Арбатские подворотни
Иванов был вечно переполнен идеями и своим энтузиазмом, новаторством, настырностью, энергией наводил страх на руководителей Спорткомитета, тренеров, коллег по печати. Он никому не давал спокойно жить и делал очень интересный, очень популярный журнал, который, впрочем, иной раз слегка заносило.
Игорь своим начальником был доволен. Во-первых, он всегда находился в курсе всех спортивных новостей и закулисных историй, во-вторых, имел пропуска и билеты на разные труднодоступные соревнования. Иванов устроил своего водителя в бассейн (откуда Игорь вскоре сбежал), в мотоклуб (где он бывал раз в сто лет) и, наконец, в клуб атлетической гимнастики. Вот сюда Игорь ходил охотно.
Кроме того, Иванов, пардон, Кларк Лембрэд, заразил своего водителя любовью к научно-фантастической литературе.
Игорь, как человек действия, сразу же «включился». С тем же прилежанием, с каким ходил он в свой клуб атлетизма, начал посещать клуб научной фантастики, который назывался «Ракета». Как новичку, ему поспешили рассказать, откуда взялось название. Оказывается, на первом же собрании развернулась бурная дискуссия. Было предложено множество наименований, начиная от броских, вроде «Агасфер», «Откровение», «Истина», и кончая труднопонимаемыми и труднопроизносимыми, например «Каналы на Марсе», «Когда над богами смеются» или «Живые протоны». Нынешнее название тоже родилось в муках. Кое-кто говорил, что понятие «ракета» ассоциируется сегодня с войной, а клуб должен бороться за мир и разоружение (такой пункт есть в его программе). Большинство объясняли название тем, что научная фантастика, словно ракета, несется в будущее. Педанты утверждали, что, во-первых, несутся не ракеты, а космические корабли, а во-вторых, не в будущее, а к иным мирам, что не одно и то же. Возникло предложение назваться тогда «Машиной времени». Но тут вспомнили, что так называется популярный рок-ансамбль. Члены клуба глубоко презирали эти современные группы заросших крикливых неандертальцев, каковыми они, не утруждая себя глубоким изучением вопроса, считали все рок-ансамбли. Название не прошло. Остановились на «Ракете». Неожиданно одна из немногих девушек – членов клуба, слегка жеманная, романтичная Иветта – льняные волосы, белая кожа, голубые глаза с поволокой, – заупрямилась.
– Ну мальчики, – тянула она плаксивым голосом, – ну что это за «ракета»? Мы ведь не теннисный клуб. Мы – рыцари будущего. Мы живем в звездном мире, мы небесные первопроходцы…
И сколько ей ни толковали, что «Ракета» – это не ракетка, что живут все пока еще на земле, она стояла на своем и в конце концов предложила назвать клуб «Звездные рыцари». Предложение, как ни странно, получило поддержку. Кончилось тем, что клуб обрел два названия: физики, как сострил кто-то, продолжали говорить «Ракета», лирики называли себя «звездными рыцарями» и ядовито окрестили первых «ракетчиками». «А это уже оскорбление! Это обвинение в милитаризме!» – возмущались те.
При всем при том в клубе царила атмосфера дружбы и единомыслия. В конце концов, все его члены любили научно-фантастическую литературу, читали, некоторые на иностранных языках, романы и повести современных фантастов и фантастов, которых широкий читатель не знал или забыл, азартно обсуждали прочитанное, спорили. Иногда принимались коллективные резолюции, письма в Госкомпечать или издательства с требованием переиздать то-то, не переиздать того-то, выражали поддержку одному автору, осуждали другого. Если получали ответ (что бывало редко), радовались, надувались от гордости. Порой устраивались встречи с писателями-фантастами, и это был настоящий праздник. Переписывались с другими клубами, даже с зарубежными. То был клуб читателей, любителей жанра. Но все же трое-четверо «попробовали себя в литературе», как они скромно выражались, и, когда у двоих в небольшом журнале напечатали по рассказу, – это было торжество всего клуба.
Собирались «рыцари» два раза в месяц в помещении одного сердобольного дэза. Начинали часов в семь, а заканчивали порой и в десять, и в одиннадцать часов. Но этого было мало. Отдельные группы встречались и чаще, летом прямо на улице, зимой, у кого можно было, на дому, в кафе, а то и в подъезде. Обменивались книгами, журналами, просто болтали.
