Миры

Жизнь капли

Вначале было размытое ощущение объёма, рассредоточенности, потоков и перемешивания, тяжёлой насыщенности, единства, сложенного из многообразий, как если бы вдруг каждая клетка тела обрела собственное сознание. Тепло с одной стороны, холод с другой, врезающийся ветер, всё влияет на мою форму, часть меня растворяется, пропадает, часть возникает откуда-то из окружающего пространства, иногда я уменьшаюсь быстрее, чем воссоздаюсь, иногда наоборот. Это внутреннее движение – это то, чем я чувствую мир и чем отвечаю ему.

Но сейчас я всё больше и всё тяжелее. Моя структура укрупняется, я начинаю как бы проваливаться сквозь пространство меня породившее, я уже не я. То есть, видимо, я прежнее тоже никуда не делось, я чувствую с ним связь, да, оно существует, но я теперь – его маленькая частица, видимо, не такая маленькая, чтоб продолжать быть лишь его осознающей частью, я слишком велика, я теперь – индивидуальность, я всё ещё взаимодействую с миром через полёт, но теперь у меня есть своя собственная форма, и, кажется, я продолжаю расти.

Я всё дальше отдаляюсь от моего прежнего я, здесь потоки мира уже другие, и вокруг много подобных мне, все разные, и иногда, изредка, мы сталкиваемся и разлетаемся вновь. Я замечаю, что моё я, моя форма растёт не равномерно, во мне что-то появилось, моё маленькое я. В отличие от постоянно меняющейся формы моего большого, общего я, которое было до перерождения, моё маленькое, теперешнее я более стабильно и твердо, то, что приросло, почти не улетучивается вновь, разве что самую малость, гораздо быстрее прирастает новое, поэтому я становлюсь всё больше. И игра моего роста – это отпечаток игры моего полёта, это моя личная история. Каждый поворот, каждый вираж, каждое столкновение, каждый порыв или замедление, всё остаётся в памяти моей формы, я вижу вокруг себя другие растущие формы, и каждая может долго рассказывать мне свою историю, но нет времени слушать, история каждой – уникальна, и их вокруг – бесчисленное множество.

Я попала в зону особенно интенсивного роста, меня понесло вбок и закрутило вокруг оси, я становлюсь всё площе, иногда меня отклоняет по оси, перпендикулярной моей плоскости, и я чувствую, как это меняет мой рисунок, каждое отклонение – немного другие веточки зарождаются на моих краях, да, я забыла сказать – я теперь ветвлюсь! А если веточка появилась – она продолжает расти, медленно или быстро – но растёт. А теперь что-то изменилось. Кажется, стало теплее немного, но и более влажно, я снова расту по-другому, я только что сделала петлю и резко полетела вниз, быстро вращаясь, словно подвешенная на нитке за край, это сделало меня несколько вытянутой, и снова меня подхватил рывок холодного воздуха, и снова я лечу вверх, и кристаллизуюсь почти как раньше, но с новыми формами, полученными мною во время влажного вращения, всё равно получается по-другому. И вот вращения мои замедлились, я словно лежу на одеяле из холодного воздуха, я будто замерла в полёте, этот момент своей истории я тоже запомню навсегда…

Нет смысла рассказывать всю историю моей жизни, моего полёта, эта история была слишком насыщенной и долгой, а если пересказывать её во всех нюансах, и рассказывать, какое влияние оказал на меня каждый её эпизод, это займёт, даже не представляю, сколько времени. Хотя, мне часто хочется поведать её таким же, как я, пролетающим мимо меня. Таким же, но другим. Такой, как я, больше не было и не будет. Слишком длинная чреда событий сформировала меня такой, какая я есть, повторить это не возможно, даже если бесконечное число мне подобных бесконечно будут возникать и расти в пространстве. Зачем я миру? Зачем ему эти бесконечные опыты форм? Какой во мне смысл и какая у меня роль? Смогу ли я пересказать кому-нибудь историю своей жизни? Наверное, и другие задают себе эти вопросы. И чем всё закончится?

