Литовское государство. От возникновения в XIII веке до союза с Польшей и образования Речи Посполитой и краха под напором России в XIX веке

Пением в древней Литве занимались девицы, странствующие нищие, гадатели и, наконец, жрецы. Пение часто сопровождалось аккомпанементом на каком-нибудь инструменте. Из музыкальных инструментов были известны разного рода свирели, дудочки из тростника и пера; на охоте употреблялись рога, а на войне трубы; из инструментов с струнами в большом употреблении был род арфы (канклис).

Литовцы, как большие любители природы, в своих песнях почти на каждом шагу выводили на сцену предметы природы царства растительного и животного, которые имели то или другое символическое значение. Ничто не имеет в народных литовских песнях такого символического значения, как желтые цветы руты, которые так же, как и у славянских народов, есть символ девственности, и ни одна девическая песня не обходилась без руты. Девица цветет своим девством, бережет свое девство – это выражается образом, что девица ходит в рутяном огороде и поливает руту; цветение руты символизирует расцвет девической красоты. Бросить рутяной венок в воду – значит прекращение девства. Вместе с рутою нередко упоминается и лилия, которая также символизирует красоту и целомудрие; но лилия служит для выражения и любовного чувства, чем никогда не бывает рута; благосклонность девицы в песнях молодец сравнивает с лилиею, но никогда с рутою. Лилия и роза в песнях означают девицу, а пион – молодца; эти цветы в песнях символизируют любовную чету. Зеленый цветок майоран, часто употребляемый в литовских песнях, всегда означает символ дружелюбия, гостеприимства, учтивости, точно как василек в Малороссии. Знакомство девицы с чувством любви выражается в песнях собиранием майорана или покупкою его. Подарок девицею жениху букета из цветов майорана означает ее согласие на брак.

Из деревьев и кустарников литовская поэзия, как древняя, так и новая, любит розовый куст, дуб, клен, липу и березу. О розовом кусте сохранилось несколько песен – ясно, что это обломки каких-то мифологических рассказов; о липе, дубе и других осталось тоже много песен. Из всех деревьев дуб чаще всего упоминается, но это и понятно: дуб в религиозных верованиях литовцев был самым священным деревом.

В литовских песнях нередко можно встретить выражение о превращении души молодца в цветок или души отца в дуб. Из этого можно заключить, как и заключают некоторые, о веровании древних литовцев в переселение душ после смерти в другие тела.

Из царства животного в литовских песнях больше всего упоминаются птицы, а именно: кукушка, предвозвестница правды и будущего, голубь, соловей, ласточка, зяблик и другие.

Вот для образца несколько литовских древних песен, взятых нами из сочинения Киркора и Кукольника «Черты из истории и жизни литовского народа»:

