Или это провокация, нацеленная на то, чтобы проверить Саурона или даже нас. Нам слили дезу и смотрят, кто и какие действия сейчас будет предпринимать. Не исключено, что даже сам Саурон решил проверить, на кого он работает на самом деле – хотя это самое маловероятное из всех.
Но информация не проверена. Для ее подтверждения нужно то же самое еще хотя бы от одного источника. А подтверждения нет.
– Судно он назвал?
– Нет.
Это плохо.
– В Фамагусту мало что ходит, верно?
– Легально – да. А нелегально – немало. Десять тонн – не так и много.
Я посмотрел на берег. Мы шли мимо самой живописной европейской его части.
– Что делать?
– Мы начинаем операцию. Ты – будь на связи, но не отсвечивай. Просто будь осторожен. Я попрошу диаспору за тобой присмотреть.
Диаспора – не русская, а чеченская. Чеченцев тут полно – и наших, и не наших. Еще со времен Дудаева здесь работает главная зарубежная резидентура чеченской разведки – не в Европе и не в США, а здесь. После того как власть в Чечне сменилась, часть перешла на нашу сторону, часть против нас, но исторически Стамбул – это столица продудаевской оппозиции. Здесь есть люди, которые с первой войны живут беженцами, целыми семьями и местные паспорта не получают, верят, что вернутся.
Вернутся победителями.
– Мне-то что делать?
– Ничего. Если что, я с тобой свяжусь. Если надо будет – я каждый день, кроме пятницы, в середине дня буду ловить рыбу у Галатского моста. Всё.
Полковник – седой, лет шестидесяти на вид, совершенно не отличающийся от местных стариков – встал и поковылял на вход, придерживая удочку. Я, вставая, провел пальцами и нащупал крохотный пластмассовый квадратик…
13 сентября 2020 года
Стамбул, Пера Хаус
Как и в России, у Турции две столицы, республиканская – Анкара и историческая имперская – Стамбул. Разница только в том, что в России Москва больше Петербурга, а здесь наоборот, причем примерно в той же пропорции. Пятимиллионная Анкара и четырнадцатимиллионный Стамбул. Желая раз и навсегда покончить с имперским периодом в жизни страны и установить республику, Ататюрк распорядился о переносе столицы в маленькую, провинциальную Анкару, которая не была чем-то примечательна и не имела никаких заслуг, чтобы стать столицей – но стала ей. Примерно так Назарбаев перенес столицу из Алма-Аты в Астану, переименованную теперь в Нурсултан. Мировым городом, представляющим Турцию миру, так и остался Стамбул, в Анкаре нечего смотреть и нечего делать, просто куча бетонных коробок и безвкусных, аляповатых памятников. Потому-то все крупные страны имели в Стамбуле консульства. Британское расположено было в старинном трехэтажном здании Пера Хаус сразу за Галатской башней, недалеко от русского и итальянского консульств. Расположение консульств было исключительно удобным, чтобы наблюдать идущие по Босфору корабли.
Конечно, британцев интересовали, прежде всего, русские корабли, идущие в Сирию.
При консульстве существовал и разведывательный пункт, правда, на постоянной основе работали всего двое. Старшим был Дэмиан Гастингс, типичный британец, рыжий, с несколько костистым, жестким лицом. Ему было тридцать восемь, в молодости он хлебнул лиха в Багдаде. Самым острым ножом на кухне он не считался, но резать был вполне в состоянии.
Причиной, почему их всего двое, были бюджетные ограничения. Британия сильно потратилась на войны и теперь вынуждена была экономить. Да и чего шпионить в Стамбуле?
Эта страна – член НАТО, Гастингс был также офицером связи, он подключался, когда Турция и Британия вели совместные операции против экстремистов и наркоторговли. То есть он был «объявленным» и статус свой не скрывал.
Официально он был вице-консулом и время от времени участвовал в официальных мероприятиях.
В этот день он вышел из здания консульства… хорошо, что тут всегда есть парковочные места, припарковаться в городе – ужас. У него был «Форд Фокус» предыдущего поколения, купленный по дешевке, долбанут – не жалко. Он сел в машину, включил радио, и рука зависла на полдороге.
В машине, на пассажирском сиденье лежал конверт.
– И что ты хочешь сказать? Может, он просто выпал из бардачка?
