Мертвая земля

Глава 10

Предполагалось, что мы прибудем в Норидж в четверг, тринадцатого июня, вскоре после полудня. Путешествие было длительным: сначала на север через Мидлсекс и Хартфордшир, а потом на северо-восток, в сторону Норфолка. Солнечная теплая погода благоприятствовала нам, но после холодной зимы и дождливой весны дороги пребывали в плачевном состоянии. Множество раз лошадям приходилось тащиться по колено в жидкой грязи. Как я и опасался, для моей горбатой спины длительное путешествие стало тяжким испытанием; к тому времени, когда мы наконец оказались в Норфолке, я весь уже извелся от боли. Николас сочувственно относился к моей немощи, в то время как Тоби Локвуд настаивал на том, что следует ехать как можно быстрее; моих мучений он, казалось, не замечал. Гордость мешала мне объяснить Тоби, что быстрая езда для меня губительна; однако на второй день пути Овертон поговорил с ним, после чего Локвуд несколько сбавил скорость. Теперь мы подстегивали лошадей, лишь завидев на дороге группу бродяг; таковых было предостаточно, и все они тащились на юг, в Лондон.

От моего внимания не ускользнуло, что Тоби и Николас, которым во время ночевок на постоялых дворах приходилось спать в одной комнате, не слишком хорошо поладили между собой. Они почти не разговаривали друг с другом; при этом со мной Тоби был неизменно вежлив и предупредителен, хотя и держался независимо. Впрочем, этого молодого человека никак нельзя было назвать разговорчивым, да и в любезных манерах его сквозил некоторый холодок. Свойственная Николасу джентльменская привычка свысока разговаривать с людьми, стоящими ниже его на общественной лестнице, даже если ему предстояло работать с ними бок о бок, отнюдь не помогала Тоби проникнуться к моему помощнику симпатией.

В Норфолк мы въехали через Тетфорд; дорога шла через лес, который лишь изредка сменялся полями и обширными землями, отданными под пастбища. В лесах преобладали древние дубы, покрытые свежей листвой, но мы так спешили, что не могли позволить себе отдохнуть под их сенью. Вскоре после того, как Тетфорд остался позади, Тоби указал направо и сообщил, что в нескольких милях отсюда находится Кеннингхолл, дворец леди Марии.

Длинная прямая дорога привела нас сначала в крохотный городок Эттлборо, а потом в Ваймондхем, несколько превышавший его размерами; оба этих названия ничего мне не говорили. Название второго города Тоби произносил как «Виндхам», что несколько сбило меня с толку, ибо на карте, с которой я постоянно сверялся, такого населенного пункта не было.

– Здесь написано «Ваймондхем», – поправил я.

– Мы в Норфолке частенько сокращаем названия, – пояснил Тоби. – Если слово слишком длинное, выпускаем средний слог. Жители Норфолка легко справляются с любыми трудностями.

Я улыбнулся, радуясь тому, что ему не чуждо чувство юмора.

После Ваймондхема местность вдоль дороги изменилась. Лесов стало значительно меньше. Вплоть до горизонта расстилались равнины; все они были возделаны, за исключением песчаных пустошей, поросших незабудками и изрытых кроличьими норами. Картина оказалась в точности такой, каковую я ожидал увидеть: лоскутное одеяло разрезанных на полосы полей, множество обнесенных оградами ферм, иногда довольно больших. Что меня удивило, так это размеры пастбищ; никогда прежде я не видел, чтобы столь значительные участки земли были отданы овцам. Животные эти выглядели весьма необычно: шерсть у них была куда длиннее, чем у тех, что разводят в окрестностях Лондона, и ниспадала вьющимися прядями чуть ли не до самой земли. Пастбища были огорожены плетеными изгородями высотой примерно футов в пять; порой эти изгороди тянулись вдоль дороги на несколько миль, а рядом с большинством из них были прорыты канавы. На полях то и дело встречались работники, пропалывающие посевы, которые поднялись вовсе не так высоко, как это обычно бывает в середине июня. Что касается пастбищ, там людей почти не было, лишь изредка встречался пастух с мальчиком-подпаском или же с собакой. Один из таких псов долгое время бежал за нами по другую сторону ограды, заходясь яростным лаем; он так перепугал овец, что бедные животные сбились в кучу, жалобно блея.

