Счастье волков

Полковник Мустафа Кемаль, или Ататюрк, отец турок, родился в ныне греческом городе Фессалоники, а служить начинал в той же самой Македонии, тесно общаясь с младотурками – впрочем, первую заговорщическую организацию он создал еще в военном училище. После страшного унижения и поражения в Первой мировой полковник Ататюрк, как единственный турецкий военачальник, на счету которого были победы, а не поражения, естественным образом сделался лидером нации. Полковник провозгласил республику, назвав последнего падишаха душителем народа, и сделался ее первым и пожизненным президентом. Он заставил турок брить лицо (и сам одним из первых сбрил гордость турка – усы), носить европейскую одежду, голосовать на выборах, выбрать себе фамилии (до Ататюрка у турок не было фамилий). Изменил алфавит турецкого языка с арабского на латиницу. Партии, объединяющие людей по признаку религии, были запрещены. Женщинам запретил носить паранджу и дал избирательные права. Всех турок заставил говорить на одном унифицированном турецком языке, запретив диалекты. Он учредил первый в стране современный банк, первую телефонную компанию, добился принятия закона о поощрении промышленности. Детей у него не было, но он взял восемь приемных дочерей и двух сыновей. Все стали уважаемыми людьми, дочь Ататюрка стала первым в истории страны летчиком-истребителем – женщиной. Во внешней политике Ататюрк одним из первых признал СССР и установил с ним хорошие отношения: на памятнике Ататюрку вторым рядом изображены фигуры его друзей и помощников, так вот одна из фигур изображает советского военачальника Михаила Фрунзе. Второй, кажется, Семен Аралов.

Ататюрк умер в 1938 году на своем посту, но дело его продолжили военные. Армия была единственным по-настоящему реформированным институтом в Турции, Ататюрку удалось добиться ее полной светскости, что окончательно закрепило вступление Турции в НАТО. Как только корабль турецкой государственности начинал крениться в сторону популизма – левого или исламского, – армия производила переворот и восстанавливала европейский порядок в Турции, пусть и совсем не европейскими методами. Последний такой успешный переворот имел место в 1980 году. Последний неуспешный – в июле шестнадцатого.

Проблема Турции, турецкого общества была в том, что у него не было никакой самостоятельной идентичности, кроме двух – европейской или исламской. Европейскую насаждал Ататюрк, исламская была традицией, но этого было мало. Ататюрк пытался создать национальную турецкую идентичность, не основанную на исламе, – но как показало время, это у него не получилось. Для тех турок, что массово шли голосовать за Эрдогана (а он побеждал отнюдь не за счет админресурса или технологий), то, что они мусульмане, было важнее того, что они турки. Кстати, что показательно – Эрдоган победил среди гастарбайтеров, многие из которых были европейцами во втором, а то и в третьем поколении. Турок, даже живущий в Европе, оставался турком.

Провозгласить Турцию и турецкий народ уникальным и ни на что не похожим, как это сделали русские, турки не смогли. Альтернативой была Европа, но беда и была в том, что в Европе Турцию и турок не слишком-то ждали. Восьмидесятимиллионная, почти полностью мусульманская страна, которая не только в течение многих веков шла совершенно отличным от Европы путем, но и до сих пор вызывает аллергию у многих действующих членов ЕС, таких как Греция. Европеизированных турок было тоже немало, они никуда не уезжали из страны и настойчиво стучались в европейскую дверь. Все должно было решиться в две тысячи седьмом, когда Турция должна была получить план действий о членстве. Меркель и Саркози… в общем, они проявили свою сущность мелких сошек по сравнению с де Голлем и Аденауэром и ПДЧ не дали. Оглушительный звук хлесткой пощечины, слышный по обе стороны Босфора, положил конец шестидесяти годам пути Турции в Европу и начало всем тем проблемам, что есть сейчас. И тем, что еще будут.

С тех пор европейцы имели мало шансов… точнее, совсем никаких. Турецкий театр стал окончательно театром одного актера – теперь на сцене был Эрдоган.