Безопасностью консульства занимался Реджи, бывший морпех. Ему тут нравилось – после Гильменда. Но больше не было никого и ничего, консульство считалось безопасным. В основном они занимались здесь туристами да продвижением интересов британского бизнеса. Оборудования тоже не было.
Но Гастингс прошел курс переподготовки в Израиле и хорошо знал, что может означать подброшенный на сиденье конверт.
– Это не мой конверт.
– Тогда чей?
– Не знаю.
Реджи скептически посмотрел на конверт.
– И ты думаешь, что там мина?
– Возможно.
Реджи зачем-то посмотрел на часы.
– Возьми у садовника метлу, дружище.
Метлой Реджи вытолкал конверт из машины, и он упал на дорогу. Затем он принялся его гонять, пиная то туда, то сюда. С конвертом ничего не происходило, за исключением того что крафт-бумага становилась все темнее и темнее. Потом он надел резиновые перчатки, какие использовал дворник, и ощупал конверт со всех сторон.
– Думаю, все чисто, сэр, – заключил он, – если бы что-то было, оно бы уже сработало. Проводов тоже нет.
Гастингс мрачно посмотрел на него и начал открывать конверт, держа как можно дальше от себя. Если в конверте бомба, то она маломощная, прежде всего рассчитанная на поражение глаз и дыхательных путей. Максимум, чем он рисковал, – оторванным пальцем.
Но в конверте не было бомбы. Там было письмо…
– Иди, Реджи, иди…
Гастингс начал читать письмо, и с каждым словом он все отчетливее чувствовал капли пота у себя на спине.
Экстренный канал связи с Лондоном удалось установить не сразу, пришлось лететь в Анкару, потому что защищенная линия была только там. Для того чтобы добраться до Анкары в разумное время, пришлось срочно арендовать вертолет, и так выбиваясь из всех бюджетных рамок. Когда они приземлились в посольстве, было уже темно. Их провели сразу в комнату закрытой связи – комнату, где не было ни одного окна, где в стенах были прокладки из свинцовых и еще каких-то там листов, где работали генераторы помех, вызывая головную боль – их даже было слышно как зудение комара, на самой грани слышимости – они все же были старой модели. Серые бетонные стены навевали воспоминания о холодной войне…
– Джентльмены… мэм…
Надо же, собрался весь цвет лондонской штаб-квартиры. Сойерс, начальник инспекции Среднего Востока и их непосредственный начальник. Бутч, заместитель директора, отвечающий за агентурные операции. И наконец, сама дама[4] Карла Уоллфиш, новый начальник Службы, уже третья женщина на этом посту. Женщин в Службе вообще было много, потому что после падения империи платили мало, а работа была такая, что мужчин и арканом сюда было не заманить.
Карла была моложе своих предшественниц – она была ровесницей Гастингса. Поговаривали, что своим назначением она была обязана нынешнему премьеру, которому в свое время оказала услуги совсем даже не политического характера. Поговаривали даже, что именно из-за нее нынешний ПиЭм живет отдельно от семьи. Хотя при его характере удивительно, что его вообще кто-то терпит. Пытается косить под Уинстона, а похож при этом на Карлсона, мальчика из шведской сказки, который живет на крыше.
Но Гастингс знал и то, что с нынешним директором ухо стоит держать востро. Бывший корпоративный адвокат с какими-то связями в США – после Брекзита связи с США особенно важны, потому что без них Великобритания окажется в изоляции. И рано или поздно она перестанет быть даже блестящей. На континенте уже выстроилась очередь городов, готовых перехватить лондонских инвесторов в недвижимость…
Все сложно…
– Дэмиан. Эндрю.
Эндрю Бокердейл, начальник станции в Анкаре – ерзал на стуле. Он не хотел поверить, что именно станция в Анкаре это обнаружила, и не мог найти способ присвоить все лавры себе.
– Да, мэм, – поспешно произнес он.
– Дэмиан, к вам летит Карлтон Кросс.
– Мэм, это будет помощью для нас.
Директор MI6 покачала головой.
– Скорее наказанием, но дело не в этом. Я хочу, чтобы ты вспомнил, до того как Карлтон начнет вымораживать тебя своей нудностью. Почему он мог выбрать тебя? Почему он вышел на тебя?