IМесяц женился на солнце,То была первая весна.Солнце встало очень рано,Месяц, устыдясь, сокрылся.Месяц блуждал одинИ влюбился в Денницу,И рассердился ПеркунИ рассек его мечом.– Зачем ты оставил солнце?Зачем влюбился в Денницу?Зачем таскаешься один по ночам?IIДенница приготовляла свадьбу (пир).Перкун въехал через воротаИ разбил зеленый дуб.– Кровью, что брызнула из дуба,Замаралось мое платьеИ запятнался венок.Плакала дочь солнца,Три года листья собирала,Иссохшие листья.– Где я, любезная мать,Платье вымою?Где выполощу эту кровь?– Иди, моя милая дочка,К тому озеру,В которое втекают девять ручьев.– Где я, любезная мать,Высушу мое платье?Где его развешаю на ветре?– О, милая дочь моя,В саду, в садике,Где растет девять роз.– Когда я, любезная мать,Надену свое платье?Когда будет чисто?– О, дочь милая!В тот день, когда на небеЗасветит девять солнц[49].IIIЛайма зовет, Лайма кричитИ бежит босиком по берегу.Я взобралась на гору,Увидела трех рыбаков,Трех на море пловцов.– Не видали ль вы братаНа высоком море?– О, девица, о, лилия.Брат твой утонул,Лежит в море на дне,Песком омывает ему лицо,Волна играет с его волосами.– О, рыбаки, о, друзья!Не вытащите ли вы мне братаИз глубокого моря?– Что нам дашь, если вытащим?– Одному шелковый пояс,Другому золотое колечко,Третьему мне нечего дать,Буду служить у него,У молодого кормчего.Кормчий хороший человек,Умеет править судномПо ветру и против ветра.IV– Милое солнышко, божеская дочка!Где ты так долго бывало?Где так долго замешкалось?Куда от нас удалилось?– За морями, за горамиЯ стерегло детей-сирот,Грело бедных пастушков.– Милое солнышко, божеская дочка!Кто тебе утром раскладывает огонек?Кто тебе покрываетТвое ложе утром?– Денница и Вечерница,Денница раскладывает огонь,Вечерница стелет ложе,Я имею много детейИ большие богатства.V– Земля мать, земля родительница цветов!Где мне посадить розовую ветку?– Здесь на высоком холме,Над пристанью, над морем.– Земля мать, земля родительница цветов!Где найду я отца и мать?– Оставленное бедное дитя!Иди на высокий холм.Над пристанью, над моремТам выросло из розовой веткиВысокое розовое деревцо,С ветвями под самые облака.Я взобралась высокоПо розовым ветвям,Там встретила я милого юношуНа божеском конике.– Ах, юноша! Милый витязь!Не видел ли ты моих отца и мать?– О, девица, милая девица!Сойди вниз, в бездну!Там твой отец и матьПразднуют свадьбу сестры.Сошла я в бездну.– Добрый день! Ясный день, отец мой!Добрый день, ясный день, матушка!Зачем вы меня маленькуюПосреди чужих оставили?Я стала взрослою девицею,А теперь нашла люльку,В которой играла, будучи ребенком.VI– Пой, сестрица!Почему не поешь?Почему на руки Оперлась, грустя?– Как же мне петь,Как мне быть веселой?В садике беда:Садик разорен,Рута истоптана,Розы вырваны,Лилии рассыпаны,Роса отряхнута.– Не ветер ли подул с полуночи?Не река ли вышла из берегов?Не Перкун ли загремел?Не молнию ли сбросил?– Ветер не веял с полуночи,Ни река не выходила из берегов,Ни Перкун не гремел,Ни молния не спадала.Бородатые люди,Люди от моря,Вышли на берег,Садик разорили,Руту истоптали,Розу общипали,Лилию рассыпалиИ росу отряхнули.И я – я самаС трудом укрыласьПод ветвями,Под темным веночком.VIIНад морем, над пристаньюВозносится белая гора;На горе, на холмеСтоит зеленый дуб.Я, бедный, туда поплыл.Обнял его руками,– О, любезный мой дуб!Не превратился ли ты в отца моего,А зеленые твои ветвиНе превратились ли в белые руки?А зеленые твои листья —В дружеские слова?Ах! Я, бедный, отошел оттуда,Плача горькими слезами,Потому что дуб не превратилсяВ любезного отца,Ни зеленые листья —В дружеские слова.VIIIЛетел каунис (амур литовский) издалека,Где царствует вечное лето;Сказал мне миленький карлик,Что там воюет мой милый,Приедет на сивом конеС богатою добычею?О, возвратись мой милый божок!Возьми его на крылья свои!