Рядом с ним с безудержным энтузиазмом носился его верный Синор с взглядом, темной, как безлунная ночь. Их игривые выходки создавали яркую сцену среди пышной зелени, являя собой сущность юношеской невинности.
Рутар наблюдал за их зажигательной игрой со сложной смесью эмоций. Волнение струилось по его жилам подобно огненному току, порожденное как искренним восторгом от счастья мальчика, так и опасениями перед опасностями, таящимися за стенами империи Дана. Когда солнце висело высоко в лазурном небе и его золотые лучи окутывали все вокруг теплыми объятиями, одинокая птица с длинными малиновыми крыльями грациозно парила над головой Мальчика. Каждый взмах крыльев отдавался силой тысячи ветров, устремляя птицу все выше и выше в небеса, прежде чем она начала дерзкий спуск к замку.
С точностью, отточенной в бесчисленных полетах, он грациозно проскользнул через арочный проем и опустился в освященном тронном зале. В роскошном зале проходило торжественное собрание самых уважаемых членов семьи Дан.
Высокопоставленные члены, облаченные в лучшие имперские наряды, заняли отведенные им места на изысканном плетеном полу. Во главе зала на величественном троне восседал патриарх рода Данов – символ незыблемого наследия династии.
Тивад, видный представитель рода Данов, поднял свой кубок, полированная поверхность которого отражала мерцающий свет свечи.
"За Геру, – провозгласил он голосом, в котором чувствовалась тяжесть веков, – да будет имя его прославлено во веки веков". Хор голосов, богатых и звучных, разнесся по залу, когда каждый из собравшихся повторил слова Тивада, и их кубки в форме медведей опустели в унисон.
Гидеон, молчаливый наблюдатель за церемонией, поднес свой кубок к губам, не сводя глаз с Тивада. Его царственный лик был невозмутим: "Сегодня, по случаю прибытия моего брата, я объявляю праздник открытым". Едва уловимая пульсация предвкушения пробежала по собравшимся мужчинам, их глаза метались между собой, как свернувшиеся змеи, предчувствуя грядущее наслождение.
"Посмотрим, кого на этот раз Гера удостоит привилегией принадлежать к императорской родословной", – размышлял Тивад, его слова были покрыты тайной. Гидеон, как всегда проницательный наблюдатель, поднял свой кубок в знак приветствия. "Пусть их жизнь будет такой же долгой, как и наша", – произнес он, и в его словах прозвучали невысказанные истины.
Собравшиеся вновь присоединились к гармоничному тосту, обещание долголетия и могущества витало в воздухе, как древнее заклинание. Тивад завершил ритуал последним глотком из своего кубка, и его взгляд остановился на Кроне, надежном доверенном лице, стоявшем на страже неподалеку.
Крона с изяществом, подобающим ее положению, подошла к Тиваду, склонив голову в знак глубокого уважения, ее присутствие было сродни присутствию теневого стража. В тронном зале семьи Данов разворачивалась интрига, где власть и наследие переплетались с тайнами, погребенными глубоко в истории. Крона медленно подошла к Тиваду и склонила голову. Он шептал: "Дочь, иди в зал Арха и прикажи всем уйти". Она кивала и уходила. Стальной взгляд Тивада на мгновение задерживался на уходящей Кроне – ее фигура медленно исчезала в темноте. Затем он повернулся к Гидеону, приглашая его следовать за собой.
Бесшумными шагами они входили в освященное помещение, и их присутствие было лишь шепотом среди отголосков истории. Зал Арха, святилище семьи Данов, было воплощением их священного наследия. В его стенах хранилась суть их веры и наследие их рода. В самом его центре возвышалась колоссальная статуя Медведя – символ Данов и их стойкости, а над ней – развернутая картина, на которой были изображены отец Тивада, Дан, и их единый бог Гера.
