Бракованные

Глава 12. Ксюша

Два дня. Евсеев откладывает наш развод на чертовых два дня. Освобождает меня от работы, разрешает не приходить в офис, потому что сам вдруг улетает в какую-то внезапную командировку. И отчего-то мне кажется, что никуда он не поехал, а засел в квартире и придумал сотню выгодных выходов из ситуации. Либо просто напился, что еще хуже.

Указы начальства я не нарушаю, поэтому сижу дома, покусываю наманикюренный ноготь и жду, когда объявится Евсеев, чтобы мы вновь стали чужими людьми и пересекались исключительно по рабочим вопросам.

Ночью не могу уснуть от потока мыслей: в голове снова Евсеев, которого затягивает в болото семейных дрязг, даже отчетливо вижу протянувшуюся к горлу Мирослава ладонь Якова Игнатьевича. Просыпаюсь в холодном поту. Открываю глаза и тупо пялюсь в ночную темноту, переводя дыхание. В животе урчит, желудок требует еды, чтобы успокоить разыгравшуюся фантазию, поэтому под покровом тьмы крадусь на кухню, надеясь не разбудить Тёму, который дрыхнет на диване в гостиной.

Душа требует сладкого. И соленого. И мучного. И с шоколадом. Хмуро осматриваю забитый едой холодильник, потому что порывом бессознательного накануне вечером я скупила половину супермаркета. И пока думаю, что все же хочу: омлет или яблочные оладьи, руки принимаются готовить совершенно другое, заставляя мозг сосредотачиваться на рецепте.

Не замечаю, как темнота за окном сменяется густыми сумерками, а затем и вовсе солнечным светом, от которого пищевые блестки на кексах сияют, превращая еду в произведение кондитерского искусства. Даже не чувствую усталости, колдуя над еще одним шедевром.

– Тебя уволили, что ли? – Утром Артем вваливается в кухню и удивленно осматривается, потирая сонные глаза. На лице складка от подушки, а спина сгорбилась от прохлады без теплого одеяла под боком. – На хрена столько кексов и тортов?

Вопрос выдергивает меня из состояния глубокой задумчивости, и я наконец оцениваю результат бессонной ночи и измученного утра: столы действительно ломятся от количества сладостей, и это еще Тёма не смотрел в холодильник, где застывает суфле.

Устало плюхаюсь на стул и закрываю лицо руками. Что я натворила? Последний такой порыв с готовкой меня настигал в двадцать один, когда жених решил, что нам больше не по пути, и бросил меня за месяц до свадьбы. Дальше никаких спонтанных приступов и гор еды, потому что все в жизни мне худо-бедно удавалось контролировать.

И теперь снова.

– Мне надо было подумать, – мычу и сдерживаюсь, чтобы не выть.

– Ну так и думала бы с бокалом вина, че кухню-то забивать хренью? – Тёма подхватывает еще теплый кекс, к которому уже отсажен сырный крем для украшения, и кусает его. – Ладно, пойдет, – ставит суровую оценку моим кулинарным способностям родной брат и, кажется, отправляется собирать вещи. Посылаю ему угрожающе-испепеляющий взгляд, и Артем, запихнув остаток кекса в рот, поднимает руки в извиняющемся жесте. – Осознал ошибку, кексы – топ, ты супер.

– То-то же. – Распрямляю плечи и горделиво вздергиваю подбородок.

– Лучше расскажи, что у тебя случилось. – Включает кофемашину и достает две кружки, удивительным образом размещая их на столе между кексами. Наблюдаю за его уверенными движениями и понимаю, что брат очень быстро повзрослел. Теперь передо мной не бесящийся в переходном возрасте мальчишка-сопляк, а парень, собранный и достаточно серьезный для своих лет. Капитан команды, значит, ответственный и в целом добрый. Такому и тайну доверить не страшно.

Сомнения гложут. С одной стороны, контракт, а с другой – мое моральное состояние, от которого портится и физическое: после кухонного марш-броска дико болят шея и плечи. Это Евсееву просто – мужчины не переживают столько эмоций, не занимаются выстраиванием миллионов догадок и вообще решают все в два счета. Я и так уже приняла сотню решений самостоятельно, куда мне такое важное одной тащить.

– Только обещай не ржать, ладно? – Переступаю с ноги на ногу. Была не была. – И лучше сядь.

Артем смотрит с сомнением, явно жалея, что предложил свободные уши для моих бед, но все же садится, прихватив кофейник. Разливает напиток по кружкам и бросает в свою три ложки сахара.

– Давай уже, а то я на пары раньше уйду, чем ты решишься.

– Ну, в общем, так получилось, что мы с моим боссом поженились. – Выставляю указательные пальцы, призывая брата молчать и не перебивать, хотя тот и не сможет: занят подбиранием челюсти с пола. – Это нужно было для дела, не смотри так. Ну и в общем, дело труба, там появились сложности, и теперь он предлагает развестись.

– А ты в него влюбилась, что ли? – Туго соображает брат и трет кулаком подбородок.

– Фу, нет, конечно! – возмущаюсь и вздрагиваю: пусть этот красивый тиран достается кому-нибудь другому, мне бы кого поспокойнее. – Мне просто кажется, что так от нашего соглашения выиграю только я. А ведь оно задумывалось как взаимовыгодное.

