Я Бадри
Часть 1
Безысходность
1
У него закружилась голова. Он в ужасе замер, дабы не упасть с такой высоты. Бадри чутко чувствовал, как сердце внутри отбивает беспокойный ритм. Время словно замедлилось. Возник некий ступор.
– Бадри! Ты собираешься брать эту чёртову дверь или нет?! – проворчал Рэй. – У нас нет времени. И весь день я так простоять не смогу. – Он подавал дверь наверх своему подчинённому. Тот должен был наклониться, и потянуть её на себя, а затем положить на поддон, на котором сам и стоял.
Но Бад никого не слушал. Тошнило.
Поспешил присесть.
Он не знал, что его лицо сильно побледнело. Бадри мимолётно, сквозь пелену недомогания, обратил внимание на коллегию внизу: Лео без устали что-то вещал (он улыбался, то не улыбался), Рэй так и стоял с дверью в руках, запрокинув голову назад, и напряжённо глядел вверх.
Кажется, Рэй что-то говорил. Бадри видел, как шевелятся его тонкие губы, но звук почему-то разобрать был не в силах. Звон в ушах. Наверное, мешал он. А может и – тошнота, ведь он боялся, что его вырвет. Вся концентрация уходила на то, чтоб не потерять сознание; а не – разбирать речь заведующего складом.
Непроизвольно улавливался отдалённый смех Лео. И этот смех в данный момент казался каким-то противным, словно коллега насмехался над ним.
Бадри побледнел ещё сильнее, и ему захотелось срочно прилечь. Ведь тогда станет легче.
Наверху было неимоверно душно.
Он закрыл лицо руками. Бад отчаянно пытался сопротивляться, однако положение только усугублялось. Но вдруг… внезапно образовалась странная тишина. Абсолютная тишина. Не единого звука. Бадри так показалось. Его посетила мимолётная мысль о том, что парни обиделись на него (за его неуспеваемость) и ушли домой, и теперь он сам будет поднимать двери, и дорабатывать этот вонючий день на складе.
Виски пульсировали. Сердце, как пулемёт. Бадри стало ещё страшнее. Он попытался зачем-то встать, но снова сел. Бад повернул голову налево, и боковым зрением уловил какое-то копошение внизу. Это были Рэй и Лео. И они не обиделись. И, тем более, никуда не ушли. Они просто почуяли, что с их товарищем творится что-то неладное.
Бадри сидел на низкой стопке дверей, прикрыв лицо руками. Ему захотелось окончательно закрыть глаза. Экран начал темнеть. Вдруг он почувствовал себя орлёнком и…
«На дисциплине строится карьера, а на страстях образуется могила».
Мэттью
2
Новый день. Победа света над тьмой. Сказочный рассвет робко пробивается сквозь окна двадцатиэтажного здания. Он покидает свою белую постель, желая насладиться этим природным явлением.
Отменно! У него всё есть: богатство и слава. Он мечтал об этом всю свою жизнь, стремился к этому, работал не покладая рук, и вот наконец… свершилось: рок-музыкант с мировым именем, большие концерты, деньги льются рекой, раздача автографов на улице. Вот она, какая, оказывается, всемирная слава; он крутой барабанщик и настоящая рок-звезда.
В состоянии воодушевления, независимости и самодостаточности, мужчина стоит около огромного панорамного окна и наблюдает, как из-за огненно-жёлтого горизонта плавно поднимается великое светило. На огромный мегаполис постепенно опускаются лучи утреннего рассвета. Не хватает только эпичной музыки в этот момент («он у окна», «рассвет»). Какое же блаженство наблюдать за всем этим – наблюдать с высоты птичьего полёта. Волшебная красота. До этого мига, ничего подобного, он в жизни ещё не испытывал. Но погодите… Врезается это! – то самое «но»…
Что-то начинает беспокоить именитого музыканта. Эти странные звуки – непонятные и страшные нотки какой-то дисгармоничной мелодии. Кажется, она далеко, но в тот же момент и близко; и так нагло плюёт в душу. Бьёт по перепонкам, разрушая идиллию созерцания прекрасного. Кажется, даже, что он их знает. Эти звуки… Верно!.. Этот дискомфорт не спутать ни с чем. Страшные звуки, из-за которых хочется сиюминутной смерти, а после – вечного покоя.
Ну почему именно сейчас – на самом интересном месте?! – воскликнул мысленно Бадри на фоне уходящих сновидений и бескомпромиссного будильника.
