На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре
* * *
На вокзале Алексея продержали часа два в закрытой комнате. Малышев куда-то ушел. Он был явно встревожен – поезд довольно значительно опаздывал. Когда поезд прибыл, Глебова под конвоем переодетых в гражданское полицейских сопроводили в купейный вагон.
Обстановка на вокзале казалась Алексею несколько необычной: чего-то не хватало, казалось что воздух наполнен тревогой и гнетущим напряжением.
Глебов взглянул на Малышева, сидящего напротив. Еще один сопровождающий их филер сидел рядом с Алексеем. Все молчали. По глазам Малыша Алексей понял, что тот с нетерпением ждет отправления, но поезд не торопился трогаться в путь.
Наконец Малышев встал, прошел к двери, дал распоряжение филеру не покидать купе ни в коем случае, затем вышел и плотно закрыл за собой дверь.
Глебов отогнул край занавески и выглянул в окно.
– Не велено, – услышал он голос филера.
– Что не велено?
– Не велено смотреть в окно.
Алексей окончательно убедился, что что-то происходит. Сел на прежнее место, откинулся на спинку сидения.
– Что вы думаете, сударь, обо всем происходящем?
Филер оторопел:
– Не велено обсуждать!
Глебов наклонился вперед.
– Полноте-с, ведь и вы, и я понимаем, что происходящее значит, – доверительно заметил он.
На лице филера отразилась паника. По-видимому, он поверил в то, что Алексей в курсе происходящего. Но чего «происходящего»?
– Откуда знаете? Вам не положено знать! – сорвалось с губ филера. По всей видимости, его проинструктировали обо всем том, чего Глебову не следует знать.
Алексей некоторое время молчал. Затем достал папироску и закурил. Подошел к окну, приоткрыл створку.
– Не велено!
– Да полноте-с, – отмахнулся он.
Филер не знал, что делать. Пока он в замешательстве обдумывал, что предпринять, Алексей прислушивался к беседе мужчин и дамы, стоящих на перроне.
– Это просто ужасно! – сокрушалась дама, а мужчина тем временем продолжал:
– …поэтому повсюду расставлены кордоны солдат, которые не должны пропустить колонны рабочих к Зимнему дворцу.
– Неужели будет дан приказ стрелять? – спросил другой.
– Будет? Он дан!
– Это просто ужасно! – вновь воскликнула дама.
Дальше Глебов их уже не слушал: все мысли его были о жене. Получается, что Лиза с утра пораньше вышла из дома для того, чтобы примкнуть к выступлению рабочих. О том, что произойдет потом, или уже произошло, ему было страшно думать.
Тем временем филер, приблизившись к нему, неуверенно произнес:
– Отойдите от окна, сударь. Не разрешено…
Алексей вновь выглянул в окно, будто наблюдал там что-то интересное и забавное. Усмехнулся, поманил охранника взглянуть. Тот поддался искушению, наклонился к окну, чтобы посмотреть, что происходит на перроне… и тут же со всего маху ударился головой о раму. Глебов еще раз стукнул его головой – охранник обмяк – Алексей подхватил его под мышки, усадил на сидение. Затем прислушался все ли спокойно. Неторопливо приоткрыл дверцу, выглянул в коридор, но неподалеку от двери заметил филеров.
Заперев дверь, Глебов подошел к окну и окинул внимательным взглядом перрон. Убедившись, что этот путь самый безопасный, он полностью раскрыл створку. Не медля, Алексей протиснулся в оконный проем и соскочил на перрон под удивленными взглядами окружающих. На ходу застегивая пальто, стал пробираться сквозь толпу.
Алексей торопился: с минуты на минуту должны были обнаружить его отсутствие и начать преследование. Уже когда он пробирался к выходу с вокзала, то заметил Малышева, оглядывающегося по сторонам. Завидев сбежавшего Глебова, тот бросился к нему наперерез, но пробраться сквозь толпу оказалось не так-то просто.
