Наказание для отчима

Хищный взгляд

Я не включала в доме свет – незачем – очень уж хотелось произвести впечатление на Настю, и сделать это было не так сложно, как казалось. Она шла сзади меня, баюкая пострадавшую руку, и спотыкалась о ступеньки, пока я размахивала перед собой свечой, чтобы осветить как можно больше пространства.

Такой процессией мы спустились в подвал – здесь на стенах висели факелы, и, конечно же, была печь, вернее, камин. Вспыхнул огонь. После нескольких махинаций и из камина уже полыхал жар.

Взгляд Насти упал на отца, а потом перекинулся на второго пленника и стал уж совсем хищным. Пленник лежал на такой же деревянной скамье, как и та, куда мы с таким трудом затащили Влада. Только вот она была чрезвычайно грязная – со следами запекшейся крови, дерьма, подпалинами от головешек, которые отскакивали от инструментов.

Я поняла, что он уже готов – его трясло мелкой лихорадочной дрожью, все тело покрылось испариной и горело от высокой температуры, которую видно было невооруженным глазом и издалека. Он бормотал что-то неразборчивое, но это было не важно, совершенно не важно, все равно завтра закапывать труп, ведь сегодняшнюю ночь он не переживет, даже без моей помощи.

– Тащи стол с инструментами, вон тот! – распорядилась я.

Настя покорно поперла тяжелую деревянную махину ко мне.

– Можешь раздеть его, если хочешь.

Девушка сверкнула глазами, разумеется, она ХОТЕЛА этого. Да еще как.

Она взяла в руки здоровые ржавые ножницы, которые были очень острыми, хоть и выглядели так обманчиво. Настя несколько раз угрожающе щелкнула ими в воздухе, и я впервые увидела в глазах Влада самый настоящий и неподдельный страх.

Девушка задрала вверх отцовскую футболку, так, что она закрывала лицо. Двумя пальцами прошлась по его животу, как будто представляла, что гуляет по проспекту. Затем стянула штаны, ровно до того места, где ноги были связаны веревкой. Грубо порезала их ткань, хоть и ножницы позволяли разделать любую тряпку на ровные куски. Ошметки, бывшие когда-то брюками, и весьма неплохими, полетели на пол.

– Ой, какая жалость! Штанов больше нет! Мне так жаль, папаша! – притворно расстроилась Настя. С каждым словом речь ее становилась все более жуткой и вкрадчивой, что добавляло некоторого мистицизма ко всей ситуации, которая, скажем так, была весьма нестандартной. Меня мороз по коже продрал.

Влад остался в одних клетчатых семейных трусах, достававших ему чуть ли не до середины колена.

Я присвистнула.

– Ну у тебя и панталоны, человек, – вдруг расхохоталась я в голос.

Одним из самых важных пунктов моего занятия было максимальное унижение, такое, какое я только могу доставить своему пленному. Чем сильнее я его оскорблю, тем лучше. А все потому, что человеческий мозг – действительно страшная сила, даже если человека порвать на кусочки, но у него психика слона, ему будет недостаточно плохо. Короче говоря, комбинированное нападение – удары со всех сторон и максимальный результат в итоге.

Конечно, из-за одной шутки про трусы крыша у человека, особенно у такого, каким является Влад, не поедет, но если методично бомбардировать одно и то же место, он сломается, рано или поздно.

Трусы Влада были не спеша, совершенно спокойно, разрезаны ножницами. Прямо по шву, сбоку, на каждой ноге.

При этом Настя умудрялась трепаться обо всем на свете, даже задавала вопросы, я уж и не помню какие – мои мысли в тот момент были где-то далеко.

Влад был почти полностью раздет. Его мужское достоинство, ха! даже достоинством-то в полной мере назвать нельзя было. Он был противен и жалок, здесь, на этой скамье, со своей огромной тушей и непропорционально крохотным членом.

Настя поколебалась несколько мгновений, а потом решительно разрезала и отцовскую футболку тоже.

– Это ведь слишком гуманно – закрывать глаза во время казни, верно? – она подняла на меня глаза. – Хочу, чтобы эта мразь видела каждое мое движение.

Лицо Влада скривилось от еще большего страха и ненависти, которая, казалось, уже могла выливаться из его ушей.