***
Квартирка делилась на две локации: комната, в которой барабанщик спал, и иногда ел, и прихожая – кухня по совместительству, где он шаманил что-то постное и не совсем вкусное. Бадри не любил тратить много времени на готовку, поэтому только чисто отваривал, а различными соусами потом заправлял, что в итоге, в принципе, получалось весьма благородно.
Понятие «уборка» эта берлога уже успела подзабыть. «Благодаря» такому жителю, как Бадри – анти-оптимист и лентяй, – «берлога», пожалуй, было подходящим названием. Об этом явно кричали пыльный шкаф, грязная плита, засоренный комнатный палас, а также не менее «чистый» санузел. Бытовой дисбаланс закреплял непонятный спёртый запах: то ли сырости, то ли чего-то там ещё.
Говорящего ящика в комнате не было. У стены, а вернее, у кровати, тесно пристроенной к стене, валялись мужские повседневные вещи: музыкант снова не удосужился перед сном нормально сложить вещи, и положить их на стульчик, который всё равно пустовал, одиноко располагаясь возле окна. Вблизи кровати также виднелось изобилие подсушенных крошек. Ничего особенного. В принципе ничего сверхъестественного. Просто Бадри вчера заедал стресс за просмотром психологического триллера, где безбашенные подростки гоняли любовную парочку по лесу, мстя им за гибель их псины.
Хоть умереть, но он не хотел вставать. Лучше быть там, чем в этом сером мире, да ещё и в безнадёжном теле. С такими мыслями Бадри наконец распахнул тяжёлые веки после малочасового сна. Первое, на что проснувшийся обратил внимание, была давно нетронутая ударная установка, пылившаяся в углу его комнатушки. Давно не репетировал. Он досадно вздохнул. Ничего… Его цель не за горами. Скоро он станет тем, кем так давно мечтает стать – барабанщиком всемирно-известной рок-группы. Ведь всё для этого имеется: талант, дружные ребята и цифровой век. Лишь было бы желание. А оно как раз-таки у него было неимоверное.
Очень скоро. Да! Нужно просто набраться терпения, и только верить в себя. Главное не останавливаться…
Его слишком долго отшивали. Потому глупо останавливаться на полпути. Все они… не хотели играть с Бадри. Однако теперь всё изменилось: он играет в коллективе. И он докажет им (всем тем, кто его когда-то отшил), что они совершили большую ошибку, когда брили его. Теперь – это его долг. Миссия на миллион. Бадри просто обязан прославиться. Пути назад нет!
Телефон на полу снова завибрировал. Будильник завопил, но Бад его заткнул не глядя, одним точным касанием по сенсору гаджета. И снова тишина. Только он, и его мысли – мысли об успешном будущем, и ещё о том, что сейчас надо срочно выпрыгивать с постели, дабы не опоздать на работу. Лучи утреннего солнца проникали сквозь грязные окна, поливая квартиру в романтические оттенки. Окна в этой берлоге обычно задёргивались шторами – из-за боязни квартиранта увидеть посреди ночи каких-либо сущностей, заглядывающих в окно второго этажа; однако в этот раз (вчера) что-то пошло не так: Бадри без памяти уснул.
Находясь всё ещё в кроватке, он хотел бы и дальше продолжать видеть сны, укрываясь давно нестиранной постелью; но для него это было просто недоступной роскошью в данный момент.
Нужно вставать.
Нужно чистить зубы.
Нужно ехать на работу.
Нужно, нужно…
Это слово бесило Бадри, выворачивая его психику наизнанку. Однако, как бы он не капризничал, нужно было кормить себя и платить квартплату: еда с неба не упадёт, а арендодатель бесплатный кров не предоставит.
Тяжёлая рука стянула одеяло вбок. Тело оголилось. Парень с недельной щетиной уселся на кровати. Потрёпанные волосы не стриглись приличное время, и не мылись, наверное, около недели. Бад снова вздохнул и забылся, погрузившись в мысли. Его раздумья прервал очередной глас будильника; он даже слегка подскочил от неожиданности. Раздосадованный от того, как быстро бежит время, Бадри поднял телефон с пола; увиденное в следующий миг заставило его не на шутку встревожиться. На дисплее смартфона показывало: 8.32. Дела, означало, плохи. Работа начиналась с девяти, а значит, дела гораздо хуже, чем просто «плохи».