Глебов свернул в сторону, побежал, Малышев за ним. Очутившись на открытом пространстве, Алексей на ходу подхватил с тележки носильщика чемодан, а когда сыщик оказался рядом, резко развернулся и, со всего маху, чемоданом сшиб преследователя с ног. Малышев рухнул, Глебов оглушил его поклажей, швырнул ношу в сторону и рванул бежать. Пока сыскарь приходил в себя, поднимаясь и потирая ушибленную голову, беглец исчез из виду.
* * *
Выстрелы гремели по Петербургу. Залпы по демонстрантам были произведены у Нарвской заставы, близ Троицкого моста, на Васильевском острове, близ Гостиного двора и в других местах города.
Войска и полиция свирепствовали. Передвигаться по городу было не безопасно. На Садовой улице Алексей увидел отряд казаков с обнаженными шашками, окруживших конку40.
– Кто кричал «убийцы»? – допытывался рассвирепевший казак, размахивая оружием. – Признавайтесь, не то всех порубаем!
Глебов свернул на Мойку и у первых же ворот наткнулся на трупы. На снегу лежал дворник с бляхой на груди, недалеко от него – женщина, державшая за руку девочку. На небольшом пространстве шагов в десять-двенадцать Алексей увидел еще девять трупов, распростертых на заснеженной брусчатке, среди которых были женщины, дети, старики, все ещё державшие в окоченевших руках хоругви и иконы.
Преодолев место побоища, Глебов остановился возле железной решетки, чтобы перевести дыхание, но тут же невольно шарахнулся в сторону – прямо перед его глазами оказался кусок черепа с волосами, примерзший к железным прутьям решетки. Невольно к горлу подкатила тошнота. Алексей отвернулся и быстро зашагал прочь.
Впечатление было удручающее. На лицах встречных людей был виден ужас, у многих – озлобление. Местами встречались уже вооруженные группы рабочих.
Оказавшись возле своего дома, Глебов стремглав промчался по лестнице и стал колотить в дверь своей квартиры.
– Лиза! Лиза, открой!
Его надежды не оправдались – жены не было дома. Алексей в отчаянии еще раз ударил в дверь кулаком и стремительно пронесся вниз по лестнице.
* * *
Алексей Максимович Пешков с любопытством смотрел на непрошеных гостей – в три часа Петр Рутенберг и священник Гапон явились к нему на квартиру.
Гапона было трудно узнать: одетый в пальто и шапку, по-видимому, одного из рабочих, остриженный, обритый, он произвел на Пешкова двойственное впечатление человека значительного и одновременно отталкивающего своим нынешним состоянием. Остановившиеся, полные слез и ужаса глаза Гапона, охрипший голос, дрожащие руки, нервозность, возгласы дополняли неприятную картину.
– Что делать? Что я буду делать теперь? Проклятые убийцы! – повторял Гапон, нервно расхаживая из угла в угол, схватившись за голову.
Рутенберг осуждающе посмотрел на попа:
– Довольно, Георгий! Довольно вздохов и стонов. Рабочие ждут от тебя дела. – Он подошел к священнику и крепко сжал его плечи. – Иди, пиши им!
Гапон, поймав его суровый проницательный взгляд, несколько оправился. Рутенберг отпустил его, прошел к столу, сел, положил перед собой листок бумаги, придвинул чернильницу и перо. Гапон послушно сел на табурет, но затем вновь соскочил, заходил по комнате, хотя больше не роптал. Спустя какое-то время Гапон стал диктовать обращение к рабочим.
– Братья, спаянные кровью… Да, так и пиши – «спаянные кровью»! У нас… у вас больше нет царя…
Пинхас что-то пробубнил под нос, однако писать не перестал.