– Не знаю, мэм.
– Вспоминай. Новые люди вокруг тебя, вечеринки, приемы.
– Ничего не было мэм.
– Итак, что у нас есть?
Бутч перелистнул страницы досье, на первой странице которого была пометка UK Eyes only – аналог «совершенно секретно».
– Высокопоставленный сирийский офицер, скорее всего относящийся к авиационной разведке, не может больше смотреть на страдания своего народа. Он верно служил Асаду и русским, но теперь разочаровался. Все это только продлевает страдания сирийского народа. Хм… он только что это понял?
– Не все готовы сразу принять точку зрения другого человека.
– Хорошо, но этот стиль… выспренный какой-то.
– Бутч, ты работал по Западной Европе, – заметил Сойерс, – а я по Ближнему Востоку. На Ближнем Востоке грамотные так и пишут – выспренно.
– Да, но почему не Ирак? Почему не Ливан?
– Этот вопрос как раз проще всего. Скорее всего, он уже отправил родственников в Стамбул. Потому и через Стамбул. Он может даже бывать в этом городе.
Сойерс помолчал и добавил:
– Или он русский.
– Русский? – удивленно переспросила директор.
– Да, мэм. Объем информации – больше похоже на то, что это русский. Русские тоже не все любят Путина.
– Или это человек с самого верха. Сирийская авиационная разведка, может даже и Генеральный штаб. Или окружение Асада.
– Или так.
– Что он хочет? – спросила директор.
– Чтобы мы остановили поставки оружия в страну. Он верит, что это ускорит окончание войны.
– Да, конечно…
– Американские тоже? – проворчал Сойерс.
– Скорее турецкие, – заметил Бутч, – американцы в последнее время не так активны на этом направлении. Турки и ближневосточные монархии наладили закупки сами. Сербия, Болгария. Иногда не по себе, когда думаешь, сколько они всего уже закупили и переправили.
– Так, с лирикой давайте в другом месте, – пристрожила директор, – нам надо понять две вещи. Правда это или нет? И если правда, то что нам со всем этим делать?
– Три, мэм.
– Что?
– Три вещи, – поправил Сойерс, много работавший в поле. – Третье – это как защитить нашего информатора. Если грузы начнут перехватывать, сирийцы догадаются, что их кто-то сдает, и начнут тотальную проверку. К ним подключатся и русские, а это не те противники, с какими можно спать спокойно. Поставки оружия – ерунда по сравнению с тем, какие вопросы у нас действительно стоят по Сирии. Перспективы урегулирования и условия. Доли России и Ирана и реакция Израиля. Направления новой сирийской политики, внешней и внутренней. Договоренности с курдами, и кто в них будет участвовать. Возможное федеральное деление страны и то, кому какие земли отходят. Сейчас мы стоим в стороне – но если мы хотим, чтобы нас пригласили на танец, у нас что-то должно быть. Нам надо заплатить за билет на дискотеку, и не деньгами. Информатор с таким доступом к информации – бесценен.
– И что вы предлагаете?
– Мэм, Карлтон Кросс изначально контрразведчик, и он помешан на русской угрозе. Ему следовало бы родиться на сорок лет раньше. Нужна вторая группа с совершенно другой задачей – установить потенциального информатора, выйти на него или помочь ему выйти на нас и перевести отношения на долгосрочную основу. У нас давно не было таких возможностей в регионе.
Директор медленно кивнула:
– Допустим. И кто будет супервайзером в этой команде?
– Я сам, мэм.
– Вы?
– Да, мэм. Это должен быть человек рангом не ниже Карлтона, способный его остановить, если он начнет махать саблей.
– Мне это не нравится, – заявил Бутч, – у нас оголяется направление работы здесь, и довольно важное направление. А в Стамбуле у нас получается конфликтная ситуация.
– Мэм, что касается первого, я все равно собирался идти в отпуск. Почему бы его не провести в Стамбуле? С текущими делами в инспекции хорошо справится Бренда, в конце концов, я готовлю ее на смену, надо дать ей шанс – почему бы и не сейчас. Что касается конфликта – да, он будет. Но лишь потому, что Карлтон забывает, для чего существует СИС. Мы существуем для того, чтобы добывать информацию, а не для того, чтобы бороться со шпионами в своих рядах. И если одно будет противоречить другому – возможно, придется пойти на какой-то риск и принять правильное решение. А это может сделать только старший офицер компании.