Принеси мне его здорового,Я не хочу дорогих камней,Довольно мне его объятий.IXСадила зеленую руту,Поливала своими слезами,Забор был для нее оградойЗатем, чтобы стать венками.Ты будешь для меня украшеньем.Расти, веселая, на гряде,Напейся моими слезами и потом,Пока не приедет мой милый!Пусть не вредят тебе злые ветры,Пусть дождь тебя не клонит к земле,Пусть прохлаждает тебя Пуцис с Пуцятами (Зефир),Милые друзья цветов.XИз-под клена ключ течетПрозрачной воды.Дочери солнца раноШли умыть в нем лица.Под клен к источникуШла я умыть лицо,Упало в воду мое колечко.Пришли божии сыныС шелковою сетью.Добыли мне дорогое кольцоИз глубокого источника.Приехал юношаНа гнедом коньке,А гнедой конек имелПодковки золотые.– Сойди, сойди, девица!Подойди, милая девушка!Я скажу тебе словечко,Подумаем думку,Что глубже воды?Милее молодости?– Не пойду, юноша,Мать будет бранить,Будет бранить седая,Когда поздно возвращусь.XIВетер ли завыл?Леса ли зашумели?Лилии ли поколебались? —Не ветер выл,Не лес шумел,Не лилии колебались,Сестра плакала —Милая девица!Венок ее колебался.Не плачь, сестрица,Милая девица!Завтра хуже заплачешь,Когда обрежут волосыШелковой косы —Достояние твое;Когда скинут перстеньС белой ручки твоей —Украшение твое.XII– Для чего обратился взор твой,Любезный юноша,На девицу сироту?Когда я не имеюНи отца, ни матери,Ни родных нигде.Растет в лесу зеленый дуб;Но то не мой отец.О, если бы он был мой отец!– Ветви – его руки,Листья – слова!– Тише, не плачь, девица,Милая лилия,О грустных днях твоих!Умеешь ли прясть,В пяльцах ткать?На зеленом лугу сено гресть?– Умею хорошо прясть,В пяльцах ткать,На зеленом лугу сено гресть.XIIIЧто за чудо, большое чудо!Я сеяла руту, – цветут розы.Плети, девица, плети веночек,Венок из зеленой руты.Иди, девица, к воде,Поднялся северный ветер,Сорвал мне венок с головы,Занес на высокое море.Трое юношей на зеленом лугу,Сено косили на зеленом лугу.– Кто из вас хочет быть моим милым?Кто поплывет за моим венком?– Я буду твоим милым,За венком поплывуНа высокое море.Венок приплыл к берегу,Юноша погиб в глубине.Веночек лежал на руках,Юноша на досках.XIVЛетел черный воронИ нес белую руку,А на ней золотое кольцо.– Спрашиваю тебя, милая птица,Где ты, черный ворон,Достал белую руку?Где – золотое кольцо?– Я был на большой войне:Там бились большою битвой,Там сплетались леса мечей,Там вырыли стрелы ямы,Там кровь текла реками,Там лежал не один сын,Плакал не один отец.– О, горе, это мое кольцо!Уже мой юноша не возвратится,Пусть льются мои слезы!XVЯ бедная девица,Оставленная сирота,Привыкла переноситьГорькую бедность.О, если бы я имелаРодную мать!Покровительницу!Давно уже спит онаНа высоком холмеВ своей могиле.А на ней дрожит, блестит,Ясно как серебро —Роса в листьях руты.XVIТечет в источникеЧистая вода,Над источником,Над водою.О чем грустит девица?– Как мне не грустить?Как мне не жаловаться?Я не имелаНичего от того,Кого ношу в сердце!Но среди бессонной ночиЯ сказала словцо:Навсегда!И никогдаС ним не расстанусь,Я желала бы лучше,Чтоб с душою телоРассталось —Чем я с ним,С моим любезным юношей.XVIIМиленькая Летува,Дорогая свобода,Ты скрылась в пространстве небес.Где ж тебя искать?Разве только на лоне смерти?Пусть смотрит, куда хочет, несчастный!Взгляни на восток,Взгляни на запад:Бедность, принуждение, притеснение,Пот от трудов, кровь от ударовЗалили пространную землю.Миленькая Летува,Дорогая свобода,Сойди с неба – сжалься!XVIIIКто хочет жить среди горя,Проливать горькие слезы, —Пусть идет и сделаетсяЖеною барщинника.Пойдет на барщинуВ красный двор,Где и в слезахПоставят за жернова.Возвратится с барщиныНазад из двора,Неся милые словаИ горькие слезы.Которая не хочет в гореПроливать горьких слез —Пусть будет невестою,Женою лесничего.Он пойдет в зеленый лес,В березовую рощу;Оставит ее сладко спящею,Покрытою периной.Он возвратится из лесу,Из зеленой рощи,Принесет дичьИ милое словечко.