– Он… убит теми пулями, которые убили тысячи ваших товарищей, жен, детей…
Пешков встал, прошел к окну. Он был удручен тем, что произошло в столице. В его сознании рисовались образы окровавленных трупов, стоны раненых, окрашенный кровью и тающий от нее снег, и безрассудный героизм жертв.
– Кровавое воскресенье… – пробормотал он.
Рутенберг взглянул на него и продолжил писать, не обращая внимания на то, что Гапон замолчал, уставившись в пол.
Пешков оглянулся, не слыша больше отрывистой шумной речи священника. Тот будто опомнился и продолжил:
– И теперь царя, потопившего правду в крови народа, я, Георгий Гапон…
Удары в дверь заставили всех встрепенуться.
Рутенберг потянулся за револьвером.
Пешков прошел к двери:
– Кто там?
– Алексей Максимович, это Глебов, – раздался нетерпеливый голос Алексея.
Пешков обернулся к Рутенбергу и Гапону, отрицательно покачал головой, и Рутенберг убрал револьвер за пояс.
– Одну минуту. – Дождавшись, когда Гапон и Петр уйдут в соседнюю комнату и прикроют за собой дверь, Пешков открыл входную дверь.
– Алексей Максимович, где Лиза? – с порога произнес Алексей.
Пешков с тревогой посмотрел на него:
– Я не виделся с вашей женой со вчерашнего вечера.
– Она что-нибудь вам говорила?
Пешков опустился на стул, снизу вверх посмотрел на встревоженного взбудораженного мужчину.
– Она принимала участие в шествии, Алексей Петрович.
Глебов выругался.
– Где?
Пешков сожалеюще пожал плечами.
Дверь в соседнюю комнату предательски заскрипела и, оглянувшись, Алексей мельком заметил мужчину, показавшегося ему знакомым.
Пешков встал, прикрыл дверь и повернулся к Глебову.
– Мне очень жаль, но я не знаю, что с Елизаветой Николаевной.
– А кто может знать? – Алексей заходил по комнате, схватившись за голову, затем рванул в соседнюю комнату. – Я знаю, кто!
Его появление застало Рутенберга и Гапона врасплох. Ударом двери Глебов сшиб Пинхаса с ног и рукой вцепился в горло Гапона.
– Ты! Это все ты!
Гапон захрипел, не в силах разжать пальцы Алексея. Рутенберг выхватил револьвер и наставил на Глебова.
– Не стреляйте! – закричал Пешков. – Алексей, отпустите отца Георгия!
Пинхас внял его словам – выстрел мог привлечь внимание – поэтому бросился к Глебову, схватил его за плечо, рванул к себе…
Алексей пошатнулся, его будто понесло в темноту, закружило. Бледное лицо Рутенберга с веревкой в руках… Гапон с петлей на шее…
Очнулся он от запаха нашатыря.
– Ну вы его и приложили, Пинхас, – раздался рядом осуждающий голос Пешкова.
–Да я его и пальцем не тронул…
Алексей открыл глаза.
– Ну, слава Богу, вы очнулись! – Пешков убрал ватку с нашатырем в сторону.
Глебов кинул взгляд на Рутенберга. Пинхас невольно вздрогнул:
– Я вас вспомнил, – он отступил в сторону, – и ее… Ваша жена, она была сегодня в колонне…
– Где она?! – Алексей вскочил с места. Рутенберг вновь сделал шаг назад.
– Не знаю. Нас обстреляли у Нарвских ворот…
Глебов сжал кулаки, резко развернулся и направился к выходу. Но вдруг вспомнив, оглянулся, шало посмотрел Рутенбергу в глаза.
– Вы тоже «это» видели?
Пинхас вздрогнул, побледнел.
Алексей развернулся и вышел из квартиры.
– Что видел? – поинтересовался недоумевающий Пешков у растерянного Рутенберга.
– Чертовщина… – непроизвольно слетело с губ Петра.
Из соседней комнаты выглянул Гапон и, убедившись, что нежданный визитер ушел, вышел из укрытия.