Дальше произошло сразу много вещей. Настя поднесла лезвие ножниц к лицу, в них полыхнул отблеск огня, взгляд девушки упал на грудь того, кто должен был быть ее отцом, а вместо этого всю жизнь издевался над ней.

Пленник забился в своих оковах, рука дочери в мгновение ока опустилась, а ножницы щелкнули ровно в том месте, на котором только что был сосок.

Влад заорал в голосину, а Настя захохотала, я охренела от происходящего и присела прямо на пол. Вот так да. Девушка, явно смакуя каждое свое движение и понимая, насколько она сейчас одновременно страшна и хороша, медленно вытерла окровавленные ножницы об тряпки, минуту назад бывшие одеждой.

Влад все еще орал и стонал, выл, как раненый морж, и я могла понять, насколько ему больно. Я могла понять. И именно из-за этого, я получала такое наслаждение, испытывая на пленниках все новые инструменты. Оказалось, не менее приятно и смотреть на то, как это делает кто-то другой.

– Ты же мужик, отец! – произнесла Настя, акцентирую внимание на слове мужик.

Я завороженно стала наблюдать за тем, что произойдет дальше.

– Помнишь, как ты меня гнобил каждый день, столько лет, тварь, столько лет! Говорил, что я недостаточно подхожу на роль твоей дочери! Как ты бил меня! Как сажал на палку в надежде на то, что однажды она просто меня порвет? А я помню! Ты последняя мразота и тварь! И кто теперь прав? И ты сдохнешь, а я буду жить!

А ты, если ты настоящий мужик, так почему же у тебя такой маленький член, м? Почему? Что, мяса не хватило? Природа обделила, да? А зачем тебе соски, дорогая моя гнида? Думаю, что они тебе не нужны!

С этими словами Настя повернулась и поставила на грудь Влада деревянный ящик с инструментами, намеренно задев его зияющую рану, чем вызвала судорогу, пробежавшую по телу.

В ящике, я понятия не имею, откуда она вообще знала, где и что у меня лежит, Настя откопала огромную и толстую цыганскую иглу, а вместе с ней и гигантскую серьгу-кольцо. Такое с легкостью можно было бы вставить в нос быку.

Влад замычал от безысходности, в полной мере понимая, что предстоит ему пережить. Настя ухмыльнулась и задала вопрос, вертевшийся у меня на языке долгое время:

– Ну что, стоило тебя поранить, как сразу соображать стал, м? Значит, наказание пойдет тебе на пользу.

Что можно отрезать папочке?

И он все кричал и кричал, крик этот стоял у меня в ушах, и хотелось, чтобы пленник поскорее заткнулся. А ведь всегда так, всегда они кричат.

Я подняла ногу и умелым движением надавила каблуком прямо на кляп. Влад издал такой звук, как будто тряпка залезла ему прямо в горло. Дай бог, чтобы так и было – пускай она начнет доставать ему до самого пищевода!

Настя прищелкнула ножницами в третий раз.

– Позвольте, я разделаюсь с ним сама! – Обратилась он ко мне. – Больше всего на свете мечтаю свести с ним личные счеты.

Я разрешила, и хоть моя обида на Влада и велика, его преступление перед Настей все-таки намного страшнее и заслуживает большего наказания.

Влад полностью оказался во власти Насти.

– Ну, папенька, что бы мне тебе еще такого отрезать, м? Может быть нос? Или уши? – с этими словами девушка медленно провела сверкающим лезвием сначала от переносицы до кончика носа, потом – вдоль ушной раковины.

Ее взгляд скользил по телу отца и остановился на месте ниже живота. Заметив это, Влад истерично забился в своих путах – он понял, что придумала Настя и что сбежать он, конечно, не сможет.

– Я знаю, что сейчас тебе отрежу, это самое лучшее!

Настя села на лавку отцу на ноги и скрестила свои ноги по-турецки.

– Ну-с, приступим!

Она схватила член за головку – тот предательски встал – затвердел буквально-таки на глазах, но даже это не помогло ему стать, если не большого, то, хотя бы, приемлемого размера.

– Какой у тебя странный пенис! Как хорошо, что я не твоя родная дочь!

