После того как Джек, лишившийся правой руки выше локтя, полностью поправился, Гай смастерил ему протез, крепившийся к предплечью на ремешках. Протез заканчивался металлической пластинкой, к которой был приделан короткий нож. Благодаря этому протезу Барак смог переносить кое-какие вещи под мышкой; приспособившись, он стал даже ездить верхом. Нож он использовал за столом, а также для того, чтобы управляться с ящиками и задвижками; разумеется, на опасных лондонских улицах нож этот тоже отнюдь не был лишним. Выглядела искусственная рука до крайности неуклюже, но Барак, орудуя ею, проявлял редкостную сноровку. Более того, к моему великому удивлению, он выучился писать левой рукой. Почерк у него был не слишком красивый, но чрезвычайно разборчивый.
Так как Тамазин запретила мужу иметь дело со мной, Бараку пришлось общаться с солиситорами – как уважаемыми, так и не очень, – которые подыскивали дела для барристеров, состоявших в юридической корпорации. С работой у него проблем не было, ибо, будучи моим помощником, он завоевал себе прекрасную репутацию. Ныне он сотрудничал с несколькими солиситорами, собирал улики, находил свидетелей и снимал показания, действуя, вне всякого сомнения, безотказным методом угроз и подкупов. Кроме того, Бараку удалось получить место младшего помощника судьи, и ныне он дважды в год участвовал в выездных сессиях, во время которых рассматривались гражданские и уголовные дела; в задачу подобных сессий входило также удостовериться, что магистраты неукоснительно выполняют распоряжения лорда-протектора. Обязанности Барака, помимо возни с бумагами, заключались в том, чтобы должным образом настроить присяжных и вытянуть показания из несговорчивых свидетелей. Нередко ему приходилось шататься по тавернам и прислушиваться к разговорам местных завсегдатаев, дабы узнать, какие настроения царят в том или ином городе. Барак участвовал в двух последних сессиях, которые проходили в Лондоне и в ближайших к нему графствах, а также в Норфолкской выездной сессии, проделав путь от Бакингемшира до Восточной Англии. Каждая сессия продолжалась около месяца; несмотря на то что подобная работа хорошо оплачивалась, Джек отказался участвовать в сессиях, проходящих в удаленных частях страны, так как Тамазин было отнюдь не по душе, когда супруг ее разлучался с семьей на долгое время. Предполагаю также, что вследствие увечья длительные путешествия верхом были для него слишком утомительны. Мой друг никогда не жаловался, однако, встречаясь с ним, я замечал, как он порой морщится от боли.
Помню, во время одной из наших недавних встреч Барак сказал, что работа на выездных судебных сессиях перестала ему нравиться. По его словам, местные жители испытывают страх перед облаченными в кроваво-красные мантии судьями, которые прибывают в город со всей возможной торжественностью и помпезностью.
– Уголовные процессы проходят самым неподобающим образом, – сетовал он. – Судьи ведут дело так, что у присяжных нет возможности усомниться в виновности подсудимого. С каждым разом мы отправляем на виселицу все больше и больше людей. Причина – распоряжение, что получено сверху.
– От кого? – уточнил я. – От канцлера Рича?
– Полагаю, от лорда-протектора и окружающих его оголтелых кальвинистов, желающих вырвать ростки греха с корнем.
– Когда лорд-протектор упразднил прежний Закон о государственной измене, он обещал, что впредь будет действовать более мягко и теперь настанут иные времена.
Барак сплюнул на стружки, покрывающие пол таверны.
– Как говорится, мягко стелет, да жестко спать! – усмехнулся он. – Епископ Гардинер в тюрьме, каждый, кто осмелился проповедовать, не имея на то особого распоряжения правительства, объявляется преступником. Странные у протектора представления о мягкости.
– А кто из судей будет участвовать в Норфолкской сессии этим летом?
– Рейнберд и Катчет.
– Остерегайся Рейнберда, – посоветовал я. – Он производит впечатление добродушного апатичного старикана, но на самом деле хитер и зорок, как кошка.
– Мне уже доводилось работать вместе с Катчетом, – сообщил Барак. – Он умен, но холоден и непроницаем, как камень. К тому же горячий сторонник Кальвина. Полагаю, городским палачам скучать не придется.
Солнце почти скрылось за линией горизонта; я встал со скамьи, морщась от боли в затекшей спине и ногах. Сумерки быстро сгущались, так что я едва различал тропинку.