Если б кто-нибудь захотел определить одним словом социальный состав этого неформального литературного объединения, как величали себя порой его члены, то оказался бы в затруднении. Среди «рыцарей» встречались школьники старших классов, ученики профтехучилищ, молодые рабочие, сотрудники научных институтов, учителя школ, несколько журналистов, два-три лейтенанта, служащие – телеграфистка, машинистка, маникюрша (Иветта), вот Игорь – шофер. Были и какие-то неясные личности, неизвестно чем занимающиеся, но частенько возникавшие на Арбате, одни уходили, другие приходили. Впрочем, таких набиралось немного. Немного было и «стариков» – кому перевалило за тридцать. Имелось даже два пенсионера. Те не пропускали ни одного заседания клуба, сидели от начала до конца и никогда не открывали рта. Каждый оратор тем не менее, закончив выступление, бросал в их сторону опасливый взгляд и, не обнаружив никакой реакции, облегченно вздыхал. Черт их знает – пенсионеры все-таки, от них всего можно ожидать! Итак, Игорь дважды в неделю (на большее его не хватало) посещал занятия атлетизмом. Дважды в месяц – «Ракету», были еще курсы на повышение водительской классности. И хотя, вопреки предположениям Тутси, не было у него постоянной девушки, но все же не постригался он и в монахи. Так что походы в кино, кафе, дискотеки, в компании тоже занимали вечера.
Такая вот напряженная жизнь. А у кого в его возрасте другая?
Сегодня Игорю предстоял особенно трудный день.
В два часа он отвозил начальника в аэропорт – тот летел куда-то за рубеж на очередной чемпионат, в четыре часа тренировка в клубе атлетизма, а в семь собрание «Ракеты» по особенно интересовавшему Игоря вопросу – какие книги рекомендовать издательствам для переиздания. Он надеялся услышать незнакомые имена зарубежных авторов. Дело в том, что иногда он просил своего шефа привезти из-за рубежа роман какого-нибудь не переведенного у нас фантаста и выгодно обменивал его на две-три книги любимых отечественных авторов. Например, привезенного ему Пьера Барбе «О чем мечтают псиборги» можно было сменять на пару Стругацких или одного Парнова. Стругацких и Парнова он любил, а о чем пишет Барбе, представления не имел, поскольку не владел французским. Но кто-то охотно менял пусть и редкие книги «своих» авторов на еще более редкие иностранных. Были такие счастливчики, знавшие языки! Каждый год Игорь давал себе слово поступить на курсы иностранных языков, год проходил, а он так и не поступал. Зато уж на следующий год…
– Интересно, – рассуждал по пути в аэропорт Иванов-Лембрэд, – как сочетается в человеке интеллектуальная и физическая мощь. Возьмем тебя! – Игорь бросил на своего шефа подозрительный взгляд. – Вон какие мышцы нарастил – смотреть страшно! («Ну уж», – недовольно подумал Игорь.) Небось «Волгу» запросто одной рукой поднимаешь, пока другой меняешь резину. И в то же время «звездный рыцарь», член клуба фантастов, – это тебе не детективчики, вся эта современная серятина. Фантастика – удел избранных умов. Твоего, например, – Иванов сделал паузу и деловито продолжал: – Или моего (Игорь облегченно вздохнул). Во мне наблюдается то же сочетание. Видишь? – Иванов не без гордости потрепал свой допотопный значок ГТО. – Сила тела! И фантастику обожаю – сила интеллекта. Это главное. И в этом мы схожи, – неожиданно закончил он. – А вот язык зря не учишь, – добавил Иванов.
Шесть почти свободных дней! На комбинате он скажет, что нужен в редакции, а в редакции, что занимается профилактикой на комбинате. Сам же будет потихоньку халтурить. Потихоньку. С умом. Сейчас в столовку, в гараж и на занятия. Он потянулся, поиграл могучими бицепсами. Хорошо! Игорь получал немалое удовольствие от собственной силы. Крепким парнем он был с детства, а уж теперь… Игорь не отличался воинственным характером, но частенько вступал в драки за своих арбатских, наводил порядок в своем 51-м доме и вообще… Ну а потом, девчонки таких уважают. Вот и эта, как ее… Наташа, которую он выручил тогда в электричке, какими она на него глазами смотрела! Небось пожелай он – и ничего не стоило к ней зайти, когда провожал. Так почему не зашел?..
