От солдата до генерала. Воспоминания офицера-связиста об управлении войсками в военных кампаниях Третьего рейха. 1939—1945

В то время как 6-я Баварская дивизия атаковала Сен-Мийель и Фор-Кан-де-Ромен, 5-я Баварская дивизия на левом фланге продвигалась вперед по равнине Вёвр в обход заросших лесом высот Кот-Лорен. Серьезных боестолкновений не было, и я, стоя у полевого телефонного аппарата, поддерживал связь с корпусом. Рядом находились командир дивизии генерал-лейтенант фон Шох и начальник штаба. Я наблюдал на расстоянии нескольких километров за атакой немецкой пехоты, французами и за огнем нашей артиллерии, управляемой командиром бригады. Бои шли за Монсек и Апремон. И здесь наступление развертывалось через густые леса, когда пришло сообщение об удачном форсировании Мааса 6-й Баварской дивизией и захвате Сен-Мийеля и Фор-Кан-де-Ромена.

Я был еще фенрихом, когда за мои действия на телефонной точке в Буксиере я получил Железный крест 2-й степени. Развернув голубую оберточную бумагу и достав крест, я продел его в петлицу мундира. Как обычно, я действовал самостоятельно, имея в подчинении всего несколько человек. В конце сентября 1914 г. капитан Дрекслер сообщил мне также по телефону о присвоении мне звания лейтенанта. Мой друг, командир 4-го взвода лейтенант Пальм, старший инженер на предприятии фирмы «Хартман и Браун» во Франкфурте-на-Майне, который был в два раза объемнее меня, одолжил мне по дружбе свой второй мундир, в котором я, имея не совсем представительный вид, предстал перед командиром дивизии.

Попытка частей 5-го корпуса расширить прорыв в оборонительной линии фронтов на участке Верден – Туль не удалась, они не смогли взять форт Тройон. Нам также не удалось овладеть фортом Лиувилль к югу от Фор-Кан-де-Ромен. Для огневой подготовки к нам в Буксерюль прибыли два орудия – австрийские 305-мм гаубицы производства заводов «Шкода», которые тянули мощные тягачи «Даймлер-Бенц». Так как они стреляли как наши 210-мм мортиры на гусеничном ходу, их можно было быстрее перевести в боевое положение, чем тяжелые немецкие орудия, для которых была необходима платформа. Наш 3-й взвод лейтенанта Биркхофера проложил линию связи к передовому наблюдательному посту австрийцев.

Когда передвижения наших войск приостановились, линии связи 4-го и 5-го взводов были проведены через штаб 9-й и 10-й Баварских пехотных бригад, в пехотные и артиллерийские полки. В сравнении с прошедшим этапом маневренной войны стала больше использоваться телефонная связь. Все поняли, что с ее помощью можно быстрее передавать приказы и сообщения.

В течение последних недель желтые сливы составляли основную часть нашего питания, а теперь созрели виноградные кисти на склонах холмов Лотарингии. Прохладными осенними утрами виноград был холодный и сладкий. Последствия были – при нехватке отхожих мест – весьма печальными. Для излечения дизентерии требовались несколько недель до полного восстановления работоспособности.

В октябре 1914 г. капитан Дрекслер взял меня на фронт дежурным по станции в штаб корпуса в Сен-Бенуа. Он хотел меня «немного воспитать» (во Второй мировой войне мою должность называли «начальник службы эксплуатации отделения связи»).