Поудобнее взяв во вторую руку ножницы, она принялась за дело. Холодная сталь вонзилась в нежную плоть. И хоть член был небольшой, все же отрезать его ножницами была задачка не из легких.

Он, будто на какой-то миг стал живым и почувствовал опасность, так и извивался у Насти в руке, но девушка держала его очень умело – сразу чувствовался богатый жизненный опыт. Вряд ли ей, конечно, приходилось отрезать кому-то член, но кто знает…

Настя резала и резала, сначала ткань не поддавалась – оставались только жуткие кровавые раны – но потом я к своему ужасу заметила, что половина органа отделилась от основания и покачивалась на нескольких лоскутах кожи. Я зажала рот рукой. Настя резанула еще раз. Член с мягким плюхом свалился на землю. Влад вопил, ему не мешала даже тряпка в горле.

Лавку заливала кровь, смешанная со спермой и потом, это было отвратительно, она стекала по ногам пленника и капала на пол.

Настя, вроде как, отошла в сторону, но это только показалось – она как-то мудрено развернулась и ударила кулаком Влада по лицу. Тот взвыл! Еще один удар! У него хрустнул нос, и изо рта потекла кровь. Видимо, весь рот наполнился кровью – я представила, как она заливается в его желудок. А нос наверняка сломался.

Настя ни на секунду не производила впечатление человека, который умеет драться, вот вообще. А может она и не умела вовсе, а в ней только играли ненависть, обида и еще какие-то чувства. Но, в любом случае, сломать такому огромному человеку нос со второго удара было под силу далеко не каждому.

Девушка отошла в тень, и я увидела, как она засунула в огонь длинную железную палку, которая исполняла у меня роль кочерги. Она накалялась очень быстро – конец успел покраснеть! Настя с разбегу ткнула раскаленным концом Владу прямо в то место, где только что у него находился мужской половой орган.

Влад согнулся! Пополам! Будучи связанным по рукам и ногам! В это невозможно было поверить, но, тем не менее, я видела это перед своими глазами.

Настя отшвырнула палку в сторону и взяла в руки ножницы. Она размахнулась со всей силы и воткнула их острым концом прямо в мошонку, вблизи рваной раны с обгорелыми краями. Кровь фонтаном брызнула вверх, но Влад не закричал – он потерял сознание.

– Ну ты, конечно, даешь! Без улыбки и без страха, вообще без эмоций, с абсолютным покерфейсом! – я задыхалась от восторга и одновременно от ужаса, который испытала за четверть часа.

– Мне совсем не было страшно, – ответила Настя, смотря в пол. Она сильно побледнела, даже как-то позеленела. Ее взгляд по-прежнему абсолютно ничего не выражал, а нижняя челюсть ходила ходуном, отбивая чечетку, как будто она собиралась с парашютом прыгать. И губа верхняя дрожала, а в остальном – полное, бессознательное спокойствие.

Настя присела на пол.

– Кажется, я сейчас упаду. Ноги подкашиваются. Неужели я это сделала…

– Да, ты вела себя как настоящий зверь, знаешь ли… – осторожно сказала я. – Я не могу так… хладнокровно…

– Марго, мне плохо! – она откинула голову на лавку и закрыла глаза. Они впали, совершенно как у трупа.

Вот поэтому я не хотела брать столь юную девчонку в свою команду, вот поэтому у меня были опасения. Да, она куражилась, храбрилась изо всех сил, ей было весело и хорошо, пока по голове не ударило осознание того факта, что уже все. Что дороги назад не будет. И как бы круто не звучало на словах – пытать людей – на самом деле это страшно. Но некуда деваться.

– Ублюдочный отчим! Без него бы ничего не было! Дура-мамаша испоганила мне всю жизнь! – Настя яростно шептала упреки, поливая грязью все и вся, искусно матерясь.

У нее перед глазами плыли круги, а как только она с усилием отодрала голову от лавки, желудок сжался в спазме, и бедную девушку вывернуло наизнанку. Она кашляла, а по щекам текли слезы, размывая черный карандаш, которым она красила глаза. Настя терла шрам на руке, который еще саднило, и, кажется, проклинала жизнь.

