Мы думали о своих близких и о том, как будет хорошо, если вскоре опять наступит мир. Такому настроению способствовало и то обстоятельство, что большая часть солдат, призванных из резерва, была отпущена по домам. Все вроде бы свидетельствовало о том, что даже высшее командование вермахта верит в окончание крупных столкновений.
Со своей стороны мы тоже взирали на скорое и победоносное завершение Западного военного похода с полным удовлетворением. Но это не было чувством гордости и ощущением собственного превосходства, скорее осознанием радости оттого, что неприятная задача, которую требовалось решить, доведена до конца самым быстрым и наилучшим образом. «Все вздохнули с облегчением» – вот те слова, в точности характеризующие наше тогдашнее настроение.
«Прекрасные дни в Аранхуэсе»[37 - «Прекрасные дни в Аранхуэсе» – автор проводит аналогию с одноименной пьесой австрийского писателя и драматурга Петера Хандке, в которой повествуется о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной.], проведенные нами на юге Франции, закончились быстро, так как вскоре пришел приказ о направлении нашей дивизии в Голландию в составе оккупационных войск.
Как это часто бывает у нас, немцев, все требовалось делать очень быстро, и мы вынуждены были на одном дыхании за один день преодолеть огромное расстояние, отделявшее нас от точки прибытия. По пути на север наша часть проследовала через Ангулем, красивый французский городок, раскинувшийся на возвышенности, где меня и нагнал приказ из полка. Мне предписывалось позаботиться обо всех вышедших из строя машинах, по возможности их отремонтировать, а потом вместе с ними догнать свою часть.
И вот, уже со своей колонной, я проехал через Лимож, Шатору и Бурж, останавливаясь на ночь под открытым небом поблизости от пунктов водоснабжения. Нам, естественно, приходилось вступать в контакт с местным населением, и везде нас встречали дружелюбно и с готовностью прийти на помощь. В основном это были крестьяне, а в городах – работники гаражей или граждане, у которых мы наводили нужные справки. Все они, похоже, тоже были рады, что беды, сопряженные с войной, так быстро остались позади. Лишь некоторые женщины и девушки вели себя по отношению к нам, немецким солдатам, довольно сдержанно. Признаюсь, что мне такая сдержанность была только по душе.
Дальше мы проследовали Тур, Шартр, Мелен, Суасон, Лан и прибыли в Мобеж, возле которого пересекли границу с Бельгией, держась уже в северном направлении. В Северной Франции нам довелось проезжать по большим индустриальным районам, где я иногда делал остановки, чтобы подремонтировать автомашины. Почти все предприятия возобновили работу, что весьма благоприятно сказывалось на настроениях рабочих. Мы нигде не видели озлобленных лиц и не слышали каких-либо угроз в свой адрес. Самое большое, что можно было заметить в их отношении к нам, – это молчаливое безразличие.
Голландскую границу мы пересекли возле Маастрихта. За мной следовала довольно внушительная колонна из пятидесяти машин. С Голландией мне довелось познакомиться еще раньше, и сейчас я вновь испытывал большую радость от увиденных нарядных домиков и опрятно одетых голландцев. Здесь у меня возникло даже ощущение, что война никогда и не начиналась.
«Может быть, люди просто уже забыли об этом?» – подумал я.
Вечером следующего дня, проследовав через Утрехт, моя сборная колонна прибыла в Амерсфорт, в котором гарнизоном расположился наш артиллерийский полк. Вскоре меня на практику перевели в штаб полка, а в июле 1940 года присвоили воинское звание фельдфебель[38 - Таблица соответствия воинских званий войск СС, вермахта и РККА, приведена в приложении 1.] и зачислили кандидатом в офицеры.
Но самым важным было то, что нас группами стали отправлять в отпуск на родину, причем женатым солдатам отдавалось предпочтение. В конце июля дошла очередь и до меня. Отправившись домой, я смог подарить своей жене чудесные две недели, которые мы провели на озере Вертерзее.