Сюжеты картин были скрыты мягким рассеянным светом, заливавшим зал, и создавали таинственную ауру. Гидеон, как всегда наблюдательный человек, задерживался перед картиной, внимательно разглядывая ее, словно ища тайны, скрытые в мазках кисти. Тивад тем временем располагался за большим столом, размер которого соответствовал серьезности их беседы. Он наливал в кубок темно-малиновое вино, которое в тусклом свете переливалось, как река крови. Когда Гидеон, погруженный в раздумья, расстегивал одну пуговицу своего одеяния, пальцы его нежно массировали горло, Тивад не мог этого не заметить. С ноткой насмешки в голосе Тивад рылся в глубинах их общей истории. "Вспомнил былые времена?" – спрашивал он с тоскливым блеском в глазах. Гидеон, увлеченный воспоминаниями о минувших временах, поворачивался к Тиваду лицом, и лукавая улыбка искажала его губы. "Ах да, те дни были не самыми лучшими, не так ли?" Тивад, взбалтывая вино в своем кубке, говорил о прошлом с оттенком ностальгии: "На мой взгляд, лучше, чем это дерьмо с замками и слугами, предназначенными для немыслимых вещей". Гидеон на это отвечал ухмылкой, в его глазах плясали искорки юмора. "Правда? А мне, оказывается, нравятся слуги, они заставляют меня чувствовать себя особенным". Быстрым, изящным движением Тивад опустошал свой бокал с вином и ставил его на место.
"Ладно, хватит болтать, – объявил он, переходя на деловой тон. "Расскажи, что ты хотел". Гидеон, человек целеустремленный, медленно подходил к столу, наливал себе бокал вина и только после этого принимался за разговор. "Конечно… Но сначала ответь мне на один вопрос".
Тивад, вечно нетерпеливый, бросил взгляд на солнечнык часы на стене, хотя знал, что на этой тайной встрече время не имеет никакого значения.
"Не трать мое время, глупец, у меня еще много дел на сегодня". Гидеон, не останавливаясь, задал свой вопрос, в его голосе прозвучали любопытство и озабоченность, присущие только старому другу. "Ах, да, конечно же начну… Почему тогда ты позволил Джедору занять пост Верховного главнокомандующего в начале войны? Ведь отец хотел видеть тебя в этой роли".
Тивад, в глазах которого отразилось бремя сделанного выбора, со вздохом ответил: "Ты сам знаешь ответ: более умного стратега, чем Джедор, просто не существует". С этими словами он поднялся со своего места, четко обозначив свои намерения, означавшие конец их передышки в Зале Арха и неизбежное возвращение в мир политики, интриг и неопределенного будущего, которое ожидало их обоих.
Тивад пристально посмотрел в глаза Гидеону: "Если это все, то я должен идти".
Но Гидеон, ничуть не обескураженный явным отказом Тивада, продолжал с убежденностью, рожденной суровой целью. В его голосе звучала вся серьезность ситуации: "Нет, нет… Я прибыл из далеких северных земель с единственным предложением. Мы… ты и я объединимся и уничтожим Джедора".
Тивад застыл в шоке, его черты исказились от смешения эмоций. Мысль о воссоединении с Гидеоном, о совместном противостоянии надвигающейся угрозе Джедора открыла ему целый лабиринт воспоминаний и невысказанной истории.
Однако, пока он боролся с внутренним смятением, события в других странах продолжали разворачиваться. Одновременно в Южной Империи лучистый шар солнца начал свое величественное восхождение, бросая золотые лучи на реку Харма в Азуре. Эта извилистая водная артерия безмятежно протекала через самое сердце города, отделяя величественный замок от шумного мегаполиса. В центре этой многовековой реки образованой при битве самого Дана против древнейшей силы перекинулся древний мост, каменную кладку которого украшали статуи божеств, искусно выполненные из драгоценного золота и мрамора.
Легкий ветерок поднимал частицы пыли с божественных статуй и уносил их в трущобы, недалеко от затененного входа в подпольный бордель. Здесь в мрачной картине лежали безжизненные тела куртизанок, их существование погасло, как свечи в грозу. Вокруг безжизненных тел беспрестанно жужжали мухи – незримые плакальщицы этой трагической сцены.
Одна из таких мух с неукротимым упорством падальщиков природы присела на безжизненное глаз Реи, ее крошечные лапки ласкали холодную, бесчувственную плоть куртизанки оказавшейся не в том ложе деля его с Амазисом и Ситарой.
Вдалеке все громче звучала ритмичная симфония галопирующих копыт, возвещающая о приближении императоров из разных южных царств. В сопровождении верных гвардейцев и прозорливых советников они сходились к древнему мосту с таким коллективным присутствием, что, казалось, менялась сама атмосфера утра.
