От солдата до генерала. Воспоминания офицера-связиста об управлении войсками в военных кампаниях Третьего рейха. 1939—1945
На Восточном фронте, 1917 г.
Мои настойчивые попытки уйти со штабной работы наконец-то удались. Помогло письмо, отправленное в Баварский инженерный корпус в Мюнхене. В октябре меня перевели на Восток в 14-ю Баварскую пехотную дивизию на должность командира сдвоенного телефонного взвода. Я пересек всю Германию, проехал через Берлин и Восточную Пруссию и закончил свое путешествие в Митаве, Курляндия. Здесь заканчивалась железная дорога. Грузовик проехал мимо недавно взятых русских позиций. Вражеские телефонные линии из ржавой железной проволоки были проложены через «бутылочное горлышко». В Риге мост через Западную Двину (Даугаву) был взорван. 14-я Баварская дивизия, которая 1 сентября 1917 г. форсировала под Икскюлем 400-метровой ширины реку, располагалась всего лишь в 15 км северо-восточнее Риги, где протекали реки Большой и Малый Эгель (Лиела-Югла и Маза-Югла). В штабе меня встретили: командир дивизии генерал-лейтенант фон Раушенбергер, кузены начальник штаба майор фон Ярайс и адъютант и тоже майор Ярайс, который перед войной был начальником Кавалерийско-телеграфной школы. Встреча была прохладной. Мой предшественник был отправлен на родину по причине того, что «не участвовал» в коротких маневренных боях в последние недели. Несмотря на это, я начал свою службу в штабе дивизии. Командиры сдвоенных телеграфных взводов были опытные и умелые: лейтенант резерва Лангет в моем возрасте и более старый лейтенант ландвера Нот советовались со мной, чтобы выяснить причины неполадок и ликвидировать досадные сбои в работе.
С целью формирования и усиления дивизионного подразделения телеграфной связи перед наступлением он был пополнен двумя взводами из запаса: эксплуатационным взводом и взводом сигнальщиков. Эксплуатационный взвод состоял из годных для несения гарнизонной службы пехотинцев и артиллеристов, которые вплоть до этого дня не имели никакой подготовки в службе эксплуатации. Они не могли установить нормальную связь, даже используя правильно подготовленный провод. Взвод сигнальщиков состоял из почтовых секретарей общей службы; несмотря на свою специальность, они мало что понимали в знаках аппарата Морзе. Так что наладить необходимую светосигнальную связь не получилось. Мой предшественник из добрых побуждений сразу же их задействовал. Дивизия была отведена на пару дней на отдых в старый немецкий ганзейский город Ригу[8]. У меня появилось дотоле не испытанное чувство, когда прибалтийские немцы, гостеприимно нас принимавшие, приветствовали нас как освободителей. Нас восхищали ренессансные строения времени расцвета Ганзы; огорчало только отсутствие алкоголя, запрещенного русскими[9], но мы покупали папиросы и конфеты со сладкой начинкой. Облик красиво одетых дам, в высоких красных сапожках из юфти, радовал взгляд. Только вот ночью нас одолевали городские клопы. Телефонная связь от штаба дивизии до полковых штабов поддерживалась с помощью проводов городского трамвая. Нас обучали этому в мирное время в теории, но мы никогда не пробовали осуществить это на практике. Большинство латышского населения было настроено враждебно. Мы посетили кладбище на краю города с недавно появившимися могилами жертв большевизма. Мой младший брат Тео, ему на то время было 8 лет, во время Второй мировой войны обретет здесь место последнего упокоения.
Затем весь сдвоенный взвод погрузили на паром и переправили через Даугаву и затем в железнодорожных вагонах перебазировали восточнее на 50 км. В середине леса инженерные части построили погрузочную платформу в длину всего состава. Под ней земля была плотная и сухая. Я оставил под платформой – в довольно беспокойном месте – оба новых необученных взвода с довольствием. В начавшемся спустя несколько дней наступлении на Якобштадт (Екабпилс) участвовать они, понятно, не смогли. Предупредительная мера оправдала себя великолепно. Оба взвода самоотверженно прокладывали провода и обслуживали немногие коммутаторы. Используя линию связи с выдвинутым вперед корпусом, они нарастили ее с началом наступления, и она соединила дивизию с полками. Штаб дивизии в первый день наступления в течение 14 часов занимал прочное положение. Это была замечательная школа тактики. Затем неожиданно пошел дождь и лил двое суток без остановки. Песчаные дороги просто исчезли, не было видно орудийных колес. Саперы вырубали кусты и деревья по обеим сторонам дороги и бросали их в заполненные водой ямы. Лошади ломали в них кости и тонули. Очередные орудия проезжали прямо по ним. Это была первая распутица, которую я пережил. Еще многие ожидали меня впереди.