Я заметила одну особенность окружающего мира: со временем становится всё теплее. Да, иногда тёплые потоки воздуха сменяются холодными, потом снова тёплыми, но все-таки, я чувствую, что, в целом, – теплеет, причём так, как никогда раньше. К чему это всё прив… я опять меняюсь! Нет, не так как раньше, теперь целиком. Я больше не расту, я… разрушаюсь. Моя история пропадает, я будто поглощаю сама себя, к чему это безумие, я слишком мягка, частицы меня отламываются и уходят в пространство, остальные сливаются со мной в общую колышущуюся массу, я раздваиваюсь, где-то внутри ещё живы остатки меня прежней, но они погружены в меня новую, я почти забыла себя прежнюю, я теперь другая. Так быстро. Я ощущаю, что есть преемственность моего прежнего забытого опыта и теперешней формы, но преемственность опосредованная и очень смутно мной понимаемая, похоже, во мне сохранились лишь общие моменты моей прежней жизни, что-то безвозвратно утеряно, уже навсегда. Но нет времени об этом сожалеть. Я теперь живу по-другому, я – словно окружающий меня ветер, но тяжелее. Волны и потоки пространства вокруг меня передаются мне мгновенно и непосредственно, они не запечатлеваются в моей форме непосредственно, как раньше, они создают форму, повторяющую их, и эта форма меняется быстро и беспрерывно. Я сжалась и от этого стала тяжелее. Теперь я лечу вниз стремительно, лишь иногда меня отклоняет в сторону особо сильный порыв ветра, но сильней всего ветер теперь снизу, я лечу, лёжа на покрывале воздуха, небольшая деформация формы, создавшей углубление снизу в центре меня, ветер раздувает это углубление, оно увеличивается, теперь я похожа на зонтик, а теперь уже на медузу, частицы меня отрываются по краям моего купола, в центре купола остаётся лишь тонкая плёнка моего вещества – и меня разрывает на части. Теперь я – лишь часть себя прежней, да, конечно, я несу опыт себя целой, но теперь его же несут и десятки других маленьких и больших частиц… удар. Я столкнулась с другой подобной себе частицей, но мы не отскочили друг от друга, как прежде, не соприкоснулись лёгким скольжением, мы – слились. Я приняла опыт другой себе подобной, точнее будет сказать, она приняла мой опыт, ведь она гораздо крупнее чем я, ну, как бы то ни было, теперь я снова восстановила свой объём, и теперь я – носитель несколько иного опыта пути, хотя, теперь мы все гораздо больше похожи друг на друга, быть может, потому, что наш путь не запечатлевается в уникальности нашей формы, а, быть может, потому, что мы так часто перемешиваемся друг с другом, хотя наша форма всё время меняется, но она меняется слишком часто, каждое мгновение, в этом бесконечном изменении мы скорее похожи, чем уникальны… А у меня возникла мысль: мне кажется мы снова стали похожи чем-то на себя в далёком-далёком прошлом, высоко-высоко, ещё в начале пути, когда мы были единым воздушным целым. Да, сейчас мы крупнее и не отзываемся на потоки пространства как одно целое, но всё-таки, мы теперь снова почти бесформенны и сейчас мы снова почти единое целое. Сколько раз уже за этот полёт я сливалась и дробилась – не счесть, но теперь я всё чаще бываю крупнее, чем раньше, значит, несмотря ни на что, я всё-таки продолжаю расти, хотя и совсем по-другому! И чем крупнее я, тем стремительней лечу вниз, вокруг всё теплее, меня всё сильнее сдавливает плотность пространства… удар!