– Мне нравится то, что вы говорите, Грегори, – сказала директор, – подбирайте команду и отправляйтесь в Стамбул. Но я даю вам месяц, не больше. Ровно столько составляет ваш отпуск с дополнительными днями… верно?
Поднимаясь из-за стола, Сойерс заметил ненавидящий взгляд своего начальника…
14 сентября 2020 года
Средиземное море
Недалеко от побережья Ливана
Нет, все-таки до чего мерзкая посудина.
Говорят, она когда-то была у русистов в Черноморском флоте, а потом ее продали. Потом еще раз продали. И еще раз. И ни один из хозяев не озаботился ремонтом – просто старался вкладывать как можно меньше, а выдернуть как можно больше. Потому-то за двадцать лет судно пришло в совершеннейшую негодность.
Хорошо еще, что не тонет, как-то везет…
Хотя Абу Абдалла аль-Руси просто нервничал… нервничал, как никогда еще в жизни не нервничал. Ведь цель была так близка.
Получил при рождении имя Михаил и фамилию Иванов – он родился и вырос в неприметном городке в отдаленном шахтерском районе Тульской области. Нищие, вросшие в землю халупы на фоне терриконов пустой породы – Тульская область никогда не имела таких лоббистских возможностей, как Донецкая, и девятиэтажек в шахтерских городках тут испокон не было. Да, в Тульской области и шахты были, уголь когда-то добывали. Потом уголь стал родине не нужен, шахтеры сбухались.
Отец Миши Иванова умер от пьянства, когда Мише было шестнадцать. Накушавшись с бывшими товарищами дешевой бормотухи, он приходил домой и начинал вымещать на семье свою беспросветную злобу. До пятнадцати лет отец бил семью. После пятнадцати Михаил стал избивать пьяного отца. Здоровье родителя, и так подорванное бормотухой, окончательно дало трещину, и он вскоре умер, выпив напитка с ласковым названием «Троя». Хоронили всем городком. На поминках перепились.
Михаил не мог дождаться того времени, когда его возьмут в армию. Крепкого паренька, да еще добровольца, приписали к десанту.
В десанте он показал себя хорошо, получил направление в Рязанское воздушно-десантное… и, может, если бы жизнь повернулась иначе, освобождал бы Алеппо в составе спецназа ВДВ. Но министром обороны стал мебельщик, и тысячи молодых офицеров выкинули за ненадобностью. Квартиру тоже не дали – не выслужил. Пришлось возвращаться в замызганный поселок, где тихо и незаметно жили и умирали потерявшие человеческий облик люди.
Как-то раз Михаил встретил сослуживца, он был татарином по национальности, его тоже обучили и выкинули. Он пригласил Михаила на молитвенное собрание в Тулу. Михаил думал, что это Свидетели Иеговы. Оказалось, Хизб-ут-Тахрир.
Так Михаил нашел смысл жизни. Он понял, что спасти Россию можно, только если установить в ней законы шариата. Тогда все перестанут пить. Тогда у всех появится цель.
В две тысячи двенадцатом государство вспомнило об умирающем шахтерском поселке – кто-то сообщил, что на заброшенных терриконах и в брошенном здании шахтуправления кто-то регулярно стреляет. Прибыли сотрудники ФСБ. Но бывшего десантника они взять не смогли. Он выселился в Турцию, почти сразу перешел границу с Сирией и встал на джихад. Тогда он еще только разгорался…
Сначала был в отряде Абу Баната – бывшего дагестанского милиционера, который зверствовал так, что Аль-Каида исключила его из своих рядов и объявила, что Абу Банат вышел из ислама. Потом Михаил присоединился к Исламскому государству – группировке, в которой число русскоязычных доходило до тридцати процентов от общего числа бойцов.
Исламское государство было большим, чем просто еще одна террористическая организация. Ее создали бывшие офицеры армии и спецслужб партии БААС, ее иракского отделения. После гибели Саддама они искали способ вернуться к власти – и нашли его. В отличие от Осамы бен Ладена основатели Исламского государства искали ответы на вопросы, как победить неверных, не в Коране и хадисах, а в трудах Маркса, Ленина, Троцкого, Бакунина, Гитлера, Гиммлера[5]. Некоторые из шейхов ИГ даже не совершали намаз.