«Если в Норфолке я увижусь с Бараком и об этом станет известно Тамазин, она, чего доброго, сочтет себя оскорбленной. Но если мы, старые друзья, в кои-то веки действительно встретимся в зале суда, то не можем же мы сделать вид, что незнакомы, – размышлял я, ощущая, как душу мою наполняет горечь. – И почему, собирая необходимые сведения, я не могу обратиться за помощью к Бараку? Никто не обладает лучшим нюхом на улики и факты, чем он».
Я невольно чертыхнулся, запнувшись о выступающий корень дуба. Внимательно глядя под ноги, я вышел из церковного двора на улицу и побрел назад, ориентируясь на освещенные окна трактира.
Глава 5
Хотя постоялый двор в Ветстоуне мы покинули ранним утром, добраться до Лондона нам удалось лишь после полудня, ибо примерно в двух милях от города дорогу преградила вереница огромных повозок, груженных новехонькими кирпичами; каждую повозку тащило восемь лошадей-тяжеловозов. На желто-красных ливреях возниц красовались гербы лорда-протектора; нам ничего не оставалось, кроме как черепашьим шагом тащиться вслед за телегами, оставлявшими на дороге глубокие борозды.
– Экая пропасть кирпичей требуется для дворца протектора, – угрюмо заметил Николас.
– Да, похоже, для того чтобы построить Эдуарду Сеймуру новый дворец, придется продать половину Лондона, – подхватил я.
Став лордом-протектором, герцог Сомерсет принялся возводить для себя новый дворец на Стрэнде; для этого ему пришлось не только снести множество старых домов, но и уничтожить часть древнего склепа собора Святого Павла. Останки выдающихся жителей Лондона были погружены на телеги и вывезены в Финсбери-филд, где и выброшены вместе со всяким мусором.
– Я слышал, он заказал два миллиона кирпичей, чтобы перестроить обветшалый фамильный дворец в Уилтшире, – заметил Николас. – Его ведь называют Волчьим логовом, верно?
– Нет, Волчьим замком. И за все это заплачено из казны, ныне совершенно опустевшей.
У Болотных ворот нам пришлось остановиться, выжидая, пока проедут все повозки. Я заметил на стене листок, на котором было напечатано новое постановление, подписанное королем; из него следовало, что отныне городские ворота будут закрыты в темное время суток, а город станут патрулировать отряды ночной стражи.
– Судя по всему, ожидается, что воскресная церковная служба станет причиной очередных беспорядков, – предположил Николас. – Хотя жители Лондона в большинстве своем протестанты.
– Не все, – возразил я.
Этой весной атмосфера в городе была напряженной, памфлеты против папы римского и традиционной мессы по латинскому обряду появлялись один за другим. На представления пьес и интермедий был наложен запрет, после наступления темноты простолюдины и молодежь не должны были появляться на улицах. Волнения, вспыхнувшие в сельской местности в мае, и буйные выходки солдат, расквартированных в Лондоне в ожидании отправки на войну с Шотландией, добавили властям немало хлопот.
Наконец последняя повозка прошла через городские ворота; при этом она так резко накренилась, что едва не раздавила стражника, который, побледнев, отскочил в сторону.
– Поехали, – скомандовал я.
Для того чтобы оказаться в моем доме на Канцлер-лейн, нам пришлось пересечь Чипсайд. Город, по обыкновению, был шумным и многолюдным; подмастерья в синих фартуках, ремесленники в кожаных и холщовых куртках, торговки в чепцах и передниках создавали густую толпу, сквозь которую с усилием проталкивались вооруженные джентльмены, за которыми следовали слуги. Сидя в седле, я скользил взглядом по окружавшим меня лицам, исхудалым и встревоженным. Наступило самое тяжелое время года: прошлогодние запасы подходят к концу, до нового урожая еще далеко, а цены неумолимо растут. Нищие, закутанные в рваные одеяла, жались у дверей домов; больше всего их было вокруг Чипсайдского креста. Пытаясь поймать взгляды прохожих, они умоляли о сострадании.
– Думаю, тебе стоит заехать ко мне, умыться и переодеться, – сказал я Николасу. – А потом вместе отправимся к Копулдейку. Наверняка он сейчас в своей конторе в Линкольнс-Инн, а это, слава богу, поблизости. После того как мы с ним побеседуем, можешь оправляться к себе домой.