– У вас небезопасно, Алексей Максимович. Завтра переберемся к литератору Батюшкову, от него куда-нибудь еще, – заявил он хриплым голосом, потирая горло.
Рутенберг взглянул на него, отвернулся, отошел к окну. Отодвинув занавеску, увидел спину удаляющегося Глебова. Тряхнул головой, прогоняя наваждение…
– Нужно покинуть пределы империи, – заявил он. – Как только будут необходимые документы, мы выедем за границу…
* * *
Кареты «скорой помощи» развозили раненых по лазаретам, госпиталям и больницам. Полицейские и солдаты подбирали трупы, иногда силой отбивая их у обезумевших от горя людей. Отдельные отряды продолжали наводить ужас на тех, кто ослушался предупреждения властей: проявлял вооруженное сопротивление или бродил по улицам столицы…
Алексей, предусмотрительно избегая ненужного контакта с кем-либо, спешил добраться до Нарвских ворот. Однако вблизи площади, не дойдя всего лишь несколько десятков шагов, натолкнулся на казаков. Отряд со свистом, улюлюканьем, хохотом излавливал арканами попадавшихся им прохожих.
Глебов свернул в проулок, желая дворами обойти неприятное соседство, но пройдя пару шагов, услышал за спиной цокот подков. Он оглянулся – казак, показавшийся из-за угла, пришпорил лошадь. Алексей отскочил в сторону, и вовремя – всадник промчался совсем рядом. Осадив лошадь, казак развернул ее и, усмехаясь, вновь направил на Глебова. Пришпорил.
Алексей быстро огляделся. Схватил с земли металлический прут, выломанный кем-то из ограды, и приготовился. И вот лошадь совсем рядом. Глебов уклонился и со всего маху ударил ее по крупу – лошадь взвилась на дыбы и сбросила седока.
Свалившийся казак быстро оправился и с руганью поднялся на ноги. Смахнув снег с перекошенного от злобы лица, он выхватил шашку и кинулся на Алексея. Глебов отбил удар прутом, но поскользнулся и упал. Казак ударил – Алексей увернулся в сторону, сделал подсечку и опрокинул противника на спину. Не дав опомниться, выбил из руки шашку, прижал его к земле и стал бить по физиономии.
К этому моменту из-за угла вывернули еще двое казаков. Завидев своего товарища на снегу, они оголили шашки и пришпорили лошадей. Когда осталось преодолеть небольшое расстояние, разделяющее их, из проулка, им наперерез, вылетел экипаж и преградил дорогу. Из экипажа выскочил Малышев, на ходу выхватывая из-за пазухи документ, вытянул руку вперед, закричал:
– Отставить! Особые уполномоченные Департамента полиции! Отставить!
Всадники осадили лошадей, но шашки не убрали. В один момент, подскочив к Глебову, Малышев грубо схватил его за ворот, однако тут же получил от озлобленного Алексея удар и отлетел в сторону. Казаки рванули вперед.
– Стоять! – завопил Малышев. Его филеры схватили Глебова, повалили на землю, завернули руки за спину. Алексей от бессилия яростно зарычал.
Казак, сжимая шашку, поднялся на ноги и, качаясь из стороны в сторону, ринулся к нему.
– Не сметь! – В руке Малышева оказался револьвер. Он предупредительно пальнул в воздух.
Казак остановился, чертыхнулся, сплюнул на снег кровавую слюну. Его товарищи, оказавшись под дулами револьверов одного из филеров, не осмелились двинуться с места.
– А теперь мы, без лишнего шума, разойдемся, – заявил Малышев. Он кивнул филерам, и они отступили к экипажу.
Оказавшись возле экипажа, Малышев схватил Глебова за плечо и от души врезал под дыхло. Алексей согнулся, хватая ртом воздух. Его без церемоний запихнули внутрь, Малышев и филеры заскочили следом, и экипаж быстро помчался по улице, провожаемый мрачными взглядами озлобившихся казаков.