Меня успокоило то, с каким стоическим спокойствием восприняла моя родина ограничения, привнесенные войной. Однако никакого военного воодушевления народ не испытывал. Чувствовалась только спокойная невозмутимость и воля нормально пережить это тяжелое время. Даже быстрая победа над Францией не вызвала сколь-либо приподнятого настроения. Была только уверенность, что тем самым мы на шаг стали ближе к окончанию войны, чего все страстно желали.
Время пролетело быстро, и мне пришлось возвращаться в Голландию. Там по различным признакам я заметил, что теперь планируется и идет подготовка к нападению на Англию. В один не самый лучший день в нашу дивизию поступил срочный приказ, содержавший подробные указания о проведении на суше тренировок по погрузке машин на корабли в преддверии планировавшихся в ближайшее время больших маневров на море.
Меня вызвал к себе полковник Хансен, поскольку для нас сооружение подобного учебного моста вызывало большие затруднения. Его конструкция должна была выдержать нагрузку в двадцать – тридцать тонн и пропускать через себя тяжелые тягачи с орудиями. Поэтому полковник опасался, что мы не уложимся в сорок восемь часов, отведенных для подготовки, и приказал мне взять все в свои руки, сделав максимум возможного.
Учения по погрузке и выгрузке машин наша дивизия провела в голландском порту Хелд ер. Обрезанные в носовой части плоскодонки странно смотрелись на фоне волн и казались слабо предназначенными для морских перевозок. В результате атаки всего лишь одного английского самолета мы потеряли две такие посудины и несколько человек. Наши солдаты прозвали эти лодки «звонками». Однако в этой злой шутке явно просматривалась неуверенность в их надежности. Во время учений нам стало ясно, что малейшее волнение на море или слабый ветерок превращали погрузку в весьма опасное и рискованное предприятие.
Историки когда-нибудь смогут с относительной уверенностью установить причину того, почему столь ожидаемое всеми вторжение в Англию не состоялось. Возможно, им будет интересно узнать версию, услышанную мною спустя годы от людей из окружения Адольфа Гитлера. Попробую передать ее дословно: «…Гитлер очень уважал английский народ и рассматривал его как родственный немецкому. В сохранении Британской империи он видел необходимые предпосылки для стабилизации мира. И хотя, несмотря на известные трудности и изъяны в подготовке, фюрер[39 - Фюрер – в переводе с немецкого означает «вождь», в фашистской Германии в 1934–1945 гг. – официальный титул главы государства и руководителя национал-социалистической немецкой рабочей партии.] верил в успех операции по высадке десанта под кодовым названием «Зеелеве»[40 - Операция «Зеелеве» (операция «Морской лев») – кодовое название планировавшейся Гитлером десантной операции по высадке на Британские острова.], он не недооценивал волю англичан к сопротивлению, упорство этого островного народа и его правительства. Он понимал, что в случае осуществления оккупации островов следовало ожидать продолжения войны со стороны Канады или Южной Африки. А ведь Великий германский рейх нес ответственность за остальные тридцать пять миллионов европейцев. Могли отпасть использовавшиеся тогда сторонние источники сырья, а державшееся целиком на Германии снабжение из-за всякого рода военных действий нарушиться. Такую ответственность за тридцатипятимиллионный народ на себя Адольф Гитлер брать не хотел…»
Вот что являлось внутренней причиной того, почему попытка высадки десанта ни разу не предпринималась. Такой ход мысли я сам слышал от Гитлера, правда по другому поводу и намного позднее.
В те дни в нашем полку создали новый 2-й дивизион и меня перевели в него на должность офицера инженерно-технической службы. Его командиром являлся совсем юный гауптман Йохен Румор, который был на несколько лет моложе меня. Со временем я очень хорошо узнал этого человека, поскольку совместно прожитые месяцы во время военных походов на Юго-Восток и Восток сделали нас настоящими друзьями. Его характер и умения, личная храбрость и манера руководства людьми служили для меня образцом настоящего немецкого офицера.