Реджеп Тайип Эрдоган… его можно было бы назвать раскаявшимся правоверным. Но не в том смысле, что он изменил исламу, а в том смысле, что он изменил Европе. Его учил основоположник теории политического ислама Неджметтин Эрбакан, будучи премьер-министром, он популистски совмещал свою приверженность исламу с проевропейским политическим курсом и прогрессивными экономическими взглядами, обеспечившими Турции три пятилетки сильного экономического роста и выведшие ее в региональные лидеры. ВВП в Стамбуле до обвала лиры достигал двадцати пяти тысяч долларов на душу населения, что было в полтора раза больше, чем в России, – захолустье было конечно, беднее. Но пощечина, нанесенная Меркель и Саркози ему – гордому турку! – заставила этого, безусловно, очень неординарного человека многое переосмыслить. Турка нельзя бить по лицу, он выхватит нож. Если европейцы думали, что Турция будет и дальше униженно просить – они сильно ошибались. Очень сильно.

Эрдоган установил связи с Путиным. Ему удалось провести изменения в Конституцию, превратив Турцию из парламентской республики в президентскую. Деятели правящей Партии справедливости и прогресса заговорили о том, что Турция евроазиатская страна и так и должно быть. Европейские турки, которых до сих пор немало, почувствовали себя загнанными в угол.

Было и еще одно… то, что видели далеко не все, но что обостряло социальную обстановку до предела. Быстрый экономический рост Турции привел к взрывному росту населения городов, особенно Стамбула, ставшего с его четырнадцатью миллионами крупнейшим городом Европы, если считать его азиатскую часть одним целым с европейской. Это происходило за счет двух факторов – массового переселения из деревень в города и роста приезжих. В современном Стамбуле огромное количество деревенских людей и еще больше приезжих, география – начиная от Каира и заканчивая республиками Средней Азии. Узбеков в городе уже не менее ста пятидесяти тысяч, здесь они получают зарплату, как минимум в десять раз превышающую зарплату на родине. Приезжающие быстро заместили тех европейских турок, что не выдержали и уехали. Или им помогли – Орхан Памук, лауреат Нобелевской премии мира по литературе, был вынужден уехать из-за травли, после того как он публично признал геноцид армян. Так Стамбул меньше чем за одно поколение обновился, превратившись из турецкого и довольно бедного города в громадный мегаполис, цивилизационный центр Средней Азии, кипящий котел страстей и средоточие нерешенных противоречий, полный людей с деревенской, не городской ментальностью. В политическом плане это такая же бомба, как Киев в две тысячи третьем, готовая рвануть. Только в пять раз больше размером. События переворота лета 2016 года показали, помимо прочего, что со стамбульской толпой уже не справится даже армия. А резкое падение лиры осенью восемнадцатого, проблемы в отношениях с США и продолжающееся просачивание в город беженцев из Ирака и Сирии поднесли к этой бомбе зажигалку. Пока не зажженную…

До вечера работал, хотя работал так себе – все время отвлекали мысли о Джаддиде и его проблемах. Терять такой источник категорически не хотелось, а что будет, если он поймет, что отдавал документы русским, а не англичанам, я и думать не хочу.

Вечером я оставил машину у офиса. Взял другую. Другая у меня стоит на улице, это старый, но в хорошем состоянии «Рено Символ» – помните, такие еще в конце девяностых у нас продавались, пока «Логаны» их не вытеснили. Она так и стояла на всякий случай, купленная за наличные. Угонят – не жалко…

Явочная квартира стояла якобы на продажу, она была примерно в километре от площади Таксим. Комиссар якобы снимал ее, чтобы водить туда баб, второй ключ был у меня. Чего комиссар не знал, так это того, что квартира под ней тоже моя, у него третий этаж, а у меня второй. Обошлось в двести тысяч, но оно того стоило…

Тем более в этой квартире могу отлежаться и я, если что пойдет не так. Или продать.

Остановив машину, я набросил на голову капюшон от флиски и надел темные очки. Выглядит глупо, а капюшон еще и ориентироваться мешает – но лучше так, чем кто-то запомнит, а то и заснимет мое лицо. Не нравится мне это… сон, теперь требование личной встречи…

Пошел по улице… район этот застраивался частично при Ататюрке, частично – поздняя империя, лифтов нет, узкие лестницы, прямо по стенам трубы – это, простите, от сортира. Камни брусчатки… для нас, выросших в типовых многоэтажках спальных районов, это непривычно, но это и не должно быть привычно. Это не типовой спальный район, это город, который существовал еще до Рождества Христова. Этот город требует любви. И принимать его таким, каков он есть…

Осмотрелся… вроде нет никого, но до конца быть уверенным ни в чем нельзя. Что угодно может быть. И кто угодно.