Последние две песни относятся к XVII в., когда литовские и западнорусские крестьяне попали под власть польских помещиков и арендаторов. Положение крестьян в Литовском государстве с этого времени сделалось самым безвыходным и самым безотрадным; особенно тяжело было положение крестьян православных под владычеством пана-католика; если кто из православных крестьян хотел хоть сколько-нибудь облегчить свою участь, то должен был перейти или в католичество, или в унию, другого исхода не было; да и то, впрочем, облегчение, по перемене веры, было временное. Но о всем этом мы подробно скажем в своем месте.

Города и управление у древних литовцев. По единогласному свидетельству древних писателей русских, польских и немецких, литовцы до половины XIII в. не имели у себя городов. Русские летописцы, сообщая о походах русских князей на литовские племена в X, XI и XII вв., ни слова не говорят о литовских городах. Польский хронист Мартин Галл[50], передавая сведения в своей хронике под 1110 г. о походе польского короля Болеслава III на одно из литовских племен, именно пруссов, говорит следующее: «Болеслав вошел в землю пруссов по льду замерзших озер и болот, представлявших единственный путь в их страну; но, переправившись чрез озера и болота и достигнув населенной страны, он не мог остановиться на одном месте; он не мог занять ни замков, ни городов, которых там вовсе нет, ибо страна защищена только естественным местоположением своим, составляя острова среди озер и болот; вся земля распределена там по жребию в потомственное пользование жителям-земледельцам. Итак, воинственный Болеслав, пройдя в разных направлениях по стране этого варварского народа, собрал огромную добычу, увел в рабство бесчисленное множество мужчин и женщин, мальчиков и девочек, рабов и рабынь, сжег многие села и постройки, и без боя с добычею возвратился домой в Польшу». Почти то же самое говорят и другие писатели о других литовских племенах, то есть, что они не имели городов и жили среди озер и болот. Вместо городов литовцы имели села и деревни и некоторые укрепленные местности, куда скрывались в случае нападения неприятелей. Правда, на некоторых окраинах литовской территории в XII в. упоминаются города, но они построены русскими, таковы: Гродна, Новогрудок и другие. Собственно же литовские города упоминаются не ранее второй половины XIII в. или первой половины XIV в., таковы: Кернов, Эйрагола, Голынаны, Вильна, Троки и Лида.

Как до половины XIII в. мы не находим в Литве городов, так до половины XIII в. мы не находим там и монархической власти, которой бы подчинялась сколько-нибудь значительная часть литовского племени. Последнего рода факт тоже подтверждается единогласным свидетельством и русских, и польских, и немецких писателей. Если в летописях, при столкновении соседей с литовцами, упоминается о князьях их (кунигасах, как их обыкновенно называли), то это были не более и не менее как правители отдельных сельских общин, вроде наших волостных старшин. Одним словом, до половины XIII в. ни одно из литовских племен, даже часть их, не составило из себя более или менее крепкого и сильного политического организма: все они жили врассыпную и дробились на мелкие и слабые политические единицы; две, три деревни, иногда четыре или пять, взятых вместе, представляли отдельный и самостоятельный центр, с отдельным и самостоятельным своим кунигасом. Если жители этих маленьких политических центров и сплачивались когда, то только для отражения или нападения на общего врага, то есть на время, и потом снова рассыпались, как беда миновалась.

Но несмотря на раздробленность политическую, литовцы крепко связаны были своим, общим всем племенам, религиозным культом. Последний проявился у них также и многими видимыми признаками народного единства, именно: центральным для всех племен литовских святилищем Ромове; общим сословием жрецов и общим почитанием и безусловным повиновением их главному первосвященнику Криве-Кривейто. Справедливо говорит профессор В.Б. Антонович, что если бы литовцев не тревожили извне и дали бы им возможность развиваться самим по себе, то у них образовалось бы теократическое государство. Но этого не случилось, и не случилось потому только, что напор соседей заставил их сплотиться в более сильный и крепкий политический центр. Явление это обнаружилось в литовском племени во второй половине XIII в., и то не на собственной чистой литовской территории, а на чужой, русской. Но об этом после.

Законы. К числу объединяющих признаков раздробленных литовских племен на бесчисленное множество маленьких самостоятельных политических единиц относятся их общие древние законы. Законов этих было немного. Вот они:

1. Никаких богов, кроме отечественных, не принимать без позволения и повеления Криве-Кривейто.

2. Богам угодно, чтобы Криве-Кривейто был верховным правителем и толкователем их воли, а вайделотам оказывалось уважение.

3. Богов должно чтить и им покоряться: ибо по их милости имеем землю, на которой живем и которая нас питает, а после дадут еще обильнейшие земли.

4. Соседей, чтущих наших богов, должно считать друзьями, а противящихся нашим богам никогда не принимать в дружбу и вести с ними войну.

5. Каждый может иметь трех жен, с тем условием, чтобы первая была из нашего рода, остальные могут быть из рода туземцев или пришельцев.

6. У кого будут болезненные жены, дети, братья, сестры, челядь или сам будет удручен болезнию, тому позволительно и похвально себя сжечь или страждущее лицо, потому что слуги наших богов должны смеяться, а не стенать.

7. Кто в здравом рассудке захочет себя, свое дитя или кого-либо из челяди сжечь в жертву богам, тому не запрещать, потому что чрез огонь люди освящаются и становятся достойными жить и веселиться с богами.