_12
* * *
– Что же вы делаете, господин Глебов, – пожурил Алексея Лопухин, хотя во взгляде директора Департамента полиции не было ни капли доброты.
Алексей исподлобья взглянул на него.
– Вы обещали мне, что с моей женой ничего не случится, – сквозь зубы процедил он.
– Не торопитесь с выводами, господин Глебов. При всем том, что я лишь обещал не наносить вред вашей дражайшей супруге, я не обещал вам удерживать ее от всякого рода глупостей. Ваша жена участвовала в антиправительственном шествии… Но не беспокойтесь, с ней все в порядке.
– Где она?
– В одном хорошем месте. О ней позаботились.
– Она арестована?
– Нет. Не арестована. Хотя следовало бы арестовать.
Глебов смотрел на Лопухина и стремительно обдумывал полученные сведения. При всех сложившихся обстоятельствах Лопухину выгоднее было бы арестовать Лизу и тем самым заставить Алексея работать на него. Но Лопухин этого не сделал. Спрашивается, почему?
– Я хочу увидеться с ней.
– Это невозможно.
– Я никуда не поеду, пока не увижусь со своей женой.
Лопухин снял пенсне, неторопливо протер платком. В стране началась революция, а значит, активизируются Боевые организации. Произойдет ряд политических покушений на видных государственных чиновников. Лопухин считал, что должен заранее знать, откуда ждать предательского удара. Искать же вместо Глебова кого-либо иного – не было времени.
– Хорошо. Завтра с утра вас отвезут к ней. После встречи с женой вас доставят на вокзал, и вы отправитесь за границу. И не пытайтесь бежать. Повторного побега с вашей стороны я не потерплю – вас подстрелят, а ваша супруга окажется в тюрьме. И я обещаю, что в тюрьме смерть привидится ей счастливым избавленьем.
– Я сдержу слово. – Глаза Алексея недобро блеснули. – Я найду Валентина. Добуду сведения, которые вам нужны. В обмен на безопасность моей жены.
Лопухин снисходительно улыбнулся:
– Сделайте работу, Глебов. Главное – сделайте работу…
* * *
Перед Лопухиным лежала тощая папочка с надписью «Положение в Петербурге после 9 января». В ней находилось несколько агентурных донесений. Он открыл папку и пробежался глазами по одному из них. Агент по кличке «Ржаной» сообщал: «Положение на заводе спокойное, почти половина рабочих исправно трудится, и разговоры о забастовке притихли. Усилились разговоры о предстоящем захоронении жертв 9 января, которое де следует использовать для демонстрации против кровавого режима дома Романовых и для высказывания проклятья военным, стрелявшим в народ».
Лопухин хмуро свел брови, придвинул к себе письменные принадлежности и сделал надпись на донесении: «Ввиду повсеместного распространения этих разговоров, необходимо рекомендовать генерал-губернатору принять меры, чтобы захоронение происходило на разных кладбищах в разное время». Он отложил донесение в сторону и принялся за другие.
Закончив их прочтение, Лопухин отодвинул папку в сторону, взял чистый лист бумаги и скрепя сердце принялся писать доклад императору.
Слова приходилось подбирать тщательнейшим образом, поэтому скрупулезно продумываемый текст скоро стал содержать жирные поправки. Доклад был ответом на требование царя дать ему исчерпывающую справку о событиях 9 января, Лопухин же находился в очень сложном положении и пытался из него выкрутиться. Он понимал, что означает «царская немилость», так как знал неких лиц, кого коснулась сия кара. Так, Зубатов еще при Плеве по повелению царя получил отставку и был выслан из столицы. Не говоря уже об опале Витте! А вот у Фуллона сдали нервишки, и вечером того же 9 января градоначальник сам передал прошение об отставке.
