это уже позже опыт, полученный в ходе боевых действий, заставил пересмотреть необходимые предписания.
Нам раздали обед. Не передать словами, каким вкусным показался мне айнтопф[35], вкушаемый на обочине дороги! Его не портили ни тучи пыли, ни песчинки, хрустевшие на зубах.
Вновь проследовали бесконечные колонны пленных с изможденными и запыленными лицами. На сей раз это были французы, а затем и англичане в своих приплюснутых касках. Я видел порой летящие в сторону плененного противника куски хлеба. Мой же водитель отдал страждущим нашу флягу с водой. Молодежь Европы и тогда не испытывала ненависти друг к другу!
Затем мы двинулись дальше, оставив позади себя Ле-Като и другие небольшие городки, почти не тронутые войной. Вокруг нас лежала Франция. Вечером показался город Камбре, и я вспомнил, что в годы Первой мировой войны здесь произошло первое в истории танковое сражение.
Наш путь лежал через Балом и Перонну. Последний городок пострадал достаточно сильно. По только что возведенному саперами мосту мы перешли через реку Сомму, после чего был объявлен большой привал – требовалось пропустить различные колонны саперных и других воинских частей, в которых срочно нуждались наши войска на фронте. Я решил воспользоваться предоставленным нам временем и осмотреться. В ходе прогулки мне случайно попалась французская заправочная станция, а немного в стороне – французский военный грузовик.
Усевшись на водительское сиденье, я сделал еще одно важное открытие, обнаружив дорожные карты Франции. Они подходили для осуществления маршей не хуже, чем наши карты Генерального штаба. На заправке и в гараже по моему требованию меня снабдили дополнительными комплектами карт.
Я сделал для себя соответствующие выводы и после при каждой остановке в каком-либо населенном пункте пытался проделать то же самое. Вскоре в моих руках оказалось сначала тридцать, затем пятьдесят, а потом и восемьдесят таких карт, многие из которых повторялись. Тогда мне пришло в голову сделать подарок нашим командирам батарей, отдав им дубликаты. В самое ближайшее время выяснилось, что карты являлись весьма точными. На них имелись мельчайшие подробности, и пользоваться ими было удобнее, чем нашими топографическими картами.
Дальнейший наш путь лежал на Сен-Кантен. В городе было повреждено всего несколько зданий, а величественный собор по-прежнему устремлял свои башни к небу. Здесь обнаружилось, что многие жители ушли со своих насиженных мест, а чуть позднее мы догнали на дороге длиннющую колонну беженцев, направлявшуюся на юг и стоявшую вне проезжей части. Поток беженцев не только усиливал сумятицу, но и способствовал развитию нищеты и страданий, которые привнесла с собой в эту страну война. Мы же старались успокоить их и подвигнуть к возвращению к родным пенатам.
В долине департамента Уаза части нашей дивизии вели бой, однако о наличии чего-либо похожего на линию фронта не было и речи. Просто некоторые относительно крупные и мелкие подразделения французской армии не сложили оружия, пытаясь обороняться то тут, то там. Пришлось нам, тяжелому дивизиону артиллерийского полка, «потрудиться», перемещаясь из одного места в другое. Другими маршевыми точками при продвижении вперед явились города Руа, Мондидье и Кюйи.
Нас, конечно, разбирало любопытство, проследуем ли мы прямиком в Париж? Но скоро выяснилось, что у немецкого военного командования были иные планы. Наши части стали охватывать столицу большой дугой.
Дальнейший маршрут движения моей части, пролегавший через Шони, Суасон, Виллер-Котре, Шато-Тьерри, Эперне, Шалон-сюр-Марн, Сен-Дизье, Шатийон-сюр-Сен, Кумье-ле-Сек, Преси, Пуйи и Отен, являлся по большому счету преследованием обычно невидимого противника. Исход войны, похоже, был решен, и наша спешка объяснялась, скорее всего, стремлением побыстрее дойти до кузницы оружия Франции – оружейных заводов Ле-Крезо. Достигнув 10 июня 1940 года Мармани, наш дивизион расположился на отдых.
14 июня дивизия получила новый приказ. Нам надлежало в спешном порядке по широкой дуге проследовать на юг к границе с Испанией. Миновав Рувре, возле Труа мы вышли к реке Сене. Здесь я впервые с восхищением наблюдал за «работой на заказ» наших бомбардировщиков. По всей вероятности, противник упорно цеплялся за мост. Чтобы сломить это сопротивление, самолеты люфтваффе вмешались в схватку и сбросили бомбы на дома по левую и правую сторону дороги на западном берегу, являвшейся продолжением моста. Ряды зданий были разрушены, возможно, на двести метров в длину, но стоило только взглянуть на боковые улицы, и обнаружить каких-либо разрушений не представлялось возможным. Стоит ли после этого удивляться тому, что местное население не проявило к нам никакой враждебности? Темп нашего продвижения замедлился только при прохождении через Орлеан, Блуа, Бурж и Лимож. От Бордо мы проследовали по великолепным улицам через Бен, Байонну и Биарриц до границы с Испанией.
В субботу 22 июня до нас дошли известия о том, что заключено перемирие[36]. В результате единственный остававшийся противник Германии на материковой части Европы был повержен. Теперь вопрос состоял в том, сможет ли Германия избежать ошибки установления жесткого мирного диктата и превратить Францию в своего друга, сделав широкий жест? Как бы то ни было, военный поход закончился. Означало ли это конец войне? Всеми нами овладело радостное настроение, которое, возможно, и было главной причиной желания скорейшего ее окончания.
Мы думали о своих близких и о том, как будет хорошо, если вскоре опять наступит мир. Такому настроению способствовало и то обстоятельство, что большая часть солдат, призванных из резерва, была отпущена по домам. Все вроде бы свидетельствовало о том, что даже высшее командование вермахта верит в окончание крупных столкновений.
Со своей стороны мы тоже взирали на скорое и победоносное завершение Западного военного похода с полным удовлетворением. Но это не было чувством гордости и ощущением собственного превосходства, скорее осознанием радости оттого, что неприятная задача, которую требовалось решить, доведена до конца самым быстрым и наилучшим образом. «Все вздохнули с облегчением» – вот те слова, в точности характеризующие наше тогдашнее настроение.
«Прекрасные дни в Аранхуэсе»[37], проведенные нами на юге Франции, закончились быстро, так как вскоре пришел приказ о направлении нашей дивизии в Голландию в составе оккупационных войск.
Как это часто бывает у нас, немцев, все требовалось делать очень быстро, и мы вынуждены были на одном дыхании за один день преодолеть огромное расстояние, отделявшее нас от точки прибытия. По пути на север наша часть проследовала через Ангулем, красивый французский городок, раскинувшийся на возвышенности, где меня и нагнал приказ из полка. Мне предписывалось позаботиться обо всех вышедших из строя машинах, по возможности их отремонтировать, а потом вместе с ними догнать свою часть.
И вот, уже со своей колонной, я проехал через Лимож, Шатору и Бурж, останавливаясь на ночь под открытым небом поблизости от пунктов водоснабжения. Нам, естественно, приходилось вступать в контакт с местным населением, и везде нас встречали дружелюбно и с готовностью прийти на помощь. В основном это были крестьяне, а в городах – работники гаражей или граждане, у которых мы наводили нужные справки. Все они, похоже, тоже были рады, что беды, сопряженные с войной, так быстро остались позади. Лишь некоторые женщины и девушки вели себя по отношению к нам, немецким солдатам, довольно сдержанно. Признаюсь, что мне такая сдержанность была только по душе.