Командующий корпусом генерал кавалерии барон фон Гебзаттель квартировал при штабе, имел адъютантов и двух шоферов кайзеровского автомобильного корпуса. Эскадрон 2-го Баварского полка легкой кавалерии занимал пост у ворот замка. Подразделение связи располагалось на коммутационном пункте корпуса. Две линии связи были проложены к армейской группировке Штранца и на Мец, последнюю подключили к почтовой связи. Три линии связи шли вперед к трем дивизиям – 5-й, 6-й и Баварской резервной дивизии, находившейся между двумя первыми. Были подключены расположенные вблизи летная эскадрилья, командир обоза и колонны для подвоза боеприпасов. Абонентской связью пользовались начальник штаба, начальники оперативного управления и материально-технической части, а также разведки штаба. Адъютанты, врачи и другой штабной персонал не имели удобной связи. Они должны были звонить с коммутационного пункта как обычные пользователи. Остальными средствами связи – прежде всего радиостанцией – корпус не располагал. Пожелания или приказы штаба корпуса, касавшиеся телефонной связи, обработчик информации передавал командиру соединения, части, подразделения. Когда было много работы, мы, два офицера штаба, Килиани и я, сменяли друг друга. Мы обслуживали, когда это было необходимо, сам коммутатор, старались установить нормальную связь и затем проверяли ее, при плохой связи посылали сообщения повторно. Это было почти нереально – суметь проложить протяженный провод в полевых условиях, принимавший голосовые сообщения далее 50 км. Однажды нас посетил директор этапного телеграфного управления почтовый советник доктор Люшен; его работники из государственного почтового управления протянули линию от немецкой границы до Сен-Бенуа, соединив ее с государственной почтовой сетью. Он продолжил нашу линию на важнейшем направлении до Сен-Мийеля. Качество связи улучшилось в несколько раз. Лейтенант Ауэ из армейского телеграфного подразделения следил из Сен-Мийеля за техническим обслуживанием линии связи. Мы сами не собирались использовать голый провод, найденный на французском посту, для наших целей. Отсутствовало должное понимание и образование. В условиях роста телеграфных соединений и подключений к ним больше не хватало мощности коммутаторов и телефонов. Мы захватили на посту новые аппараты, основанные на системе центральной батареи (ZB-apparate) вместо прежней системы местных батарей (ZB-apparate), и коммутаторы разных размеров. Во всех штабах тяжелым полевым аппаратам предпочли легкие телефоны с поста.

Дружественное отношение ко мне в штабе корпуса проявилось в выплате отложенного для меня лейтенантского содержания и денег на обмундирование. Начальник финансовой части достал из обитого железом ящика сумму в тысячу марок звонкой золотой монетой. Я сразу же отослал их полевой почтой родителям, которые вложили их в военный займ.

Небольшой штаб телеграфного подразделения вел свое обособленное существование в одном из крыльев замка. Капитан Дрекслер поддерживал с нами, молодыми подчиненными, дружеские отношения. Оба врача вместе с ним проявляли особенную заботу о нашем здоровье. Для физической разминки каждое утро мы совершали прогулку верхом. Мне часто выпадала честь совершать поездку с его королевским высочеством принцем Баварским Альфонсом. С 1905 г. он был генералом кавалерии и командующим 7-м Баварским полком легкой кавалерии, который входил в корпус. Сейчас он был гостем командующего. Оба его белых коня в целях маскировки были покрашены в защитный серый цвет. Поскольку краска была ядовита, наиболее чувствительные места на коже, например вокруг глаз, красить не стали, и они остались белыми. Кони поэтому были похожи на клоунов. На Рождество наше милое телефонное, можно сказать заочное, общение с работницами почты в Меце принесло свои плоды. Телефонистки соединили Килиани и меня с нашими родителями. 1 января 1915 г. мы задумались над тем, что бы такое особенное сделать, чтобы показать тесную связь между фронтом и штабом и нашу любовь к родине. В 12 часов дня все солдаты в дальних окопах должны были прокричать «Ура!», и тогда командовавший нами генерал, который к нам так и не приехал, услышал бы по телефонной связи это приветствие. Мне выпала честь подать генералу телефонную трубку. По причине каких-то неполадок на линии он не услышал ничего. Возможно, это был единственный раз, когда столь важная персона соприкоснулась с техникой, о которой генералы того времени были невысокого мнения. Большим разочарованием было для нас, телеграфистов, когда для встречи приехавшего в штаб корпуса короля Людвига III были выстроены только дежурные кавалеристы. Мы же могли и не появляться.

Для меня, 20-летнего лейтенанта, предстояли четыре месяца службы при штабе. Капитан Дрекслер проявил понимание и назначил меня командиром моего бывшего 5-го взвода 9-й Баварской пехотной бригады в Вуэнвиле. В небольшом штабе меня ожидал сердечный прием. Здесь была совсем другая обстановка. Генерал-майор Егер, неутомимый солдат, каждый день проводил в окопах своих батальонов 14-го и 21-го Баварского пехотного полка и 20-го резервного батальона егерей, которые вели ожесточенные бои в Буа-Брюле. В мирное время Егер был командиром 11-го Баварского пехотного полка в Регенсбурге, где прошла моя юность. Его сын, подобно мне, принимал участие в юношеском туристическом движении Германии в предвоенные годы. Душой штаба бригады был адъютант в чине капитана барон фон Берхем.