8. Кто нарушил супружескую верность – муж или жена, – того по уличении сжечь в отдалении от лица богов, прах рассеять по дорогам, а потомство лишается права поступать в вайделоты.

9. Если жена не слушается мужа, то он волен ее сжечь, а сестры ее покроются стыдом за то, что не учили ее покорности богам и мужу.

10. Кто грубо оскорбит женщину, того она может сжечь, потому что он наслаждался ее смущением.

11. Кто обидит честную девицу, тот должен жениться на ней; если же он женат, то его затравить собаками, потому что он обидел состояние богов, которые или женаты, или остались в девстве.

12. Кто убьет человека, того отдать родственникам убитого, и в их воле убить его или оставить живого.

13. Кто украдет, того в первый раз высечь, во второй – отколотить палками, а в третий – отдать на растерзание собакам в отдалении от лица богов.

14. Тот признается благородным, кто умеет ловко ездить на своих лошадях.

15. Никто не может принуждать к работе другого, для этого нужен взаимный договор.

16. У кого умрет жена, тот должен немедленно приискать себе другую, потому что неприлично долго тужить по жене.

17. Если умрет муж, оставив жену бездетную, то она может выйти замуж, не согрешая пред богами, но может поступить и в вайделотки.

Все эти законы были не писаны, а передавались народом из уст в уста по преданию. Писатели XV и XVI вв. говорят, что эти законы даны литовцам Брутеном и Вайдевутом. Они же передают также, что жена сына Вайдевута Варла, по имени Ерма, прибавила еще несколько законов, именно: если жена нарушит супружескую верность, то привязать ей на шею четыре камня и водить ее из селения в селение, пока криве не снимет с нее этого греха; если жена оскорбит мужа, то подвергнуть ее телесному наказанию розгами или палками; если жена ударит мужа, то отрезать ей нос.

Вообще, в древней Литве все преступления наказывались строго, особенно же за убийство; но если убийца убегал в места, посвященные богам, то был свободен от наказания.

Военное дело. Древние литовцы, поселившись в стране, по своим физическим условиям малодоступной для нападения соседей, первоначально совсем не вели войны и питали к ней отвращение, как это видно из сохранившихся древних песен. Но с течением времени привыкли к ней, полюбили ее и стали считать военные занятия благородным делом.

Войско литовцев делилось на конницу и пехоту. Вооружение его состояло из стрел, кривых сабель, пик, бердышей, стальных молотков и т. и.; огнестрельное оружие стало входить в употребление со времен Витовта. Во время битвы литовцы всегда обнаруживали необыкновенное мужество и стойкость. Для ограждения страны от вторжения неприятеля любили укреплять свои границы крепкими замками, в которые помещали сильные гарнизоны. При осаде крепостей употребляли стенобитные машины.

По словам Чацкого, у древних литовцев собирали войско посредством следующего оригинального способа: князь резал козу, в кровь ее погружал стрелу и затем вместе с обгоревшим куском дерева посылал от дома до дома; это было знаком, чтобы все собирались в поход и являлись к князю, в противном случае будут наказаны огнем и смертию. Выступая против неприятеля, литовцы имели обыкновение гадать: если из-за границы, наблюдали они, летели в Литву орел, белый голубь, ворон, журавль, драхва, то предвещали победу; если же встречались им на пути олень, волк, рысь, больной человек, то предвещали неудачу. В войске всегда имелось несколько хоругвей с изображением петуха или надписи богу Курко.

Сношение древних литовцев с норманнами, русскими, поляками и немцами в легендарный период их истории

Много веков прошло, как нужно полагать, замкнутой и уединенной жизни древних литовцев со времен поселения их в областях 3. Двины и Немана до первого знакомства с иноземными народами. Но кто первый из соседей проник к ним в эту глушь? Какой иноземный народ первый вошел в сношение с древними литовцами в доисторический период их жизни? Ни хроники немецкие, ни русские летописи, ни польские писатели раннего периода не дают нам положительного ответа на этот вопрос. Но нам дают ответ на этот вопрос народные предания древних литовцев. Правда, народные предания по большей части представляют такие рассказы, которые не соответствуют ни фактам действительной жизни, ни логическим выводам мысли. Но тем не менее, как бы ни были народные предания обезображены фантазиею, основание их всегда составляет факт несомненно исторический. Чем фантастичнее и неправдоподобнее представляется народное предание, тем оно менее в своих частностях заслуживает признания несомненности и тем более основание его лежит в седой древности; но чем менее народное предание обезображено фантазиею и чем естественнее подходит к действительности, даже в своих частностях, то тем более оно заслуживает доверия и тем ближе стоит к историческому времени. Литовские народные предания, из которых мы можем узнать о том народе, с которым литовцы раньше всех познакомились, и относятся именно ко второй категории народных преданий, то есть таких преданий, которые мало обезображены народной фантазией и ближе стоят к историческому времени. Эти предания – о Брутене и Вайдевуте, о Гелоне и Немоне (Палемоне). Из этих преданий мы видим, что первые проникли чрез глухие дебри к литовцам и завели с ними сношения норманны.