Я совершенно растерялась и не знала, что мне делать – не было у меня опыта взаимодействия с людьми, особенно с подростками. Ведь до того, как я начала мстить, моя жизнь была тоже далеко не сахар.

Я опустилась на пол рядом с ней.

– Эй, не плачь, слышишь? Он это заслужил, он подонок, а ты – хорошая, месть – это нормально, пожалуйста, не переживай.

– Я не из-за него переживаю, – наконец сказала Настя. – Воспоминания… Ранят острым кинжалом, кажется, как будто вся грудь в шрамах… Больно.

– Расскажи, станет легче.

Легче будет не мне, но ей.

И Настя начала свой рассказ. Я не хотела слышать, о том, что она говорила, но все это было настолько ужасно, что и уши заткнуть я тоже не могла.

Рассказ Насти

– Этот… этот человек пришел к нам в семью, когда мне было пять. Спутался с матерью, начались серьезные отношения, потом они расписались. Для меня это всегда казалось очень и очень странным, ведь моя мать – проститутка, не знаю, как так вообще вышло. Он в то время был криминальным авторитетом в некоторых кругах, и, думаю, вам это известно, раз ведете на него охоту, верно ведь?

Я кивнула.

– Наверное, он запугивал мать, может быть, угрожал ей, скорее всего говорил, что сделает что-то со мной, если она не станет его женой. И, наверное, это было что-то серьезное, ведь мать была эдакой прожженной ночной бабочкой столько, сколько я себя помню. Сначала она умудрялась выкидывать его каждый раз, как заканчивалась наличка, потом этот фокус перестал работать, вот так, в общем.

Он мне сразу не понравился, на дух таких людей не переношу вообще. И я ему не понравилась, но дело закончилось только косыми взглядами в сторону друг друга, когда мать выходила из комнаты. Он позволял себе говорить обо мне мерзости, когда я была рядом, именно потому, что я его слышала, думал, что раз я такая паршивая, должна знать об этом с самого детства. Это продолжалось около двух лет, пока мать не умерла.

– Постой-ка, тебе тогда было семь? – перебила я.

– Да, верно.

– Прости, что заставляю об этом говорить, мне жаль.

– Ерунда, я никогда ее не любила. Она оставалась шлюхой до мозга костей и дома, и на работе, но вот то, что мать была единственным спасением от отчима – это да. После ее смерти не осталось никого, кто мог бы меня защитить. Влад начал поднимать на меня руку – сначала довольно легко шлепал, по голове или по спине, как делают, наверное, со всеми детьми, и ничего страшного в этом нет. Но вот потом… Помню, в первый раз, когда он заехал мне по-настоящему, я упала на землю и разбила лицо, а он стоял надо мной и ржал, мерзко так. Думаю, вы знаете.

Меня пробрал холод до костей. Да, я помнила его смех, он впечатался мне на подкорку мозга, даже при смерти я его не забуду. Нахлынули воспоминания, совершенно жуткие, но я их отогнала с гигантским усилием, чтобы дослушать Настю – это сейчас намного важнее.

– Потом он стал избивать меня ногами, оставлял по всему телу синяки. Однажды даже пытался убить.

Настя подняла голову, и я впервые увидела красный шрам на ее шее.

– Что… что он сделал?

– Он перерезал мне горло, как скотине, кинжалом! – резко бросила она. – Я лежала и задыхалась в собственной крови, на полу. Лежала в реанимации, долго, несколько недель. Вот, теперь только шрам остался. Как только я стала совершенолетней…

Настя втянула носом воздух и закрыла глаза. Я поняла, что она мне сейчас скажет.

– …он изнасиловал меня в первый раз. Долго. Больно. Медленно. Член у него крошечный, но это была не помеха – он засовывал в меня руки, так, что я не могла сидеть. Подвешивал на потолке и насиловал кухонными приборами, и много чем еще. Однажды он приковал меня к батарее и уехал, а потом… Потом вернулся с дружками, такими же отбросами общества, как и он сам. Они пустили меня по кругу. Каждый насиловал так жестоко, как только мог. Такое повторялось, и довольно часто.