Ладно…

В подъезде темнота, тишина, решетки – воров тут хватает. Осторожно поднимаюсь, прислушиваюсь – никого. И ничего. Знакомая дверь… ключ в замок. Снова прислушиваюсь…

Тишина.

Внутри темно, в воздухе пылинки – я не включаю свет. Понимаю, что тут никого нет – я бы понял, если бы кто-то был.

Закрываю дверь и в последний момент слышу стук входной двери внизу и топот тяжелых ботинок – несколько человек, не один.

Твою мать!

Скорее всего, ждали в соседнем здании.

Закрываю дверь и задвигаю засов, но долго дверь не выдержит. Она деревянная, не стальная – тут стальных нет почти ни у кого. В крохотной прихожей старый холодильник – я опрокидываю его поперек – хоть какое-то препятствие. Но надолго это их не задержит.

Надо бежать. Инстинктивно понимаю, что второй этаж не выход – не найдя меня здесь, они начнут обыскивать дом. Похоже, что Осман все-таки засыпался. И назвал это место. Насколько я знаю местные порядки – МВД захочет само решить дело. Вот и послали коллег комиссара с закатанными рукавами – тех самых, которые тут решают вопросы.

Выбираюсь на балкон. Тут их вообще два, один на улицу, другой во внутренний колодец двора, там жители устроили небольшой садик. Слышу, как ломятся в дверь, кажется, выстрелы. Это совсем плохо…

Третий этаж. Какие-то горшки с цветами, внизу тоже цветы, грядки какие-то…

Ну, спаси Аллах…

Повисаю на вытянутых руках над бездной, потом отпускаю – и валюсь вниз, с грохотом сшибая какие-то горшки. Но падаю на мягкое, даже не вывихнув лодыжку. Сверху на меня сыплется какая-то земля и еще что-то, но главное – я цел и на земле.

Бежать!

Под возмущенные крики бегу на выход – он тут один и узкий, по пути молю Аллаха, чтобы не перекрыли. Рядом что-то шлепается… раз, второй, понимаю, что это выстрелы из пистолета с глушителем. Но стрелок не успевает – я исчезаю в тесной и узкой арке, под которой никто не ходит. С диким мявом из-под ног прыскает кошка – кажется, я ей на хвост наступил.

Выскакиваю в проулок и лицом к лицу сталкиваюсь с парнем в кожаной куртке, в руке у него пистолет. Он тоже бежал… но я бросаюсь не от него, а к нему. И, прежде чем он успевает понять, что происходит, правой рукой отбиваю руку с пистолетом, а левой провожу удар, как меня учил Кямран. Самый простой – прямой в лицо.

Парень молод и силен, но пропущенный удар не дает ему перейти в контратаку… я налетаю на него всем телом, и мы падаем. Он пытается ударить меня, но я бью его еще раз, и он, кажется, теряет сознание. Отбрасываю пистолет и бросаюсь прочь, в сгущающуюся темноту, пока не подоспели остальные…

Комиссар Осман живет в районе Кадыкёй, это на азиатском берегу, не очень далеко от меня. Я добираюсь туда на пароме, по пути выбросив очки и ветровку.

Дом его я знаю, там стоят машины, видна пожарная. Понимая, что дело совсем плохо, я сворачиваю. Вереницей печальных стен тянутся дома, все первые этажи забиты магазинами и кафе, и там уже все знают. Пора узнать и мне…

– Чай и что-нибудь к нему. У вас есть пахлава?

– Конечно, есть, эфенди.

– Вкусная?

– Конечно, вкусная, как ей не быть вкусной, если пахлаву готовил еще мой прадедушка.

– Тогда давайте пахлаву и чай. А как, кстати, звали вашего прадедушку, уважаемый?