В конце октября 1917 г. эшелоны 14-й Баварской пехотной дивизии отправились с берегов Даугавы через Польшу в Галицию. После Брусиловского прорыва[10] контрнаступление немецких и австрийских войск в восточной части австрийских коронных земель, Галиции с городом Тарнополь, который русские занимали несколько лет, позволило вернуть этот район[11]. В окопах восточнее города шла вялая позиционная война, и, соответственно, у связистов было мало работы. Теперь в небольшой деревне вблизи Тарнополя шло систематическое обучение двух взводов. В сельской местности жили русины, в городах – поляки и евреи. Опрятные русины красили каждую неделю свои дома в разный цвет. Пышущие здоровьем девушки носили расшитые блузки, короткие юбки и высокие сапожки. Они пели песни вечером и в воскресные дни. Евреи, которые говорили на понятном нам идиш, были опытными переводчиками с обоих языков.
Главнокомандующий генерал-фельдмаршал принц Леопольд Баварский посетил дивизию на ее позициях. Холодный восточный ветер развевал его седую бороду. Я должен был представить ему в блиндаже телефонистов, светосигнальщиков, рассказать о нашем взаимодействии с авиаторами, показать почтовых голубей. После обеда состоялось прохождение батальона торжественным маршем во главе с командующим армией австрийским генерал-полковником фон Бём-Эрмолли, за ним шли командиры 1-го Королевского прусского корпуса и наш штаб дивизии.
Русская революция привела к прекращению огня на фронте. Русские пригласили нас посетить их окопы. Они рассказывали с чувством глубокого удовлетворения, что их генерал сейчас работает на полевой кухне. Приходило множество немецких военнопленных, которых мы отправляли на родину, не имея ни малейшего понятия об их коммунистических взглядах. В Тарнополе мы видели православные церкви со священниками в праздничных облачениях и коленопреклоненных верующих. Когда возникал подходящий повод, в казино отмечали событие «ершом», состоявшим в равных долях из подогретого красного вина и коньяка.
Один раз штаб дивизии посетил баварский полевой епископ, будущий кардинал Фаульхабер, со своим викарием, будущим епископом Регенсбурга. Приезжали депутаты баварского ландтага, чтобы посмотреть на военные действия. После трех лет войны с наступлением перемирия можно было свободно вздохнуть. Сколько времени могло это продолжаться?
В середине декабря 1917 г. сдвоенный телеграфный взвод вместе с дивизией погрузился в вагоны и неделю спустя, проехав через всю Германию, прибыл в Ретель в Шампани. Мы прибыли 24 декабря, насквозь продрогшие, и провели печальный сочельник без открыток-поздравлений от наших родных, без подарков и без рождественской елки, которая во всех прежних встречах Рождества на войне напоминала нам о доме.
Позиционная война на Западе продолжалась. Холодными и сырыми были окопы, отрытые в глинисто-меловой почве, где мы прокладывали телефонные кабели, удлиняли их и чинили. Нашим соседом была 1-я Баварская пехотная дивизия, где служил мой дядя Хаубс, командир подразделений связи. Капитан резерва Люст, командир связистов 14-й Баварской дивизии, прибыл позднее. В 1-й Баварской дивизии уже было подразделение радистов. Фон Хаубс, после сообщения о связи в Шампани, заронил во мне мысль о необходимости радиосвязи и самообразования по учебнику в желтой обложке доктора Фукса «Радиотехника».
Командир подразделения связи дивизии, 1918 г.
