Мертвая земля
– Каждый знал, что сидит по уши в дерьме, вот тебе и весь расчет, – вставил Николас.
– Думаю, что скоро пошлю к чертям эту волынку с выездными сессиями, – вздохнул Барак. – Уж лучше работать с лондонскими адвокатами. – Просветлев лицом, он добавил с улыбкой: – Представьте себе, я научился писать левой рукой. Каракули, конечно, выходят ужасные, но их вполне можно прочесть. Так что я снова могу записывать показания свидетелей.
– Замечательно! – воскликнул я, украдкой покосившись на его протез, из которого торчал зачехленный нож.
На пару мгновений повисло молчание. Я заметил, что несколько молодых людей, сидевших за соседним столиком, то и дело бросают на нас злобные взгляды. Все парни были в широкополых шляпах и кожаных куртках; глядя на их дочерна загорелые лица и длинные шесты, стоявшие у стены, я догадался, что это лодочники.
– А «Голубой кабан» становится шикарным местечком, – произнес один из них так громко, чтобы мы слышали. – Поглядите только на этих блаародных жентлеменов.
– Да, зна-атная подобралась шайка, – столь же громко протянул второй.
– Слепому видно, это подручные судейских, которые скоро сюда нагрянут. Будут решать, кому придется отплясывать, размахивая ногами в воздухе.
– И где они только отыскали такую славную компанию уродов: один горбатый, у другого вместо руки железная палка. Третий наверняка тоже калека, только вот никак не возьму в толк, чего ему не хватает.
– Наверняка у бедняги отвалился хрен.
Они хрипло расхохотались. Николас залился краской.
– Заткнитесь, вы, невежи! – взревел он, вскакивая и с грохотом отталкивая стул.
Барак сделал предостерегающий жест левой рукой, потом грохнул по столу второй, железной, и снял чехол, скрывающий нож. Лезвие оказалось коротким, но острым. Он бросил на балагуров угрожающий взгляд.
– Мы всего лишь малость пошутковали, сэр, – буркнул один из них с откровенной злобой в голосе, и все они вновь склонились над своими кружками.
– Теперь вы убедились, что я вас не обманывал, – процедил Барак, повернувшись к нам. – Джентльмены здесь не в чести, а манеры городских жителей не отличаются учтивостью.
– К тому же взрослые люди позволяют себе тупые шуточки, которые в ходу у малолетних оболтусов, – произнес Николас, по-прежнему не сводя глаз с компании за соседним столом.
Один из лодочников, обернувшись, метнул в него презрительный взгляд. Барак, заметив это, попытался отвлечь внимание Ника.
– И какие же шаги вы намерены предпринять в ближайшее время? – спросил он.
– Завтра пойдем в тюрьму, встретимся с Болейном, – ответил Овертон. – Потом переговорим с коронером и нанесем визит родителям убитой – если только они соблаговолят нас принять.
– А есть у вас какие-нибудь предположения насчет того, кто, если не Джон Болейн, мог прикончить эту женщину?
Я молча покачал головой.
– Выбор богатый, – заявил Николас. – Сыновья Болейна, его вторая жена, сосед, с которым Болейн ведет тяжбу.
«И еще сэр Ричард Саутвелл, – добавил я про себя. – Могущественный вельможа, который явно не прочь заполучить земли Болейна. Человек, которого нам, согласно предостережениям Сесила, следует остерегаться».
– Если бы у Болейна имелось крепкое алиби, все было бы значительно проще, – вздохнул Николас. – Его вторая жена утверждает, что во время убийства Джон якобы сидел в своем кабинете, изучал документы, имеющие отношение к земельной тяжбе. Но его никто не видел, так что алиби до крайности шаткое.
– Особенно если учесть, что документы эти оказались в Лондоне, – заметил я. – Купчие и все прочее. Я привез их сюда. Полагаю, в субботу мы вместе с Локвудом съездим в Бриквелл, посмотрим, как там обстоят дела, – добавил я, повернувшись к Николасу.
– Не будете возражать, если я к вам присоединюсь? – спросил Барак. – Завтра у меня полно дел, зато в субботу я свободен как птица. – Заметив мою удивленно вскинутую бровь, он пояснил: – Тамазин ведь далеко, верно? Она не узнает, что я провожу время в вашем опасном обществе.
– Будь по-твоему, дружище, – немного поколебавшись, сказал я и едва заметно кивнул, глядя на Николаса.