Внезапно, как это всегда бывает для солдат, пришел приказ готовиться к маршу. Все намечавшиеся рождественские отпуска были отменены, и мы, вместо поездки домой, смогли отправить только печальные письма с извинениями. 18 декабря 1940 года дивизия СС «Райх» моторизованным маршем покинула пределы так полюбившейся нам Голландии. Наше выдвижение в южном направлении поистине было стремительным.
Уже 21 декабря все соединение должно было прибыть на новое место в полной боевой готовности. Приказ предписывал войти в незанятую до сих пор часть Франции, и, продвигаясь в одну колонну, наша дивизия спешно направилась к Марселю. С собой мы взяли только горючее, боеприпасы и минимум продовольствия. Все остальное пришлось оставить, поскольку ожидалось вооруженное боестолкновение.
Мы с гауптманом Румором бились над решением задачи, как распределить весь груз по оставшимся машинам. Причем самой большой проблемой являлась доставка горючего, которого должно было хватить до Марселя. В нашем дивизионе имелась, конечно, двенадцатитонная автоцистерна, но две большие шины у нее оказались настолько в плохом состоянии, что рисковать не стоило. И тут мне стало известно, что под Лангром находится войсковой склад покрышек.
На складе отмечалась полная тишь и благодать – все господа отправились в рождественский отпуск! Начальника замещал какой-то тупоголовый фельдфебель, который ничего не хотел делать. Чтобы снискать его благосклонность, я угощал его своими хорошими голландскими сигаретами и рассказывал ему анекдоты, от которых он ржал как лошадь. Битый час я его уговаривал, но все оказывалось напрасным – сердце интенданта оставалось холодным как камень. Причем поведать этому упрямцу о полученном приказе было нельзя – нам предписывалось хранить строжайшую тайну!
Меня бросало то в жар, то в холод. Я во что бы то ни стало должен был раздобыть эти проклятые покрышки! А фельдфебель все не хотел их отпускать и брать на себя ответственность. Наконец мне стало совсем невмоготу.
– Послушайте! – с издевкой сказал я. – Скажу откровенно! От этих покрышек зависит очень многое. И вы мне их выдадите! Иначе мне придется подогнать сюда пушки, и тогда я их все равно получу!
Такая угроза подействовала, и он согласился выдать шины в обмен на оформленные по всем правилам накладные.
Вне себя от радости и распираемый от гордости, я вернулся в свой дивизион в Пор-сюр-Сон. Теперь за марш можно было не опасаться. Однако в последние часы перед выступлением проведение операции отложили. Сначала на двадцать четыре часа, потом до четырех часов утра 23 декабря, а затем и вовсе отменили. Видимо, политическая ситуация изменилась, однако перспектива отправиться в рождественский отпуск от этого не появилась. Пришлось отмечать Рождество в деревенском школьном домике.
На постой меня распределили к семье французского врача. Мы быстро познакомились, и между нами установился нормальный человеческий контакт, позволивший мне улучшить мой плохенький французский. Уже в первые дни я заметил, что многие дома в деревушке, в том числе и на главной улице, лежали в руинах. Но это были вовсе не военные разрушения.
– Что бы это значило? – поинтересовался я.
На мой вопрос доктор ответил, что во Франции в последнее время наблюдается большой отток молодежи из сельской местности в города, а также медленное, но неуклонное снижение численности населения страны. В результате дома пустеют, приходят в упадок и постепенно разрушаются.
Сразу же после Рождества я отправился в долгожданный отпуск. Трудно передать словами те чувства, которые испытывает солдат по дороге домой! И, несмотря на то что это были уже не праздничные дни, двухнедельный отпуск все равно обещал быть чудесным. Я искренне радовался перспективе повидаться с дочкой, которая за время моего отсутствия наверняка превратилась из младенца в хорошенькую маленькую девчушку.