Лопухин вздохнул. Потерять пост и оказаться в опале наподобие Зубатову или, того хуже, как Витте? Ну уж нет! Лишиться привилегий и власти Лопухин не желал. Однако, ни привилегии, ни власть, ни деньги ему уже будут не нужны, если его убьют террористы. Не свершил ли он глупость всей своей жизни, передав важную миссию в руки афериста?
Лопухин сгоряча толкнул папку – чернильница покачнулась и упала. Черные чернила разлились грязным пятном по деревянной полированной поверхности стола.
Лопухин чертыхнулся, раздраженно позвонил в колокольчик.
– Приберитесь тут, – дал распоряжение он и повернулся к окну.
Вечерело. По улицам Петербурга кружила поземка: поднимаемый ветром снег заметал следы намедни свершенного преступления…
* * *
За окнами больницы раздавалась песня:
«Побежденный на Востоке,
Победитель на Руси, —
Будь ты проклят, царь жестокий,
Царь, запятнанный в крови!»
Голос кричал:
– Отец провозгласил для нас, братья: «У нас больше нет царя… Берите бомбы и динамит, – все разрешаю!»
Палаты были забиты ранеными. Кто-то стонал, кто-то причитал, кто-то звал доктора. Лиза лежала на одной из кроватей, бледная как мел. Ее без кровинки лицо застыло в глубокой печальной маске. Лизе не хотелось думать. Ей хотелось забыться, не вспоминать, не ощущать. Не ощущать ту пустоту, которая образовалась внутри. Не думать о беременности, о которой она и не догадывалась, не ощущать потерю ребенка, и не только этого ребенка, но и последующих, других…
Рядом послышались шаги, кто-то присел на край кровати. Лиза даже не посмотрела в сторону пришедшего.
– Лиза, доктор сказал, что мы можем забрать тебя, – произнесла Катя Шмит, положив свою теплую ладошку на холодную руку подруги.
Она не шелохнулась.
– Лиза… Может быть все еще обойдется… Может, доктор ошибается… – попыталась приободрить ее Катерина.
Слеза скатилась по щеке Лизы.
– Ничего уже не обойдется… Понимаешь… Не обойдется…
Подруга крепко обняла ее. Поцеловала в плечо.
– Лизонька, ну, не надо, не надо…
Лиза всхлипнула. Она не сможет простить себе безрассудную неосторожность. Алексей всегда хотел, чтобы у них были дети. Теперь этого никогда не произойдет…
* * *
Глебов быстро шел по больнице, заглядывая в палаты. Малышев шагал следом. Низенькая хрупкая сестра милосердия попыталась их остановить:
– Господа! Господа, вам нельзя!
– У нас разрешение, – сохраняя полную невозмутимость, ответил Малышев.
– Чье разрешение?
Малышев сурово взглянул на настойчивую девицу и повторил:
– У нас разрешение.
Тон его голоса заставил ее отшатнуться.
– Может быть, все-таки спросишь меня, в какой она палате? – обратился он к Глебову. Алексей обернулся, с нескрываемой враждебностью посмотрел на него.
– Где?
– Палата в конце коридора. И ее выписывают сегодня.
Последние слова Малышева полетели Глебову вдогонку: Алексей быстро зашагал по коридору.
Заглянув в палату, Глебов увидел Лизу. Она стояла возле кровати одетая в теплое дорожное платье и пальто и в печальной задумчивости натягивала на руки перчатки.
– Лиз! – облегченно воскликнул Алексей, шагнув к ней, однако выражение ее лица остановило его. – Дорогая, с тобой все в порядке?
– Со мной все в порядке, – ответила она. Отвернулась и отошла к навесной ширме.
Алексей сжал зубы. Жена делала ему больно своей отстраненностью. Лежащие на соседних койках с любопытством смотрели на них.
– Я отвезу тебя домой, – произнес он, делая решительный шаг в ее сторону.
