Мертвая земля
– А отец дал вам разрешение заходить в этот дом? – сурово осведомился я.
– Прежде скажите, кто вы такой, мастер горбун!
Николас сжал рукоять меча:
– Сделайте милость, обращайтесь с моим патроном полюбезнее, иначе я мигом научу вас хорошим манерам!
Близнецы, встав плечом к плечу, уставились на него без всякого страха:
– Ты что, вздумал угрожать нам, каланча недостроенная?
Николас был уже готов броситься на обидчиков, но я придержал его за локоть.
– Сержант юриспруденции Мэтью Шардлейк, – представился я. – По поручению барристера Копулдейка я буду заниматься делом Джона Болейна. На следующей неделе я отправляюсь в Норфолк, дабы помочь вашему отцу избежать обвинения в убийстве вашей матери.
Я рассчитывал, что прямое упоминание об ужасных событиях, произошедших в их семье, несколько усмирит юных головорезов. Но братья одновременно пожали плечами с видом крайнего равнодушия. Я бросил взгляд на маленького мальчика, все еще лежавшего на земле.
– Чем вы тут занимались?
Парень без шрама – насколько я помнил рассказ Локвуда, его звали Джеральд – ответил с жутковатой простотой:
– Да так, немного поохотились. Мы любим охоту, а оленей в Лондоне не водится.
– Если хотите, можете отвести этого оборванца к констеблю, – добавил Барнабас. – Из дома пропала куча всякого серебра. Так что этого недобитого кролика можно вздернуть на виселицу.
– Или хотя бы поставить ему на лоб клеймо и отправить на каторгу, – процедил Джеральд. – Именно так по новому закону положено поступать с малолетними воришками, да?
– Богом клянусь, я ничего не брал! – прошептал мальчик, не сводя с меня умоляющих глаз.
Я заметил, что на поясе у братьев висят туго набитые мешки, и вспомнил слова Локвуда о том, что они явились в отцовский дом за поживой.
– Полагаю, молодые джентльмены, вы не откажетесь показать нам, что в этих мешках, – произнес я непререкаемым тоном и бросил многозначительный взгляд на Николаса, по-прежнему сжимавшего рукоять меча.
Близнецы переглянулись. Потом Джеральд, как видно сочтя разумным не лезть на рожон, заявил:
– Вот еще не хватало! Кто вы такие, чтобы нас обыскивать? К тому же нам некогда, нечего тут зря время терять. Мы сейчас сядем на лошадей и рванем в Бриквелл.
Конечно, мы могли бы силой заставить их развязать мешки. Но братья наверняка оказали бы сопротивление, а мне ничуть не хотелось начинать расследование с потасовки между моими помощниками и сыновьями Болейна.
– Это вы открыли сундук в кабинете отца? – спросил я.
– Да! – с нахальной ухмылкой ответил Джеральд. – Это наше законное право. Если папашу вздернут на виселицу, все его добро достанется нам. Хотели узнать, что мы получим, но поди разберись во всей этой латинской и французской галиматье.
– Ошибаетесь, молодые люди, – проронил я. – Если вашего отца вздернут на виселицу, все его добро достанется не вам, а королю, который учредит над вами опеку.
– Я слышал, что если наследники несовершеннолетние, то король возвращает им конфискованные земли, – прищурившись, заявил Джеральд.
– А лорд-протектор Сомерсет любит душещипательные истории, – добавил Барнабас.
– Чего никак нельзя сказать о чиновнике, который распоряжается конфискованными поместьями, – возразил Локвуд. – Его имя Джон Фловердью. Вы, наверное, и сами слыхали: он не из тех, кто утирает слезы бедных сироток.
– Ну, в любом случае эта шлюха, Изабелла, ничего не получит, – пожал плечами Джеральд. – Идем, Барни, эти пиявки мне надоели.
Близнецы скрылись в доме. До нас долетел грохот внутренней двери. Мальчик, на которого они охотились, поднялся на ноги и весь дрожал, прислонившись к стене.
– Сильно тебе досталось, приятель? – мягко спросил я.
– Несколько камней угодило мне в спину, а пара – в ребра, сэр.
Оглядевшись по сторонам, я увидел мелкие заостренные камни, валявшиеся на земле.
– Они ворвались в кухню, а когда я пустился наутек, принялись гонять меня по всему дому. Я слышал, они кричали, что первый, кто размозжит мне голову, получит полсоверена. – Мальчик залился слезами. – Я просто искал место, где можно переночевать в тепле, – всхлипнул он. – Всю эту неделю стоит жуткий холод и дождь льет как из ведра.