– Пойду-ка я прогуляюсь до нужника, – заявил он. – Вернусь через пару минут.
Когда он ушел, я негромко произнес:
– Неделю назад я случайно встретился с Тамазин.
Выслушав мой рассказ о том, что произошло в доме Гая, Барак сокрушенно покачал головой:
– Тамми никак не может вас простить, хотя прошло уже три года. Я пытался на нее повлиять, но она упряма как ослица.
– Тамазин сказала, что вспоминает обо мне каждый вечер, когда натирает маслом твою… ну, то, что осталось от твоей руки. Говорит, ты испытываешь сильные боли.
– Конечно, чертова культя просто адски болит! – вздохнул Барак. – Но боль – это неотъемлемая часть жизни, разве нет? Вам это известно лучше, чем кому-либо. Когда вы вошли, я сразу смекнул, что у вас разламывается спина. А Тамазин вечно разводит занудство: «Будь осторожен, милый, не делай того, не делай этого», – произнес он с внезапной досадой. – Дай ей только волю, она держала бы меня в пеленках, как малое дитя. Всякий раз, когда мне надо ехать по делам, между нами вспыхивает ссора. По совести говоря, мне это изрядно надоело.
Вспомнив, что однажды супруги уже едва не расстались, я с беспокойством взглянул на Джека.
– Вы не думайте, я не представляю себе жизни без Тамми и детей, – заявил он, догадавшись, что у меня на уме. – Далеко не всякая жена так заботится о своем муже, как она обо мне. Но Тамазин не понимает, что иногда эти заботы способны привести человека в бешенство. Женщины есть женщины, – глубокомысленно вздохнул он, покачав головой. – Кстати, о женщинах. Как успехи молодого Николаса по этой части?
– Он питает нежные чувства к одной юной особе, – улыбнулся я. – И вполне вероятно, эти чувства небезответны. Однако не могу сказать, что девица сия мне по душе.
Лодочники, шумно отодвигая стулья, поднялись из-за стола и принялись разбирать свои шесты. Один, приподняв шляпу, отвесил мне поклон, но вслед за этим громко выпустил газы. Оглушительно хохоча, он и его товарищи вышли из таверны.
Барак снисходительно улыбнулся. Несколько мгновений мы с ним не произносили ни слова. Я смотрел на сторожевую башню у ворот, верхушка ее терялась в сгущавшихся сумерках. В овальном оконце башни, расположенном на высоте двадцать футов, вспыхнул свет.
– Впечатляющее сооружение, – заметил я.
– Ее возвели для охраны Епископского моста, – пояснил Барак. – Это единственный мост, по которому можно попасть на ту сторону реки.
– А что это за особняк на холме?
– Дворец Суррея. Граф Суррей, сын герцога Норфолка, построил его всего несколько лет назад. С тех пор как графа казнили, дворец стоит пустой. Он передан Ведомству по делам конфискованного имущества, но в этих краях не имеется охотников приобретать такую громадину. Холм носит название Маусхолдского, сразу за ним начинается пустошь, огромное пространство, принадлежащее кафедральному собору. Почва там песчаная и годится только для пастбищ. Кстати, у этой пустоши любопытная история, – сообщил Барак, и в голосе его послышались печальные нотки.
– Какая же?
– Несколько столетий назад там был убит ребенок – маленький мальчик. В убийстве обвинили нориджских евреев, на которых обрушились жестокие кары. Что касается мальчика, он был причислен к лику святых как мученик. Рака с мощами Уильяма Нориджского стояла в соборе до тех пор, пока король Генрих не распорядился убрать из церквей все эти священные останки. Одно из немногих добрых дел, совершенных этим старым греховодником. – Рука Барака скользнула за ворот рубашки. Я догадался, что он нащупал древнюю мезузу, иудейскую реликвию, когда-то подаренную ему отцом. Предки моего друга были иудеями. – А во время крестьянского бунта там, на Маусхолдском холме, повстанцы разбили свой лагерь, – продолжал Барак, глядя на темнеющую в сумерках возвышенность. – Как-то раз я слышал, как люди в таверне говорили об этом восстании. Вспоминали Уота Тайлера и Пирса Пахаря. Такие вот здесь царят настроения, – завершил он и с беспокойством огляделся по сторонам. – Черт побери, куда запропастился Николас, хотел бы я знать? Этому парню нужно слишком много времени, чтобы помочиться!
– Я, кстати, и сам не прочь прогуляться до нужника. Да и поесть не помешало бы. У них здесь подают какую-нибудь еду?