Амазис, владыка-наследник Азура, стоял на мосту, держа в руке изящный бокал с вином, и жидкость в нем переливалась, как рубин в лучах раннего солнца. Альфар,советник и представитель Ниирландии, подошел к нему, недоуменно вскинув брови. "Не слишком ли рано для выпивки, лорд-наследник?" спросил Альфар, в его голосе прозвучал оттенок скептицизма. Амазис ответил с сарказмом: "Для того чтобы очистить свой разум от неприятных мыслей, никогда не бывает слишком рано, обычный советник". Их перебранку прервал Нариад, зоркие глаза которого заметили медленно приближающуюся фигуру. Это был не кто иной, как сам Император Джедор, человек внушительный и обладающий неоспоримой властью. "А вот и Император", – объявил Нариад. Собравшиеся вельможи и советники поспешили встать полукругом вокруг Джедора, склонив головы в знак почтения перед самым могущественным правителем южных имперств.
Солнце, еще не взошедшее на небосклоне, бросало лучистый отблеск на лазурную реку Харма, придавая древнему мосту неземное звучание. Ветер, нежный и ласковый, ласкал мраморные статуи, нашептывая им тайны минувших веков. Азурская империя оживленно шумела, ее улицы представляли собой лабиринтный улей торговли и интриг. Гулкий галоп Стидов, любимых скакунов южных императоров, разносился по городу, придавая зрелищу еще большую грандиозность. Императоры, каждый со своей свитой советников и грозной охраной, приближались к Джедору, и атмосфера была наполнена целеустремленностью и неотложностью. Джедор с серьезным выражением лица обратился ко всем с речью. "Думаю, вы все понимаете ситуацию, – начал он, приковывая к себе безраздельное внимание своих коллег. "Опасность угрожает каждому из нас. Ваша задача – подготовить лучшие войска своих империй и отправить их вместе с наиболее способными командирами на Азур. После встречи с северянами мы объединим наши армии и уничтожим Феникса".
Адальвин, опытный владыка, торжественно кивнул в знак согласия, осознавая всю серьезность ситуации. Однако Ситара, мудрый и проницательный голос среди них, высказала свои опасения, устремив взгляд на Джедора. "Мой лорд-император, – начала она, ее голос звучал в утреннем воздухе мягким, но звонким кадансом, – что если Феникс в отсутствие наших сил решит обрушить свою ярость на наши земли? Что тогда? Джедор, внушительная фигура, облаченная в царственные одежды глубокого малинового и черного дерева, наклонился вперед с пылом, граничащим с отчаянием. Его глаза, темные, как бездна, пылали решимостью, от которой дрожали сердца тех, кто осмеливался встретиться с ним взглядом. "Он сожжет ее даже вместе с вашими войсками, как он сделал это с Нутией!"
Голос Джедора разнесся по мосту, как звон погребального колокола. "Только твоя армия не сможет противостоять его мощи, Ситара. Мы должны объединиться, чтобы иметь хоть какой-то шанс. Помни, я командую как Император Юга, а не прошу тебя, как это делают слуги!"
Ситара, блиставшая в своих изумрудных одеждах, украшенных сложной золотой вышивкой, сохраняла самообладание. Ее глаза, поразительного изумрудного оттенка, блестели умом, соответствующим ее царственной осанке. Она склонила голову в знак согласия, ее голос был ровным, несмотря на всю серьезность ситуации. "Как прикажете, Лорд-Император".
На мосту воцарилась тишина, и один за другим присутствующие императоры повторили этот жест, их кивки прозвучали как клятва, высеченная на камне, подтверждая их единодушное согласие. Суровый облик Джедора немного смягчился, его суровый взгляд переходил от одного императора к другому. "Хорошо. Отправляйтесь и исполните волю Лорда-Императора. А ты Альфар, передай своему императору, что я скоро его навещу!" Альфар, посланник Сифа, глубоко поклонился, опустив глаза в знак глубочайшего уважения. "Ваш приказ будет выполнен, лорд-император".
Жестом приказав своему доверенному советнику Амазису следовать за ним, Джедор целеустремленно покинул императоров Южных земель, оставив остальных садиться на своих коней и готовиться к предстоящему нелегкому путешествию. Во дворе, вдали от бдительных глаз собравшихся, к Ситаре подошла Аббе, дочь Адальвина. Ее губы скривились в хитрой, знающей ухмылке, когда она обратилась к ней. "И что это было, Ситара?" Голос Аббе был низким, заговорщицким рокотом. "Ты знаешь что-то, чего не знаем мы?" Изумрудные глаза Ситары смотрели на Аббе с расчетливой невинностью, но в уголках губ плясали нотки озорства. "Что вы имеете в виду? Понятия не имею". Интриги и тайны империи бурлили, как скрытые течения под поверхностью земли, и, отправляясь в это опасное путешествие, они были уверены в одном: в коварной игре власти и союзов не все было так, как казалось.