Хозяин кафе, седобородый дед, приносит чай в маленькой чашке, похожей на бутон тюльпана, и отдельный чайник, тарелочку с пахлавой и садится рядом, обрадованный возможностью поболтать с кем-то новым. Так за десять минут я узнаю, что его зовут Аслан, а прадедушку звали Орхан, и он не отсюда. Прадедушка жил в Салониках, и у него там была большая торговля, но греки выгнали его, как и других турок, и пустили по миру – и их семье пришлось переезжать в Стамбул и начинать все с нуля. Ругать греков – тема благодарная, ненависть между турками и греками глубока и непреходяща, и просто удивительно, что эти две страны состоят в НАТО. Если заставить греков и турок воевать вместе – они скорее будут стрелять друг в друга, чем во врага. Ругание греков занимает минут десять, после чего я и задаю интересующий меня вопрос:

– Эфенди, а что там пожарная машина стоит?

– О, это большое несчастье, Аллах нас карает…

И честный торговец рассказывает мне о постигшей район беде. Произошла утечка газа – видимо, комби установили неправильно. И вся семья отравилась газом. Говорят, глава семьи важный человек был. Аллах за что-то карает…

Аллах нас карает…

Я лежу на кровати… спальня маленькая… шторы откинуты. Через окна в спальню заглядывает луна – яркая, серебряная, полная.

Цыганское солнышко…

Отравились газом – здесь довольно распространенная тема. В Стамбуле нигде нет центрального отопления, а это не такой уж и жаркий город, зимой бывает даже снег. Хотя в середине декабря здесь плюс десять, плюс пятнадцать. Горячего централизованного водоснабжения тоже нет. Потому все устанавливают комби – водогрейные газовые котлы местного производства. А так как их и делают кривыми руками, и устанавливают – случаи отравления нередки.

Но сейчас…

Тепло сейчас… днем на улице больше двадцати градусов – зачем топить котел? Душ горячий принять? Ну… если только. Но отравления именно сейчас, ранней осенью, редки – это зимой травятся, когда котел работает на полную мощность. Да и потом, если греть воду для душа, ее ведь днем греют. Зимой потому и травятся, что оставляют котел включенным на ночь, а он гаснет – ложатся спать и не просыпаются.

Не сходится.

Вспомнилась одна история – много лет назад как раз от такого котла насмерть отравился премьер-министр Грузии. Это было как раз в первый год правления Саакашвили – он назначил свидание своему молодому любовнику в какой-то дыре, приказал оставить их одних, а утром обоих нашли мертвыми. Дело замяли… Грузия не та страна, где такое можно говорить о покойнике… но то, что отравление газом было, – это объявили.

Теперь и тут…

То, что убили и самого Османа, и всю его семью, – знак плохой. Неизвестно, что он им сказал. Единственно, что он не знает, кого я представляю, а турки вряд ли захотят связываться с британцами. Скорее они попробуют подчистить концы – то есть, убрав Османа, уберут и меня.

Надо уходить…

Вариантов несколько. Первый – взять яхту или катер и добраться до Тартуса, где стоят наши корабли. Второй – самолетом. У меня в загашнике лежит иранский паспорт, подлинный, сделанный через вороватого генерала КСИР – просто дружеская услуга. С этим паспортом без визы пускают в Боснию и Герцеговину, это благодарность за то, что в девяностые во время войны Иран туда поставлял оружие и направлял боевиков сражаться с христианами. Из Боснии можно без проблем перейти в Республику Сербскую, у них как бы единое государство, конфедерация. А из Республики Сербской – в саму Сербию, где русских пускают без виз и русскому всегда помогут. Если будет закрыт путь на Сербию – можно будет попробовать перейти в Македонию, где полно наших, оттуда можно попасть в Болгарию… в общем, вариантов полно. Третий – перейти границу с Грузией в районе Батуми, там она почти не контролируется, потому что турки имеют в виду рано или поздно вернуть Батум. Четвертый…

– Саша…

…

– Что-то не так?

– С чего ты взяла? Все нормально.

Марина ничего не отвечает, но женщины обычно чувствуют.

Если ее оставить тут – с ней разберутся, турки такого не прощают. Взять с собой? К семейной паре будет меньше подозрений. А что потом?

Потом…

Вот это самое страшное слово – потом.

Потом.

Утром я вышел от Марины, небритый, но накормленный. Она снимала большую квартиру с такими же, как она, горемыками – и явно поднялась в их глазах. Для таких, как она, выгодное замужество, когда еще берут, – последнее, что убережет от окончательного падения.

