История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3
«Быть подвластным великой Екатерине, – говорил П.С. Потемкин карабахскому хану, – значит заимствовать сияние тех лучей, которые украшают ее священную корону. Подчинение ее скипетру не только не уменьшит, но утвердит ваше владычество, чему примером может служить Крымский Шагин-Гирей-хан, при помощи русского оружия два раза восставленный владетелем».
Потемкин советовал Ибраиму поспешить изъявлением покорности и просить принять его под покровительство России. Хан отвечал, что он искренно желает такого покровительства и даже готов платить дань. Несмотря на предыдущие поступки правителя Карабаха, враждебные России, Екатерина II готова была согласиться на его просьбу. «Что касается до Ибраим-хана, – писала она князю Таврическому[47], – если в принятии его под российское покровительство не встретится никакого затруднения или сомнительства, кажется, можно взять за руководство то, что сделано с царем Ираклием, и в таком случае вы не оставите поручить генералу Потемкину заключить с ним договор о подчинении его российскому императорскому престолу и о признании им моей и преемников моих верховной власти над ним и его преемниками. Принятие на подобных условиях может служить доказательством кроткого здешнего обладания и побуждением для многих тамошних наших соседей подражать примеру сих двух владетелей».
Князь Потемкин, хорошо знакомый с характером Ибраим-хана, не веря в чистосердечность его намерений и готовность платить дань, поручил отвечать хану, что самая лучшая дань, которую предпочитает русская императрица, – это верность, и, если Ибраим сохранит ее и будет всегда исполнять высочайшие повеления, только тогда сможет надеяться, что будет принят в русское подданство[48].
Сухость ответа испугала Ибраима, и он торопился укрепить город Шушу и предохранить себя от нападений. Генерал-поручик Потемкин заявил хану, что укрепления его не грозны для русских войск, но двуличие хана будет неудобно для него самого, в особенности в том случае, если он не поспешит заявить о своей покорности[49]. Карабахский хан предпочел, однако же, не возобновлять вопроса о подданстве и впоследствии перемену своего поведения объяснял обидой, нанесенною ему царем Ираклием при заключении трактата, не включившего вместе с Грузией и Карабах. Генерал Потемкин отвечал, что дело это легко исправить, если хан пришлет доверенное лицо для заключения желательного ему договора. Ибраим доверенных не присылал, и князь Таврический, не особенно желавший его подданства, был весьма рад такому стечению обстоятельств. Светлейший намеревался при удобном случае лишить Ибраима ханского достоинства и всю его область, населенную преимущественно армянами, передать в управление одному из наиболее уважаемых армянских меликов. «Чрез то, – писал он императрице[50], – возобновится в Азии христианское государство сходственно высочайшим вашего императорского величества обещаниям, данным чрез меня армянским меликам».
«Армян извольте, ваше превосходительство, ласкать, – писал вместе с тем князь Таврический своему брату П.С. Потемкину[51], – и питать благое в них расположение к России, дабы иметь их всегда усердными и готовыми к совершению предприятий, которых обстоятельства и польза дел наших востребуют».
Обстоятельства эти клонились исключительно на пользу армянского народа и потому, естественно, возбуждали в населении всеобщее тяготение к России. Не только закавказские армяне, но и те, которые жили среди кумыков, кабардинцев и закубанских черкесов, хлопотали о воссоединении христианского населения. Они просили разрешения переселиться на линию и основать особую армянскую колонию. Князь Потемкин, соглашаясь на эту просьбу, поручил генерал-поручику Потемкину избрать и назначить место для их поселения, которое и назвать именем св. Григория Армянского, патрона светлейшего. «От стечения туда народа, – говорил он, – и от распространения сего селения будет зависеть учреждение там города».
Между тем карабахские армяне, прождав весь 1783 год и испытывая притеснения хана, решились напомнить о себе вторично. Они отправили письмо архиепископу Иосифу, прося его ходатайства о скорейшем принятии их под покровительство России[52]. Армяне писали, что Ибраим-хан, узнав об их переписке с русским правительством, стал притеснять их еще больше, что их бедственное состояние послужило причиной, что они решились вместе с письмом отправить на Кавказскую линию к генерал-поручику Потемкину своего депутата с просьбой о защите и помощи. Армяне просили прислать им два полка, которые вкупе с двумя батальонами, находившимися в Грузии, и войсками самих армян были, по их мнению, достаточны для освобождения христиан от несносного магометанского ига, «ибо, – писали они[53], – ныне время, свободное ко всякому предприятию, потому что львы в норах почивают, равно и лисицы в полях без пристрастия (страха) прохлаждаются».