Судьба их имперств висела на волоске, и тени обмана готовы были соткать свой темный гобелен. Аббе, дама загадочной красоты, смотрела на загадочный горизонт, ее пронзительные глаза открывали глубины знаний и тайны, которые она хранила в глубине души.
Казалось, само ее присутствие приковывает внимание окружающих. В этот момент в воздухе витала атмосфера неуверенности, в воздухе витали невысказанные слова и скрытые намерения. Ситара, наблюдавшая за Аббе, стояла рядом с ней молчаливым дозорным. В ее глазах мелькало любопытство, желание разобраться в запутанной паутине эмоций, окутывавшей каждое движение Аббе. Адальвин, авторитетный и обязательный человек, вышел вперед, на его лице отразились решимость и озабоченность. В его голосе звучала ответственность, когда он обращался к группе, призывая их отправиться в путь, предписанный самим Лордом-Императором. Его слова повисли в воздухе, как призыв к оружию, требующий беспрекословного повиновения. "Императрица, – заговорила Аббе, ее голос звучал нежной мелодией на фоне напряжения, – вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. "Нет, моя госпожа", – нахмурив брови, ответила Ситара, и ее глаза искали в глазах Аббе намек на ясность.
Аббе кивнула, едва заметно признавая, что между ними существует невысказанная ненависть. Все сели на лошадей, движения их наполнились целеустремленностью, и они двинулись вперед, в неизвестность. Одинокая капля дождя упала с небес и прикоснулась к нежной щеке Аббе. В этом эфемерном прикосновении влаги прозвучал предчувственный шепот, предвестие бури, которая разразилась внутри и за окном. Аббе подняла взгляд к зловещим тучам, собравшимся над головой, – метафора предстоящего бурного пути.
Адальвин повернулся и двинулся в сторону своей империи, все последовали за его действиями.
Тем временем в раскинувшейся на севере империи Дан дождь лил не переставая, словно сами небеса оплакивали испытания и беды ее народа. Стражи, стойкие защитники имперства, прятались под непромокаемыми плащами, бдительно неся вахту даже перед лицом ярости природы. В освященном зале Арха разворачивалась сцена семейного раздора: Тивад и Гидеон вели ожесточенную перепалку. "Долго ли ты будешь молчать, старший брат? Голос Гидеона прорезал напряжение, как лезвие, его нетерпение было очевидным. "И что ты хочешь услышать, тупой идиот? Мое согласие на убийство нашего брата?" В словах Тивада сквозил сарказм, его нежелание идти по этому пути было очевидным. "Брата? Ты серьезно, Тивад?" В голосе Гидеона звучало недоверие. "Он встал на сторону южан, уничтожив Зено!" Обвинение повисло в воздухе, как клинок, и стало ярким напоминанием о предательстве, разорвавшем их мир на части.
В освященном зале Арха напряжение между Тивадом и Гидеоном достигло предела, их слова превратились в бурную симфонию столкновения идеологий. "Зено перешел черту, и ты это знаешь!" Голос Тивада, авторитетный и наполненный историей, звучал в зале. "Если бы не Джедор, мы были бы уничтожены Фениксом за грехи нашего Отца. Он установил мир и стабильность, которые мы поддерживаем уже 300 зим. Мы не можем допустить, чтобы она была разрушена". Гидеон с горящими от непокорности глазами ответил: "Ты ошибаешься, старший брат. Он планирует завоевать весь мир, и я не стану жертвой его игр. Мы должны перехитрить его и убить!" Гнев Тивада кипел, и он с трудом сдерживал свое разочарование.
"Гидеон, не играй с огнем! Не смей больше говорить такие вещи в моем присутствии!" Атмосфера становилась все более густой, ощутимое напряжение висело в воздухе, словно грозовая туча. Эмоции зашкаливали, так как Гидеон продолжал настаивать на своем дерзком плане. "Но это чистая правда!" Голос Гидеона был решителен, глаза его были устремлены на Тивада. "Он уничтожит всех нас! Представь, если он завладеет твоей богоподобной силой… Мы, ты и я, сможем уничтожить его, а затем взять под контроль все наши земли, все ледяные кольца, все континенты! Мир покорится нашей воле!" Тивад, хотя и был раздосадован, но не отступал, пытаясь убедить младшего брата отказаться от гибельного курса. "Я не хочу больше слушать этот бред!" – заявил Тивад с тяжелым от разочарования голосом. "Ты опьянел от вина, брат". Когда Тивад повернулся и направился к выходу, Гидеон, не останавливаясь, продолжал соблазнять его видением величия. "Только подумай об этом!" Голос Гидеона следовал за Тивадом, эхом разносясь по залу. "Поглощая империю за империей, мы станем бессмертными и непобедимыми!" В тускло освещенном зале судьба их семьи, империи, а возможно, и самого мира висела на волоске: братья боролись со своими противоречивыми амбициями и призраком надвигающегося катаклизма.