В одном и том же доме находились и штаб бригады, и штаб 6-го Баварского полка полевой артиллерии, размещенный в Фюрте. Когда меня вызывали по телефону, будь то во время трапезы или после общения с коллегами, я действовал в качестве «начальника связи», соблюдая все пунктуально до мелочей. Я уяснял для себя сложившуюся обстановку и поддерживал необходимую связь до тех пор, пока не стихал сильный огонь на передовой, которая отстояла теперь на расстоянии 5 км, вместо прежних двадцати. Вполне могла возникнуть необходимость поднять по тревоге резервные части. Тогда в каждом подразделении треть боевого состава находилась в окопах, треть – в состоянии боевой готовности и еще треть отдыхала. В течение дня на фронте телеграфную связь – других средств связи еще не существовало – постоянно приходилось чинить. Количество проводов за время моего краткого отсутствия неимоверно выросло. Каждая рота и батарея, каждый командир взвода были подключены к телеграфной сети. Все наблюдатели, корректировавшие огонь тяжелых орудий, имели связь со своими огневыми позициями. По окопам змеились дюжины проводов пехоты и артиллерии. При попадании снаряда сразу же возникала неразбериха в управлении войсками. Поэтому опробовали новые системы и обсудили их с офицерами связи. Провода стали укладывать на деревянные рейки и помечать жестяной биркой. Уже к батальону сходилось столько проводов, что требовался коммутатор. До войны это не было предусмотрено. Зуммер был только у армейских телефонов, для работы с ними были нужны наушники; для связи с вызываемой станцией были необходимы пароли. Командиру 1-го батальона 14-го Баварского пехотного полка в Апремоне пришло в голову соединить все посты в окопах и резервные части в блиндажах электрическим звонком, доставку которого он организовал из Нюрнберга. Мои подчиненные смонтировали такие и подобные им установки.

Для защиты от осколков снарядов, камней и ударной волны был создан «бронированный кабель», который мы также проложили в окопах. Он был надежнее, чем полевой кабель, но чинить его при попадании было труднее. При постоянном тревожащем огне, под которым находился штаб бригады, часто происходили порывы кабеля; и потому возросла роль тех бойцов, которые занимались поиском места разрыва телеграфной линии. Днем и ночью они выполняли свой тяжелый долг, обеспечивая надежную связь для командования и своих товарищей. Телефонная связь между полевой и тяжелой артиллерией влияла на концентрацию огня. В мирное время об этом не позаботились. В частях тяжелой артиллерии еще с тех пор, когда она располагалась в казематах, использовались только громкоговорители. «Тяжелую артиллерию действующей армии» сделали маневренной, но не придали никакой телефонной связи, с помощью которой она могла связаться с другими родами войск, особенно легкой артиллерией. Теперь на фронте нам приходилось импровизировать. Это были небольшие самостоятельно решаемые технические задачи, благодаря которым я познакомился с каждым командиром, каждым капитаном роты или батареи. Они могли во многом помочь, что-то улучшить, встречали всегда заинтересованно. К тому же я изучил тактику пехоты и артиллерии на практических примерах. Особенно близко я сошелся с капитаном нашей саперной роты Реттером, два лейтенанта в которой, Бухман и Райнер, были моими школьными товарищами. Они показали свое новое оружие – самостоятельно изготовленные ручные гранаты и минометы, искусственные препятствия и штольни.

На пропитанной кровью лесной позиции в Буа-Брюле часто мы лежали лицом вниз на виду у врага, вдыхая ужасный трупный запах и пальцами осязая куски разлагающейся плоти. Легче было привыкнуть к свисту пуль и пулеметным очередям, к артиллерийскому обстрелу, определяя после очередного выстрела, куда попадет снаряд.