Я приходила из училища домой, и знала, что в определенный день меня будут насиловать. Если я не приду – меня убьют. Все кристально чисто. И я приходила, каждый чертов раз. Они заставляли меня становиться повиноваться, раздевали, насиловали. Иногда заставляли танцевать…

Когда мне было девятнадцать, он придумал дважды в неделю меня пороть. В среду и в воскресенье. Поставил в том чулане софу, привязывал к ней за руки и за ноги, под живот подкладывал подушку, и бил. Ремнем, розгами, иногда даже крапивой. Это было ужасно.

Каждый раз, вне зависимости от того, что произошло в училище и как прошел мой день. Но вот если мне доводилось в чем-то провиниться… Это была маленькая смерть, каждый раз.

В какой-то момент, где-то через год, он стал применять порку через день, и моя задница превратилась в одну незаживающую рану.

Когда мне уже почти исполнилось двадцать, я сумела познакомиться с чудесным парнем, который был первым человеком, которого я смогла по-настоящему полюбить. Однажды мы уединились у него дома – несмотря на то, что вытворял со мной Влад, простой человеческой ласки и нежности мне все еще иногда хотелось.

Какими-то немыслимыми способами отчиму удалось меня выследить, и он ворвался в дом с каким-то огнестрельным оружием. У нас в самом разгаре было свидание. Парень был голым, и папаша просто прострелил пах моему другу.

Настя замолчала. Я видела, как она пыталась подавить судорожные всхлипы, но не заговаривала с ней.

– Потом… Он привел отца парня, который был в курсе наших отношений, и заставил его изнасиловать меня. И только потом разрешил отвезти моего друга в больницу… Больше я не видела того единственного человека, которого любила. Порой я думаю, что мне жаль, что я не погибла тогда, или в какой-то другой день до этого. Действительно жаль.

И вот тогда… После того случая у отчима совершенно поехала крыша на том, чтобы причинять мне боль. Я хочу сказать, еще сильнее, чем раньше. Он притащил кучу жутких механизмов на станках, на которые он меня регулярно сажал и включал их. Они вибрировали, гнулись, я была привязана к ним в максимально неестественных позах. Иногда он пытал меня по несколько дней подряд, и это было самым худшим, что я когда-нибудь испытывала в жизни… Он изуродовал мое тело… Только если снаружи это не сильно видно, то изнутри он оставил мне много такого, о чем я буду помнить всегда.

Когда домой приходили учителя из училища, он прятал меня в подвал, и я сидела и слушала, как он врет. Каждый раз находил новые отмазки, каждый раз ему верили… Однако, все-таки, иногда училище я посещала…

Ну, собственно, а дальше вы все знаете.

Вот в один из таких моментов вы меня и нашли.

Настя уронила голову на грудь и молчала. Я не спешила ее тревожить. Пускай отдохнет.

– Но больше всего меня беспокоит одна мысль, – вдруг резко заговорила она. – Я не рассказала, как умерла моя мать. Ее нашли в ванной, дома, она лежала в воде, которая вся была окрашена в красный от ее крови. Сваливали это все на передоз наркотиков и самоубийство. Только вот я не верю в это. Думаю, что это он убил ее и все подстроил. А там – кто станет разбираться со смертью проститутки. Померла – и ладно… Об этом я его и спрошу! Обязательно спрошу, как очухается!

– Ну так давай ему поможем! – я достала пузырек с нашатырным спиртом и сунула под нос Владу.

Он как-то сильно дернулся, чихнул и открыл глаза. А потом снова начал кричать – как только снова почувствовал боль – она ведь приходит через несколько мгновений после обморока, а в первую секунду ты просто лежишь и не понимаешь, что происходит и где ты вообще, черт возьми, находишься.

Настя ударила отчима ногой. Несколько раз. Прямо своей тракторной подошвой, прямо в морду. Влад вдруг перестал кричать и только тихонько хныкал, а тело его так и ходило ходуном под веревками.

– Ты мать убил или не ты?! Отвечай, гнида!

После рассказа Насти я смотрела на нее совершенно другими глазами. Да, она была жестокой, но не она в этом виноват. Виноваты жестокость, насилие, ненависть, ведь у девушки не было детства, можно ее понять. По крайней мере я так думаю. Что ж, время покажет.

Настя была великолепна в своем безумии, в своем отчаянии. Она перестала бояться и поняла, что надо мстить и идти до конца.

Теряя контроль

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.