Дерьмовое время… и чем дальше, тем дерьмовее. Знаете, что в нем самое дерьмовое? Люди не нужны. Вообще. Еще пару десятков лет назад люди были нужны – а теперь не нужны. Нигде и никому…

Сажусь в долмуш – маршрутку. Не знаю, стоит ли вообще появляться на работе, наверное, не пойду, на край скажу, что заболел. Вообще нельзя появляться где-то, где всегда бываешь. Надо сообщить в Центр о провале и ждать ответа.

Четырнадцать миллионов населения – если не светить сотовый, не найдут.

У стадиона покупаю с рук два сотовых. Оба явно ворованные, но мне ненадолго. С каждого сделаю по одному звонку, а потом – концы в воду.

Меняю симку, захожу на сайт – этот сайт используется для срочного контакта, там форум есть, на котором можно эзоповым языком общаться. Регистрируюсь… и вижу личное сообщение. Открываю…

Мать твою…

Самое лучшее место для контактов такого рода – это курсирующие по Стамбулу паромы.

Они старые, и для них по берегам полно пристаней, а само их наличие помогает довольно быстро передвигаться по городу, попадая в нужные районы и не простаивая при этом по часу в пробке. Пробки, ранее бывшие бичом только старого города, теперь есть везде, от аэропорта можно час простоять. Все покупают сейчас жилье в пригородах, а едут работать в город, железная дорога тут слабая, не так, как в Нью-Йорке или Москве, и принять на себя основной поток пассажиров в город не может. Метро растет, но город растет еще быстрее. Автобусов хватает, но они едут по тем же дорогам и тоже занимают место.

А вот если добираться пароходом – пробок нет, ты сидишь, можно чая выпить, смотря на красоты Босфора. И еще одно – здесь намного сложнее следить за человеком. Видно, кто садится, кто выходит, и если покататься рейс-другой, то слежка сразу будет видна. Если ты видишь людей раз, два, три, если они отличаются от тех, кто ездит обычно, если они ни с кем не общаются, а знакомые турки тут же начинают говорить друг с другом, если выдастся свободная минутка, – значит, следят.

Но слежки не было. Могли следить с беспилотника, но думаю, это слишком…

Так я, вместо того чтобы готовить сделку для сына коррумпированного генерала Корпуса стражей исламской революции, катался на пароходике от одной пристани к другой.

Красота!

Морская вода, быстрое течение, проплывающие суда и рыбацкие лодки. Стамбул хорош еще и тем, что он устроен как бы террасами, прямо от воды начинаются холмы, на них строятся плотно, как муравейники. Потому многие, очень многие в Стамбуле рождаются с видом на Босфор и с ним же умирают…

– Не оборачивайся…

Голос был знакомым. Это был мой куратор, еще с академии, я его знал как полковника Хамроева. Про него было известно только то, что он родился в Ташкенте, еще в детстве родители отнесли его к мулле, и он стал мусульманином. Начинал он в Иране, хотя знает весь регион. Поговаривали, что он не узбек, а бухарский еврей.

Пыхтит пароходик, свежий, сильный ветер уносит едва произнесенные слова. Реют чайки, купаясь в ветре.

– Гости есть?

– Нет.

– Вот и я так думаю.

Полковник – если он еще полковник, что вряд ли – сидел спиной ко мне, на верхней палубе. Народу было немного, все-таки рабочий день, середина дня. Не пятница…

– Ты просил связи.

– У меня ЧП. Саурон погиб. Мне надо уходить.

– Саурон погиб – это точно?

Вопрос не такой простой – труп-то я не видел.

– Сложно сказать. Я видел пожарную машину, говорил со стариком, который держит там локанту. Тот сказал, что вся семья газом отравилась. Могли, конечно, инсценировать, но…

– За тобой следили?

– Нет. Но на квартиру наведались.

– Как ты ушел?

– Чисто.

Правда, кого-то чуть не убил. Это брак в работе. Нельзя светиться.

– Я не ночевал дома, не ходил в офис. Но Саурон знал меня в лицо, я его лично вербовал.