В феврале 1918 г. я стал командиром подразделения связи 1-й Баварской дивизии ландвера в городе Дьёзе, Лотарингия. Эта дивизия уже четвертый год занимала здесь надежно оборудованные позиции и не вела активных боевых действий. Штаб дивизии был размещен в городке Шато-Сален. В мирное время здесь был расквартирован гарнизон прусского 138-го пехотного полка и 3-го Баварского полка легкой кавалерии. Городок был чистый и уютный; его жители охотнее говорили на французском языке, чем на немецком. У меня было особое преимущество, так как начальник штаба капитан Глёкле и начальник материально-технической части штаба дивизии капитан Петри служили прежде в Баварском телеграфном батальоне и длительное время, подобно мне, в частях связи. Но они не вмешивались в мои дела. Командиром дивизии был генерал-лейтенант Эдер, бывший грозный комендант крепости Ингольштадт.
Мне подчинялось подразделение телеграфной связи дивизии под командованием лейтенанта Вагнера, позднее лейтенанта Шнайдера, перешедшего в подразделение радистов лейтенанта Лойбла. В моем распоряжении были также четыре передвижные голубятни и собаки связи. Моей обязанностью было обеспечивать связь между частями и поставку необходимых для этого аппаратов связи. Мой адъютант Альт был лейтенантом, как и я. Связь на широком участке фронта играла важную роль. Мне помогали освоиться в моей должности два из трех офицеров связи полка – Райзингер и Штурм, мои товарищи по училищу в Регенсбурге. Кроме надежной телефонной связи, была подготовлена светосигнальная сеть, для которой Вагнер возвел особой конструкции бетонные бункеры, одновременно предназначавшиеся также для пунктов наблюдения дивизии. Их обзорные щели поворачивались на 360 градусов, что также давало возможность пользоваться светосигнальной связью по всем направлениям. Вход в бункеры был под землей. Друг над другом располагались два этажа укрытия, предназначенные для телефонной и светосигнальной связи. Места вылета почтовых голубей, оборудованные поблизости от командиров рот на передней линии, станции связи, находившиеся недалеко от штаба дивизии, собаки для связи между ротами и батальоном стали здесь привычным делом. Устройство для выбрасывания кабеля и минометные мины были готовы для боевых действий.
Весной 1918 г. на этом фронте, имевшем второстепенное значение, началось оживленное движение, только позже стало известно, что это был отвлекающий маневр. Наряду с другими действующими дивизиями в нашем тылу в Дьёзе расположилась 10-я Баварская пехотная дивизия, в телефонном подразделении которой служил мой брат лейтенант Эдуард. Гинденбург принял в Дьёзе грандиозный парад. Поблизости в Саарбурге (Сарбуре) тренировались первые немецкие танковые части. Были продемонстрированы трофейные английские танки Марк V и неуклюжие немецкие А7 V. На участок фронта дивизии ландвера был подвезен голый провод, который использовали для прокладки линий связи в направлении противника. В дивизию, кроме уже имевшегося подразделения радиосвязи, было добавлено еще одно. Оба действовали согласно подготовленному в Генштабе плану, с целью создать видимость большой загруженности сети и подготовки к наступлению. Позволил ли противник себя обмануть, поверив в серьезность этих приготовлений, сказать трудно. Во всяком случае Великая битва во Франции началась совсем в другом месте. На нашем участке фронта снова наступило затишье, лишь изредка нарушаемое вылазками врага или действиями нашей штурмовой роты, состоявшей из добровольцев полка. Каждая операция готовилась отважным ротным капитаном Шмидтом на учебных макетах на местности. Порядок действий каждого подразделения отрабатывался десятки раз. Почти все неожиданные вылазки заканчивались успешно, и каждый раз брали пленного, чтобы получить сведения о расположении частей противника. Как-то раз штурмовая рота удерживала вражеский окоп в течение суток. Мы установили с ней телефонную связь с помощью метателя кабеля, посредством которого к роте был переброшен провод через нейтральную полосу. Еще меньше нравились специальные гранаты, в которые, как в капсулу, помещались письменные донесения и выстреливались с помощью гранатомета. Снаряд было трудно обнаружить, и к тому же он был сильно раскален. Лето 1918 г. прошло, можно сказать, в мирных заботах. Приказы и распоряжения поступали по телефонному аппарату и в той опасной зоне, где раньше связь была запрещена. Радисты были настроены на прием, несмотря на то что противник не нападал и линия связи не была перебита. Собаки связи, несмотря на артиллерийский огонь, храбро бегали взад и вперед, почтовые голуби быстро летели к штабу дивизии. Новизна заключалась в приемных радиостанциях, которые прослушивали радиосообщения французских самолетов-корректировщиков. Авиаторы нажимали на ключ неуверенно и неловко, координаты предполагаемых целей, которые они передавали, сразу же наносились на трофейную карту. Чаще всего речь шла об огневых позициях артиллерии, по телефону быстро предупреждали артиллеристов об опасности, так что они могли вовремя подготовиться. Было само собой разумеющимся, что все эти средства связи и ее организация входили в компетенцию командира подразделений связи дивизии. Должно было пройти 17 лет, прежде чем я снова занял тот же пост, а тогда был еще лейтенантом, а в апреле 1918 г. – обер-лейтенантом.