– Да, вполне приличную похлебку.
– Надо будет заказать.
Я встал, хотя спине моей этого явно не хотелось, и двинулся в дальний конец сада, к деревянному сарайчику, над входом в который горел фонарь.
– Николас! – окликнул я, подойдя поближе. – Ты здесь?
Ответа не последовало. Я рывком распахнул дверь и тут же подался назад. Николас лежал ничком на загаженном полу, у самой выгребной ямы, над которой была перекинута укрепленная на двух кирпичах перекладина. Я схватил фонарь и осветил молодого человека. На разбитом затылке темнела кровь. Опустившись на корточки, я нащупал пульс на его шее, – к счастью, под пальцами ощущалось слабое биение. К спине Николаса была приколота какая-то записка. В свете фонаря я разобрал надпись, выведенную корявыми буквами: «СМЕРТЬ ДЖЕНТЛЬМЕНАМ».
Глава 12
Николас застонал и пошевелился. Я помог ему сесть и заорал во всю глотку, призывая на помощь Барака. Через несколько минут тот примчался в сопровождении нескольких посетителей таверны. К этому времени Николас, к великому моему облегчению, пришел в себя и затряс головой.
– Что произошло? – спросил я.
– Не знаю. Стоило мне сюда войти, как кто-то огрел меня по затылку. – Рука его потянулась к кошельку. – Деньги на месте, – с удивлением пробормотал он.
Джек, наклонившись, внимательно осмотрел голову пострадавшего.
– Рана неглубокая, – сообщил он. – Много крови, но никакого серьезного вреда. Судя по всему, ни убивать, ни грабить тебя они не собирались. Унизить джентльмена – вот их единственная цель. Ты никого не видел?
– Нет. Но мне кажется, их было несколько.
– Наверняка работа тех чертовых лодочников.
– Думаю, ты прав, – кивнул я. – Они хотели отомстить.
– За что? – сердито буркнул Николас. – Они первыми начали к нам цепляться.
– Возможно, за то, что ты назвал их невежами, – предположил Барак. – То есть подчеркнул их принадлежность к низшему классу. Такого рода оскорбления здесь не сходят с рук.
– Они оскорбили нас еще хуже, и без всякой на то причины, – напомнил я. – Давайте выйдем уже из этого вонючего сарая.
Под огнем множества любопытных взглядов мы помогли Николасу выйти на свежий воздух и усадили его на скамью. Он несколько раз моргнул и снова затряс головой.
– У него здорово кружится башка, – захохотал кто-то из зрителей.
– И вся его красивая одежда теперь в дерьме.
Надо признать, наблюдение было верным; от одежды бедняги Николаса исходила жуткая вонь. К нам подошел запыхавшийся хозяин таверны.
– Что здесь произошло? – спросил он, обращаясь к Бараку, своему постояльцу.
– На моего друга напали, когда ему приспичило заглянуть в нужник.
– Его ограбили?
– Нет, только ударили по голове.
Я протянул трактирщику записку, пришпиленную к спине Овертона:
– Вот что они оставили. За соседним столом сидели какие-то лодочники, все время пытавшиеся завязать ссору. Думаю, это они напали на моего помощника.
– Он сам сказал, что никого не видел, – раздался чей-то злобный голос. – Или джентльменам можно возводить на простых людей напраслину?
– И зачем они только вообще к нам приперлись, спрашивается? – подхватил кто-то еще. – Сидели бы в своем Лондоне.
По небольшой толпе прошел одобрительный ропот. Хозяин таверны отвел нас в сторону и произнес, понизив голос:
– Среди наших завсегдатаев много лодочников и рыбаков. Я очень сожалею о случившемся, сэр, но умоляю вас: не разбрасывайтесь здесь подобными обвинениями. Иначе нам не миновать крупных неприятностей. Сообщите обо всем констеблю, если считаете нужным. Но я очень сомневаюсь, что от этого будет хоть какой-то толк. Ведь нападение произошло без свидетелей.
Догадавшись, что оскорбившие нас рыбаки являются постоянными клиентами заведения, я метнул в собеседника суровый взгляд. Однако Барак, оглядев толпу, сказал мне почти шепотом:
– Думаю, вам с Николасом стоит побыстрее унести отсюда ноги.
– А ты?
– За меня не волнуйтесь. Меня можно принять за джентльмена, лишь когда я нахожусь в вашем блистательном обществе.
Трактирщик едва сдержал вздох облегчения.