Депутат карабахских армян Даниил Авамесов уверял П.С. Потемкина, что при первом известии о движении русских войск армянские мелики соберут не менее пяти тысяч самых храбрых воинов, как пеших, так и конных, что они приложат силы для ниспровержения Ибраим-хана, некоторые родственники которого также солидарны с армянами; что русские могут при посылке своих войск не ограничивать их числа и быть уверенными, что, сколько бы их ни было прислано, все они найдут обильное продовольствие на неопределенное время. По словам Авамесова, у жителей скрыто в погребах множество хлеба и заготовлено значительное количество рыбы для русских войск[54]. Архиепископ Иосиф подтверждал последние слова армянского депутата и вообще выказывал необыкновенную деятельность. Он нарочно отправился из Астрахани на Кавказскую линию, чтобы лично встретиться с П.С. Потемкиным, написал несколько писем князю Г.А. Потемкину и, наконец, просил позволения отправиться на шесть месяцев в Армению для свидания с патриархом и меликами. Иосиф мечтал не только о свержении мусульманского ига, но и о восстановлении падшей короны и умолял князя Потемкина подать руку помощи армянам. «Будьте, ваша светлость, – писал он[55], – виновником к избавлению их и запечатлению священнейшего портрета великой императрицы в самой нутри Арарата, в монумент всего света, да восклицают непрестанно все роды, что сей есть спаситель армянский, и прославят имя вашей светлости вовеки». Иосиф просил, чтобы в случае принятия Ибраим-хана Шушинского под покровительство России не подчинять ему армянских меликов. Просьба эта была, конечно, равносильна низложению Ибраима, так как большую часть населения Карабаха составляли армяне, подвластные меликам. Без подчинения их ханской власти Ибраим не согласился бы перейти под покровительство России. Армянский архиепископ знал это лучше других, но ведь он и добивался восстановления царства Великой Армении! Он рассчитывал на осуществление своих надежд тем паче, что армяне, жившие в Персии и даже Турции, стремясь к объединению и восстановлению своего отечества, искали содействия России. Так, в мае 1784 года в Тифлис прибыл депутат от ассирийских христиан, живших в Урумии. Сын мелика Саргошева Илия явился сначала к царю Ираклию, а потом к полковнику Бурнашеву с просьбой об освобождении его соотечественников от угнетения мусульман.
По свидетельству Илии, в Урумии находилось до тысячи семей или до пяти тысяч ассирийских христиан несторианского закона и до двадцати тысяч семей жило в турецких владениях[56]. Все они хотели выйти из-под власти мусульман, готовы были переселиться в Грузию, но переходить в Россию согласия не изъявляли[57].
Чтобы содействовать армянам в восстановлении их отечества, князь Потемкин предполагал отправить отряд русских войск из Кизляра и занять сначала Дербент с той целью, чтобы при начале военных действий за освобождение Армении город мог служить надежным убежищем для армян. Утвердившись в Дербенте, предполагалось действовать с двух сторон: один отряд двинуть вдоль морского берега до самого Гиляна, а другой направить со стороны Грузии. Генерал-поручику Потемкину были отпущены суммы на заготовку в Астрахани провианта на шесть тысяч человек и фуража на полторы тысячи лошадей. Доставку, как в Дербент, так и далее, предполагалось производить на судах Каспийской эскадры[58].
Предположениям этим, однако же, не суждено было осуществиться. Начавшиеся контакты с Али-Мурат-ханом Исхафанским, владевшим в то время большей частью Персии, давали князю Потемкину надежду окончить дело армян более легким способом, поход русских войск был отменен, но подготовка к нему не сохранилась в тайне и устрашила многих.
Больше других испугался, конечно, Ибраим-хан, получивший письмо Сулейман-паши Ахалцихского с извещением о вступлении части русских войск в Грузию и о скором прибытии новых. Не считая себя достаточно сильным, чтобы противиться России, Ибраим торопился обеспечить себя союзом с соседями. Придя к согласию с ханами Хойским, Шекинским и Бакинским, он заключил с ними договор действовать совместно и единодушно при всяком покушении России, на кого бы оно ни было совершено[59].