Мне всегда приходилось сначала заниматься практическими делами, а потом изучать теорию. В октябре 1918 г. я был командирован в школу связистов Шпандау-Рулебен на курсы командиров подразделений связи дивизии. Школьная скамья была для меня непривычна, но полезна, особенно что касалось радиосвязи. Лекции о технике связи и радиосвязи показали мне, сколько требовалось сил и средств, чтобы обеспечить фронт современными средствами связи.
Новым изобретением был сложный в устройстве недемпфированный радиоаппарат, который уже поступал на фронт. Мы рассматривали световые телефоны с селеновыми элементами, которые должны были выпускаться серийно. Почтовые голуби несли на себе миниатюрные камеры. Мы слышали о предпринимаемых попытках использовать для передачи сообщений пчел. Мы обозревали мощные антенны и машины радиостанции в Науэне, ее длинные волны в первый раз обошли всю Землю. На главном почтамте в Берлине мы видели поступавшие от Запада до Востока телетайпные сообщения, передаваемые с помощью быстродействующих телеграфных устройств Хьюза и Сименса по неизолированным проводам связи. В то время она была проложена через Балканы в Константинополь и до Ближнего Востока и далее до Палестинского фронта. Мы прочитали бегущие строки телетайпа, сообщавшие о взятии Дамаска англичанами.
Берлин был уже не тот, каким я увидел его в 1916 г. Бросались в глаза множество плохо одетых солдат, у которых был совсем не военный вид. Случайно на Унтер-ден-Линден я наблюдал за въездом в город отпущенного на свободу Либкнехта. Впереди редкой толпы были конные полицейские усачи в синем, в островерхих шлемах, за ними шел Либкнехт. Навстречу ему устремилась ревущая толпа. Говорили о «Спартаке», дезертирах, мятежах и революции.
Для меня это осталось незабываемым воспоминанием, когда 10 ноября 1918 г. командир дивизии генерал-лейтенант Эдер надломленным голосом сообщил своему штабу, тем самым и мне, о падении монархии и беспрепятственном бегстве кайзера, об отказе от трона всех союзных монархов, среди них нашего короля Людвига III, которому мы клялись в верности. Глубокое потрясение вызвали условия перемирия, требовавшие безоговорочной капитуляции и оставления Эльзаса и Лотарингии, которых враг не смог захватить в бою, которые мы стойко удерживали на протяжении четырех лет в войне за Родину.
Мы слышали о солдатских советах и революции на Родине. Было ли для нас, природных монархистов, разочарование большим, чем для нас, как солдат? Мы присягали на знамени нашему королю, но мы сражались не за него, а за наше отечество, чьими символами были кайзер и король. Мы сражались больше четырех лет, видели смерть наших лучших товарищей и похоронили их в чужой земле. Что сделала Родина, которую мы защитили, что сделали монархи и их правительства для того, чтобы выиграть войну? Мы чувствовали, что измена была в тылу. Были ли все те резервы, которыми располагал германский рейх, использованы и задействованы? Теперь мы должны были сдать без боя «землю рейха» – Эльзас и Лотарингию. Соблюдая порядок, мы оставляли Дьёз и видели, как наши квартирные хозяйки и девушки вывешивали трехцветные флаги, готовясь к праздничной встрече французских войск. По понтонному мосту мы перешли Рейн у Хагенау (Агно), почти в том самом месте, где в августе 1914 г. начали продвижение на Запад.