– Я пошлю двух мальчишек с фонарями проводить вас до самого дома, – пообещал он. – Где вы остановились?
– В «Девичьей голове».
Хозяин таверны обернулся к зевакам:
– Ничего особенного не произошло. Все живы и здоровы. Возвращайтесь к своей выпивке, парни.
Зрители, поняв, что представление окончено, поплелись к своим столам.
– Ты можешь идти? – обратился я к Николасу.
– А что мне остается делать? – пожал он плечами. – Господи Исусе, мне нужно вымыться как можно скорее.
Глянув на людей, сидевших за столами, я получил в ответ несколько недоброжелательных взглядов. Тут, к моей радости, появился трактирщик в сопровождении двух дюжих юнцов, державших в руках факелы.
Вернувшись в «Девичью голову», мы объяснили плачевный вид Николаса тем, что в темноте он якобы наступил на кучу дерьма, поскользнулся и упал. Хорошенько вымывшись и переодевшись, Овертон почувствовал себя лучше, хотя и оставался бледным как полотно. Николас настаивал на том, что завтра утром будет сопровождать меня и Тоби. Припомнив поговорку «Утро вечера мудренее», я отправил его спать. Когда Николас ушел, я извлек из кармана записку. Один из четверых лодочников – я не сомневался, что нападение совершили именно они, – был обучен грамоте. Никогда прежде я не сталкивался с подобной ненавистью к джентльменам – ненавистью, толкавшей людей на самые рискованные поступки. Оказавшись в своей комнате, я первым делом тщательно запер дверь.
Назавтра я проснулся рано. Не было еще и шести утра, а мы с Николасом уже сидели за завтраком. Я с облегчением заметил, что к нему вернулся прежний румянец. Огромный синяк на затылке был скрыт под шляпой. Вчера, прежде чем лечь спать, я снова проделал упражнения, рекомендованные Гаем, и теперь спина беспокоила меня гораздо меньше. Садиться в седло, впрочем, у меня не было ни малейшего желания, но я чувствовал, что смогу обойтись без палки. Едва колокола собора прозвонили шесть, как в дверях появился пунктуальный Тоби Локвуд.
– Да ниспошлет вам Господь доброго утра, – произнес он, кланяясь нам обоим.
– И вам тоже, Тоби. Как поживают ваши родители?
– Матушка чувствует себя немного лучше. А отец очень озабочен видами на урожай.
Я выглянул в окно, на залитую солнцем улицу:
– К счастью, ненастная погода, похоже, закончилась.
– Да. Даже в такую рань уже жарко. День, судя по всему, будет знойный.
– И к тому же трудный. Я намерен сегодня повидаться с Джоном Болейном, с коронером и с родителями Эдит Болейн – конечно, если они нас примут.
– Вчера вечером мне удалось договориться с коронером. Он будет ждать вас в ратуше в полдень.
– Было бы лучше сначала поговорить с ним, а потом уже с Болейном, – задумчиво произнес я.
– Но к сожалению, сэр, встретиться с вами раньше он никак не сможет.
– Значит, первым делом мы отправимся в замок. Скажите, Тоби, а удалось вам что-нибудь узнать о моей бывшей служанке Джозефине Браун?
– Никто из моих знакомых не слышал этого имени, – покачал головой Локвуд. – И о Питере Хеннинге, адвокате в отставке, тоже пока ни слуху ни духу. Правда, один из моих друзей, помощник солиситора, пообещал навести справки. Даже если мастер Хеннинг оставил адвокатскую практику, он не мог провалиться сквозь землю. Конечно, если милостью Божией этот человек до сих пор жив.
– Спасибо, Тоби. Это очень важно для меня. Что ж, идемте. – Я внимательно посмотрел на Николаса. – Ты уверен, что после вчерашнего приключения сможешь выдержать все тяготы предстоящего дня?
– Уверен, – буркнул он не без раздражения.
– После вчерашнего приключения? – нахмурившись, переспросил Тоби.
Я рассказал ему о печальном происшествии в «Голубом кабане» и показал записку, которую оставили злоумышленники. Локвуд внимательно выслушал, теребя свою густую черную бороду.
– Напрасно мастер Николас назвал этих людей невежами, – заметил он. – Даже если они первыми затеяли ссору.
– В точности то же самое сказал мой друг Барак, – кивнул я.
– Вы совершили оплошность, явившись в трактир, в который редко заглядывают джентльмены, – продолжал Тоби, пристально глядя на Николаса. – Постарайтесь впредь не допускать подобных промахов и избегать ненужных стычек.