Союзники положили, однако, не обнаруживать своего соглашения и до времени оказывать России все внешние знаки доброжелательства. Они решили воспользоваться обстоятельствами и отправить в Тифлис своих посланных не столько с целью поздравить Ираклия с переходом под покровительство России, сколько разузнать о происходящем и заявить полковнику Бурнашеву о своей преданности императрице. Уверяя Ираклия в дружественном к нему расположении, Ибраим просил у него помощи против лезгин, разорявших его владения.
Пригласив к себе двенадцать тысяч лезгин для действий против ханов Нухинского и Дербентского и получив сведения о движении русских войск, Ибраим отложил свои завоевательные намерения и хотел распустить собранные войска, но лезгины требовали жалованья и отказывались уходить без него. Ибраиму заплатить было нечем, и лезгины, рассыпавшись по Карабаху, грабили жителей. Ираклий II не мог теперь удовлетворить просьбу своего прежнего союзника и советовал ему искать покровительства России. В январе 1784 года Ибраим отправил посланного на Кавказскую линию, прося принять его в подданство России, оставить его ханом и не вмешиваться во внутренние дела. На это князь Потемкин снова отвечал, что желательно было бы, чтобы хан в столь важном деле оставил всякое недоверие и положился на великодушие императрицы. Все еще опасаясь за свое будущее, Ибраим просил Ираклия, чтоб он поклялся ему в том, что если он перейдет в подданство России, то будет оставлен в ханстве, утвержден правителем на вечные времена и что никакая часть его владений ни под каким видом никуда не отойдет. Ибраим спрашивал, может ли он рассчитывать при этом, что его честь и достоинство не будут унижены. При посредстве полковника Бурнашева Ираклий отвечал хану, что, вступая под покровительство России, хан может ожидать только благополучия, но во всем должен положиться на щедроты и великодушие императрицы, предавая себя в ее волю безо всяких условий и ограничений[60].
«Письмо ваше, – отвечал Ибраим Ираклию II[61], – в коем меня извещаете о вашем благополучии и приказываете, дабы я послал моего чиновника к высочайшему двору русской государыни, мною получено.
Всему народу уже известно, что прежде весь свет погибнет и день днем не будет, нежели между нами братская любовь и дружеский союз прекратиться могут. Вы находитесь под покровительством высочайшего двора и оному верность оказываете. Я равно готов с Божиего помощью отдать свою голову в число тех, кои верны высочайшему и с небесами равному двору российской государыни и со временем человека пошлю».
Хотя в июле 1784 года Ибраим-хан и отправил своего посланного в Россию с просьбой о подданстве[62], но переговоры с ним по этому делу не привели ни к каким результатам.
Глава 3
Поездка П.С. Потемкина в Тифлис. Свидание его с царем Ираклием. Характеристика членов грузинского царского дома и их взаимные отношения. Беспорядки во внутреннем управлении Грузии. Плата лезгинам. Военное устройство грузин. Вторжение лезгин в Грузию и отражение их при помощи русских войск. Происшествие в Ганжинском ханстве
Обширные виды, которые имел князь Потемкин на Азербайджанский край, требовали, чтобы исполнители его предначертаний, генерал-поручик Потемкин и царь Ираклий, ближе познакомились друг с другом и при личном свидании утвердили между собой связь и дружбу. «Приобретя его доверенность, – писал светлейший брату, – несомненно вы управлять им будете». С этой целью П.С. Потемкину было приказано отправиться в Грузию и взглянуть на страну, избираемую театром всех будущих действий.
Мы видели, что Ираклий давно искал этого свидания и, когда узнал, что дела задерживают поездку Потемкина в Тифлис, хотел сам отправиться в Стефан-Цмиду, чтобы в случае необходимости ехать даже на Кавказскую линию. Готовность эта была отклонена из-за того, что поездка Потемкина в Грузию обуславливалась не только политическими нуждами царя, но изучением внутреннего состояния страны и сбором по возможности подробных сведений об окрестных правителях и их отношениях как к Грузии, так и к своим подданным.