По пути нам встретилось несколько деревень. Через открытые окна домов можно было увидеть ткачей, сидевших за станками. Женщины и дети, стоя в дверях, пряли шерсть, проворно вращая деревянными веретенами. Люди смотрели на нас неприветливо; мало кто дал себе труд снять шапку и поклониться, как это принято среди крестьян при встрече с джентльменами. В одной из деревень путь нам преградила груженная сеном повозка, которую тащила дряхлая кляча. Возница, парень в блузе из грубой холстины, ехал по самой середине дороги, даже и не думая посторониться. Я решил, что он не видит нас, и крикнул:

– Эй, приятель, а ну-ка, позволь нам проехать!

Парень и ухом не повел. Николас, нахмурившись, рявкнул что есть мочи:

– Прочь с дороги, невежа! Мы спешим по делу государственной важности!

Возница, расправив плечи, продолжал упорно ехать по центру дороги.

– Здесь вряд ли стоит действовать грубостью, мастер Овертон, – сказал Тоби, бросив на Николаса холодный взгляд.

В обращении «мастер» прозвучала горечь, которой я никогда прежде у него не замечал.

– Прости моему спутнику его манеры, старина! – крикнул Локвуд с подчеркнутым норфолкским акцентом. – Будь так добр, позволь нам проехать! Нам срочно нужно в Норидж!

Возница оглянулся, кивнул и сдвинул свою телегу ближе к обочине.

Когда деревня осталась позади, Николас процедил, обращаясь к Тоби:

– Вот уж не думал, что при обращении со здешними фермерами требуются изысканные манеры.

– Изысканность, пожалуй, ни к чему, а вот приветливость и любезность никогда не помешают, – усмехнулся Локвуд. – Особенно людям в адвокатских мантиях. Да будет вам известно, мастер Овертон, в Норфолке законники не пользуются особым расположением.

Заночевали мы в Ваймондхеме, в одном из трактиров. Спина у меня так разболелась, что я не мог передвигаться без палки, которую предусмотрительно захватил с собой. Во дворе трактира, когда слуга отвел лошадей в конюшню, Николас сочувственно заметил:

– Вид у вас утомленный, сэр.

– Ничего, завтра приедем в Норидж, там у меня будет возможность отдохнуть. По крайней мере, от верховой езды, – сказал я и добавил, понизив голос: – Думаю, старина, ты поступишь разумно, если будешь обращаться с Тоби по-дружески. Он хорошо знает местные нравы и обычаи, и это чрезвычайно важно для нас.

– Да я бы рад, но этот парень сразу меня невзлюбил и не считает нужным скрывать этого. Вчера принялся читать мне мораль, словно мы с ним ровня, разъяснять, что алчность дворянства – причина всех бед в нашей стране. Выслушивать подобную ахинею я считаю ниже своего достоинства. Да и вообще, такие разговоры небезопасны – особенно сейчас, когда в западных графствах снова начались беспорядки.

Насчет беспорядков Овертон был абсолютно прав. В каждом трактире, где мы останавливались на ночлег, до нас долетали слухи о вспыхнувшем в Девоне мятеже, который перекинулся в Корнуолл и Хэмпшир. Никто не мог в точности сказать, что именно вызвало протесты – службы по новому английскому молитвеннику, злоупотребления землевладельцев или же и то и другое вместе.

– Со мной Локвуд никогда не заводит подобных разговоров, – пожал я плечами.

– Вы платите этому парню жалованье, и поэтому он с вами почтителен. А я теперь прекрасно понимаю, почему Копулдейк так грубо его третировал.

– Николас, судя по твоим рассказам, твой отец отнюдь не был примером истинно джентльменского поведения, – мягко заметил я.

– Я стараюсь не походить на него и вести себя сообразно своему положению, – не без гордости ответил Овертон.

– Тогда попробуй подружиться с Тоби. Поупражняйся в приветливости и любезности, которые, по его словам, так необходимы законникам в Норфолке, – с улыбкой посоветовал я.

Однако Николас не улыбнулся в ответ.

– Постараюсь, – мрачно буркнул он.