Однако радость продлилась всего два дня – полученная телеграмма срочно отозвала меня обратно в часть. Я мог только предполагать, что ситуация обострилась и отмененная операция вновь стала актуальной.
Таким образом, все мои личные планы рухнули, и на следующий день я уже мчался на Запад. В части мне сообщили, что меня немедленно вызывает к себе командир дивизии генерал Хауссер[41 - Хауссер Пауль (1880–1972) – немецкий военный деятель, генерал-лейтенант рейхсвера, оберстгруппенфюрер СС и генерал-полковник войск СС. Один из создателей и руководителей войск СС.]. Вины я за собой не чувствовал и совершенно спокойно подумал, что причиной отзыва из отпуска, скорее всего, является повышение в звании.
Меня ждало жестокое разочарование. Не успел я доложить о своем прибытии, как генерал начал строго меня допрашивать по вопросу о добытых мною шинах для автоцистерны. Из корпуса поступила жалоба от вернувшегося из благополучно проведенного рождественского отпуска начальника склада. Он доложил, что я обманным путем забрал покрышки под угрозой применения силы и превращения склада в пепел. На основании этой кляузы корпус требовал в назидание другим примерно наказать меня.
От такого оборота дел я вначале чуть было не потерял дар речи. Но потом на основании сохранившейся у меня копии накладной мне удалось доказать правомерность своих действий и что покрышки были выданы по всем правилам. При этом я подчеркнул, что действительно заслужил бы наказания, если бы не получил их.
К счастью, генерал Хауссер сообразил, что тот бравый фельдфебель просто хотел отвести от себя гнев своего начальника. Однако правила требовали ответа на бумагу из корпуса, и генерал решил доложить, что в отношении меня он ограничился порицанием, лишая тем самым канцелярских крыс пищи и повода для раздувания бумажной переписки.
Мне было разрешено вернуться домой и догулять отпуск, ведь генералу никто не осмелился доложить, что меня отозвали только из-за этого разбирательства. Однако отпускное настроение было испорчено, и я решил не ехать.
В наших «частях усиления СС», как мы тогда еще назывались, дисциплинарные и судебные наказания были гораздо строже, чем в других воинских частях вермахта. Мы приветствовали это, поскольку такое положение хорошо сказывалось на общем поведении войск и воспитании личного состава.
Во время продвижения по Франции летом 1940 года были изданы особо строгие приказы, которые были призваны пресекать проявления мародерства любого рода. Солдат нашей дивизии сурово карали за малейшую попытку взять чужое, будь то даже лоскуток ткани для защиты от мучившей всех пыли. При этом командиры всех степеней обязывались искоренять подобные явления.
В этой связи характерен один случай, произошедший во время рождественских праздников под Везулем. Один француз обратился с жалобой, что солдат из нашей части попытался изнасиловать его жену. Только появление оскорбленного мужа помешало свершиться этому преступлению. И хотя на женщине не было следов насилия, солдат предстал перед военно-полевым судом, был приговорен к смертной казни и расстрелян.
Подобные суровые приговоры являлись для нас свидетельством, лишний раз показывающим, что в наших элитных войсках за любой проступок следует более суровое наказание, чем в обычных частях. С другой стороны, они были призваны продемонстрировать населению оккупированных территорий стремление немецкого командования защитить местных жителей от любого рода посягательств.
Зима 1940/41 года оказалась очень суровой. Особенно это чувствовалось на славящемся своим жестким климатом плоскогорье, где раскинулся город Лангр, на окраине которого мы стояли. Служба продолжалась, а наш дивизион постепенно разрастался, превращаясь в настоящую боевую часть. Автомобильная техника не доставляла мне особых хлопот, водители приобрели необходимый опыт вождения, и у меня высвободилось больше свободного времени. Его я старался использовать для проникновения в тайны баллистики, чтобы понять основы применения артиллерии как рода войск.