В начале сентября генерал-поручик Потемкин в сопровождении генерал-майора Самойлова отправился в Грузию. Встреченный там всеобщим восторгом, он привез, однако же, неудовлетворительные сведения о стране и уехал с убеждением в совершенном расстройстве механизма управления. Сведения, доставленные ему полковником Бурнашевым и доктором Рейнегсом, и личные наблюдения убеждали в справедливости такого заключения.
Потемкин так описывал членов грузинского царского дома.
В лице царя Ираклия он встретил шестидесятидвухлетнего старца среднего роста, несколько согбенного, но бодрого. Ираклий еще сохранял пылкость характера и остроту взгляда, который устремлял исподлобья при всяком разговоре, делая это, по замечанию Потемкина, «может быть, для того, чтобы приметить движение лица того, с кем говорит». Человек умный и опытный, Ираклий был один из тех, кто может отвечать двусмысленно[63] и вполне усвоил все особенности азиатской политики. В молодости и в зрелые годы он был необыкновенно деятелен, вспыльчив, нетерпелив и сам занимался всеми делами государства. Любя свое отечество, он стремился к улучшению быта подданных и старался дать им европейское образование. Человек в высшей степени набожный, он не только не пропускал ни одной церковной службы, но сверх того ежедневно часа по два молился в своем кабинете, и никакое происшествие не могло прервать его молитвы.
Удрученный годами и ощущая бремя в правлении, года за четыре до приезда П.С. Потемкина в Тифлис Ираклий стал вводить в дела свою супругу царицу Дарью, женщину с трезвым умом, но хитрую и суровую. Происходя из рода князей Тархановых, царица Дарья была третьей супругой Ираклия, ей было тогда около сорока пяти лет. До крайности властолюбивая, она, пользуясь расположением мужа и преклонностью его лет, мало-помалу забирала власть в свои руки, входила во все дела, участвовала в царских советах и, внушив Ираклию неограниченное доверие к себе, скоро сумела поставить себя так, что все делалось не иначе как с ее согласия. Слепое доверие царя, передача власти в руки жены имели впоследствии самое гибельное влияние на судьбу Грузии. Они стали поводом к раздорам в царском семействе, едва не приведшим Грузию к гибели. Покровительствуя своим детям и ненавидя родившихся от прежних жен, Дарья была источником всех раздоров, неурядиц и многих бедствий в стране, достойной лучшей участи.
Происки царицы Дарьи были причиной, что Ираклий совершенно устранил от дел своего старшего сына царевича Георгия, родившегося от второго брака Ираклия с Анной, княжной Абашидзе, которому было тогда около тридцати пяти лет. Георгий был чрезвычайно тучен, несколько апатичен, но отнюдь не глуп. Он имел лицо доброе, душу откровенную и подобно отцу отличался набожностью, был сведущ в Священном Писании и постоянно окружен духовными. Георгий не искал военной славы, был миролюбив и склонен к благоустройству. Женатый на княжне Андронниковой, он имел четырех сыновей, из коих старший, Давид, был любим Ираклием за остроту ума, находчивость, смелость, а впоследствии и за военные способности.
Второй сын Ираклия и первый от царицы Дарьи, царевич Юлой, пользовался ее особенным покровительством, но был скрытен, имел лицо притворное и, не отличаясь умом, любил пощеголять.
Царевича Вахтанга, третьего сына Ираклия, в бытность Потемкина в Тифлисе там не было. Он отправился в Имеретию сочетаться браком с княжной Цилукидзе. Остальные дети Ираклия были несовершеннолетние.
За недолгое пребывание в Грузии генерал-поручик Потемкин вынес убеждение, что все члены царского дома «привязаны к России, все учатся русской грамоте и несколько уже объясняться могут».
«Двор царский, – доносил он[64], – в рассуждении положения земли не без великолепия, по обычаю персиян. Чиноначальники, яко все азиятцы, горды и низки, взирая с кем имеют дело; раболепны пред царем и худо исполняют его повеления. Неустройство в управлении велико; все доходы и расходы царства на откупу. Бояре обкрадывают царя; народ низкий утеснен».