Игорь задумался: действительно, почему? Он не любил врать, тем более самому себе. Что-то было в этой девчонке, чего не было в других. Или ему это показалось? Ну, красивая, тут ничего не скажешь, красивая до одурения. Упакована, как принцесса. Это как раз не важно, даже плохо – небось маменькина дочка, а маменька – директор комиссионки или овощной базы. Нет, все-таки главное, как на него смотрела! Как на бога. Вот! Никто еще на него так не смотрел, ни одна девчонка, ни один парень с его двора, никто. Столько было в этом взгляде благодарности, восхищения, преклонения и еще чего-то, главного. Игорь нахмурился. Попытался отогнать хвастливые мысли. Еще бы, спас, можно сказать. Какой человек не будет благодарен! И все же было в том взгляде…
Но он уже приехал…
Поставив машину, поболтав с ребятами, поспорив с диспетчером, ловко избежав встречи с начальником колонны, Игорь покинул комбинат и поехал в клуб.
Он задумчиво смотрел в проносившийся мрак туннеля, пока поезд метро мчал его на «Смоленскую». Интересно, где она, эта Наташа. «Звоните», – говорит, а куда? Чтоб позвонить, надо как минимум знать номер телефона. Он усмехнулся. Ладно, сколько ему еще разных Наташ в жизни встретятся?
Кооперативный атлетический клуб «Гармония» занимал подвал четырехэтажного старого дома в одном из арбатских переулков. На афише, украшавшей дверь клуба, был изображен могучий улыбающийся атлет. За атлетом маячила фигура усатого мужчины в тренировочном костюме. Он положил руки на плечи атлета, готовясь, видимо, сделать ему массаж. Всю эту внушительную, но довольно туманную композицию венчала надпись: «Гармония». Ниже, шрифтом поменьше: «Сила, красота, здоровье», а еще ниже совсем скромными буквами значилось пояснение: «Сочетание приятного с полезным за умеренную плату».
Занятия проводились два раза в неделю по два часа и стоили от трех до пяти рублей каждое. Умеренная плата или неумеренная? Судя по расценкам в других, куда менее качественных заведениях подобного рода, умеренная.
«Гармония» оказывала и другие услуги – медицинские консультации (трояк), массаж (от пятерки до десятки!), раздавала своим клиентам и рассылала желающим методички, комплексы упражнений и т. д.
Еще в первый день занятий Игорь долго изучал небольшую ксероброшюрку, на первой странице которой красовался все тот же атлет и заглавие: «Каноны мужской красоты».
Внимательно рассмотрев таблицу, Игорь убедился в том, что он, бесспорно, подпадает под самые строгие требования к идеалу упомянутой красоты. При росте 180 см он обязан был весить 95 килограммов, столько и весил, иметь объем бицепса 45 сантиметров, имел 47, груди 124, имел 123, талии 83, имел 83, бедра 63, имел 62, шеи 44, имел 43. Аполлон! Аполлон плюс-минус сантиметр!
Клуб этот создали предприимчивые люди, и зарабатывали они здесь дай бог! Как-то шеф рассказал ему, что кооператив «Гармония» насчитывает десяток членов и еще десяток инструкторов на договоре – все мастера спорта, разрядники по самбо, тяжелой атлетике, гимнастике. «Черные пояса» по карате, дзюдо. Весь день они честно трудились в обществах, техникумах, школах, за сотню-полторы в месяц, а с четырех-пяти часов до полуночи – здесь, в кооперативе, получая в четыре-пять раз больше. И надо отдать им должное, трудились на совесть.
Клуб был очень уютным. Здесь имелся зал для женщин, зал для мужчин, небольшой бассейн, две сауны, кафе, вернее чайная, где каждый мог не только попить чай и «Пепси-колу», но и пожевать баранки, сухарики, причем все бесплатно. Имелся медпункт, массажная, методический кабинет. А главное, все любовно, со вкусом отделано деревом, пол устлан паласом, стены сауны обиты кругляшами и украшены забавными картинками с выжженными изображениями. Светильники искусно скрыты, звучала тихая музыка. Обувь оставляли перед дверью зала, разговаривали негромко. Никто никуда не спешил. На всем лежала печать степенности, эффективности совершаемого. Инструкторы предельно внимательны, доброжелательны, к каждому занимающемуся имелся строго индивидуальный подход. Поэтому в группе нельзя было числить более десяти человек.
Группы были разные – девушек, молодых женщин и отдельно пожилых, юношей и мужчин. Приходили ради здоровья, ради силы, были и фанатики культуризма. На их фигуры страшно становилось смотреть. Какие-то чудовищные бугры мускулов!