Мы миновали собор Святого Павла, въехали в Ньюгейтские ворота и оказались на Канцлер-лейн. Дома я первым делом велел своему управляющему Джону Гудколу разобрать багаж, позаботиться о лошадях и принести нам воды для умывания. Сам же я незамедлительно отправился в спальню, где растянулся на кровати, чтобы дать отдых спине. Снизу до меня доносились знакомые звуки и топот шагов. Четыре года назад скончалась моя домоправительница Джоан; первого управляющего, которого я принял на ее место, мне пришлось уволить, ибо он непозволительно пренебрегал своими обязанностями; вскоре подобная участь постигла и второго. Два года назад на службу ко мне поступили Джон Гудкол, его жена и их двенадцатилетняя дочь; прежний их хозяин, адвокат, недавно умер. У него была большая семья, и, оказавшись в жилище холостяка, Гудколы смогли вздохнуть свободнее. За домом они следили добросовестно и, будучи слаженным семейным трио, понимали друг друга с полуслова, не допуская ни малейших промахов. Правда, в Линкольнс-Инн ходили слухи, что Гудколы являются приверженцами прежней религии, но я предпочитал закрывать на это глаза.
В дверь спальни постучали. Я вскочил и крикнул: «Войдите!» В дверях появился Джон Гудкол с тазом для умывания. Надо было привести себя в пристойный вид. К тому же я хотел попросить Джона нанять мне для предстоящего путешествия в Норфолк крепкую молодую лошадь.
Контора Эймерика Копулдейка находилась на углу Линкольнс-Инн-сквер. С большинством своих коллег-барристеров я был в той или иной степени знаком, но с Копулдейком, как и сообщил Пэрри, мне довелось встретиться лишь однажды. Так как дела требовали его постоянного присутствия в Норфолке, в Линкольнс-Инн этот человек бывал не часто. При виде нас с Николасом он не проявил особой радости, однако пригласил войти.
Копулдейку, приземистому тучному коротышке, несомненно, уже перевалило за пятьдесят; на лице его, украшенном крючковатым носом и пухлым двойным подбородком, застыло суетливое и недовольное выражение. Предложив нам сесть, он махнул в сторону стройного молодого человека в аккуратном сером дублете, сидевшего за столом у окна:
– Мой помощник Тоби Локвуд.
Локвуд встал, поклонился и вновь опустился на стул. Волосы у него были черные, густые и кудрявые; борода, обрамлявшая круглое плосконосое лицо, по части густоты не уступала шевелюре; голубые глаза светились умом. Я вспомнил, что, по мнению Пэрри, помощник отличается куда большей сметливостью, чем его патрон.
– Мастер Пэрри впутал нас в чрезвычайно неприятное дело, – произнес Копулдейк, откинувшись на спинку стула, и в голосе его послышалось откровенное раздражение. – У меня не было ни малейшего желания заниматься этим расследованием, но мастер Пэрри настаивал. Что ж, мы с вами прекрасно понимаем: в данном случае он выполняет волю своей госпожи. Но я рад иметь такого помощника, как вы, сержант Шардлейк, и особенно рад тому, что благодаря вам у меня самого есть возможность остаться в Лондоне. Ни одно из дел, которыми я занимаюсь, не будет рассматриваться на летней выездной сессии, – добавил он. – Поверьте, будучи жителем Норфолка, я прекрасно осведомлен, насколько там неспокойная обстановка. – Копулдейк прищурил глаза. – Вскоре по поручению лорда-протектора в Норфолке должно начаться расследование, связанное с противозаконными огораживаниями земель под пастбища. Несомненно, норфолкские крестьяне примутся с пылом отстаивать свои права, уповая на то, что закон одинаков для всех. Я предпочитаю держаться от подобных распрей подальше. Вы, конечно, дело иное. Насколько мне известно, вы работали в Палате прошений, а значит, у вас имеется изрядный опыт общения с простолюдинами, – не без скрытого сарказма добавил он.
Слова его задели меня за живое, однако Копулдейк явно не стоил того, чтобы затевать с ним спор. Пропустив его колкость мимо ушей, я произнес:
– Я дал согласие расследовать дело мастера Болейна, и, следовательно, мне предстоит отправиться в Восточную Англию. От вас, сэр, мне необходимо получить письменное подтверждение того, что я являюсь вашим доверенным лицом.
– Да, я уже подготовил это подтверждение! Тоби! – Копулдейк высокомерно кивнул своему помощнику, и бородатый молодой человек протянул мне документ.
