Дневник
Как с тренировки (давно: спортивная школа, я капитан). А с этим капитаном мы под дождём. И во дворе вода. Ноги мокрые. Хохочем, напугав охранника. В лифте зеркало, где я в его куртке – девчонка в коротеньком пальтишке, не отпускали, но надела куртку брата. У меня не было брата, я никуда не сбегала. «От и до», как военный.
Едем три минуты, но это – перемещение во времени. Мраморный пол, зелёно-красный ковёр, цвета фуражки пограничника. Далёкая застава. Молодые мама и папа. Тут территория демаркации, а мы нарушители границ. На двери ремни – грудь великана-вояки.
Хватит об ерунде: лифт, дверь, ковёр… Надо звонить! Открывают! Мы входим. На лице вдовы майора Турсинa лишнее выражение на миг: «О, вы не одна». Тут же вымуштрованное: «Нормально, что вдвоём».
У меня индивидуальная ванная, – удобство нравится гостю. Вдова вкатывает молоко и бублики, но мужчине надо еду, выпивку. Вкатывает гастроном. Её немое удивление: «И вы будете это есть и пить?»
Едим (и я). Ледяные ноги пробую растирать. Он берёт мою ступню. Греет обе, трёт руками. Его лицо…
– Что с вами, товарищ капитан?
– Дверь закрыть?
Магнитофон, «Битлз». В дуэте могу выдать не ту партию, и неверный шаг разбудит обоих, как лунатиков вдали от окна. Ему доверяю, отдаю и ноги, и руки, и он руководит.
– Ты хороший руководитель.
– …с таким подчинённым.
Не врач, но я его не стесняюсь (докторов до сих пор).
– …Together! – магнитофон.
Жар его тела. Рыжий-рыжий жар… Новое облучение.
Впервые отворяю дверь в пять утра. Его кеды – нейтральной полосой, которую переступил. О, милый преступник, ломающий льды!
В окно ванной комнаты видно, как выходит из ворот… Я счастлива. Но реально быть ещё счастливей?
Завтрак. «Иди, остынет». Им хватило ответа в одном моём взгляде! Как я их люблю!
Тук-тук, и:
– Пардон, заспалась!
Одета в белое (прямо невеста).
И «жених». Бумаги в его руках подрагивают, вроде компрессора, – под окном долбит асфальт (и в этот май на этом месте).
– Добрый день! – нам, и – к Лёке.
Его слова глушит рёв отбойного молотка. А её ответ в интервале:
– Нормально.
Он – к дверям. Мы с Кукурузовой громче перфоратора:
– Документы, Сергей Григорьевич!
Папку – на край моего стола. И Лёка выбегает.
Мы – к окну. Они – двором. У клумбы, где вольная трава, жестикулируют: она обеими руками, он одной. Вторая в кармане брюк (против Устава): не готов козырнуть старшему по чину. Вроде, отдельно они, но близость крайняя. Скорость космическая, – переглядываемся мы.
С обеда крадёмся к двери: она там!
– Мне давно надо было в батальон! Милка, не плачь! Наберу домашний вечерком…
Подруга? родня? Ей «давно надо было в батальон»! Болтовня и на работе, а у обеих дома телефоны! Нам – шиш проведут.
Кукурузова пыхтит, как паровоз, готовый к отправке:
– Сергей Морковников капитально женат.
– О, да!
Лёка боится мою огромную напарницу или делает вид, думая, – отстанем.
В нашем тандеме я – амортизатор:
– К сожалению (надо бы – к счастью, да оговорилась), он любит жену. Она – идеал.
– О, да.
– Дочка копия Инна Викторовна, а малыш, – копия Сергей Григорьевич. Имя, как у папы, Сергей.
– Отца нет, и дети – наполовину сироты. Вот я потеряла родителей рано, – унылая поэма Кукурузовой.
– Дети – цветы, – одёргиваю, управляя этим асфальтовым катком. – Одиноких хватает. Эдуард Носырев, например.
Лёгок на помине.
– Эдуард Трофимович, удалось вам на концерт Магомаева?
– Да! Я ради великого искусства… Три года в музыкальной школе на фортепианном отделении…
Так может долго. Выглядит неплохо. Нос, правда, – клюв глупой птицы.
Лёка его не помнит: игра, где был не один Морковников. Эдуард крикнул: «Лёка, вам не взять мой пас!» Отбивает. Но не ему…
– …билет купил на улице у какой-то старушки. Её старика отправили в больницу.
– И чем кончилось? – Лёка разглаживает на столе дерматин в мелких ромбиках, не глядя на Эдуарда.
– Арией Фигаро.
– Нет, со стариком.