Бадри суетливо носился по квартире. Проблема заключалась в носках, которые он не мог всё никак найти. Время уже показывало 8.45, а барабанщик носился до сих пор в трусах. Обычно, в такие моменты, время беспощаднее некуда; когда как в ожидании чего-то заветного, оно всегда тянет резину.
Срок поджимал. Долой умывание и чистка зубов. Бадри не хотелось ловить косые взгляды от заведующего складом, поэтому гигиенические процедуры пришлось экстренно отменить. И, не позавтракав к великому разочарованию, он выпил лишь стакан воды. Напялил чёрное трико. Натянул вонючие, найденные в горке грязного белья, белые носки (относительно «белые»). Оставалось только выбрать подходящую футболку, которых было всего три. Выбор мгновенно пал на красную. Бадри схватил ланч, обул кроссовки, и с последующим треском двери, его подошвы засверкали…
***
На носу стоял конец лета. И летний зной. Три дня подряд небо без единого облачка. Лучезарное светило уже с утра норовилось положить какого-нибудь сердечника на лопатки. Люди толпами штурмовали автобусы и заполоняли тротуары улиц, начиная свой серый будний день. Пешеход, соединяющий обе стороны улицы, пустовал. Бадри в спешке ступил на него, поправляя чёрный рюкзак на плече, и с облегчением заметил зелёное разрешение на светофоре. Машины вмиг остановились перед зеброй, чётко следуя правилам дорожного движения. Трёхглазый хамелеон торопливо заморгал, и оставшиеся триста сантиметров Бадри пришлось пробежать. Опасная дистанция позади. Теперь он на тротуаре.
По пути на автобусную остановку раздался телефонный звонок. Раздосадованный барабанщик даже знал заранее автора входящего вызова. Достал смартфон. На экране мерцал контакт с интересным именем: «Серое лицо». Самое меньшее, что хотел бы Бад слышать по утрам, так это однообразный голос их заведующего складом.
– Да, Рэй, – монотонно ответил на звонок.
– Ало, Бадри? Утро доброе, – раздался на той линии баритон коллеги. Судя по голосу, он ничуть не собирался отчитывать своего подчинённого за опоздание.
– Если оно было бы ещё добрым, – был недовольный комментарий.
Пока Бадри ведал о своей задержке на работу, очередной светофор встал у него на пути, когда он повернул направо. Периферическим зрением невольно улавливал женский силуэт. Рядом с ним ненароком, красовалась хрупкая азиатка с идеальными чертами лица и распущенными душистыми волосами. Бадри слегка взглянул на неё, в надежде попытать счастье: ну, мало ли, авось и повезёт. Почему нет? Однако красотка даже не заметила его существования. Настроение у парня вмиг упало, и стало ещё хуже, чем было до этого душераздирающего момента. На личном у барабанщика не складывалось. И подобные курьёзы ещё больше пробуждали в нём женоненавистничество.
– Слушай, купи пожалуйста чего-нибудь пожрать. Умираю от голода. Не проблема? – вежливо попросил Рэй, и голос его уже не казался таким однообразным. – Моя девушка уехала поступать в универ. А готовить мне самому лень. Хе-хе…
И зачем мне об этом знать? А?
В общем подчинённый согласился спасти заведующего от голодной смерти, уверив, что попутно заскочит в ближайший супермаркет. Тем временем загорелся зелёный свет. Восточная красавица завиляла аппетитным орехом, делая топ-топ уверенными шагами по каменной зебре идя впереди. Под гнётом соблазнительного зрелища, наблюдатель на автопилоте принимал заказы от Рэя. Д-а-а… Повезло её парню. А может даже – мужу!.. Интересно, какого ему? – интересовало Бадри это не меньше, чем – чёрные дыры мистера Хокинга1.
– Хорштэйн?
– Хорошо, Рэй. Я всё куплю, – спешил закрыть разговор Бад. – Давай. Скоро буду, – соврал с небольшим угрызением совести.
– Всё. Лады. Давай, – одобрил низкий голос, и первый положил трубку.
Бадри миновал короткую пешеходную дистанцию. Красавицу он потерял из виду после того, как завернул налево. Та пошла прямо, незримо растворившись вдоль магазинов одежды и SPA-салонов.
***
Ему казалось, все на него смотрят, хотя логически Бад понимал, что это просто уловки паранойи. Парила душная атмосфера в общественном транспорте, укрывая испариной серые лица граждан. К большому «счастью» пассажиров кондиционер был сломан. Они об этом узнали тогда, когда с дальних рядов звонкоголосая пассажирка сделала замечание водителю автобуса; на что, тот кратко бросил: «Сломался!»