Тивад ответил, не сбавляя шага. "Нет ничего хорошего для смертного в бессмертной жизни, я покончил с этой жизнью, в ней больше нет ничего для меня, скоро я передам все Карею и буду покоиться с миром". Тивад вышел из комнаты.
Гидеон с ухмылкой на лице разбил бутылку вина и сел на императорский табурет. "И это он всех называет червями? "
Непрекращающийся ливень над Империей Данов утих, уступив место югу, где под сенью императора Сифа лежало разросшееся имперство Ниирландия. Несмотря на кажушийся вншне средний возраст, он был так же стар, как и Джедор, его лицо носило следы переживаний, вытравленных неумолимым ходом лет, каждая морщинка и шрам свидетельствовали об испытаниях и невзгодах, которые его сформировали.
У Сифа, известного когда-то как верного слуги в Азуре, были длинные, струящиеся волосы цвета полуночи. Локоны цвета черного дерева, словно водопад теней, струились по его спине, обрамляя лицо, обветренное суровыми испытаниями, связанными с управлением империей.
Борода, унизанная серебряными нитями, обрамляла его сильную челюсть, придавая облику мудрость и достоинство. Глаза, по-прежнему глубокие и загадочные, таили в себе груз ответственности, а их пронзительный взгляд был способен разглядеть истинные сердца тех, кто искал его аудиенции.
Одеяние императора Сифа соответствовало его высокому положению. Он облачился в роскошную золотую мантию, украшенную бриллиантами, которые сияли, как звезды в ночном небе. Мантия, расшитая символами козы его императорского рода, царственно струилась по фигуре, создавая впечатление власти и роскоши. Его воротник также был уркашен эмблемой Амики и Козы с пятью рогами.
Его царственное присутствие подчеркивала богато украшенная корона на голове, инкрустированная драгоценными камнями, которые сверкали так, словно в них заключалась сама суть власти. Среди придворных махинаций и интриг знати император Сиф вел себя безукоризненно, являя собой истинный образец изысканных придворных традиций своего имперства.
Его голос, хоть и закаленный тяжестью правления, сохранял медовое очарование, а каждый жест был пронизан изящной элегантностью, вызывавшей уважение всех, кто оказывался в его присутствии. Казалось, небеса сместили свой фокус, опустив влажную пелену на эту страну власти и интриг. Верный слуга, облаченный в замысловатые регалии императорского двора, подошел к Сифу с письмом, скрепленным безошибочной печатью Ниреландии.
Сиф, обладающий царственной властью и глазами, в которых, казалось, хранилась мудрость веков, принял письмо и с размеренной неторопливостью сломал печать. Когда он ознакомился с содержанием письма, выражение его лица оставалось непостижимым, не выдавая никакого значения послания. "Спасибо, теперь можешь идти", – Сиф отпустил слугу отрывистым кивком. Слуга удалился, а Сиф остался стоять перед своим сыном Сигданом, который только что закончил суровую тренировку. Сигдан, молодой и полный сил, носил свои тренировочные доспехи как почетный знак. Волосы, тщательно уложенные, несмотря на тренировки, обрамляли лицо, в котором было столько же пленительного и грозного. Сигдан отличался вспыльчивостью, в нем горел бурный огонь, постоянно грозящий вырваться наружу. Его гнев мог вспыхнуть, как лесной пожар в засушливое лето, уничтожая всякий разум и сдержанность. Многие, кто переходил ему дорогу, вскоре узнавали, к каким гибельным последствиям может привести его гнев. Но по-настоящему выделяли Сигдана его глаза. Они были похожи на лисьи, проницательные и хитрые, всегда оценивающие окружающий мир. Его миндалевидные глаза цвета полированного красного дерева открывали глубины мудрости и хитрого интеллекта, который заставлял насторожиться даже самых опытных придворных. Те, кто осмеливался бросить ему вызов, вскоре убеждались, что его взгляд может быть не менее смертоносным, чем его нрав.