Меня подвигала к этому святая Варвара, покровительница артиллеристов. В скором времени я освоил основы и правила стрельбы и без особого труда мог вести беседы на узкоспециальные темы. В области теории мне действительно удалось заметно продвинуться, и теперь в случае необходимости я мог быть использован помимо своей узкой специальности.
В то время между французским местным населением и оккупационными войсками установились поистине отличные отношения. У меня постоянно возникало ощущение, находившее свое подтверждение в ходе различных разговоров, что ни французы, ни немцы не видели никакого смысла в этой войне. Я нигде не находил свидетельств якобы исторически сложившейся антипатии и враждебности. Французские патриоты только опасались, что в будущем новом европейском порядке Франции не будет отведена подобающая ей роль. Чувствовалось, что они гордятся историческими свершениями своей родины. И вот что интересно, в ходе разговоров именно с такими патриотами я очень быстро находил общую платформу по вопросам дальнейшего развития Европы.
Мы покинули Францию так же внезапно, как и вошли в нее. За политическими событиями, развивавшимися на юго-востоке Европы, никто из нас особо не следил. Ведь начавшаяся между Италией и Грецией война не требовала немецкого вмешательства. Сложившуюся ситуацию изменило только свержение дружественного Германии югославского правительства. Тогда наша дивизия СС «Райх» получила приказ в срочном порядке занять исходный район на юго-западе Румынии.
Опыт приходит со временем, и совершение в конце марта 1941 года марша после длительного перерыва явилось для нас долгожданной сменой декораций. Никто тогда не думал о возможности возникновения на Юго-Востоке серьезной войны.
Перед передислокацией мне разрешили на одну ночь наведаться в Вену и повидаться со своей семьей. Уже на следующий день на границе с Венгрией я нагнал свою часть, остановившуюся для заправки машин. Мне было очень интересно наблюдать за тем, с каким дружелюбием и предупредительностью с нами обращалось местное население. И это была не только давно известная мне традиционная венгерская гостеприимность, а настоящая симпатия, которую народ выказывал по отношению к нам, немцам. Наше следование по улицам Будапешта напоминало триумфальную встречу населением своих войск, возвращающихся с победой. Наши машины буквально забрасывали апельсинами и шоколадом, цветами и сигаретами. Набережная Дуная была полна народу, приветствовавшего нас восторженными криками.
Проследовав Сольнок, город в Центральной Венгрии, и небольшой городок Дьюла, мы вышли к границе с Румынией.
Это были уже подлинные Балканы. Хорошие дороги внезапно сменились на такие разбитые, что их состояние не поддается никакому описанию. Над колонной постоянно висело густое облако пыли, а выбоины, которые объехать не представлялось возможным, доставляли мне немало хлопот. Рессоры лопались, и таких поломок становилось все больше и больше. В результате машины вставали одна за другой, и это становилось настоящим бедствием.
Наконец показался Темешвар[42 - Темешвар – венгерское название румынского города Тимишоара.], южнее которого, вблизи от югославской границы, мы и заняли исходный район. Крестьяне по своему происхождению по большей части были немцами и принимали нас очень сердечно. В эти дни многие солдаты почти не притрагивались к еде, приготовленной на наших полевых кухнях. Не зря Банат[43 - Банат (Баншаг) – историческая область в Центральной Европе, разделенная между Сербией, Румынией и Венгрией.] считается одной из самых плодородных сельскохозяйственных областей Европы, но большая заслуга в этом принадлежала именно немецким поселенцам.
Поздно вечером гауптман Румор позвал меня к себе. Я застал его за праздничным столом в обществе начальника штаба дивизиона. Командир зачитал мне только что полученный из полка приказ: «Фельдфебелю Скорцени присвоено воинское звание лейтенант резервных войск СС. Приказ вступает в силу с 30 января 1941 года».
После этого начальник штаба волшебным образом вынул из кармана два новеньких погона и нацепил их мне на место старых. Затем из подвала на свет были извлечены бутылки, вино разлито по бокалам, и мы торжественно чокнулись. Нужно ли говорить, что наше заседание продолжалось до раннего утра?