Это уже не слияние с другой такой же, как я. Это бесчисленное множество таких как я слиты вместе, я больше не лечу, я растворяюсь, моё прежнее я угасает, моё я взорвалось и становится безразмерно огромным, завитки турбулентностей старого моего я с моим индивидуальным опытом ещё расползаются в толще субстанции подобной моей, но мне самой уже трудно отличить их от окружающего пространства…

Миры

Фотон, выходящий из излучателя и пролетающий через тонкую щель в шторке, интерферирует на экранчике за шторкой с бесконечными миллиардами своих двойников из параллельных миров Мультиверса, тончайшим срезом которого является наша Вселенная. Эти фотоны летят всеми возможными траекториями, невидимые, неосязаемые и не регистрируемые, но связанные с единственным фотоном, вылетевшим из излучателя в нашей Вселенной, влияющие на него так, что ряд единичных фотонов, выпущенных из излучателя, ложится на экранчик, формируя на нём интерференционную картину, будто каждый из этих единичных фотонов двигался в пучке света.

Бесконечность миров, от практически идентичных нашему, отличающихся самым микроскопическим отклонением «теневого» фотона от траектории фотона нашего мира, до миров, где фотон сразу же улетел к звёздам. Как акт выпускания одного фотона из излучателя запускает миллиардофуркацию рождения бесконечных Вселенных? Скорее всего, не запускает, а визуализирует, как капля, упавшая в безбрежный океан, волнами, расходящимися от неё, указывает на существование её поверхности. Каждое мгновение существования нашей Вселенной в каждой частице её пространства рождается бесконечность миров, и то же касается, видимо, других миров, рождённых. У Вселенной нет ограничений по объёму пространства, времени, энергии, памяти и вычислительной мощности, только мы привыкли воспринимать подобные сущности как ограниченные, поскольку сами являемся частью игры, и такие ограничения управляют правилами нашего существования.

Можно ли перемещаться между этими мирами? Быть может феномен сознания может направлять ход своего бытия сквозь чреду милиардофуркаций, если различия между ближайшими из них почти бесконечно малы и по временной и по пространственной шкале? Может ли разум осознать факт такого перемещения, если, попав во Вселенную с иным ходом событий, сам станет облечён в материальную оболочку, созданную иной цепочкой причинно-следственных связей, если даже нейронные цепочки его памяти и его мыслей будут иные, будут принадлежать Вселенной, где самой проблемы, вызвавшей мысль о перемещении именно в эту Вселенную, даже не стояло?

Созерцание мириад микроскопических актов и движений, создающих даже маленький локальный мир вокруг нас, актов и движений, каждое из которых в альтернативном варианте существует где-то в параллельном мире Мультиверса, быть может, отличающимся из всей своей безбрежности космоса, миров и галактик только на один этот единичный акт, даёт понимание иллюзорности, даже приблизительного понимания явления Мультиверса, поскольку охватить разумом, даже абстрактно, эту множественность невозможно. Я иду по снегу, и снег скрипит под моими ногами, хотя до меня по этому снегу прошло уже множество людей, но он всё продолжает скрипеть, каждый шаг продолжает ломать тысячи или миллионы снежинок – микроскопических ажурных ледышек, тишайший звон разламывания каждой из которых сливается в хруст снега. И где-то, среди безбрежных Вселенных, одна из этих снежинок именно в момент этого моего единственного шага – не сломалась. Всё. Иных отличий этой параллельной Вселенной нет. Волны прибоя бьются о каменистый берег, капли брызг усыпают всё вокруг, и одна капля за всю историю существования Вселенной немного отклонилась от пути родственной ей капли в нашей Вселенной, и это единственное отличие наших Вселенных. И таких отличий бесчисленные множества, рождаемые каждым моментом полёта каждой из капель, их составом, физико-химическими свойствами, касающиеся очертаний побережий и вообще существования этой планеты и воды на ней. Видите картинку фантастического нарисованного мира с замком среди раскидистых лесов, хвостатым драконом с крыльями и другими фантастическими существами. В других Вселенных мы видим бесчисленные вариации, как состава бумаги, красок, цветовой гаммы картинки, так и сюжета. От наличия или отсутствия мельчайшего пятнышка краски в какой-то части картины через изменения очертаний изображённых сущностей и предметов до полного изменения сюжета, изменения мест и времён, где весь этот бесконечный ряд картин появлялся. Можно взять картину за точку отсчёта и находить миры с этой абсолютно идентичной везде картиной, вокруг которой меняется до неузнаваемости весь окружающий её, не нарисованный мир, и, как и всегда, за пределами этой бесконечности лежат Вселенные, где этой картины никогда не было и не будет, и где даже нет такого понятия: «картина», а также миры, где с определённой статистической вероятностью на тот или иной промежуток времени в пустом пространстве возникла только эта картина. Мало того, есть миры, в которых в реальности существует всё то, что изображено на этой картине именно в таком виде, как оно изображено, и есть ряд миров с маленькими или большими отличиями их реальности от нарисованного на картине, и есть бесконечный ряд миров в той или иной степени идентичных изображённому на картине, которую в нашем мире никогда не нарисуют, но в других мирах есть бесконечный ряд таких картин. Есть Вселенные, в которых существует всё то, что вы придумали, фантазируя о несуществующей Вселенной, и есть те, которые отличаются от неё на бесконечный ряд больших и малых нюансов, включая их собственные отличия друг от друга, начиная с отличия размером в один атом. Весь этот ряд трансформаций Вселенных втекает в реку Вселенных, столь отличных от вашей фантазии, что можно сказать – он сливается с бесконечностью миров, которые вообще можно вообразить, но которые вы никогда не вообразите.