В парилке на колёсах все места были заняты бабульками, стариками, да беременными девушками. Молодёжь отважно ехала стоя. Одни уступили место из-за искреннего уважения к подобной категории граждан, а другие – просто потому что так принято; и, если они этого не сделают, их обвинят во всех смертных грехах. Сам же Бадри никогда не любил сидеть в маршрутке, особенно в такую жару. Были, конечно, исключения, но только не связанные с маршрутами на работу. Вот они – те самые исключения: чтобы не уступать кому-нибудь место, Бадри всегда делал вид, будто бы прилип к телефону или к окну; и ещё… как вариант (всем известный манёвр), Бад притворялся мёртвым. Шутка. Спящим.
Он держался за верхний поручень, и просто смотрел в окно, размышляя о своей жизни, – насколько она всё-таки ничтожна. Одиночество. Фобии. Тоска. Сплошной замкнутый круг изо дня в день. Ничего не меняется. Кажется, становится лишь только хуже. Из потока мыслей о самоубийстве его вытащила женщина, которая сидела не так далеко, и всё никак не могла успокоить своего отпрыска, находившегося рядом с ней.
– Я тебе уже сказала: нет! – громко рявкнула мамаша на сына. Она будто не замечала посторонних лиц, и говорила так, как ей удобно.
Бадри невольно поморщился, узрев потный – в солёной росе – второй подбородок персоны бальзаковского возраста. А также её губы…
Скрудж Макдак2.
– Н-у-у м-а-а-ма! Я хочу получить эту штуку. Мне очень она нужна. Дай мне её, – ныл над душой конопатый, дёргая за платье женщину. Если мамке было пофиг на окружающих (учитывая её гонор), то маленькому эгоисту – тем более. Неизвестно, что вымогал рыжий сорванец у матери; но просил он напористо, и, однозначно, не думал сдаваться.
– Никаких возражений, гадёныш. Вс-ё-ё, я сказала. Всё! Прекрати сейчас же! Замолчи. – Женщина нервно огляделась по сторонам, словно только сейчас увидела людей поблизости. У неё декольте в испарине. – Дома поговорим. Вон люди на нас уже смотрят как на ненормальных; а ты сидишь и балуешься. Не стыдно? – в полголоса донесла до мальчика.
Юный парень заревел. Лет пять-шесть ему было.
– А ну-ка не плачь, – грозно процедила полненькая женщина. – Ты слышишь меня?! Не ной говорю тебе! – добавила жару она, ударив не сильно юнца по ручонке.
Тот взвизгнул точь-в-точь, как свинья, ну… или как подобает молодому кабанчику, когда в него вонзают острый нож. Мамаша аж немного растерялась, судя по тому, как она резко огляделась. Серые лица пассивно лицезрели конфликт упитанной курицы и её цыплёнка. Моментами кто-то недовольно вздыхал, да ахал. У центральных дверей кашлял щуплый дед; на него презрительно поглядывали.
– Я расскажу всё дяде Морсу! И он даст тебе по тыкве! – сделал неожиданное заявление малец на весь автобус.
После этого пассажирка в разноцветном платье ещё пуще покраснела. Услышав детскую угрозу, старушки закачали головами, а граждане моложе – тихо засмеялись, разобрав слова маленького ребёнка. По мимике несчастной дамы чётко прослеживались растерянность и неопределённость: бить или не бить? – ведь если ударить, то капризы усилятся, и тогда станет ещё хуже; а люди вдобавок вообще подумают, что она мамаша-тиран.
Так и эволюционировала она – за короткий отрезок времени – из грозной бабы в покладистую мамочку, пытающуюся угодить своему несносному чаду. Между тем конопатое существо подкидывало дров, всё больше разжигая манипуляционный костёр, пока через три остановки оно, и его родительница не вышли из автобуса, облегчив участь оставшихся пассажиров. «А не фиг было орать на весь автобус», – позлорадствовал себе под нос Бад, но в то же время испытал долячку сочувствия. На ум сразу прилетел отрывок из радикального изречения старшего брата, по поводу таких несносных детей: «…хорошенько кирзовым сапогом по роже!»