Большая часть Вуэнвиля выгорела, сохранившаяся часть деревни находилась под ежедневным обстрелом французов. Огневые налеты были опасны, так как противник стрелял новыми бризантными снарядами, осколочное действие которых было более тяжелым, чем при огне скорострельных гаубиц. Один такой осколок задел мне руку, когда я поторопился, когда стихла стрельба, починить перебитый дивизионный провод. Противостолбнячный укол был более неприятен, чем само легкое ранение.

Я был самым молодым во взводе. Половина солдат была резервистами, часть из них были толковыми ремесленниками. Они образцово устанавливали связь и обеспечивали прокладку кабеля и без лишних слов выполняли свою работу. То, что во время наших ежедневных обходов окопов из разговоров я понял, как много значат для моих спутников воспоминания о семье, деле, доме и хозяйстве, было вполне понятным. Никогда не забуду, как я, молодой лейтенант, на кладбище в Сен-Мийеле над могилой первого убитого из моего взвода осколком осколочного снаряда ездового Ранфта, отца семейства, смог выдавить из себя лишь несколько незначащих слов.

Капитан Дрекслер находился в тылу за 20 км. С врачом и ветеринаром он посещал нас на протяжении двух недель для осмотра людей и лошадей и выслушивал наши немногочисленные просьбы. Я ощущал вместе с моими храбрыми солдатами заботу о нас штаба. Здесь на передовой не было никаких газет. Полевая почта приносила газеты десятидневной давности. Единственным источником свежих новостей были радиопередачи с Эйфелевой башни, откуда ежедневно передавали военные сводки по аппарату Морзе. Вахмистр моего взвода соорудил из опасной бритвы, карандаша и наушников детекторный приемник и отправлял принятый французский текст капитану фон Берхему, который сообщал нам на основании его последние новости. Соответствующих немецких новостей мы принять не могли. Да и книги были редки. Они означали для и так небольшой посылки, даже офицерской, лишний вес. Оставалось только собраться вечером на тарок (карточная игра), гостями нашими были или принц Альфонс, или командующий 6-го Баварского полка полевой артиллерии принц Фердинанд фон Бурбон, герцог Калабрийский, тесть нашего короля.

Усиливающийся артобстрел со стороны Вуэнвиля вынудил перенести бригадный коммутатор в подвал, который мы делили вместе с беспокойными крысами.

Однажды в мае 1915 г. из Берлина приехал почтовый советник Арендт с двумя жестяными ящиками. В них были катодные трубки размером с кулак, при помощи которых можно было значительно улучшить связь. Вместе со своими саперами я проложил под землей на следующую ночь как можно ближе к французским окопам десять кабелей. В Буа-Брюле они находились на расстоянии 10 – 15 м от немецких окопов, некоторые подкопы прошли по нейтральной полосе на 5 м в направлении врага. Здесь под землей мы заложили электрические штепсельные вилки с заземляющим контактом, некоторые из них заземлили, подсоединив к проволочному заграждению. Десять подводов заканчивались в одном «держателе». Когда Арендт на следующее утро в землянке командира взвода включил свой опытный аппарат, мы через наши подземные кабели услышали, словно это происходило в соседней комнате, как французский капитан разговаривал с подчиненным лейтенантом и сообщал ему о полученном разрешении провести отпуск в Париже. Целый день мы прослушивали разговоры об увольнениях, оборудовании позиции, наблюдениях за противником. Это был потрясающий технический успех, которого ждало тактическое использование. Арендта попросили оставить здесь свой аппарат, чтобы сразу использовать его в целях разведки. Он обещал вскоре поставить точно такой же, запаковал его и отбыл. Прошло полгода, прежде чем я снова смог работать с этим изобретением. Тем временем мы сами пытались вести прослушивание без усилителя. Было довольно странно, что слежавшиеся пласты земли на плодородной суглинистой почве равнины Вёвр не давали никакого результата, в то время как сухая лесная почва в местности Кот, пронизанная многочисленными корнями, давала возможность без электрической связи и усилителя слушать вражеские разговоры.