– Благодарю вас. – Я пробежал бумагу глазами. – Насколько я могу судить, брат Копулдейк, все в полном порядке. Не хватает только вашей подписи.
– С превеликим удовольствием ее поставлю!
Хозяин кабинета взял документ и снабдил его подписью с затейливым росчерком. Возвращая мне бумагу, он не удержался от вздоха облегчения.
Я повернулся к Локвуду:
– Если я не ошибаюсь, вам предстоит поехать с нами?
– Да, сэр, – негромко произнес молодой человек.
Если Копулдейк говорил без малейшего акцента, то речь его помощника выдавала в нем уроженца севера.
– Мастер Пэрри сказал, что вы хорошо знаете Норфолк, – заметил я.
– О, Тоби знает Норфолк как свои пять пальцев! – воскликнул Копулдейк прежде, чем Локвуд успел ответить. – Провел там полжизни, выполняя мои поручения. У его отца есть небольшая ферма, но выделить наделы своим сыновьям он не в состоянии. Поэтому Тоби решил изучать закон, и я взял его под свое крыло, – снисходительно пояснил он и повернулся к Николасу. – А вы, молодой человек, тоже будете сопровождать своего патрона?
– Да, сэр.
– Судя по вашей короткой мантии, вы еще не успели стать членом коллегии адвокатов.
– Надеюсь стать им в самом скором времени, мастер Копулдейк, – ответил Овертон, и в голосе его послышалась легкая досада.
– Мы собираемся покинуть Лондон в понедельник, – сообщил я. – Мастер Пэрри ввел нас в курс дела, которое нам предстоит расследовать. Но вероятно, вы и мастер Локвуд сообщите нам какие-либо важные подробности. – Я повернулся к молодому человеку. – Насколько я понял, вы посещали Джона Болейна в тюрьме?
Локвуд бросил вопросительный взгляд на своего патрона, который едва заметно кивнул. И ответил:
– Да, на прошлой неделе я был у него в тюрьме, где его будут держать до суда. Не слишком приятное место, сэр, можете мне поверить. И мастер Болейн совсем скис. Случившееся так потрясло его, что у него, похоже, малость ум зашел за разум…
– Тоби! – рявкнул Копулдейк. – Сколько раз я предупреждал, чтобы вы не смели употреблять в этой конторе всякие норфолкские выражения и присказки!
– Простите, сэр, – пробормотал Локвуд. Несмотря на виноватый тон, во взгляде его сверкнула злоба. – В общем, я хотел сказать, что мастер Болейн очень расстроен. Трясется как осиновый лист. Без конца твердит, что ни в чем не виноват. И очень беспокоится за свою жену. Я сообщил ему, что гофмейстер леди Елизаветы заинтересовался этим делом и поручил законнику, поднаторевшему в расследовании убийств, разобраться, что к чему. Если вы позволите мне высказать свое мнение… – Он вновь посмотрел на Копулдейка, который пожал плечами и махнул рукой. – Так вот, сэр, я полагаю: человек, у которого хватило жестокости не только убить свою жену, но и надругаться над ее телом, вряд ли бы так разнюнился, оказавшись в тюрьме.
– Но может, это всего лишь ловкое притворство, – вставил Николас.
– Вряд ли, сэр.
– Вы были у него дома? – спросил я.
– Да, сэр, по его просьбе. Мастер Болейн живет в прекрасном старинном особняке. Правда, почти все слуги разбежались, узнав, что хозяин арестован. Я видел его вторую жену и двух сыновей от первого брака. Бедная миссис Болейн, на нее больно смотреть. По ее словам, соседи шарахаются от нее, как от зачумленной.
– Эту женщину теперь не стоит называть «миссис Болейн», – поправил Копулдейк. – Появление Эдит Болейн, хотя она и была вскорости убита, делает второй брак ее мужа незаконным. Как девичья фамилия той женщины?
– Хит, – ответил Локвуд. – Ее зовут Изабелла Хит.
– Прежде она была служанкой в таверне «Белый олень», которая находится в Норидже, – сообщил Копулдейк, сопроводив свои слова коротким лающим смехом. – Неудивительно, что у соседей глаза на лоб полезли, когда Болейн через год после исчезновения законной супруги поселил эту девицу в своем доме, а потом и вовсе не придумал ничего лучше, чем на ней жениться. Если называть вещи своими именами, она была самой настоящей шлюхой.