– Я думаю, стоит сообщить о случившемся констеблю, – процедил Николас.
– Это ни к чему не приведет, лишь создаст о вас не самое благоприятное впечатление, – возразил Локвуд, переводя на меня взгляд своих ярко-голубых глаз. – Согласитесь, сэр, выполняя свою работу, мы должны считаться с обстоятельствами, верно?
В семь часов утра мы уже покинули трактир «Девичья голова». Мы с Николасом облачились в мантии законников.
Тоби указал на один из домов, стоявших на площади Тумлэнд.
– Здесь живет олдермен Гэвин Рейнольдс, – сообщил он; дом представлял собой просторный особняк, недавно выкрашенный в желтый цвет. – Я уже предупреждал вас: нрав у старика скверный. Судя по запуганному виду его бедной жены, она трепещет перед грозным мужем. Прежде он был известен тем, что не пропускал ни одной смазливой служанки. Сегодня мы попытаемся к нему наведаться, утром у нас назначена встреча в замке, а это, как вы помните, на Элм-Хилле.
Мы вышли на широкую рыночную площадь, над которой возвышалась громада замка. Торговцы протирали свои прилавки, выметали мусор и убирали конский навоз, готовясь к завтрашнему базарному дню. У большого креста какой-то человек в одеянии проповедника ораторствовал, энергично размахивая в воздухе книгой Нового Завета. Ему внимала небольшая толпа, состоявшая главным образом из ремесленников и подмастерьев в синих фартуках.
– Апостол Павел говорит, что как тело едино, хотя имеет многие члены, и как все члены одного тела, хотя их и много, составляют единое тело, так и Христос един для всех, – долетел до меня голос проповедника, звучный и глубокий.
– Это правда! – воскликнул какой-то юнец. – Все верующие равны перед Господом!
Толпа встретила сие заявление одобрительным гулом.
Проповедник, долговязый молодой человек, вновь взмахнул в воздухе Новым Заветом:
– Именно так! Все верующие равны в глазах Господа! Но апостол Павел учит также, что в этом мире каждому из нас, подобно частям человеческого тела, уготовано свое служение. Господь, по милости своей, даровал каждому из нас способности, необходимые для того служения, к которому Он нас предназначил. Тот, кто наделен даром пророчества, должен пророчествовать…
– Предрекаю, что, когда к нам наконец прибудет Комиссия по огораживаниям во главе с Джоном Хейлзом, общины вновь воспрянут! – подал голос пожилой человек с окладистой седой бородой. – Вместе мы будем так же сильны, как левиафан из Книги Иова. – Все повернулись к нему, и он громогласно процитировал: – «Можешь ли ты удою выловить Левиафана и веревкою схватить язык его? Вденешь ли кольцо в ноздри его? Проколешь ли иглою челюсть его? Будет ли он умолять тебя и будет ли говорить с тобой кротко?» Мы, простые люди, и есть этот самый левиафан! – гремел над площадью его голос.
Ответом ему стал хор одобрительных возгласов. Проповедник горячо затряс головой:
– Не сомневайтесь, возлюбленные братья и сестры, в мире, которым управляет Господь, должна восторжествовать справедливость. И благодаря попечениям короля и лорда-протектора она неминуемо восторжествует. Но телу необходима голова, дабы управлять членами. Помните: апостол Павел учит нас с радостью подчиняться тем, кто управляет нами…
– К черту лордов! – заорал какой-то подмастерье.
Мы двинулись дальше.
– Этот проповедник ходит по острию ножа, – заметил я. – Он ежеминутно рискует возбудить гнев толпы. То же самое происходит в Лондоне.
– Именно поэтому разрешение проповедовать на улицах теперь дается далеко не всякому, – сказал Тоби. – Того, которого вы только что видели, зовут Роберт Уотсон. Он один из тех, кому покровительствует архиепископ Кранмер. Кранмер добился, чтобы Уотсона назначили каноником в собор. По слухам, он хотел досадить этим епископу Рагге.
– Рагге, я так понимаю, приверженец старых религиозных традиций?
– Да. К тому же он ленив и корыстен. Что до Уотсона, то вы сами видели, он пляшет под дудку лорда-протектора. Некоторым это не слишком нравится, например тому старику, что его перебил. Его, кстати, зовут Захария Ходж. Воображает себя пророком и вот уже лет двадцать проповедует на улицах Нориджа. Даже в тюрьме за это несколько раз сидел. Надо сказать, некоторые из его пророчеств и в самом деле сбываются.