Исламское государство – первая структура в исламском мире, которая провозгласила, что умеренный, не поддерживающий ИГ мусульманин – хуже неверного и его надо истребить в первую очередь. Никогда до этого и никогда после этого никто не осмеливался провозгласить врагами мусульман других мусульман. Даже шииты, хоть и считались заблудшими, но все равно самые радикальные группы считали, что их надо наставить на путь истинный, привести к истинному исламу, но не убивать. И только ИГ провозгласило, например, истребление шиитов более важной задачей, чем нападения на неверных.
Но риторика ИГ, в которой отчетливо слышался отзвук ленинских речей, который был мастером разъединяться, отлично легла на иракскую почву. Ирак был искалечен гражданской войной 2005–2008 годов, в которой в межконфессиональной резне погиб миллион человек – каждый тридцатый житель Ирака. Она отлично легла и на сирийскую почву, где алавитское меньшинство столковалось с Ираном и доминировало над суннитским большинством. Оно пришлось по душе суннитам Ирака, которые испытывали угнетение от действий иракского премьер-министра, шиита Нури аль-Малики, и готовы были начать новую гражданскую войну. Все эти люди услышали в речах лидеров ИГ то, что думали они сами, но боялись выйти из ислама, сказав. Оказалось, что можно убивать мусульман и оставаться при этом мусульманином.
Исламское государство не появилось на пустом месте, просто оно говорило людям то, что они хотели слышать. Оправдывало то, что они давно хотели сделать. И привнесло в безумие восточной войны хладнокровную жестокость европейской расовой и этнической чистки.
В Исламском государстве – в отличие от Аль-Каиды – было легко продвинуться, будучи не арабом. Исламский террор до ИГ был ведь… вещью для своих. В Аль-Каиде, например, все позиции шейхов были за арабами, считалось вообще, что единственный способ изучить Коран – это изучить его на арабском, а русский перевод, например, и не Коран вовсе. Исламское государство решительно с этим покончило… в каком-то смысле это учение стало подобием протестантизма в христианстве. ИГ с самого начала адресовало свои призывы людям, говорящим не только и не столько на арабском, сколько носителям русского, английского, немецкого, французского языков. В период наибольшего могущества в Ракке было особое бюро переводов, там переводили пропагандистские материалы на тридцать языков. Вот почему Миша Иванов недолго задержался на позиции рядового бойца: узнав, что он служил в десанте, его поставили сначала на отдельную группу гранатометчиков, потом доверили целый исламский полк. Сержант ВДВ стал полковником армии Исламского государства.
Здесь он нашел то, что всегда искал. Истинную веру. Веру, не подлежащую никакому сомнению. Книгу, где написано, как поступать в любой жизненной ситуации. Товарищей, стремящихся к высшей цели и готовых отдать жизнь за Аллаха…
Абу Мусса аль-Амрики. Его заместитель. Бывший сержант морской пехоты США. Они должны были сражаться друг против друга в войне, безумной и бессмысленной, как и все войны, ведущиеся куфарскими правительствами, – но здесь стали братьями и обнаружили, что между ними нет различий, что они понимают друг друга лучше, чем любой кяфир. Погиб в Ракке под бомбовым ударом своих же, американских самолетов. Он был еще жив, когда Абу Абдалла вытащил его из руин. Последнее, что он сказал, было – я сейчас увижу Аллаха…
Абу Кямаль аль-Алемани. Внук турка, прибывшего в Германию на заработки, немец в третьем поколении, услышавший запах джанната и поспешивший на него. Погиб от пули курдского снайпера. Когда они поймали нескольких курдов, которые ехали куда-то в машине, то заблокировали двери, облили машину бензином и подожгли. Вместе с людьми.
Абу Кусаи аль-Туркмани. Совершенно не похож на туркмена – рыжий и голубоглазый. Более смелого человека он не видел. Выселился вместе со всей семьей из безбожного Туркменистана и встал на джихад. Свободно говорил по-русски – он учился в русском университете. Стал шахидом на пути Аллаха во время операции истишхадии, с ним погибли трое куфарских советников‐русистов и более десятка рафидитов – бойцов Хезболлы, которые тут сражались на стороне безбожника Асада. Ему – рай, иншалла, а все остальные проследовали прямиком в ад.