Приезжал даже один восьмидесятилетний профессор! Впрочем, выглядел он шестидесятилетним мальчишкой.
Всего в месяц занималось человек пятьсот. Игорь как-то пытался подсчитать, какой же доход они приносят кооперативу с учетом массажа и брошюрок. Цифра получилась столь астрономической, что он сам себе не поверил.
По этому поводу у него возник спор с Люськой-культуристкой. Это была веселая, смешливая деваха лет восемнадцати, студентка ГЦОЛИФКа. Они познакомились в клубной чайной после занятий, где отдыхали, уже облачившись в свои повседневные одежды. Последнее обстоятельство сыграло немалую роль в развитии их отношений. Как-то так получилось, что, когда Игорь приходил на занятия, Люська уже выходила со своих.
Посиживали в чайной, потом пару раз сходили в кино, погуляли. Ну, в общем, начинали нравиться друг другу.
Но однажды Игорь по каким-то причинам пришел на занятие раньше и заглянул в женский зал, где еще тренировались девушки. Увидел Люську и испугался. В своих незатейливых туалетах Люська выглядела хоть и очень спортивной, но в конечном счете просто плотной, аппетитной девушкой. Сейчас же перед ним предстала иллюстрация из анатомического атласа. Бугры мышц вздымались у Люськи на спине, на плечах, на животе, извивались, перекатывались. Ее ляжки были необъятны, мышцы нависали над коленями, не давали свести ноги, предплечья были толще, чем у иного мужчины бедра. Вся мокрая от пота, охая, как дровосек, с искаженным усилием пунцовым лицом, Люська «накачивалась» на очередном тренажере. Это было кошмарное зрелище. На том и закончился их не начавшийся роман. Перешел в «мужскую дружбу». Люська так ничего и не поняла, но не обиделась и не настаивала.
Вот с ней-то они и поспорили, возвращаясь однажды домой.
– Миллионеры, рокфеллеры! – восхищенно говорил Игорь. Восхищенно, но без зависти.
– Ну и правильно, работают ведь, – согласилась Люська.
– А я не работаю? Я, между прочим, с утра до вечера вкалываю. – Игорь начинал горячиться. – Да еще пока до этого чертового комбината доберешься. На эту, мать ее, заправку, к этому дурацкому…
– Да чего ты расшумелся?! – возмутилась Люська. – Не нравится – не работай. Вон иди в «Гармонию», они тебя с удовольствием возьмут, будешь тыщи заколачивать.
– И в час ночи домой являться, спасибочко.
– Ах, не хочешь! Ты хочешь час работать, но миллион иметь? Да? Или согласен шиш получать, зато ничего не делать. Да?
– Почему «ничего»? Я готов…
– Ты готов, ты готов, – Люську уже нельзя было остановить. – Удивительное дело. У нас люди почему-то согласны меньше получать, лишь бы бездельничать, а когда находятся такие, что готовы сутки вкалывать, зато и навар хороший иметь, так они, видите ли, «рокфеллеры»!
– Все должно быть разумным, – пытался внести ясность Игорь, – нормальная работа – нормальный заработок.
– То-то наш главный, председатель этой «Гармонии» Миша Крючкин, за свой полный рабочий день в техникуме двести рублей не получает, а он ведь спец. Кто тебе за такую зарплату работать будет? А здесь он будь здоров имеет, хоть и занят по горло.
– Не знаю, но так скоро никто работать не будет, все в кооперативы уйдут, – констатировал Игорь.
– Ну и слава богу. Может, тогда с них требовать будем как полагается.
На этом туманном выводе разговор закончился.
И вот теперь Игорь входил в клуб – «ощущал гармонию» (дежурная шутка). У дверей его встретил Мишка Крючкин. Невысокий, совсем не могучего вида, в своем поношенном костюме, в свитере этот гений дзюдо, карате, кандидат наук, казалось, существует во многих лицах. Он умудрялся одновременно быть и в женском, и в мужском залах, и в медпункте, и в методкабинете, руководить инструкторами, говорить по телефону, беседовать с занимающимися, что-то писать, что-то читать…
– Лосев, привет, – бросил он на ходу, – раздевайся и – в зал. – Это так, для порядка, словно Игорь без этих указаний наденет шубу и пойдет в чайную пить водку. Но, заведенный с шестнадцати ноль- ноль на деловитость, Крючкин ни на минуту не сходил с рельсов. Игорь снял ботинки, куртку и пошел в раздевалку. В женском зале он, как всегда, замедлил шаги, украдкой глядя на девчонок. В те же часы, что и он, занималась группа молодых. Таких, как Люська, среди них были одна-две, в большинстве же крепкие, с великолепными спортивными фигурами девушки, и смотреть на их голые ноги, плечи, спины доставляло Игорю тайное удовольствие, которого он, тоже тайно, стыдился.