Что касается соседних ханов, то с переходом Грузии под покровительство России все оказались союзниками ей, все прислали в Тифлис своих представителей, чтобы поздравить Ираклия с произошедшим событием. Ханы Хойский и Шекинский клялись в преданности России, причем последний просил Ираклия в знак союза и дружбы разрешить ему вывоз хлеба из Грузии, так как его подданные крайне нуждались в этом. Ираклий II не отказал в просьбе, но, чтобы придать себе большее значение в глазах хана[65], объявил его посланному, что многого дать не может, ибо заготовляет продовольствие для русских войск, которые скоро вступят в Грузию.
Хойский Ахмет-хан искал покровительства России, и в июле 1784 года князь Потемкин писал хану, что если он по примеру шамхала Тарковского пришлет письменное прошение, то будет принят под защиту России, утвержден в ханском достоинстве и получит многие милости от императрицы[66]. Вмешательство Порты и ее тайные происки отклонили хана от преданности к России. Зная, что из-за предприимчивости и богатства Ахмет-хан пользуется большим уважением во всем Азербайджане, Порта пожаловала ему титул сераскира и передала в управление часть Азербайджана[67]. Надеясь сделаться независимым от властителей Персии, Ахмет-хан прервал переговоры о покровительстве России.
Ближайшие соседи Грузии ханы Эриванский и Ганжинский считались зависимыми от царя Ираклия. Когда в конце 1783 года скончался Хусейн-Али-хан Эриванский, жители ханства отправили в Тифлис армянского архиерея, двух сыновей хана и нескольких знатных лиц с просьбой утвердить на ханстве старшего сына умершего. Царь утвердил этот выбор и по обычаю послал подарки вновь избранному Хусейн-Али-Гулам-Али-хану[68].
Ганжинское ханство не имело тогда хана, который был ослеплен и находился в заточении у Ибраим-хана Шушинского. Зверские поступки Мегмет-хана Ганжинского со своими подданными и неисполнение данных им обязательств заставили царя Ираклия и Ибраим-хана Шушинского, соединившись, двинуться в Ганжу и силой принудить хана признать над собою власть царя Грузии. Мегмет хотел сопротивляться, но был взят в плен, ослеплен и брошен в заточение. Ганжа поступила в управление союзников, имевших там своих представителей или губернаторов. Совместное управление шло удовлетворительно, но, когда Ираклий стал искать покровительства России, шушинский Ибраим-хан начал склонять ганжинских жителей на свою сторону. Он образовал несколько партий, произвел волнение в народе, кончившееся, однако же, тем, что в конце 1788 года ганжинцы выгнали из города обоих правителей. Ираклий не хотел отказываться от обладания Ганжинским ханством и для подчинения его своей власти просил содействия русских войск. Князь Потемкин считал притязания Ираклия на Ганжу справедливыми и писал, что царь во всяком случае должен иметь преимущество пред шушинским Ибраим-ханом[69].
Во время пребывания генерал-поручика Потемкина в Тифлисе Ираклий просил его упрочить власть царя Грузии в Ганже и Эривани, вытребовать от Порты повеление пашам Ахалцихскому и Карсскому, чтоб они не держали лезгин и не совершали разбойных вторжений в Грузию.
Хотя ближайший и довольно сильный в Дагестане лезгинский правитель Омар-хан Аварский и прислал своего посланного в Тифлис поздравить Ираклия и узнать о его благополучии и посланный хана уверял полковника Бурнашева, что Омар готов пожертвовать для России собственными интересами, в действительности это был один из самых враждебных и недоброжелательных владык. На требование генерала Потемкина прекратить вторжения в Грузию Омар отвечал, что лезгины вообще жадны до денег и добычи, а он человек бедный, не имеет, чем платить им, и потому не может удержать от грабежей и хищничества. Охотник до всякого рода поборов и подарков, аварский хан рассчитывал, что русское правительство назначит ему жалованье, лишь бы прекратить хищничество, но в Дагестане было много вольных общин, не зависящих от аварского хана, следовательно, жалованье ему было бы напрасною тратой денег. Не получив желаемого, Омар-хан сбросил личину и, как увидим ниже, стал действовать враждебно.
Из прочих владык Дагестана шамхал Тарковский и уцмий Каракайдагский были действительно нам преданы и искали покровительства.