Какой-то исследователь подсчитал, что миров существует гугл в степени гугл. Может быть, всё равно это число не представимо, хотя, мне кажется, он взял его с потолка, просто назвал самое большое число, название которого известно людям. Числа, так же как пространство и время – абстракции для Мультиверса, нет чего-либо, что расходовалось бы на их создание и чего бы не хватило. Французский физик Либхабер исследовал турбулентность в строго контролируемых условиях, медленно нагревая снизу максимально изолированный от внешнего мира двухмиллиметровый сосудик с жидкостью. Сначала в жидкости образовалось два валика конвекционно вращающейся жидкости, температура, снимаемая парой термодатчиков, стала колебаться между двумя значениями, при чуть более сильном нагреве, когда одного оборота жидкости стало не хватать для отдачи всей полученной в нижних слоях энергии, появились два конвекционных валика меньшего размера, путь жидкости стал более сложен, температура стала колебаться между четырьмя значениями. Потом между восемью, шестнадцатью, тридцати двумя и так далее. Каждый раз движение жидкости входило в режим бифуркации, каждая ветвь бифуркации сама рождала дочернюю бифуркацию. И так скоро движение жидкости вошло в режим турбулентности, в режим каскада бифуркаций, изменения показаний термодатчика стали непредсказуемы. Порядок, который никуда не делся, стал неразличим в непроглядной завесе бесчисленных налагающихся бифуркаций. Фейгенбаум открыл, что каждая последующая бифуркация наступает в постоянное число раз быстрее предыдущей, и подсчитал число скорости накатывания хаоса, число скорости схождения генераций бифуркаций, которое стало называться константой Фейгенбаума: каждый динамический процесс, кроме, разве что совсем линейного, вроде работы часового механизма, проходит через ряд последовательных бифуркаций, так что конечные его состояния выбираются из мириад возможных вариантов, при том, что процессы эти, хоть и не предсказуемы, так же абсолютно жёстко детерминированы, как и любые другие физические явления. Конечно, в открытой системе реального мира каскад бифуркаций будет развёртываться не столь идеальным образом, как в опыте Либхабера, но лишь потому, что он сразу же пересечется с множеством других бифуркаций. По цепочке бифуркаций мир может быстро отдалиться от своего аналога, а может, наоборот, снова приблизиться к нему. Наш мир в каждый момент его существования пересекают бесчисленные иные миры, движущиеся в своём развитии в различных направлениях. Средь бесконечности наступает кратчайший миг точного схождения, слияния миров, которые в следующий момент вновь расходятся и навсегда отдаляются друг от друга, двигаясь каждый в своём направлении. Но бывают миры, сходящиеся не однократно, танцующие друг вокруг друга как пара перхающих бабочек, сливающиеся и разлетающиеся. Впрочем, всё это лишь абстракция ума – каскад бифуркаций формирует матрицу из перекрещивающихся линий, которой можно нарисовать какой угодно узор. В целом, мы имеем картину сети миров со своей сложной топологией схождений – расхождений. Вселенский разум может играть в игру: возьми две практически идентичные Вселенные и найди между ними 10 отличий. Миры, совершенно идентичные, но развивающиеся со сдвигом во времени, миры, время в которых течёт неравномерно, так что они то догоняют друг друга, то отстают, сходясь на миг по временной шкале, миры, застывшие навсегда во времени, миры, время в которых течёт в обратную сторону, и с некоторыми из них, абсолютно идентичными нашему, мы тоже всего раз за всю историю Мультиверса будем пересекаться.