Переодевшись, пришел в тренажерный зал. Здесь (приобретенные, как он узнал, за восемь тысяч) стояли одиннадцать тренажеров. То были сложные сооружения из стали, кожи, резины. Сходились и расходились ручки, рычаги, ползли вверх и опускались тяжелые металлические бруски на тросах, медленно поднимались противовесы… Здесь были аппараты для развития бицепсов и трицепсов, мышц бедер и голеней, спинных и грудных мышц, предплечий, шеи и прочее. Лежали аккуратными стопками тяжелые «блины», гантели, штанги, пудовые и двухпудовые гири. Занимающиеся не спеша переходили от одного тренажера к другому, ложились на лежаки, вставляли ноги в стремена, крепко сжимали рукоятки и начинали упражнения. Раз, два, три… десять, одиннадцать, двенадцать. В зеркалах, составлявших стены зала, отражались сосредоточенные, напряженные лица, обнаженные тела. Инструктор переходил от одного к другому, бросал короткие негромкие замечания, иногда для показа сам выполнял упражнения.
Размявшись, Игорь лег на скамейку и начал отжимать от груди штангу. Потом приседал со штангой, разводил руки с зажатыми в них гантелями…
Но особенно он любил тренажер «Геркулес», рассчитанный на все группы мышц и на одновременное занятие на нем девяти человек. Надо сказать, что, кроме Игоря, никто почему-то этого гиганта физического развития не жаловал. И до прихода Игоря он одиноко томился в углу.
Позанимавшись больше часа, пошел в сауну. То был едва ли не самый приятный момент. Ах какое же это наслаждение! После таких тяжких нагрузок задыхаться от жары, выскакивать пулей и бросаться в холодную воду бассейна, и снова входить в пекло, когда, кажется, глаза выскочат из орбит, и снова нырять в бассейн… А потом пить чай с баранкой, завернувшись в мохнатую простыню, и смотреть на смешных толстяков, изображенных на деревянных досках.
Наконец, не спеша одевшись, Игорь направился к выходу. Вездесущий Миша Крючкин достал его и здесь и, торопливо спускаясь по лестнице в подвал, бросил на ходу:
– Уходишь, Лосев? Ну, привет, смотри, следующий раз не опаздывай (Хоть бы раз Игорь опоздал!).
Игорь посмотрел на часы. Их привез ему шеф из какой-то заграницы. Этими электронными часами с будильником Игорь очень гордился.
Он забежал в гастроном, торопливо выпил три стакана кофе с молоком, закусив таким количеством бутербродов, что наверняка позволил буфету выполнить квартальный бутербродный план, и направился к Арбату. Теперь его путь лежал в «Ракету». Она тоже находилась на Арбате, возле его дома.
Игорь прекрасно знал, что поглощенные им бутерброды не насытят его после столь напряженной тренировки. Так что по пути он остановится у аппетитно пахнущих шашлыков, а если не пожалеет денег, так заглянет в «Мзиури».
Он шел по Арбату.
Он всегда гордился тем, что родился, вырос, живет здесь, что принадлежит к Великому Арбатскому Братству. Еще когда был маленький, когда не воспели Арбат известные писатели, поэты, художники, музыканты. К Арбату его приобщил дед, теперь уже покойный. Дед, коренной москвич, тоже родился на этой улице и, за исключением военных лет, прожил на ней всю жизнь.
Как и любой дед, он уделял внуку, к тому же единственному, все свободное время, а с годами времени этого, увы, оставалось все больше. И дед гулял с внуком, водил его в цирк и кино, читал ему. Он частенько устраивал Игорю экскурсии по Арбату, без конца рассказывал о каждом доме, переулке, дворе. И в конце концов Игорь пришел к твердому убеждению, что как Советский Союз – лучшая страна в мире, Москва – лучший город в стране (и в мире, конечно), так и Арбат – лучшая улица в столице (и вероятней всего, и на земле).
Однажды дед принес Игорю потрепанную, бог весть откуда взявшуюся книжку «На Великом морском пути». Автора он не запомнил – в книге рассказывалось о ежегодных миграциях птиц.