Я вздохнул, достал кошелек и протянул бедолаге два шиллинга:
– Уходи отсюда поскорее и больше не возвращайся, если не хочешь новых неприятностей. Сейчас мы запрем этот дом на ключ.
– Честное слово, сэр, я ничего здесь не украл! Клянусь вам! Если что-то исчезло, то это они взяли.
– Нисколько не сомневаюсь. А теперь уходи. Пройди дом насквозь и выйди через главную дверь.
Я с жалостью взглянул на маленького оборванца. Тощий как щепка, на грязной рубашке – пятна крови, лицо покрыто струпьями и коростой. Когда парнишка, прихрамывая, скрылся в доме, я вспомнил, что даже не узнал его имени.
Несколько мгновений мы молча стояли в залитом ярким солнечным светом внутреннем дворе.
– Милые детки у Джона Болейна, – наконец изрек я.
– Да уж, подонки еще те, – кивнул Локвуд – Они с малых лет отличались скверным нравом.
– Судя по их поведению, братьям ровным счетом наплевать, что мать их убита, а отец сидит в тюрьме, – добавил Николас.
– А может, это всего лишь бравада? – предположил я, повернувшись к Локвуду. – Вдруг они только делают вид, что им наплевать?
– Не знаю, – вздохнул Тоби; выражение его лица было печальным и гневным одновременно. – Но сегодня я ничуть не удивился, увидав, что Джеральд с Барнабасом охотятся на несчастного ребенка, как на кролика.
Вспомнив, с каким пугающим спокойствием братья рассказывали о своей жестокой забаве, я невольно содрогнулся.
– Пару месяцев назад близнецы приняли участие в драке с приспешниками Леонарда Вайтерингтона. В обществе головорезов, среди которых было несколько слуг сэра Ричарда Саутвелла, они чувствовали себя в своей тарелке. Братья и прежде предлагали свои услуги землевладельцам, которые хотели прогнать арендаторов прочь. За деньги они готовы на все – калечить скот, поджигать дома, избивать людей.
– А каким образом этот, как его… Барнабас заработал свой шрам? – полюбопытствовал Николас.
– История эта произошла несколько лет назад, хотя никто не знает, насколько она правдива, – вздохнув, ответил Локвуд. – Одно ясно: Эдит Болейн, упокой Господи ее душу, никак нельзя было назвать хорошей матерью. Едва родив близнецов, она отдала их кормилице – и на этом закончила все свои материнские попечения. И хотя оба сына пошли в нее – светловолосые, крепкие, – миссис Болейн была к ним совершенно равнодушна и почти не обращала на детей внимания.
Я вспомнил, что, по словам Пэрри, женщина, явившаяся в Хатфилд, отнюдь не выглядела крепкой. Напротив, она была до крайности худой и изможденной. Впрочем, Эдит, если верить рассказам о ней, имела привычку морить себя голодом.
– В общем, эта женщина вела себя не так, как пристало матери, – продолжал Локвуд. – Свои родительские обязанности видела лишь в том, чтобы без конца бранить и сечь обоих мальчишек. Ну а они, понятно, тосковали по материнской любви и ласке. Особенно Эдит злило, что сыновья все время вместе и их невозможно различить. Как-то раз, когда братья завтракали на кухне, мать принялась их распекать. Твердила, как ее бесит, что они похожи как две капли воды. Мол, вчера один из них был пойман за кражей яблок и нагрубил слуге, а она даже не знает, кто это был. Понятия не имеет, кого следует наказать, отчего ей очень досадно. После этого мальчишки вышли во двор. Слуга видел, как они о чем-то шушукались, а затем взяли пучок соломы и принялись по очереди тащить соломинки. Один достал короткую. Блеснуло лезвие ножа, и раздался пронзительный крик. Через несколько минут братья вернулись на кухню как ни в чем не бывало. Только Барнабас был весь залит кровью, потому что Джеральд полоснул его по лицу ножом. «Что вы натворили, недоумки?» – заверещала Эдит, а Джеральд ответил: «Мы сделали это для тебя, мама. Чтобы тебе проще было нас различать».
Николас натужно рассмеялся. Я ошеломленно взглянул на Локвуда:
– Неужели это правда?