Локвуд, никак не отреагировав на это заявление, негромко продолжал:
– Как видно, многие соседи уверены, что Изабелла причастна к убийству Эдит Болейн. Как и у Джона Болейна, у нее имелся веский повод избавиться от ожившей покойницы. Но, как и у самого Болейна, у нее не было ни малейшей причины глумиться над телом.
– Судя по тому, что нам известно, убийство, похоже, совершил кто-то третий, – заметил Николас. – И этот третий ненавидел Эдит Болейн всеми фибрами души.
– Возможно, столь же сильно он ненавидит Джона Болейна и Изабеллу, – добавил я.
– Когда я сказал Изабелле, что вскоре из Лондона приедет адвокат и займется расследованием, она немного воспрянула духом, – пояснил Локвуд. – Хотя бедная женщина, конечно, не представляет, какая участь ее ожидает, если муж будет осужден. Возможно, год за годом на нее станут вешать всех собак – прошу прощения, я хотел сказать, ее будут преследовать сплетни и наговоры, – добавил Локвуд, и я различил в его голосе тщательно скрываемое раздражение. Метнув взгляд на Копулдейка, он продолжил: – Судя по тому, что мне удалось узнать, с мужем она жила в мире и согласии.
– А с близнецами вы тоже говорили? – осведомился я. – С сыновьями Эдит?
– Парочка мерзких испорченных сопляков! – вмешался Копулдейк, сердито сверкнув глазами. – Росли они как сорная трава под забором, потому что ни один учитель не мог справиться с этими молодчиками! Как-то раз, когда я проезжал мимо их дома, они швырнули камень и сбили с меня шляпу. Да что тут говорить, отвратительные выходки этих шалопаев можно перечислять бесконечно! – Он сдвинул брови. – Впрочем, чего еще ожидать от мальчишек, которых мать бросила на произвол судьбы, предоставив их воспитание трактирной шлюхе?
Локвуд, переждав, пока его патрон выпустит пар, обернулся ко мне:
– Зовут этих юнцов Джеральд и Барнабас. По слухам, оба отличались скверным нравом еще до исчезновения матери. Похожи они как две капли воды, только у Барнабаса на щеке здоровенный шрам. Оба пошли в мать: светловолосые, коренастые.
– А как они ладят с Изабеллой? – поинтересовался я.
– Просто-напросто не замечают, не видят ее в упор. Но со мной побеседовали весьма охотно. Спросили, как я считаю, будет ли их папаша казнен. Я честно ответил, что не знаю. Тогда они поинтересовались, как поступят с отцовскими землями, если его отправят на виселицу, – отойдет ли она королю или достанется наследникам. Сказали, здесь уже побывал управляющий из Ведомства по делам конфискованного имущества. Я не стал скрывать, что если Болейна признают виновным, то все его имущество отойдет в казну. Тогда братья решили, что об этом необходимо сообщить деду.
– У них еще и дед имеется?
– Да, отец Эдит, Гэвин Рейнольдс, богатый купец, член городского совета Нориджа. Родители Джона Болейна давным-давно умерли. Он унаследовал их владения – не только поместье в Бриквелле, где жил до недавних пор, но еще и имения в Норфолке. Человек он состоятельный. Именно по этой причине люди Саутвелла и Фловердью, чиновника из Ведомства по делам конфискованного имущества, так и рыскают вокруг. Правда, по слухам, финансовые дела Болейна пребывают в расстроенном состоянии. Деньги, которые он получал от арендаторов, изрядно обесценились из-за инфляции, а пару лет назад он купил в Лондоне роскошный дом, потратив на это все свои сбережения.
– Насколько я понял, сыновей Болейна судьба имения волнует куда больше, чем судьба отца, – заметил я.
– Так оно и есть, – кивнул Тоби. – Они даже не удосужились спросить, как я считаю – виновен он в убийстве или нет.
– А хоть какие-то признаки того, что юнцы горюют по матери, вы заметили?
– Ни малейших, – покачал головой Локвуд. – О ней братья даже не упомянули. Помню, пока я разговаривал с ними, Изабелла стояла в дверях, смотрела на них не отрываясь и взгляд ее был полон отвращения. Отвращения и страха.