Муртаза-Алий шамхал Тарковский еще в январе 1784 года отправил прошение на высочайшее имя, в котором просил принять его со всеми подвластными ему народами в подданство России. «Повелите, всемилостивейшая государыня, – писал он[70], – присоединить принадлежащие мне пределы к пространному своему государству и включить меня с народом, мне зависимым, в число своих верноподданных». Особым письмом Муртаза-Алий просил при заключении договора о подданстве подчинить ему ингушский народ, от него зависимый, на котором остались еще неуплаченные подати шамхалу.
Удовлетворяя желание Муртазы-Алия, императрица пожаловала ему шубу, саблю и в данной ему грамоте[71] писала, что выработку окончательных условий подданства поручает генерал-фельдмаршалу князю Потемкину, как главному в том крае начальнику. Кончина шамхала на время прервала переговоры и стала причиной, почему шамхальство было принято в подданство России гораздо позже.
Второй правитель Дагестана, Амир-Хамза уцмий Каракайдагский, также писал, что повергает себя к подножию престола и «не соблазнят его в противную сторону ни деньги и никакое сокровище»[72]. Уцмий обещал не допускать своих подданных вторгаться в Грузию и действовать заодно с прочими лезгинскими общинами, отношения к которым царя Ираклия были странны и запутаны. Он делил все лезгинские селения на мирные и немирные. Первыми Ираклий считал тех, которым сам платил жалованье, обязывающее их не совершать набегов в Грузию, все же остальные аулы были в числе немирных. Таким образом, спокойствие Грузии зависело от количества отпускаемых царем денег, и лезгинское селение один год мирное, не получив жалованья, переходило на следующий год в число немирных. Случалось и несколько иначе: если селение получало жалованье, а глава его не получил особых подарков, то собирал себе партию и грабил грузин, не стесняясь.
Приученные к тому, что грузинский царь откупался от них подарками и деньгами, лезгины пользовались этим. Обычно за получением жалованья отправлялся старейшина и приводил с собой огромную толпу вооруженных, число которых доходило иногда до 600–700 человек. Все время пребывания в Тифлисе они вели себя весьма нагло и производили буйства, нередко оканчивавшиеся убийствами и грабежами. Царь не смел перечить незваным гостям, потому что находился в их руках и мог поплатиться за это жизнью или всем своим достоянием.
Пока эта толпа находилась в Грузии, царь обязан был кормить ее на свой счет. «Ежели у которого из них лошадь падет, – доносил полковник Бурнашев[73], – ружье или сабля испортится, царь за все платит. Когда ж военные их люди домой возвращаются, царь дает им подарки. Сверх того всегда у царя живут на царском содержании до 300 или 400 человек лезгин; ежели и те отъезжают, дает царь и им подарки».
Ежегодный расход на лезгин простирался до 50 000—60 000 рублей. Года за три до описываемого времени Ираклий потребовал от мирных лезгин вспомогательные войска и, когда они пришли, дал им кроме подарков в первый раз 100 000, в другой раз 110 000 рублей и сверх того некоторые взяли и платье.
Таковы были отношения грузинского царя с так называемыми жителями мирных селений, все же остальные жители гор относились к числу немирных и, собираясь небольшими партиями, совершали весьма частые вторжения в Грузию и разоряли население без всякой пощады. Почти все пограничные грузинские селения были опустошены и уничтожены, поля выжжены, а жители уведены в плен и томились в неволе. Страна с каждым годом разорялась все больше и больше, царь Ираклий не видел выхода и не знал, как помочь горю. С прибытием русских войск в Грузию Ираклий умолял полковника Бурнашева защитить страну от грабительских вторжений и откровенно признавался ему, что собственными силами сделать этого не может. «Никто не станет, конечно, упрекать грузинское дворянство в недостатке храбрости, но, – доносил полковник Бурнашев[74], – по безначалию их и беспорядку, а особливо в небытности царя и простые грузины худо слушаются своих начальников, а дворяне – никого. Сумнительно производить с ними дела, заблаговременно распоряженные, да и в самом сражении ожидать точного исполнения приказов невозможно. Для преподания им образца порядка и послушания небесполезно б было видеть им пред собою, как в обыкновенной службе, так и во время сражения, наших регулярных легких войск. Небольшая часть оных могла бы послужить к совершенному воспрещению впадений частых лезгинских, как чрез недремлющее надзирание, так и чрез конечное поражение в преследованиях».