***
Локомотив со свистом пронёсся по железной дороге, и предупреждающе завывая, тянул за собой железную цепочку с углём. Бадри держал в руке бумажный пакет, в котором лежали песочное печенье и пять сэндвичей с курицей. В наушниках жужжал привычный для его ушей метал. На плече по-прежнему висел чёрный рюкзак одиннадцатилетней давности. Вагоны тянулись один за одним, и он ещё пуще не хотел идти на работу, находясь вблизи проскакивающих разноцветных громадин на металлических колёсах.
Можно было просто уволиться, и дело с концом; и больше никогда не видеть этот пыточный склад, и эту громкоговорящую железнодорожную станцию, через которую надо было пробираться, чтобы настигнуть его. Нужно было просто найти новую работу – ту, которая хоть немного будет по душе, а не надрывать свою спину с «клоакой», таская ежедневно пятьдесят пять тысяч фунтов на плечах. Этим Бад и хотел заняться – поиском новой работы; но постоянно это откладывал, потакая своей зоне комфорта, и ссылаясь на неумение находить общий язык с людьми. Ему в тягость было осознавать то, что какая-либо работёнка давалась для него с большим трудом. Бадри всегда твердил – мысленно и вживую, – что кроме умения играть на ударных, он больше ничего не умеет. Он считал, что человек не создан для того, чтобы быть там, где ему не хочется. Если уж работать и зарабатывать, то только любимым делом. Бад частенько скандировал на работе фразу, что-то там… про любимое дело, которое должно быть твоим оплачиваемым хобби (он всё никак не мог запомнить правильность цитаты).
Баду осточертело таскать двери. Ему надоело разгружать машины и фуры. Его раздражали коллеги, женская бухгалтерия, а особенно – не вселяло надежды на позитивное существование – серое лицо заведующего складом. Ему думалось, что все сотрудники заодно, однако в реале (вне его паранойи) они были такие же пешки в этой компании, как и он. «Рабсила», – любил акцентировать Рэй на первом корне слова. Конечно же, снова и снова, барабанщик осознавал абсурдность своих предположений. Ещё Бад осознавал и то, что ожидание-стояние вот-вот закончится, ведь виднелся последний вагон, а значило: в ближайшие пять минут он очутится на «любимой» работе, где сперва увидит недовольную физиономию Рэя, испытает робкое рукопожатие Лео, а потом они сядут пить кофе, разговорятся, и начнут весело отгружать машины; а ближе к вечеру их настроение подымится до небес, ведь наступит кончина рабочего дня.
Работник аккуратно перешагнул рельсу, боясь запачкать и поцарапать новые кроссовки; и направился в сторону ангаров…
Мексиканец сосредоточенно размешивал свой чай, глядя на то, как заварка кружится в кипятке, постепенно раскрашивая его, и плавно опускается на дно. Лео – мексиканец, и он не пил кофе. Он был фанатом чая. Закончив размешивать чёрный напиток, смуглый мужчина с усиками и бородкой положил ложечку рядом с кружкой, и вопросительно взглянул на заведующего складом.
– Чего тебе? – не расслышал мексиканец руководителя с первого раза.
– «Сэндвич в студию» говорю! – хотел добавки Рэй, который улыбнулся, но в ответ получил суровый взгляд от коллеги.
– Хватит тебе сэндвичей. Лопнешь! – пошутил Лео под маской суровости, и передал продолговатое лакомство.
Кореец принял с восхищением купленный барабанщиком продукт питания. Рэй – слегка смугловатый оттенок кожи, пять футов и пять дюймов ростом, среднего телосложения, длинная чёлка чёрных волос, умеренно вдавленный лоб, а губы и брови спорили, кто тоньше.
– Плевать! Я хочу жр-а-а-ть! – протянул коварно Рэй, затем откусил смачный кусок от сэндвича. Он страстно зажевал, а его уголки рта запачкались майонезом.
Помещение, где парни обычно отдыхали в обеденный перерыв, да и просто коротали за чашкой чая, располагалось на втором ярусе склада. Кругом находилась заказная мебель, упакованная в коробках, а по середине стоял самодельный стол, сделанный из негодного межкомнатного полотна. Чуть далее от стола лежали два замызганных матраса, на которых парни – без угрызения совести – любили порой дремать. В воздухе напрочь закрепились ароматы постоянных перекусов и деревянных изделий, вперемешку с потом и душком вонючих носков. Зимой на складе можно было покрыться льдом, если мало двигаться, и второй этаж был неким спасением от холода; однако летом дела обстояли совсем иначе, потому как… первый этаж, наоборот, служил спасением от неимоверной духоты, так как на втором – жара достигала самого пика из-за нагретой солнцем крыши ангара. Вот и сейчас ребята претерпевали душную атмосферу, вдобавок занимаясь распитием горячих напитков, покрываясь солёной росой.