Сигдан всегда был чисто выбрит, на его юношеском лице не было волос. Его гладкая кожа казалась нетронутой заботами империи, что резко контрастировало с тяжестью прошлых времен Сифа. Он носил эмблему Ниираландии – Золотого Ворона, как постоянное напоминание о своем долге перед империей но отказывался носить эмблему Амики и своего дома на воротнике в своем имперстве аргуминтиру то что он пока что не достоин. На тренировочном поле Сигдан был силой, с которой приходилось считаться. Его мастерство владения клинком не имело себе равных, и он неустанно тренировался, чтобы в один прекрасный день стать достойным наследником престола.
Звон стали о сталь разносился по воздуху, когда он вступал в поединки со своими товарищами-рыцарями, и каждый поединок свидетельствовал о его решимости и мастерстве. Сиф смотрел на него с огромным восхищением. Взгляд Сифа – смесь отцовской гордости и торжественности – упал на сына. "Неплохо, сын мой, – заметил он, и в его голосе прозвучали нотки опыта. "Но помни, что сила богов требует физической силы и мастерства, чтобы правильно ее использовать". Сигдан, уважаемый и жаждущий проявить себя, ответил твердым кивком. "Я понял, отец". "Хорошо", – продолжил Сиф. "На следующей тренировке выкладывайся по полной". И все же юношеское любопытство заставило Сигдана озвучить вопрос, который тяжело давил ему на сердце. "Но почему ты хочешь передать мне силу богов? Ты умрешь, а я не хочу тебя потерять!"
Глаза Сифа, глубокие лужицы мудрости, выдержали взгляд Сигдана, когда он предложил свой загадочный ответ. "Я уже устал, сын мой, и передача власти тебе, моему единственному наследнику, будет лучшим, что я когда-либо делал". Сигдан, озадаченный загадочными словами отца, потребовал разъяснений. "Что это значит, отец, и если ты передашь мне невероятную силу, то зачем я вообще столько тренируюсь с этими идиотами? Ведь с твоей силой мне никто не будет ровней кроме великих Лордов-Императоров "Я еще не готов к этому разговору", – отмахнулся Сиф. "Но когда ты получишь силу Богов, ты останешься в том же возрасте, в котором получил силу, но каждое последующее использование будет старить тебя и истощать твои жизненные силы. Даже когда ты состаришься, ты будешь выглядеть очень молодо, но в трудную минуту тебе все равно понадобятся навыки, сила делает людей с силой еще сильнее, но бессильные люди скорее уничтожат себя, чем своих противников", – Сигдан впитывал это откровение, размышляя о серьезности предстоящей ему судьбы. "А сколько еще таких, как ты, отец? Я имею в виду бессмертных". Взгляд Сифа смягчился меланхолией. "Мы не бессмертны, сын мой; мы просто научились обманывать смерть, но она всегда следует за нами. На твой вопрос сложно ответить. Изначально таких, как мы, было очень мало, но иногда дети носителей силы рождаются с силой Богов, проявляющейся без ритуала передачи. Так что точно сказать сложно". Пока они беседовали, командующий Армундр, непоколебимая фигура военной мощи Ниирландии, Армундр, само воплощение имперской мощи и коварства, прохаживался по коридорам власти в своих золоченых доспехах, и его имя шептали с благоговением и ужасом те, кто осмеливался его произносить. В мире, где имперства поднимались и падали, как приливы и отливы, Армундр был именем, вписанным в глубины истории, именем, которое воспевали в сагах и произносили в самых темных углах таверн.
Золотые доспехи, украшавшие Армундра, – искусная работа мастеров, – казались почти божественными в своем великолепии, свидетельствуя о его положении главнокомандующего имперскими вооруженными силами. Символ ворона на правом плече, зловещий предвестник его власти, свидетельствовал о страхе и уважении, которые он вызывал. Говорили, что когда Армундр вступал в бой, враг трепетал при виде этого зловещего ворона – символа приближающейся гибели. Его борода, огненный каскад меди, скрывала тайны ума, острого, как хишасская сталь. Она струилась, как расплавленный металл, символизируя его необузданную натуру, а грива намекала на дикость, скрывавшуюся под его стоической внешностью. Многие считали что когда-то Армундр был членом 13-и воронов.