На следующее утро мы выехали спозаранку. Когда до Нориджа оставалось всего несколько миль, Тоби указал на песчаную дорогу:

– Она ведет в бриквеллские поместья.

Приглядевшись, я различил вдали очертания двухэтажного особняка, – вероятно, то был дом Джона Болейна.

В середине дня мы пересекли реку Яр. Впереди уже маячил величественный шпиль Нориджского кафедрального собора. Подъехав ближе к городу, мы увидели и другие шпили, а также зубчатые городские стены, расступавшиеся лишь в том месте, где несла свои темные коричневые воды пересекавшая город река Уэнсум, берега которой поросли камышом.

Дорога была плотно забита повозками, доставлявшими в Норидж провизию и прочие товары; подъехав к самым большим и пышно украшенным городским воротам, мы вынуждены были остановиться. В широкую арку ворот, по обеим сторонам от которой возвышались две круглые башни, могла въехать только одна повозка, а их перед нами стояло несколько. Лошади наши нетерпеливо переминались с ноги на ногу у деревянного моста, переброшенного через глубокий ров, тянущийся вдоль городских стен; подобно всем рвам за пределами Лондона, он был наполнен вонючими отбросами. На стенах, как водится, была устроена виселица, на которой болтались полусгнившие останки закованного в цепи злоумышленника; пара ворон клевала его почерневшую плоть. Я поспешно отвернулся и устремил взгляд в другую сторону, рассматривая стены, сложенные из темного камня и снабженные многочисленными бойницами. Я заметил, что во многих местах они начали разрушаться и, несомненно, требовали ремонта.

– Эти стены вряд ли могут служить надежной защитой, – сказал я, обращаясь к Тоби. – И они куда ниже, чем я ожидал. Не идут ни в какое сравнение с теми, что окружают Лондон или же Йорк.

– Эти стены построены для украшения города, а не для обороны, – кивнул Тоби. – Возвели их два столетия назад, еще до Великой чумы. Город был тогда значительно больше.

Наконец мы въехали в ворота и двинулись по Нориджу. Меня поразило множество незастроенных пространств: справа от нас тянулся поросший травой пустырь, где возвышался стрельбищный вал, на котором практиковались лучники, а слева – фундамент огромного дома, как видно недавно снесенного.

– Прежде здесь находился монастырь Святой Марии, – пояснил Тоби. – Правительство продало этот участок Спенсерам, одной из самых богатых семей в Норфолке.

Мы продолжали путь. Дома теперь стояли более тесно, за фасадами многих зданий угадывались внутренние дворы, на нижних этажах находились лавки. В одном месте дорогу пересек мелкий зловонный ручей. Множество лавок торговали кожевенными товарами; в воздухе висел густой запах свежевыделанной кожи. Толпа на улицах казалась далеко не такой плотной, как в Лондоне, и тем не менее народу хватало: ремесленники в кожаных или холщовых куртках, подмастерья в синих фартуках, домашние хозяйки в чепцах. Время от времени попадался джентльмен в расшитом дублете, с мечом на поясе. Про себя я отметил, что джентльмены здесь предпочитают расхаживать по улицам в сопровождении нескольких вооруженных слуг, а горожане выглядят еще беднее, чем в Лондоне. Многие местные жители ходили босиком, одежда их превратилась в лохмотья, а щеки запали от недоедания. Нищие, прислонившись к стенам домов, умоляюще смотрели на прохожих. Взгляды, которые они бросали на нас, были исполнены откровенной неприязни. Вспомнив о Джозефине и ее муже, я ощутил укол тревоги.

Слева, на вершине искусственно насыпанного холма, возвышался норманнский замок, гигантское сооружение из камня; снизу он был облицован кремнем, а сверху – потемневшим от времени известняком. Подобно большинству норманнских замков, он производил впечатление могущества и неприступности. И, разделяя общую участь подобного рода строений, ныне он служил тюрьмой. Тоби указал на небольшое здание, стоявшее неподалеку от замка:

– Это Ширхолл. Там будет происходить выездная сессия суда.

– А мастер Болейн, как я понимаю, сейчас заключен в замке.

– Отсюда вряд ли убежишь, – изрек Николас, озирая каменную громаду. – Единственный путь из этого замка ведет в суд.