Абу Амаль аль-Узбаки. Самый старший из всех, ему было за пятьдесят. Выселился в Шам, когда его сына схватила узбекская охранка. Стал шахидом на пути Аллаха, направил заминированную машину на скопление кяфиров. Ему – рай, иншалла.
Они все были у Аллаха, получали обещанный удел как шахиды. А он – нет. Аллах не забирал его к себе.
Здесь же он нашел счастье – жена, сын. Все они тоже были у Аллаха – погибли под бомбежкой русского самолета.
Остался он один.
Они должны были победить в этой войне, но пришли русисты, которые сражались не так, как остальные кяфиры. Русисты не умели отступать, их не удавалось взять в плен. За полтора года они потеряли всю территорию, которая у них была. Все города…
Но остались праведники, а это – главное.
После падения Халифата, после того как курды захватили Ракку, его и других праведников перевезли на землю правоверных. Дар аль-Ислам. Перевозил американский военный самолет. Там им помогли, вылечили раненых, сказали, что надо делать дальше…
Так он в числе группы верных братьев оказался в Пакистане, где особое подразделение, известное как организация Абдул Кадыр Хана[6], занималось всем, что только в голову придет. Ядерный шпионаж, ракетный шпионаж, сотрудничество с Украиной, Северной Кореей, незаконное производство плутония – и все прочие радости жизни. Поскольку серьезные преступления Пакистана при производстве ядерного оружия и средств доставки привлекли к этой стране повышенное внимание – организация Абдул Кадыр Хана частично переквалифицировалась на производство химического и биологического оружия. Пакистанские военные, понимая подавляющее превосходство Индии, были твердо намерены применить оружие массового поражения в случае новой войны. Ну а пока войны не было, они им торговали.
Купив десять тонн нервно-паралитического газа, который при случае можно было называть «Новичок» или еще как-нибудь, Абу Абдалла купил в соседнем Бангладеш за копейки старый-престарый корабль, который привели туда на слом, – но один рейс он еще мог выдержать. Наскоро навербовал команду из украинцев, готовых наниматься где угодно и за копейки. Погрузил в порту Гвадар баллоны вместе с каким-то еще товаром (было и оружие, купленное на черном рынке Пакистана) и отплыл. После рейса судно планировалось затопить, а команду ликвидировать.
Но по пути в порт Триполи[7] Абу Абдалла проклял все на свете.
Он думал, что он смелый. Но когда он осознал, что под его ногами не земля, а ржавый металл и бездна в несколько сотен метров и что их старый корабль может просто не выдержать пути, – он по-настоящему испугался.
А потом они попали в шторм…
Это был даже не сказать что и шторм… так, тропическая депрессия. Но когда волна захлестывает палубу корабля и ты понимаешь, что он весь может скрыться в морской пучине и никто и ничто тебя не спасет… когда тебе так плохо, что ты даже молитву читать не можешь…
Вот тогда ты начинаешь бояться по-настоящему…
На грязном ржавом корыте они все же выжили. Прошли Суэц. И были уже почти дома.
Абу Абдалла стоял на палубе и смотрел на звезды. Какие они тут все-таки большие…
– Эфенди…
К нему подошел один из своих, проверенных еще боями в Хомсе людей.
– Да?
– Завтра швартуемся.
– Да. Завтра…
– Надо выслать шлюпку. Проверить, что в порту. Я не верю этим ливанцам, они торговцы, а не воины. И друзья жидов.
– Это ты хорошо придумал…
Боевик посмотрел на звезды.
– Не могу дождаться того дня, когда мы отомстим русистам!
– Мы не мстим русистам! – сказал Абу Абдалла. – Мы устанавливаем шариат Аллаха. Русисты такие же кяфиры, как и любые другие, их накажет Аллах…
– Нашими руками… – мечтательно сказал боевик.
И тут с мостика закричали:
– Эмир, идите скорее сюда! На нас идет какое-то судно!
Это был турецкий сторожевик береговой охраны. Раньше он был американским, потом его списали и передали туркам как безвозмездную помощь. Крупный, с высоким бортом – он имел ангар для вертолета. Из вооружения – на носу сорокамиллиметровый «Бофорс», пулеметы…