Термодинамически мир потенциально обратим, не обратим он лишь статистически. От окружающего воздуха утюг может нагреться и стать горячее его, растворенная в воде капля краски может снова собраться каплей. Мы не являемся свидетелями этих событий лишь потому, что статистически они очень маловероятны, но вообще, хаотически движущиеся частицы растворяющейся субстанции или остывающего предмета движутся во всех направлениях, не только в сторону рассеивания и остывания, лишь статистически это движение преобладает. И раз статистически возможен бесконечно малый вариант событий обратного движения, в котором все молекулы краски вновь соберутся в каплю, значит точно есть Вселенная, в которой это произошло, раз уж есть Вселенные, где произошло то, что вообще не возможно с точки зрения окружающих миров. Миры термодинамических чудес, отличающиеся от близлежащих миров лишь тем, что где-то в верхнем слое атмосферы одной из планет одного такого мира вдруг возникла сверхнагретая точка и тут же снова остыла, где-то в глубинах океана другого мира самособралась капля соляного концентрата и тут же растворилась вновь, и никто этого даже не заметил, так что для внешнего взгляда миры эти остались абсолютно идентичны. Наконец – мир, опираясь на закон статистики Мультиверса, полностью обратившийся против второго начала термодинамики и снова самособравшийся в начальную пространственно-временную сингулярность, в точку Большого взрыва, не потому, что в том мире слишком много материи и Вселенная сжимается, нет, просто статистически такой обратный термодинамический процесс возможен, где-то там, в бесконечности бесконечностей. Точнее, возможна даже система возвращающихся в точку Большого взрыва миров, где процесс этот заканчивается на той или иной стадии, доходя или не доходя до «конца», и протекает с теми или иными вариациями.

С другой стороны, говоря о единичном различии между мирами, быть может, мы немного лукавим? Почему снежинка не сломалась? Ведь любое такое событие является звеном в цикле причин и следствий. Особенности нейрофизиологии шага, небольшое различие в конфигурации нейрональных синапсов или отчасти хаотичное колебание гормонов-нейромедиаторов антагонистов, а быть может всё дело в снежинке? Может, если пристальней сравнить одну и ту же снежинку в двух близлежащих мирах, мы таки заметим, что лучики у неё в одном мире короче или немного толще, чем в другом, быть может надо обратить внимание на детерминированный хаос каскадов бесконечных бифуркаций воздушных потоков, колебаний температуры и влажности в тех турбулентностях атмосферы, которые создают уникальность снежинки, кружащейся и растущей в падении между небом и землёй? Короче, быть может, единичное различие – лишь видимость, за занавесом остаётся ряд невидимых причинно-следственных явлений, к нему приведших и из него исходящих, они время от времени превращаются в видимые события или наоборот как бы исчезают, нивелируются, переходят в потенциальное состояние, но реально продолжают существовать, формируя отличия между мирами.