– Ну просто кошмар, сколько в последнее время развелось прорицателей, – ухмыльнулся Николас. – И все они играют на руку какому-нибудь политику.
– Это верно, старина, – согласился я.
Мы посторонились, уступая дорогу худому оборванному подростку с копной спутанных каштановых волос, тащившему огромный тюк шерстяной ткани. Какой-то толстяк средних лет, стоя в дверях своей лавки, покрикивал на него:
– Пошевеливайся, Скамблер! Ты что там, уснул?
Мальчишка, изнемогавший под тяжестью своей ноши, ускорил шаг. Тут толстяка окликнули из лавки, и он исчез. В этот момент трое других подростков в блузах подмастерьев, ошивавшиеся у повозки, бросились наперерез мальчику с тюком. Один из них сбил беднягу с ног, так что тот упал. Тюк, несмотря на все отчаянные усилия мальчика удержать его, оказался в грязной луже.
– Грязнуля Скамблер снова отличился! – хором закричали подмастерья.
Лавочник вновь появился в дверях и, сердито сдвинув брови, бросился к месту происшествия. Сокрушенно взглянув на перепачканный грязью тюк, он поднял его из лужи и двинулся к мальчику, недоуменно озиравшемуся по сторонам. Подмастерья, устроившие эту проделку, с серьезными лицами наблюдали за происходящим. Один из них осуждающе покачал головой.
– Гляди, что ты натворил, безмозглая скотина! – взревел лавочник.
Николас подошел к нему и тронул за рукав:
– Послушайте, сэр! Вот эти три шельмеца сбили мальчика с ног, и мы тому свидетели!
– Нам нельзя терять времени, я уже говорил вам об этом, – недовольно вздохнул Тоби.
– Но допустить, чтобы эта шайка юных оболтусов осталась безнаказанной, тоже нельзя, – возразил я, подходя к Николасу.
Локвуд неохотно последовал за мной.
Лавочник, злобно зыркнув на Овертона, процедил:
– Не суйте свой нос в чужие дела, молодой крючкотвор! Я уже полтора месяца вожусь с этим недоумком Скамблером, и ныне моему терпению пришел конец! Убирайся прочь, дармоед! Если у тебя остались родные, я привлеку их к суду за порчу ткани!
– Простите, сэр, но мой помощник совершенно прав! – изрек я непререкаемым тоном. – Мальчика нарочно сбили с ног. Мы это видели, все трое.
– Вранье! – хором завопили подмастерья.
Злополучный Скамблер взглянул на своих обидчиков, и недоуменное выражение на его лице сменилось печальным.
– Это правда они? – едва слышно спросил он.
Я пристально посмотрел на мальчика, пытаясь определить, не страдает ли он слабоумием. Но взгляд его, хотя и растерянный, отнюдь не свидетельствовал о тупости.
Лавочник по-прежнему рвал и метал:
– Вы думаете, мы здесь, в Норфолке, такие недоумки, что не отличим дармоеда от хорошего работника? – Трясущимся от ярости пальцем он указал на троих озорников. – Эти ребята работают подмастерьями у городских ремесленников, достойных всяческого уважения. А Скамблер – безмозглый осел, не способный даже смотреть себе под ноги. Родные выгнали его из дома, потому что этот жалкий мешок с костями способен доводить людей до белого каления! А то, что его с детства прозвали Грязнулей, говорит само за себя!
Один из подростков поднял тюк, валявшийся на земле, и подал его лавочнику. Тот кивнул в знак благодарности. Скамблер, по щекам которого ползли слезы, пробормотал:
– Я смотрел под ноги, хозяин. Наверняка это они меня повалили.
Торговец вместо ответа закатил ему оплеуху:
– Убирайся! И чтоб глаза мои тебя больше не видели. – Он метнул в нас злобный взгляд. – Законники! Знаем мы ваши законы, черт бы вас всех побрал!
Смачно сплюнув, он скрылся в своей лавке и захлопнул дверь. Трое подмастерьев, хохоча, убежали прочь. Один из них распевал во весь голос:
– Ах ты, наш Грязнуля Скамблер, глупый маленький урод!
Несчастный Скамблер стоял, потупив голову и глотая слезы.
– Прости, парень, что не сумели тебе помочь. Но мы сделали все, что могли! – обратился я к нему.
– Вы были очень добры, сэр, благодарю вас.