Сношение древних литовцев с норманнами. В VII в. нашей эры полуостров Скандинавии населен был норманнами, народом германского племени. С конца VIII и начала IX в. народ этот стал группами выселяться из родной страны. Ученые находят три причины этому выселению.

1. Окружающая природа. Скандинавский полуостров, как известно, представляет собой страну мрачную, угрюмую и в высшей степени холодную. Климат и теперь суровый, а за 1000 лет до нашего времени был еще суровее и неприветливее. Почва каменистая и бесплодная: полей, необходимых для земледелия, и пастбищ для скотоводства тогда совершенно не было, а потому норманны, терпя на негостеприимной и скудной земле холод и голод, принуждены были массами покидать родную почву и искать лучшей доли в соседних странах.

2. Религия. Языческая религия древних норманнов проникнута была в высшей степени воинственным духом и запечатлена характером трагической доблести и страданий[51]. Поэтому норманны, воспитанные на ней, неудержимо стремились из своего отечества в далекие страны на битвы и подвиги ратные.

3. Общественное устройство скандинавов в VIII и IX вв. В древности Скандинавия разделена была на мелкие владения, из коих каждое имело своего конунга (князя, литовского кунигаса). По смерти конунга достоинство его обыкновенно переходило к старшему сыну; младшие же получали известный участок земли и, будучи по большей части недовольны им, собирали отважную дружину, пускались в открытое море и с военными песнями плыли куда глаза глядят.

Когда приезжали к чужому берегу, то по течению рек плыли во внутренность страны и там с яростию кидались на города и селения, грабили, жгли и увозили, что могли. А возвратившись на родину, обыкновенно рассказывали землякам про свои подвиги. Эти рассказы воспламеняли мужество у других, и те с наступлением весны пускались в открытое море для набегов, подобно предшественникам.

В IX в. об этих удалых дружинниках уже знала вся Европа. Особенно сильно страдали от норманнских пиратов прибрежные страны западной Европы. Когда их суда показывались на реках и их военный рог раздавался на берегу, то все жители немедленно оставляли свои жилища и стремглав бежали в города, монастыри, леса, пещеры и т. п. Ужас от этих дружинников так велик был в западной Европе, что составлена была особая молитва, которую читали в церквах «об избавлении от набегов норманнов».

Но в конце IX и начале X в. воинственный пыл скандинавских выходцев стал остывать; в это время они не только уменьшили свои разбои и грабежи, но стали оседать в покоренных странах, основывать новые владения и даже сливаться с покоренными народами; так было в Англии, Франции и Италии, так было и в России. Оседание норманнских пиратов и основание ими поселений в чужих краях как раз совпадает с общественным и религиозным переворотом в самой Скандинавии.

В конце IX и начале X в. в Скандинавии мы видим два великих явления: а) мелкие владения, на которые тогда разбит был Скандинавский полуостров, теряют свою самостоятельность и слагаются в большие государства; б) языческой религии скандинавов наносится удар от христианства: сначала Ансгарий, монах корвейского монастыря на Везере[52], а за ним его ученик Горза распространяют и утверждают христианство среди скандинавских народов. Последние два переворота в Скандинавии – политический и религиозный – усилили эмиграцию норманнов в чужие страны: они целыми тысячами стали выселяться не только в европейские государства, но даже в отдаленный север: на острова Ферерские, на остров Исландия и полуостров Гренландия, унося с собою и политические традиции, и языческую религию. Но только теперь скандинавы удаляются из своей страны в означенные местности не как пираты, с целию грабежа и разбоя, на время только – а потом снова вернуться на родину, – нет, теперь они удаляются из родины навсегда и являются в чужие земли как мирные пришельцы, селятся там и сливаются с туземцами.