Летом 1915 г. 9-я Баварская пехотная бригада заняла позиции западнее в Буа-д’Айи. Лес был полностью посечен снарядами, велась минная война. По обеим сторонам фронта копали штольни под вражеские позиции, куда закладывали мины и взрывали. Образовавшуюся воронку тут же занимали. Постоянно прислушиваться к стуку со стороны противника и по возможности предупреждать его действия – на это требовались большие нервы. Штаб бригады переехал в дом, занимаемый командиром конных егерей в Сен-Мийеле, их казармы располагались на краю местечка на переднем крае. Мой небольшой коммутатор находился в доме привратника, который делил его с какой-то престарелой дамой и ее внучкой, отдыхавшими здесь летом на даче и застигнутыми войной. В западной части городка жили оставшиеся три тысячи жителей, а рядом с ними квартировали части 6-го и 11-го Баварских пехотных полков и артиллеристы, которые заняли город и форт. В 11-м полку я встретил моих школьных друзей Лоренца, Франка и Баумана. Они повезли меня в Кан-де-Ромен, где Франк и его подразделение пулеметчиков отбили атаку на свои позиции. В кинотеатре Сен-Мийеля показывали старые фильмы с участием Чарли Чаплина. Мы часто засиживались в кафе «Лотарингский двор» или в нашем расположении во время затишья между боями. Телефонное подразделение 12-й Баварской бригады пехоты, которая располагалась по обоим берегам Мааса, обслуживало наш 3-й взвод под командованием лейтенанта Биркхофера. Приходил также лейтенант Ауэ, отвечавший за прокладку голого провода. Мы были довольны, как работает связь нашего штаба, поддерживаются в должном состоянии провода и улучшается связь на переднем крае обороны. Наша скромная техника еще не получила распространения. Миновал год спокойной позиционной войны в сотрудничестве с добрыми друзьями.

Перемены случились зимой 1915/16 г. – была образована группа Арендта, подчиненная лично мне. Она была великолепно оснащена. Кроме известного аппарата и усилителей, мы получили переводчика с французского языка, небольшой трехместный автомобиль «Опель-Малютка» на четырех колесах и шофера. С его помощью мы должны были как можно быстрее передавать последние разведданные в штаб, расположенный в Сен-Бенуа. К сожалению, их было не так много. Французы тем временем осознали как полезность для противника, так и опасность для них подобной «прослушки» и ввели строгие правила для телефонных переговоров. Наши попытки получить какой-нибудь результат в подкопах на глубине 20 м под французскими позициями в Буа-д’Айи или на берегу Мааса не привели к успеху. К скромному результату привела попытка на плацдарме у Шовонкура на другом берегу Мааса. Здесь окопы пролегали на расстоянии 300 м друг от друга. Ночные патрули смогли переместить телефонные кабели ближе к французским окопам. При этом мы обнаружили схожие с нашими проводами кабели противника и размотали их. Зимой 1914/15 г. французы предприняли здесь безуспешную атаку против 6-го Баварского пехотного полка. Трупы перед позициями посыпали известью. Меня охватило странное чувство, когда я, вжимаясь в землю под ослепительными сигнальными ракетами французов, лежал среди побелевших костей павших бойцов, которые всего лишь год назад были плотью и кровью и надеялись так же, как и мы. Наша самая лучшая телефонная линия пролегала вблизи наблюдательного поста на позиции тяжелых орудий французской батареи. У него было задание давать сигнал обстреливать в разное время дня мост через Маас. Мы слышали, как французский артиллерист докладывал о готовности открыть огонь по мосту, и мы могли теперь вовремя предупредить караул на мосту и перекрыть по нему движение. Мы услышали пристрелку батареи, и нам было уже известно, сколько экономно используемых снарядов будет выпущено по мосту. Потом обстрел закончился, и пришло телефонное подтверждение от противника. Движение могло быть восстановлено. Французы, подобно нам, ввели «опасную зону», которая протягивалась на расстояние до 3 км в тыл от переднего края. В ее пределах только в исключительных обстоятельствах можно было пользоваться телефоном. Иногда капитан Дрекслер, который теперь был еще дальше от нас, разрешал мне с моими товарищами съездить на «малютке» в Мец, отдохнуть и развлечься. Шофер понимал, что в свободные часы он должен научить меня водить. Поскольку у меня не было прав, я мог учиться искусству вождения только в отсутствие начальства.

Нас потрясла смерть отечески относившегося к нам полковника Драусника, командира 19-го Баварского пехотного полка, который за день до своей смерти 28 февраля 1916 г. командовал бригадой вместо раненого генерал-майора Егера. Словно предчувствуя свою гибель, он решил сфотографироваться на общем снимке.