– Такие ходят слухи, – пожал он плечами. – Близнецы никогда не упоминают об этом шраме и не любят, если их о нем расспрашивают. Не удивлюсь, если братья сами выдумали эту историю, – с таких мерзавцев станется. Одно могу сказать: Джона Болейна они неизменно приводили в отчаяние. Люди давно говорили, что эта парочка рождена для виселицы. Но в результате на виселице того и гляди окажется их отец.
Мы с Николасом переглянулись. Если детство близнецов действительно было столь безрадостным, как рассказал Локвуд, у них имелся двойной мотив убить Эдит Болейн; я не сомневался, что эти двое вполне способны поглумиться над телом своей матери. Однако слухи могли быть весьма далеки от истины; по опыту я знал, что крупица правды, становясь предметом досужих разговоров, обрастает плотным коконом вымысла.
Мы заперли дом, и Локвуд отправился договариваться с констеблем. Мы условились встретиться с ним в понедельник у Болотных ворот, откуда нам предстояло вместе двинуться в путь.
Мы с Николасом неспешно вернулись к воротам Темпл-Бар; он шел к себе домой, а я решил воспользоваться возможностью и навестить своего друга Гая. Визит в дом Болейна дал нам обоим пищу для размышлений.
– Людей, у которых имелся повод прикончить Эдит, становится все больше, – заметил Николас. – Джон Болейн, его вторая жена Изабелла Хит, их сосед-помещик, а теперь еще эти его сыночки. Но всем подозреваемым не имело никакого смысла рисковать попусту, выставляя тело на всеобщее обозрение. Это противоречит здравому смыслу.
– Что касается парней, то, по-моему, их трудно назвать… – я замешкался, подбирая подходящее слово, – вполне нормальными.
– Это уж точно.
– Если история про шрам, которую рассказал нам Локвуд, соответствует истине, то за молодчиками нужен глаз да глаз. Как ты думаешь, такое можно сотворить из любви? Или из ненависти?
– Не знаю, – покачал головой Николас. – Я вижу только, что они считают себя джентльменами, а ведут себя как подонки.
– А как тебе понравился Локвуд?
– По-моему, на него можно положиться. К тому же он не робкого десятка. Не спасовал перед этими головорезами.
– А его патрон брат Копулдейк? Как он тебе показался?
– Ленивый жирный слизняк, – усмехнулся Николас.
– Удивляюсь, как Локвуд терпит столь бесцеремонное обращение, – заметил я.
– Чему же тут удивляться? – пожал плечами Николас. – Копулдейк платит, а Локвуд работает на него. Каждый из них ведет себя согласно своему положению.
– Может, и мне стоит начать разговаривать с тобой подобным образом? – усмехнулся я.
– Полагаете? Но ведь я же не простой клерк, – столь же ироническим тоном возразил Николас.
– Когда ты начинал у меня работать, то был простым клерком.
– Думаю, Локвуд еще многого добьется. Сейчас Копулдейк может плевать в потолок, потому что всеми делами занимается его помощник, но, уверен, Тоби не собирается пахать на него вечно. У него есть связи и знакомства, он неплохо разбирается в людях. На подобные качества всегда большой спрос.
– Не сомневаюсь, нам он окажется чрезвычайно полезен. Чем больше я узнаю о семействе Болейн и их соседях, тем сильнее радуюсь, что с нами будет человек, хорошо знакомый с этим гадючником. – Я покачал головой. – Надо будет спросить Локвуда, где, по его мнению, могла пропадать Эдит все эти девять лет. Увы, запрет упоминать о том, что незадолго до смерти она побывала в Хатфилде, связывает нас по рукам и ногам.
– Но Пэрри настаивает на этом условии.
– Боюсь, нам трудно будет одновременно сохранять лояльность и по отношению к леди Елизавете, и по отношению к истине. Остается лишь молиться, чтобы Господь вразумил нас, как это совместить.
Глава 7
За разговором мы дошли до ворот Темпл-Бар; Николас отправился в свои меблированные комнаты, а я двинулся по Чипсайду к дому Гая. У рыночных прилавков, затененных полосатыми тентами, как обычно, шла оживленная перепалка между торговцами и домашними хозяйками в белых чепцах. Однако то были отнюдь не добродушные препирательства прежних времен; покупатели торговались отчаянно, осыпая лавочников упреками в алчности и взывая к их совести; увы, цены на товары росли чуть ли не ежедневно. В куче капустных листьев, гнилых яблок и прочей дряни я заметил листок бумаги, на котором был напечатан очередной памфлет, и поднял его. То был один из многочисленных памфлетов против превращения полей в пастбища. Автор его взывал к милосердию короля, умоляя того:
«…способствовать торжеству истинной справедливости, искоренить вымогательство, оградить простых людей от притеснений и дать им возможность возделывать землю, получая таким образом средства к существованию».