– А с мастером Рейнольдсом, дедушкой этих молодчиков, вы еще не встречались? – спросил я. – Полагаю, он и его супруга были потрясены до глубины души, узнав, что их дочь, которую все считали бесследно пропавшей, воскресла из небытия только для того, чтобы стать жертвой жестокого убийства.
– Я счел, что из моих попыток встретиться с ним вряд ли выйдет толк, – покачал головой Локвуд. – Рейнольдсы – богатая семья, они не снизойдут до того, чтобы принять простого солиситора. Полагаю, сэр, побеседовать с вами они не откажутся. Хотя после того, как стало известно об убийстве их дочери, Рейнольдс и его жена живут затворниками. По слухам, старик не сомневается в виновности бывшего зятя и ждет не дождется, когда Джона вздернут на виселицу.
Я украдкой взглянул на Николаса. В Хатфилде, беседуя с мастером Пэрри, Эдит Болейн заявила, что ее родители умерли. Если она находилась в стесненных обстоятельствах и не желала возвращаться к мужу, то самым разумным шагом было бы попросить приюта у отца с матерью. Однако она этого не сделала. Обсуждать визит Эдит в Хатфилд с Копулдейком и его помощником я не имел права, однако про себя отметил, что с родителями убитой необходимо встретиться как можно скорее.
– Разумеется, королевские чиновники живо интересуются исходом этого дела, – подал голос Копулдейк. – Прежде эти земли принадлежали монастырю. Когда они были конфискованы, Болейн приобрел их у казны. Если его отправят на виселицу, его сыновья окажутся под опекой короля. Это означает, что король, а точнее, леди Мария, как верховный феодал этого края, будет иметь право устроить их брак. Подобные поручения леди Мария, как правило, передает Ричарду Саутвеллу. Впрочем, братья Болейн вряд ли могут считаться завидными женихами, особенно если имущество их отца будет конфисковано.
– Насколько мне известно, имя чиновника, представляющего в Норфолке Ведомство по делам конфискованного имущества, – Джон Фловердью, – сказал я.
Копулдейк сдавленно хихикнул.
– Фловердью – юрист, как и мы с вами, брат Шардлейк. Человек он, по моему разумению, достаточно вздорный. Повсюду сует свой нос, только и ищет, чем бы поживиться. Общаться с ним – занятие не из приятных, так что я заранее вам сочувствую, – ухмыльнулся он и тут же добавил другим, более серьезным тоном: – Что до Саутвелла, то, встречаясь с ним, будьте предельно осторожны. Сейчас он – один из самых богатых людей в Норфолке, владелец овечьего стада в две тысячи голов и, судя по всему, вскоре станет членом Тайного совета. – Копулдейк беспокойно заерзал на стуле. – Этот человек чрезвычайно опасен. В чем только его не обвиняли – в хищениях и растратах, в похищении людей, в лжесвидетельстве против своего прежнего патрона, герцога Норфолка, и даже в убийстве. Но всякий раз он выходил сухим из воды.
– Вы сказали, его обвиняли в убийстве?
– Да. Лет двадцать тому назад он затеял ссору с другим норфолкским землевладельцем. Между ними завязалась драка, и Саутвелл проткнул своего противника ножом. В том, что он виновен в убийстве, не было ни малейших сомнений. Однако сэр Ричард обратился к старому королю с просьбой о помиловании, которое и было ему даровано.
– Для богатых, видно, закон не писан, – едва слышно проронил Тоби.
– Постарайтесь не портить с ним отношений, сэр, – посоветовал Копулдейк. – Это будет непросто, учитывая, что Саутвелл представляет интересы леди Марии, а вы выполняете поручение леди Елизаветы. – В голосе его послышалось откровенное беспокойство. – Помните, что официально вы являетесь моим доверенным лицом. Мне ни к чему наживать такого врага, как Саутвелл.
– Да уж, он из тех, с кем лучше не ссориться, – подхватил Локвуд.
– Возможно, после казни Джона Болейна леди Мария пожелает приобрести его земли и присоединить их к своим норфолкским владениям, – предположил Копулдейк. – Хотя бы для того, чтобы досадить сестре.
– И все же полагаю, что визиты представителей Саутвелла и Фловердью в имение Болейна несколько преждевременны, – сказал я. – Этот человек пока еще не осужден.
– Однако в Норфолке все уверены, что он будет осужден непременно, – возразил Локвуд. – Джон Болейн не пользуется там расположением, в особенности после женитьбы на Изабелле. Да и распря с соседом тоже не прибавила ему симпатий.