После этого, заболев гриппом, я оказался в лазарете в Раштатте; многие из тех, кто уцелел под вражеским огнем, умерли здесь. Еще не совсем здоровый, я вернулся в дивизию в свою часть, стоявшую в Пфорцхайме. Зажиточный хозяин квартиры настойчиво уговаривал меня отправиться в Мюнхен и убить Эйснера[12]. В столице молодые офицеры запасных частей и штабов бездействовали из страха «лишиться пенсии», ни один чиновник королевского дома и военного министерства не осмелился выступить в поддержку престарелого короля. Никто не мог принять решение о вызове в город подразделений Баварского корпуса, расквартированного в его окрестностях; все это говорило о том, что было уже поздно противостоять распаду, предательству и мятежу и восстановить порядок.
Наши солдаты хотели домой. В основном это были молодые призывники. Когда мы в одной вюртембергской деревне ждали прибытия транспорта, солдаты, направлявшиеся домой, стали вести себя слишком шумно, мешая ночному отдыху командира дивизии. Он отдал приказ подразделениям связи, недооценив обстановку, отправляться дальше пешим маршем. Впервые возникло взаимонепонимание и недовольство. Солдаты отказались идти маршем несколько недель в зимнее время. Генерал Эдер с тяжелым сердцем был вынужден отменить приказ. Нас демобилизовали в полевой церкви под Мюнхеном, и мы сдали лошадей, оружие и аппараты на сборном пункте.
Война завершилась, все окончилось поражением и катастрофой.
Была пройдена часть жизненного пути. Мнимое благополучие мирного времени с его напряженной учебой, сформировавшей солдата, сменилось кровавыми годами военных лет. Юноша под ответственным руководством своих командиров повзрослел и стал мужчиной. Я знал, что половина моих школьных товарищей погибла, мне все чаще приходилось стоять на краю свежевырытой могилы. Несмотря на все жертвенные усилия, отечество стояло на пороге анархии. Где теперь было место солдата? Оставался ли вообще таковой?
Между двумя мировыми войнами 1918-1939 гг.
Нюрнберг, 1919 г.
В начале 1919 г. я стал начальником паспортного отдела 3-го батальона связи в Нюрнберге. Я должен был расписываться на документах демобилизовавшихся призывников. Рядом с моей стояла подпись члена солдатского комитета. Но их отсутствие продолжалось недолго, так как французский гарнизон в Пфальце отсылал людей обратно, и они, с дважды зарегистрированными документами, конечно, хотели оказаться дома. Президиум нашего солдатского комитета маршировал вместе с батальоном, четко держа строй, в направлении штаба, чтобы участвовать в митинге протеста против коммунистов. Нам, младшим офицерам, не подобало устраняться от этого мероприятия, оставляя солдат без командиров. Боязливый командир батальона упрашивал нас: «Только постарайтесь поладить с солдатами!» Он направил меня в Союз офицеров, сложившийся на общности интересов и сформированный из представителей всех воинских частей Нюрнберга, которых мне не было возможности увидеть. Здесь задавал тон капитан Хайсс из 14-го Баварского пехотного полка, которого я знал как храброго командира батальона по делу у Буа-Брюле. Он был основателем «Флага рейха». Что представляет собой политика, которая опьяняет длительное время все умы? Я пришел на собрание всех партий. В партии «независимцев» (представителем которой был глава республиканского правительства Эйснер) я снял свой галстук и заменил его красным платком. Я разочаровался в борьбе всех против всех, с вечными скандалами и руганью. Затем меня захватила мысль расстаться с моей ненужной профессией. Доктор Забель из Коммерческого училища преподавал бухгалтерию, коммерческий счет и другие подобные предметы. Ответственный работник по кадрам рекомендовал в качестве самых перспективных профессию теолога и дантиста. Обе не вдохновили меня. Старые офицеры нашего рода войск имели разностороннее техническое образование. Три года они были учениками Военно-технической академии в Берлине или Артиллерийского и инженерного училища в Мюнхене. Теперь их дипломы нигде в Германии не имели гражданского признания.