А далее говорилось:
«Уповаем на доброе сердце нашего короля, неспособное мириться с тем, что овцы губят людей, оставляя их без пропитания, с тем, что один человек ради своей выгоды разрушает жизни сотен наших соотечественников».
Свернув листок, я сунул его в карман.
Гай жил в аптекарском квартале, который представлял собой лабиринт узких улочек и переулков, раскинувшийся между рекой и Чипсайдом. В витринах многочисленных аптек красовались чучела ящериц, якобы привезенных из Индии, и витые рога, якобы принадлежавшие единорогам. Гай, имевший лицензию лекаря, мог бы позволить себе что-нибудь получше крохотного магазинчика с жилыми комнатами наверху; но он жил здесь уже много лет и, подобно большинству немолодых людей, не любил перемен. Я заметил, что окна его аптеки закрыты ставнями; последние два месяца, с тех пор как Гай захворал, он перестал принимать больных. Это было тревожным знаком, ибо медицина всегда оставалась главным делом его жизни.
Я постучал, и через несколько мгновений помощник Гая Фрэнсис Сибрант распахнул дверь. Как и Гаю, Фрэнсису давно уже перевалило за шестьдесят; как и доктор Малтон, в прошлом он был монахом. Всегда склонный к полноте, в последние два года Фрэнсис сильно разжирел. За плечами у него был ранец.
– Мастер Шардлейк, да пребудет с вами милость Божия! – приветствовал он меня. – Мы вас сегодня не ждали.
Мне показалось, что во взгляде его мелькнуло смущение.
– Доброе утро. Как здоровье мастера Гая?
– Все по-прежнему, сэр, – грустно ответил Сибрант, и я заметил, какой у него утомленный вид. – Никаких улучшений. Простите, сэр, но я вынужден вас оставить. Надо отнести лекарства нашим пациентам.
– А я думал, Гай сейчас никого не принимает.
– Однако наши прежние больные требуют от нас лекарств, и я составляю их по рецептам патрона. Еще раз прошу у вас прощения, но я уже опаздываю. Пожалуйста, входите. Мастер Гай будет рад вас видеть. Он не спит.
Поклонившись, Фрэнсис пропустил меня в дом, а сам выкатился на улицу.
Оказавшись в приемной Гая, я окинул взглядом стоявшие на полках склянки, снабженные аккуратными ярлыками, и сосуды, наполненные сушеными травами. По лестнице я поднялся на второй этаж, в спальню. Мой старый друг читал, лежа в постели; в изголовье его висел старинный испанский крест с распятием. Ныне такие кресты изымали из церквей и сжигали; даже держать его дома было небезопасно, но доктор Малтон оставался убежденным католиком.
Увидев меня, медик улыбнулся. Зубы у него по-прежнему были белыми, но выглядел он скверно. Гай всегда отличался худобой, однако сейчас щеки у него так ввалились, что заострившийся нос казался огромным. Смуглая кожа, которую он унаследовал от своих предков-мавров, приобрела болезненный желтоватый оттенок. Гай и прежде был подвержен лихорадкам, объясняя это тем, что монастырь, в котором он провел бо́льшую часть жизни, располагался в болотистой местности с нездоровым климатом; но в последнее время лихорадка трепала его постоянно, даруя лишь краткие периоды отдыха, и я понимал, что бедняга совершенно изнурен.
– Да пребудет с тобой милость Божия, Гай! – произнес я.
– Рад тебя видеть, Мэтью. Вот уж не ожидал, что ты заглянешь сегодня. – Он замешкался, словно бы собираясь сказать что-то еще, но, бросив быстрый взгляд на дверь, ограничился улыбкой.
– Я только что приехал из Хатфилда и решил навестить тебя. Как твое здоровье?
Гай поднял исхудалую руку и вновь уронил ее на одеяло:
– Слаб, как муха, и постоянно чувствую усталость. И хотя всю жизнь я считал себя неплохим медиком, однако не представляю, как лечить свою собственную хворь. – Губы его вновь тронула улыбка. – Чтение – вот все, что мне осталось. – Он повернул книгу обложкой вверх, и я увидел, что это «Диалог об утешении в невзгодах», сочинение Томаса Мора. – Знаю, ты никогда его не жаловал, но этот человек создал великое учение.