– Вы правы, мастер Овертон, – подхватил Тоби. – Но вот из суда есть два пути – на свободу или на виселицу.

Я не стал вмешиваться в разговор, однако вспомнил, что в кармане у меня лежит просьба о помиловании, подписанная леди Елизаветой. Даст Бог, все сложится так, что пустить в ход эту бумагу мне не придется.

Мы поравнялись с самой большой рыночной площадью, которую мне когда-либо доводилось видеть; она имела форму прямоугольника и спускалась к реке. Проезжая мимо прекрасной старинной церкви, я заметил, что восточное окно украшает чудом уцелевший изысканный витраж.

– Это церковь Святого Петра Мэнкрофта, – сообщил Тоби. – В ней по воскресеньям собираются самые богатые и влиятельные горожане, так называемые отцы города.

У подножия поросшего травой холма, на котором стоял замок, устроили скотный рынок: покупатели, с озабоченным видом расхаживая вдоль загонов, разглядывали стоявших в них животных. Что же касается главного городского рынка, раскинувшегося на мощенной булыжником площади, он был закрыт; на дверях лавок висели замки, работники в кожаных фартуках выметали мусор из-под пустующих прилавков.

– Базарные дни здесь среда и суббота, – продолжил свои объяснения Тоби. – В субботу народу собирается столько, что яблоку негде упасть.

Свернув на рыночную площадь, мы пересекли ее. В центре возвышался огромный резной крест, высотой примерно с двухэтажный дом. На краю площади стояло впечатляющих размеров здание, облицованное кремнем и известняком, фасад его украшал узор из чередующихся черных и белых квадратов.

– Это ратуша, – сообщил Тоби. – Здесь вершатся все городские дела, устанавливаются размеры налогов и пошлин, проводятся собрания гильдий.

У дверей ратуши, в сопровождении вооруженных слуг, стояло несколько джентльменов в богатых дублетах. Озирая рыночную площадь, они о чем-то негромко беседовали.

– Члены городского совета и шерифы, – пояснил Локвуд. – Представители самых знатных семей в городе. Стюарды, Энгвиши, Сотертоны. А вот тот жирный коротышка в красной мантии – мэр города Томас Кодд собственной персоной.

Я заметил, что неподалеку от ратуши возвышается еще одна виселица, на сей раз без повешенного. Рядом находились колодец под навесом и невысокие здания городских складов.

– Вы сказали, тесть Джона Болейна является членом городского совета, – напомнил я.

– Да. Его зовут Гэвин Рейнольдс. Но после того как стало известно об убийстве их дочери, они с женой не выходят из собственного дома на площади Тумлэнд. Рейнольдс известен своим заносчивым и вспыльчивым нравом, но, если вы явитесь к нему в мантии барристера, думаю, он не откажется вас принять, – едва заметно улыбнулся Тоби. – Он выдал свою дочь за Джона Болейна, когда Анна Болейн собиралась стать королевой. Уж конечно, полагал, что, породнившись с этой семьей, прибавит себе весу в обществе. Но звезда Анны Болейн закатилась слишком быстро.

Прежде чем я успел ответить, нас окружила толпа оборванных детишек, неведомо откуда взявшихся. Протягивая к нам исхудалые ручонки, они жалобно канючили:

– Подайте на пропитание! Мы умираем с голоду!

К немалому моему удивлению, Тоби, грозно нахмурившись, рявкнул:

– Ну-ка, заткните глотки и убирайтесь прочь!

Мы продолжили путь, сопровождаемые хором оскорблений:

– Чертов горбун! Жадюги! Гореть вам всем в аду!

Я вопросительно взглянул на Тоби.

– С этим народом, сэр, необходимо держать ухо востро еще больше, чем в Лондоне, – вполголоса произнес он. – Стоит вам разок подать милостыню, и вас уже не оставят в покое. Конечно, непросто быть суровым с этими несчастными детьми, ведь в большинстве своем они действительно голодают. В прошлом месяце в городе был введен новый налог в пользу бедных, но средства, которые удалось собрать, слишком ничтожны, – добавил Локвуд дрогнувшим от гнева голосом.