– Вот, – сказал дед, – они летают по тому Великому морскому пути в жаркие страны, от холода улетают. По весне обратно. А Арбат, внук, это Великий городской путь! Запомни. В нем хоть и километр, а все равно Великий. В жизни, может, придется улетать тебе в далекие края, но все равно будешь сюда возвращаться. И вообще, где б ни жил, все равно будешь идти по Арбату, понял? И ногами по тротуару, по мостовой и сердцем и душой тоже по нему, по Арбату. Понял?
Игорь не понял, но на всякий случай кивнул. Они приближались к кафе-мороженому, и не следовало сердить дедушку.
Дед много рассказывал. Что он только не помнил!
Помнил, например, что по Арбату ходил трамвай («Как он только тут помещался?» – удивлялся Игорь), помнил, как именно на Арбате ввели, впервые в Москве, запрет на переход улицы где попало. Переходить разрешалось только на перекрестках, причем если смотреть от Смоленской, то к Арбатской площади полагалось двигаться только по правой стороне, а от Арбатской – по левой. Вдоль тротуаров тянулись веревки на столбиках.
Дед рассказывал о кинотеатре «Арс», помещавшемся в их доме (теперь там видеотека), о другом кинотеатре – «Карнавал» (сейчас это «карман» – ниша в здании военной прокуратуры, в доме 39). А был еще кинотеатр «Прага» в доме, где ресторан.
Был магазин-аквариум. Вахтанговский театр так не выпирал. Дед всегда мрачнел, вспоминая тот день, когда немецкая авиабомба угодила в театр, разворотив его, убив бухгалтера и знаменитого артиста со странной фамилией – Куза. Любимый дедушкин театр. К новому облику Арбата, который принял свою нынешнюю форму незадолго до кончины деда, тот относился без энтузиазма.
– Ну что это за театральные декорации! – ворчал дед. – Домики пораскрасили, как в театре, и фонари эти не под глазом, а прямо в глаза… (знаменитая шутка: «Арбат офонарел» – еще не родилась). Но все же дед смотрел на вещи трезво – лучше такой Арбат, чем никакого. Калининский проспект портил ему настроение: исчезли родные приарбатские переулки, скверики со старыми нянями, маленькие продуктовые и винные магазинчики, в которых «во времена деда» было все, чему полагалось быть…
Арбатом дед считал не только саму улицу, он распространял свои экспансионистские аппетиты аж до Пречистенки (Кропоткинской для него не существовало) и едва ли не до Остоженки в одну сторону и до Поварской («Не знаю никакой Воровского»! – в другую. Дед вообще пользовался какими-то доисторическими, по мнению Игоря, названиями: Денежный переулок, Большой Левшинский, Мертвый…
И все же он с удовольствием гулял по своему «сделавшему подтяжку» Арбату. В конце концов, хоть и перекрашенные, но дома в большинстве своем сохранились. Не все, конечно, так что поделаешь?..
– Это как на войне, внук, одних побили, другие вроде меня уцелели, но постарели. А взамен побитых молодые выросли вроде тебя… Ишь богатырь растет! И с домами так. Здесь знаешь какой особнячок стоял, загляденье! А теперь вон громадину возвели для начальства, небось по пять комнат на нос. Хоромы! – Такие вот проводил дед сравнения и заканчивал мрачновато: – Только что толку, ну ты маршал, лауреат Нобелевский, а на что тебе хоромы? Все там будем…
Дед тыкал пальцем в землю и грустно поглядывал на небольшие мемориальные доски в память Баграмяна, Шолохова, украшавшие стену одного из многоэтажных домов, кое-где возникших в приарбатском заповеднике.
– А вот тут мы Тольке Вихерту здорово надавали, – дед воинственно улыбался, вспоминая «битвы, где вместе рубились они», – теперь врач известный, член-кор. А тут Люська ютилась, мы у нее с Андреем Гончаровым виделись – она спец по древним языкам, а он – народный, режиссер номер один. В этом доме вахтанговцы жили, мы, помню, к ним ходили, теннисный корт у них был, смотрели там на Щукина, на Симонова, ну об этих слышал, а вот про Глазунова знаешь? Не знаешь. Я тебе расскажу…
И следовали бесконечные рассказы о людях, давно или недавно ушедших, великих актерах, общественных деятелях… Великих и не очень, о тех, кого дед знал, с кем дружил, кто был дорог его сердцу и памяти, с кем вместе воевал.