Из Берлина пришел приказ снять погоны. Офицеров теперь узнавали по синей нарукавной нашивке. Везде, где было возможно, мы ходили в гражданской одежде. На военной службе для многих новых призывников не хватало оружия, лошадей, транспортных средств, технических приборов. Мы, офицеры, обедали в ресторане в Гросройте (район Нюрнберга). Вечерами мы, я и капитан Ланг из 6-го Баварского пехотного полка, мой военный товарищ, чаще всего проводили время в небольшом винном погребке или в одной из многих «рыбных кухонь», появившихся в огромном количестве в Нюрнберге. В «кафешках» при сумеречном свете по вечерам распивали вино и кофе. В сравнении с Берлином или Мюнхеном, где царил дух исполненной ненависти гражданской войны, Нюрнберг отличала умеренность. Сознательные рабочие шли на свои предприятия, толпа не играла никакой роли.
Для меня было полной неожиданностью, когда я, пребывая в неопределенности о своем будущем, получил назначение в Берлин на должность «баварского офицера-связиста в Управлении по поставкам приборов связи». Подобного назначения я и представить себе не мог и терялся в догадках. У баварского военного министра в Мюнхене я ничего не разузнал. Здесь, в здании министерства, появились люди, у которых были другие заботы после провозглашения Советской республики. В переднем крыле здания на Людвигштрассе всем заправлял матрос Эгльхофер, в заднем крыле, выходившем на Шёнфельдштрассе, офицеры министерства просиживали за канцелярскими столами положенные им часы. В инспекционном учреждении инженерного корпуса один офицер-сапер в высоком чине сказал мне: «Мы сделали в ноябре то, что теперь нам придется еще раз переделать!» Официальная связь Мюнхена с внешним миром все еще не действовала. Меня забрасывали вопросами о баварском правительстве, которое просто исчезло из Мюнхена, не озаботясь положением его чиновников и офицеров. Генерал-майор Кёберле и майор Лутц поручили мне, вместо поездки в Берлин, отправиться в Северную Баварию и попытаться найти там правительство и убедить его вернуться обратно. На главном вокзале Мюнхена была очень напряженная обстановка. На лестнице перед платформами стоял тяжелый пулемет привокзального патруля. Когда большая толпа народа ринулась вперед, поверх голов была дана очередь по стене над главным входом. Появились тут же агитаторы и заорали: «Выступим против неприкрытого насилия!» Они сами благоразумно оставались под защитой стены, в то время как напуганные пассажиры, прежде всего женщины, хотевшие покинуть город, устремились к кассам. Предъявив свое предписание о поездке в Берлин, я приобрел билет до Нюрнберга, где мой друг Фрич через своих знакомых узнал о том, что правительство находится в Бамберге. Там, в замке я встретил трех штаб-офицеров, приехавших сюда самостоятельно, не известив об этом военное министерство. Затем появился баварский премьер-министр Хофман, учитель и социал-демократ из Пфальца, вместе со своими коллегами министрами. Сам военный министр Шнеппенхорст пожал мне руку своей искалеченной вследствие несчастного случая рукой. На мой вопрос, будет ли и дальше министр работать под руководством Эгльхофера, был получен отрицательный ответ. На следующий вопрос, должны ли офицеры войти в баварский добровольческий корпус фон Эппа, сформированный в Ордруфе, он решительно отказался отвечать. Баварцы наведут порядок без помощи Северной Германии. Следует считать, что служащие министерства находятся в отпуске. Эти сведения, которые я должен был передать мюнхенцам, были просто ни о чем. Обстановка в Мюнхене, незадолго перед моим возвращением, становилась все более неопределенной. Я еще застал работников министерства, которые были вынуждены считаться с угрозой ареста, в своих квартирах. Затем я обеспечил их билетами, приобретя их в нескольких кассах по своему документу, и наконец-то и сам отправился в столицу рейха.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Отторгнутой, как и Эльзас, от Франции в 1871 г. (Здесь и далее примеч. ред.)