На дальнем конце площади, за ратушей, теснилось несколько трактиров. У дверей их стояли люди, занятые оживленной беседой. Именно в этих трактирах будут жить законники, прибывшие на выездную сессию, догадался я. Когда мы подъехали ближе, крупный мужчина под сорок, отделившись от одной из групп, направился к нам. На нем были зеленый дублет и черные штаны, из-под широкополой красной шляпы выбивались каштановые волосы. Тоби изумленно вытаращил глаза, заметив, что у него отсутствует правая рука, которую заменяет металлический прут с крюком на конце, наполовину скрытый кожаным чехлом. При помощи этого крюка мужчина нес кожаную сумку.

– Джек! – воскликнул я, пожимая его протянутую левую руку. – Вот уж не ожидал увидеть тебя, едва въехав в Норидж!

– А я так вообще не ожидал увидеть вас здесь, – усмехнулся Барак. – Но когда я заметил джентльмена, окруженного толпой наглых попрошаек, сразу смекнул, что это вы. Привет, Николас! Как дела, верзила ты этакий?

– Превосходно! – ответил Николас.

Тоби, судя по всему, несколько шокировала подобная фамильярность. Но мой бывший помощник происходил из лондонских беспризорников и, естественно, не отличался изысканностью манер; к тому же Джек считал себя наставником Николаса, да и в опасную переделку, которая стоила бедняге правой руки, мы попали втроем.

– Это мастер Локвуд, – представил я Тоби. – Он житель Нориджа и любезно согласился помочь нам в деле, которое привело нас сюда.

Барак и Тоби обменялись рукопожатиями.

– Вы здесь по делу? – спросил Барак. – Это связано с выездной сессией суда?

– Да.

– Наверное, какая-нибудь земельная тяжба?

– Не совсем, – ответил я после недолгого колебания. – Если ты располагаешь временем, Джек, я с удовольствием расскажу об этом деле во всех подробностях. Но почему ты уже здесь? Если не ошибаюсь, заседания суда начнутся только на следующей неделе.

– Да, все судьи еще в Кембриджшире, – кивнул Барак. – Меня выслали вперед – разнюхать, какова атмосфера в Норидже, какие постановления лорда-протектора здесь выполняют, а какие посылают к чертям, насколько рьяно народ молится по новому молитвеннику, и все такое. Ну и конечно, надо приглядеть людей, которые сгодятся на роль присяжных. – Он бросил выразительный взгляд в сторону своих недавних собеседников. – Как раз этим я сейчас и занимался. Так все же какое дело заставило вас притащиться сюда? – прищурившись, поинтересовался он. – Неужели уголовное? Тогда вам не позволят представлять обвиняемого.

– Поговорим об этом позднее, – негромко произнес я. – Где ты остановился, старина?

– В трактире, что стоит на самом берегу реки, в дальнем конце Холм-стрит. Называется он «Голубой кабан». Отсюда далековато, но такова уж моя участь – не жалеть своих ног. А вы где собираетесь поселиться?

– На площади Тумлэнд, в трактире «Девичья голова».

– Неплохое местечко. Я проезжал мимо, когда прибыл сюда. – Джек помолчал, пристально глядя на меня. – Вид у вас, мастер Шардлейк, неважнецкий. Похоже, скверно себя чувствуете?

– Да нет, не так уж скверно, – не без раздражения бросил я. – Всего лишь адски болит спина, но мне к этому не привыкать. Слушай, Барак, а давайте сегодня пропустим по кружке пива в этом твоем «Голубом кабане»? Встретимся в семь.

– Заметано. Заодно расскажете мне, каких неприятностей вам вздумалось искать на свою голову на этот раз.

Барак подмигнул Николасу, отсалютовал Тоби своей железной рукой и, повернувшись, направился обратно к своим собеседникам.

Покинув рыночную площадь, мы оказались в центре города, который представлял собой лабиринт узких, запруженных народом улиц. Судя по беспрестанно доносившемуся металлическому лязганью, поблизости располагался квартал ремесленников, занимавшихся ковкой и резьбой по железу. Я заметил, что вокруг много новых домов.

– Лет сорок назад два пожара, вспыхнув один за другим, буквально выжгли центр Нориджа, – пояснил Тоби. – С тех пор деревянных домов здесь больше не строят. Видите, больше всего зданий из кремня. Прежде из этого камня строили только церкви, устоявшие во время пожара.