Это не по правилам. При первой возможности контакт стараются обезличить – очень опасно, если агент знает вербовщика в лицо, а тут у меня есть и другие задачи. Нить надо обрывать при первой возможности. Но Саурон – мы так его назвали – помогал получать критически важную информацию, позволяющую не только знать, что происходит, но и давить на турецкие верхи. А второе намного важнее первого – знать сейчас знают все, да никто даже не скрывает… есть такие придурки, что на уме, то и в Твиттере. А вот заставить принять то или иное решение – непросто. Особенно учитывая ситуацию в Сирии да и вообще – обстановку в мире. Идет стратегическая игра – за целые страны, за каналы поставок энергоносителей, за зоны торговли, за резервные валюты. Есть, например, договор о зоне свободной торговли между Украиной и Турцией – он только что подписан. В нищую разворованную Украину заходят турецкие предприниматели, скупают активы, которые почти ничего не стоят за счет мудрой политики украинских властей. Но если у нас есть гарантированный канал давления на Турцию, можно и нам попробовать зайти под чужим флагом и скупить в доле какие-то интересные вещи. Только так, что если Банковая вновь надумает давить – чтобы давление на нас означало давление и на Турцию. Мы там немало потеряли, при Яныке очень резко наши банки зашли, развернули кредитование. Потом все это ахнулось. Но так как активы, отжатые у нас, стоят копейки, можно попробовать их за копейки и купить. Тот же Одесский порт. Или еще круче – взять в долю и китайцев.

Чувствуете, какого уровня игра и что стоит на кону? Права на ошибку нет, от того, как мы разыграем наши, прямо говоря, не блестящие карты, зависит то, как будут кушать наши дети. Кто они будут – хозяева половины континента или и в собственной стране не хозяева…

– Ты знаешь, что Саурон передал в последнем пакете?

– Нет.

– Карта на твоем сиденье, сзади – почитаешь.

Интересно, когда Хамроев успел?

– Если кратко – из Гвадара в Фамагусту должен пойти сухогруз. Скорее всего, он уже идет. На сухогрузе боевое отравляющее вещество. – Хамроев помолчал и добавил: – Десять тонн…

Десять тонн отравляющего вещества – этого достаточно, чтобы превратить в пустыню половину Сирии. Адресат понятен – экстремисты в Идлибе, осиное гнездо террора. Порт Фамагуста – на турецком Кипре, контролируется турецкими спецслужбами, активно используется в противозаконной деятельности. До Сирии – рукой подать, как, впрочем, и до Израиля. Планы боевиков, судя по всему, неизвестны, они могут нанести удар и по Израилю. Применение ОМП против Израиля – это гарантированная война, как минимум крупная региональная, если не мировая. Израиль в ярости будет бить по всем, скорее всего, под удар попадет и наш контингент. Инцидент с «Ил‐20» позапрошлого года показал, как хрупок лед.

Вопрос, как Саурон об этом узнал. Если план действительно существует – это дело рук военных, не полиции. Военные способны на все, особенно после того как Султан перетряхнул всю верхушку. А ведь есть еще и Серые волки – отряды турецких националистов, глубоко проникшие во все силовые ведомства Турции и пропагандирующие создание Великого Турана с захватом всей Средней Азии и большей части Поволжья – Казань тоже должна стать частью Великого Турана. Раньше это начиналось болтовней в соцсетях – и ей же и заканчивалось, но не сейчас. Турция использовала отряды Серых волков для борьбы с курдами, для поддержки боевых отрядов протурецкой направленности в Сирии, и сейчас Серые волки превратились в полноценную военизированную организацию с хорошо подготовленными отрядами боевиков, с лагерями в пограничной зоне, с большим количеством припрятанного трофейного оружия. К Султану, кстати, Серые волки относятся хорошо – они всегда были против сотрудничества с Западом, а сейчас почуяли кровь. Проблема в том, что они и против России тоже, потому что валидовцы. Валидовщина – политический фашизм в Турции, связан с именем Заки Валиди, башкира, переехавшего в Турцию из СССР. Именно он привил волкам русофобию. Валидовщина – по факту то же самое, что и бандеровщина. И валидовцы не только здесь, они и в нашем Поволжье есть.

Возможно, спецотдел МВД кого-то арестовал, и он раскололся и проговорился о плане. Или Саурон узнал от кого-то из военных по своим каналам. Или Саурон что-то подслушал в Анкаре во дворце – это значит, что поставка организуется или самим Султаном, или кем-то из его ближайшего окружения.