– А также вошел в историю как грозный враг еретиков, без колебания отправлявший их на костер.
То был наш давний спор. Взяв книгу из рук Гая, я пробежал глазами страницу, на которой он остановился.
«Благоденствие богатого человека является источником благоденствия бедного», – прочел я.
Мне была хорошо знакома эта теория, согласно которой состоятельные люди, богатея, позволяют бедным питаться крохами своего богатства. Однако двадцатипятилетний опыт работы адвокатом убедил меня в обратном: растущее благоденствие одних людей зачастую лишает других последних источников существования. Я вытащил из кармана сложенный вчетверо листок:
– Посмотри-ка лучше вот это. Похоже, автор не согласен с Томасом Мором.
Изучив памфлет, Гай пожал плечами:
– Огораживание пастбищ началось не вчера. Томас Мор многократно выступал против этого.
– Однако, когда кардинал Уолси предложил принять новый закон, запрещающий отдавать овцам плодородные земли, Мор не поддержал его.
– Ох, вам, законникам, лишь бы спорить, – тихонько рассмеялся Малтон. – Увы, Мэтью, сейчас я слишком слаб, чтобы быть тебе достойным соперником.
– Прости. Ты в состоянии вставать?
– Лишь для того, чтобы сходить в отхожее место. Даже сидеть в кресле для меня утомительно. Ну что ж, по крайней мере, я избавлен от необходимости идти в воскресенье в церковь и средь голых стен слушать службу на английском языке. – Он сокрушенно покачал головой. – Вот уж не думал, что Англия когда-нибудь дойдет до такого. – Темно-карие глаза Гая увлажнились слезами.
– Возвращаясь из Хатфилда, я видел церковь, где только что закрасили все росписи, – сообщил я. – Она показалась мне ужасающе пустой, словно бы лишившейся сердца, хотя на стенах и вывели цитаты из Священного Писания.
– Значит, друг мой, ты тоже признаешь, что реформаторы перегнули палку? – вполголоса осведомился Гай.
– Да, признаю.
– А что ты делал в Хатфилде?
– Посещал леди Елизавету.
– А, протестантскую принцессу, – холодно улыбнулся Гай. – Впрочем, нет, она не принцесса, а всего лишь леди. Как и ее сестра Мария. Браки короля Генриха с их матерями признаны недействительными. В отличие от брака с Джейн Сеймур. Никак не возьму в толк, какую цель преследовал ее брат, лорд-протектор, лишив сестер короля титула принцесс.
– Соображения лорд-протектора ведомы лишь ему одному, – пожал я плечами.
– Ты по-прежнему занимаешься приобретением земель для леди Елизаветы?
– Да, Гай. Не далее как в понедельник мне предстоит отправиться в Норидж. По поручению леди Елизаветы.
– В Норидж? – В голосе его прозвучало удивление. – И какого рода поручение ты должен там выполнить?
Я замешкался, но, вспомнив, что интуицию Малтона обмануть невозможно, решился быть откровенным:
– Поручение довольно необычное. Один из Болейнов, дальних родственников леди Елизаветы, обвинен в убийстве. Она хочет, чтобы я провел расследование и удостоверился в том, что с этим человеком поступят по справедливости.
Гай вперил в меня пристальный взгляд:
– Ты давно уже не занимался подобными расследованиями, Мэтью. Если мне не изменяет память, с тех самых пор, как Джек Барак лишился руки.
– На этот раз дело вовсе не такое опасное. По крайней мере, к большой политике оно определенно не имеет никакого отношения.
– Молодой Николас поедет с тобой?
– Да. Он полон желания развеяться. И, говоря откровенно, Гай, я тоже рад возможности вырваться из Лондона. Признаюсь, мне ужасно надоело царапать пером по бумаге. Что же касается непосредственно дела, то если говорить кратко – этот человек обвиняется в убийстве своей жены. Предстоит разобраться, справедливо ли это обвинение.
В глазах Гая вспыхнула искорка интереса.
– Не хочешь ли рассказать мне эту историю подробнее? Может, я на время забуду о своей хвори.
Я был рад развлечь больного и с готовностью перечислил все известные мне факты, умолчав лишь о визите Эдит Болейн в Хатфилд. Когда я закончил, Гай откинулся на подушку; сперва я решил, что утомил его своим рассказом, но после догадался, что мой друг погружен в размышления.