– Не стоит, – упреждающе ответила она и отступила. – Я уезжаю в Москву.
Это был ощутимый удар с ее стороны. Глебов резко задернул ширму, скрывая их от посторонних глаз. Приблизился к жене.
– Со Шмитами? – спросил он с сарказмом.
Лиза молчала.
– Это так?
– Я так решила. – Она напряженно выпрямила спину.
– Решила, значит? – Алексей начал закипать. Глубоко вдохнув, попытался взять себя в руки.
Огромным желанием было взвалить жену на плечо и насильно увезти с собой. Но куда?! Лопухин втянул его в свои грязные игры и ясно предостерег о последствиях, если Алексей не будет с ним сотрудничать. Он не допускал и мысли поставить Лизу под угрозу, а при сложившихся обстоятельствах остаться с ней он не мог. Однако отпустить ее было сверх его сил!
– Ты не забыла? Ты моя жена! – предостерегающим шепотом сказал он.
Она отвернулась. Помолчала. Вздохнула. Затем ответила:
– Я хочу пожить одна – без тебя. Понять, как быть дальше.
– Нонсенс! – Алексей резко развернулся, не находя себе места. Хлопнул ладонью по стене.
Лиза посмотрела на него грустными глазами.
– Ты хотел уехать. Уезжай. Я не держу тебя…
– Так в этом все дело? Ты не можешь простить мне… – Алексей горько рассмеялся. Затем стал серьезен. – Да, я был очень расстроен тем, что увидел… – он скрежетнул зубами. – Однако ты дала мне повод.
Лиза заткнула уши:
– Я не хочу это слышать!
Наступила тягостная тишина. Лишь за ширмой кто-то тихо кашлянул и притих.
– Прости. – Глебов обреченно вздохнул. – Сейчас не время и не место выяснять отношения.
Лиза опустилась на край койки. Алексей нервно взъерошил волосы, видя, насколько расстроена его жена. Он вздохнул, подошел к ней, опустился на колено, осторожно взял за руки.
– Все, что мне нужно – это твоя любовь, – сказал он, пытаясь заглянуть ей в глаза.
– И тебе этого будет достаточно? – Лиза с малой долей надежды посмотрела на мужа.
– Да. – Он крепко сжал ее пальцы. Однако Лиза в нерешительности колебалась.
– Но, помимо любви, тебе нужен домашний уют… дети? Ведь так?
– Да, так… Лиз…
Она резко отвернулась:
– Тогда тебе нужна другая жена.
– Что?
Лиза судорожно вздохнула, встала и отошла в сторону:
– Я никогда не стану такой женой, какую хочешь ты.
Глебов поднялся, раздраженно вздернул подбородок:
– Раз я женился на тебе, значит, такая жена и была мне нужна! Еще есть какие-то сомнения?
– Перестань мучать меня!
– А ты меня!
Лиза замолчала. Замолчал и Алексей.
Глебов вновь заговорил первый:
– Послушай, Лиз, обещаю, у нас все наладится…
Лиза судорожно набрала воздух в легкие:
– Мы должны расстаться…
Ее слова сразили Алексея. Он побледнел.
– Это все из-за Шмита? – Он схватил ее за руку. – Шмит тебе нужен, да? Признайся – Шмит?
– Прекрати! – Лиза вырвалась из его рук, выскочила наружу. Алексей последовал следом, однако, запутавшись в навесной ширме, отстал. Лиза уже выбежала в коридор. Глебов кинулся вдогонку, задев плечом Малышева.
– Лиза!
Она оглянулась. В ее глазах читалась отчаянная решимость:
– Оставь меня!
Лиза подхватила подол платья и бросилась по коридору к идущей ей навстречу Кате Шмит. Лиз схватила ее за руку. Катя взглянула на Глебова, взяла подругу под руку и повела прочь. Неизвестный Алексею господин, сопровождавший Катю, последовал за ними.