Вряд ли единичное событие будет кардинально определять будущее и разводить миры всё дальше друг от друга в направлениях их развития, как это описывает «эффект бабочки». На микроуровне мы видим хаос бесчисленных броуновских мельтешений, турбулентностей, бифуркаций, случайных событий и беспорядочных воздействий. Да, каждое из них детерминировано сложным сочетанием предыдущих воздействий, но самоорганизация системы на макроуровне не определяется нюансами поведения каждого из элементов системы, игнорирует каждое отдельное его отклонение, опирается на общую статистику поведения всех его элементов, на «параметры порядка» – те свойства в поведении элементов и их взаимодействии, которые определяют свойства системы в целом. Если почти хаотично движущаяся частица скакнёт в другом направлении, это не изменит систему в целом, даже со временем, главное чтоб статистически поведение большинства частиц за определённый промежуток времени оставалось прежним. Так же, как одна раздавленная бабочка из тонны их погибающих за неделю ничего не решает, так же, как свободная воля отдельного человека, не выходящая за шаблоны типичного поведения, не влияет на эволюцию социума. Конечно, существуют критические точки в развитии любой системы, в которых минимальное воздействие кардинально меняет состояние системы в целом. Но попробуй такую точку найди, и, кроме того, такие точки возникают лишь когда сама система становится неустойчива в её нынешнем состоянии и не тот, так другой толчок вызовет её изменение. Правда, в зависимости от особенностей начального толчка, нюансы будущего развития системы могут отличаться, но когда-то произойдёт ещё более глобальный качественный переход, после которого нюансы старого состояния станут уже не важны, как это бывает, например, в раннем эмбриональном развитии организмов: если деформировать яйцеклетку и оплодотворить её в деформированном состоянии, деформация зафиксируется, и выступ на поверхности яйцеклетки, образованный засасыванием её в капилляр и оплодотворением в таком состоянии, будет существовать на протяжении всего периода делений дробления, этот выступ сам будет делиться вместе со всей яйцеклеткой, становясь многоклеточным, но когда начнётся бластуляция, и возникнет первая эмбриональная ткань, все деформации исчезнут, потому что регуляция развития переходит к другим механизмам, и силы, фиксирующие прежние деформации, перестают существовать.

Можно построить филогенетическое древо миров – сеть развития Мультиверса, многомерное древо с бесконечно расходящимися, сходящимися, перекрещивающимися и идущими во всех направлениях ветвями, объединяющимися в стволы следующего и следующего порядков. Можно проследить произвольное блуждание мира во всей неопределенности то ли его пути, то ли нашего выбора, бесконечно бредущего от одной точки бифуркации к другой. Можно находить миры с жёсткой и явной причинно-следственной связью, с почти полным отсутствием неявного выбора в точках бифуркаций, миры, работающие почти как часовой механизм (главное – туда не попасть), и миры, почти полностью хаотичные, колеблющиеся в точке неустойчивого равновесия и почти не предсказуемые в своём развитии, миры, подобные шизофреническому бреду или сну. Причём, эти миры взаимодействуют друг с другом. Если фотон, падая на экран, интерферирует со своими теневыми собратьями, что с ним происходит после? Это чрезвычайно сложно зафиксировать и исследовать, но вряд ли его взаимодействие с теневыми мирами заканчивается после того, как он упал или не упал на экран. Скорее всего, каждый фотон этого мира в своей «обычной жизни» всегда воспринимает влияния своих двойников в других мирах. Но и у частиц есть волновая функция, они тоже могут интерферировать, думаю, и частицы взаимодействуют со своими теневыми двойниками, а из частиц и квантов энергии формируется весь этот сложный мир со всеми его взаимодействиями и структурами высших порядков, каков же тогда уровень сложности в «поперечном срезе» миров, если частицы, вступая в сложные взаимодействия внутри своего мира, оказываются связанными с теневыми частицами других миров, которые все уже давно живут «своей жизнью» и формируют свои структуры высших порядков сложности?