– Что на сегодня? – спросил Бад по поводу плана работы.
Заведующий запил кофе, держа в левой руке почти доеденный сэндвич. Заговорил:
– Ну, учитывая, что фура с товаром прибудет приблизительно через две недели, то… – Рэй на несколько секунд задумчиво замолк, – ничего, – улыбнулся он, затем доел лакомство.
Бадри промолчал, лишь в душе ликуя.
– Чёрт подери! Не работа, а сказка. ***3. Значит, сегодня опять спим, – расплылся в улыбке мексиканец, сделав глоток чая.
Рэй исподлобья недовольно посмотрел на коллегу.
– Но для начала сделаем кое-какую работёнку, да? – утвердительно напомнил кореец, и улыбка Лео вмиг исчезла.
– Да брось, Рэй… Почему именно сегодня, а не завтра?! – ноюще протянул сорокалетний мужчина.
– Потому что завтра – это завтра, Лео. А надо – сегодня! Или ты уже забыл? – Рэй орудовал салфеткой у рта. – Короче не волнует. Сейчас доедим, допьём кофе и пойдём работать. Всем понятно? – окинул он взором своих подчинённых.
Бад с любопытством обратил внимание на Лео, предполагая, какая реакция сейчас будет; и не ошибся, когда увидел невнятные бурчания мексиканца себе под нос.
– Я тоже тебя люблю, Лео, – улыбнулся иронично Рэй. Он убрал салфетку в сторону и заговорил с Бадри. – Смотри… сейчас, когда пойдёте – ну, сначала доешьте, допейте здесь всё, – Лео тебе покажет фронт работы. Там немного, Бадри. Ничего сложного…
Барабанщик неохотно слушал рабочий замысел заведующего складом, запланированный им ещё вчера. Его жутко бесило, когда Рэй начинал свой разговор со слова «смотри», ведь за этим обязательно следовало какое-либо поручение или какая-нибудь – может быть, и не муторная, но всё же очередная – серая работа. Не было какого-либо желания напрягаться сегодня совсем, «благодаря» неимоверной лени.
– Нехороший ты человек, Рэй. Нехороший, – тем временем возмущался мексиканец, хотя на самом деле просто валял дурака. – Вот откуда ты такой взялся? Скажи мне! А? Ты как женщина. Жьеньщина… – протянул последнее слово с акцентом. – Ты как, моя жена. Точно! Она только дома мне мозг ***, а ты здесь – на работе. – Лео встал из-за стола. – Иди вообще в отпуск. Тебе в отпуск пора. Надоел ты что-то нам, – бросил напоследок, и направился к лестнице, ведущей на нижний этаж.
Подстывший чай мексиканца остался недопитым, сэндвич несъеденным, но его возмущения продолжились; и на фоне шагов по железным ступенькам вниз, его бурчания вынуждали коллег непроизвольно улыбаться. Рэй в эту минуту разглядывал Микки Мауса на кружке, из которой пил обычно только кипяток, однако сегодня решил сделать кое-какое исключение, в виде двух выпитых порций кофе. Лео был неконфликтным, и даже безобидным человеком, поэтому… чтобы он не выбрасывал время от времени, Рэй и Бадри всерьёз его не воспринимали. Они хорошо ладили с ним. Отлично знали его манеры – манеры, пропитанные не злобой и не ненавистью, а лишь – юмором и некой детской шалостью.
– Вообще охренел, – в шутливой манере заметил Рэй на всеуслышание.
С первого этажа донеслось ворчание мексиканца, еле уловимое слухом:
– Всё. Завтра увольняюсь, – повторил в очередной раз Лео, потому как делал это частенько.
В своей привычной манере Рэй хотел кинуть прибаутку на этот счёт, но его осекла задумчивость Бадри.
– Бадри, всё нормально? – дружеским тоном поинтересовался кореец.
– Да, Рэй, вполне, – слукавил Бад, испытывая апатию.
Увидев потухший взгляд товарища, Рэй решил разжечь диалог:
– Как рок-группа? Живёт?
– Живёт, – был скудным ответ.
– Когда выйдет клип? – не терял надежду Рэй, до последнего проявляя интерес. – И что там с Rock am ring4? Когда собираетесь ехать? – заправил юмором.