– Возможно, когда близнецы были детьми, все их дикие выходки имели одну цель – если не завоевать любовь матери, то хотя бы привлечь ее внимание. Именно поэтому один из них и изуродовал другого.
– Жутковатый способ привлечь внимание.
– А как отреагировала на это мать? Впала в ярость?
– Судя по тому, что мне рассказывали, да. Правда, эта история дошла до меня отнюдь не в пересказе очевидца. Одному Богу известно, где здесь правда, а где вымысел.
– Если мать, увидев своего сына изуродованным, всего лишь разозлилась, то, вполне вероятно, дети решили – проливать кровь легко и просто. – Гай вновь погрузился в задумчивость. – А что собой представляет их отец? Человек, обвиненный в убийстве своей жены?
– Понятия не имею. Знаю только, что он привел в ужас всех соседей, через год после исчезновения законной супруги поселив в своем доме служанку из трактира. С ближайшим соседом у него давняя распря из-за границ земельного участка. К тому же сама фамилия Болейн по-прежнему воспринимается как позорное клеймо. Все это может сыграть против него на суде присяжных. На следующей неделе мне предстоит лично познакомиться с Джоном Болейном. Может, тогда я пойму, что это за человек.
– Надеюсь, ты вернешься живым и здоровым, – вздохнул Гай.
– Надеюсь, когда я вернусь, ты тоже будешь здоров.
Он вновь вскинул худую смуглую руку и уронил ее на одеяло.
– Похоже, мое паломничество на эту бренную землю близится к концу. Что ж, оно было достаточно длинным. Как-никак мне уже шестьдесят шесть лет.
– В Библии говорится, что срок жизни человека на земле – семьдесят лет, при большой крепости – восемьдесят.
– Однако не многим удается прожить так долго, и мы с тобой прекрасно это знаем. Я думаю, мое время пришло. Не хочу видеть, что происходит в Англии. Не хочу видеть, как уничтожается Церковь, которой я отдал свою жизнь.
– Ты отдал свою жизнь не только Церкви, – напомнил я. – Множество больных людей нуждаются в твоей помощи. Должен признаться, в последнее время я часто пренебрегал упражнениями, которым ты меня научил. Боюсь, во время путешествия в Норфолк мне придется расплатиться за это отчаянной болью в спине. Когда вернусь, непременно буду следовать всем твоим советам.
Гай внимательно посмотрел на меня:
– Запомни, в седле тебе нужно сидеть высоко. Не вытягивай вперед шею и не опускай глаза. Знаю, изгиб твоего позвоночника вынуждает тебя смотреть вниз, но старайся гордо вскидывать голову.
– Постараюсь.
Я наклонился и сжал его руку, превратившуюся в кость, обтянутую кожей. На несколько мгновений в комнате повисло молчание, которое нарушил стук в дверь. Гай бросил на меня быстрый взгляд, в котором мелькнуло беспокойство, и крикнул:
– Войдите!
В комнату вошла Тамазин Барак; в одной руке она держала корзинку с продуктами, а другой сжимала ладошку маленького светловолосого мальчика.
– Я купила все, о чем вы просили… – начала объяснять она и осеклась, увидев меня.
Ее миловидное лицо, обрамленное белым чепцом, из-под которого выбивались пряди светлых волос, мгновенно приобрело ледяное выражение, а пухлые губы сжались.
Я не встречал Тамазин в течение последних трех лет; за это время она заметно постарела, у рта и вокруг глаз появились морщинки. Джорджу, ее маленькому сынишке, моему крестнику, вскоре должно было исполниться четыре; он появился на свет незадолго до нашего разрыва. Их младшую дочь я вообще не видел ни разу. Джорджи, вытаращив глазенки, смотрел на меня с откровенным любопытством.
– Да ниспошлет Господь тебе доброго дня, Тамазин, – негромко произнес я.
Она, отвернувшись от меня, как от пустого места, обратилась к Гаю.
– Пойду отнесу все это в кухню, – произнесла Тамми напряженным, лишенным всякого выражения голосом. – Когда Фрэнсис вернется, он приготовит похлебку из мяса и овощей. Мяса совсем немного, цены опять выросли, и у меня не хватило денег на хороший кусок.
– Мэтью зашел неожиданно, – пояснил Гай. – Я не стал говорить ему, что ты согласилась сходить за провизией для меня. Решил, быть может, увидев его…