– Ну так и в чем проблема? – Выгибает брови и сверлит меня взглядом. – В соглашении же есть результаты, к которым вы должны прийти?

– Ага, – киваю. – Только есть еще одно но: я не знаю, смогу ли вынести все, что произойдет, если предложу ему не разводиться. Его семейство меня со свету сживет.

– Не вижу в этом минусов: квартира мне достанется. Ты ж аренду наперед платишь, – гогочет Артем, запихивая в себя четвертый по счету кекс. – Слушай, если серьезно, то ты ведь согласилась, зная, что там за семейка. А раз уж ввязалась в дело, то нужно доводить его до конца и нести ответственность, – поражает мудростью брат, и теперь удивляюсь я.

– Откуда в тебе ума столько? – спрашиваю из любопытства.

– Да там девчонку одну на лед выкатил, чтобы побесить, а в нее жиробас въехал, так она руку ушибла, теперь ходит скулит по универу, а я ей таблетки вожу. В общем, несу ответственность.

– Понравилась тебе?

– Пойдет, – отмахивается Артем, и тут я обхожусь без дополнительных вопросов. Надо будет – расскажет. Да и у самой пока есть куда более важное дело.

Евсеев звонит сообщить, что приедет через пятнадцать минут. Я уже стою в коридоре и слушаю хихиканья сонного брата. Стучу пальцами по тумбочке и гипнотизирую дверь, думая, что пятнадцать минут будут невозможно долгими. Решимость тает с каждой секундой. Инициатива наказуема, и какая кара будет ждать меня – не угадать. И так не самое приятное семейство получу в подарок, еще и сотня подводных камней. Голова раскалывается – закрываю глаза и глубоко дышу. Отставить сомнения. Решение принято, значит, нужно действовать.

– Может, еще успеешь испечь кексы для развода? – Тёма выглядывает из ванной со щеткой в руках. – Есть же рецепты для микроволновок.

– Может, мне тебя все же выселить? – шутливо угрожаю в ответ, но по стремительно меняющемуся лицу брата понимаю, что перегнула. Так себе из меня старшая сестра. – Расслабься, бро, не выгоню кровинушку из дома.

– Бро? – Тут же возвращается к привычному состоянию засранца. – Ты из какого века вылезла?

– О, я вообще из прошлого тысячелетия, – ржем на пару, и напряжение уходит. Все же мне очень нужно было отвлечься. И перепалка идеально для этого подходит. – Ладно, не скучай, я подожду на улице Мирослава. – Надеваю пальто, застегиваю на все пуговицы нарочно медленно, но время будто специально тормозит, вынуждая меня за десять минут отморозить зад. – И кексы не забудь.

– Забудешь тут, как ты мою команду решила превратить в тюленей на льду, – фыркает обиженно и губы в зубной пасте дует. Все, как в детстве, только теперь Тёма выше меня на целую голову, и эти трюки выглядят неубедительно.

– Ой, вам, лосям, ничего с кекса не будет. На льду все сбросите, а потом углеводное окно как раз, вот и залетят на ура. Все, удачи. – Отправляю воздушный поцелуй и позорно сбегаю из квартиры, не давая себе шанса передумать.

Холод отрезвляет и выгоняет теплолюбивые сомнения, которым только и дай благостную почву для разрастания. Переступаю с ноги на ногу, прячу руки в карманы и смотрю на причудливые облака пара, вьющиеся вокруг. Прокручиваю еще раз речь: перед Евсеевым пасовать нельзя. Он, если увидит сомнение, тут же настоит на своем решении. А я ведь женщина: мы всегда сомневаемся, как такое спрячешь?

«Я не хочу с вами разводиться, Мирослав Станиславович», – смешно от формулировки. Губы растягиваются в улыбке. Как же нелепо выйдет: выкаю и брак сохранить хочу.

«Мирослав, мы не должны разводиться», – так прибьет за панибратство. Зыркнет – и все мои «должны, не должны» сгорят синим пламенем, встретившись с простым мужским «я так решил».

«Я думаю, нам не стоит разводиться», – вот, без имен, еще и с собственной оценкой. Придраться не к чему. Я подумала, а ты решай. Нет, нельзя, снова бразды правления ему отдаю. А он и так галопом по семейной жизни несется.

«Еще два месяца, Мирослав Станиславович, может, повременим?» – просто, но совершенно неубедительно. Нужно действовать радикально: сразу все карты на стол.

«Мы не будем разводиться, а будем спасать вашу компанию, Мирослав Станиславович!» – для убедительности даже топаю ногой, будто все это не в моих мыслях происходит.

Машина плавно тормозит у шлагбаума, иду навстречу – Евсеев в это время выходит и открывает дверь. Поражаюсь галантности этого мужчины: даже с подчиненной не забывает о вежливости. Начинаю завидовать его избраннице: таких мужиков точно больше не найдешь. Цокаю и отнекиваюсь от мыслей – слишком часто думаю о боссе вне работы. Обещала же себе больше этого не делать и продержалась… ни черта не продержалась.

– Доброе утро, Мирослав Станиславович. – Улыбаюсь приветливо, но Евсеев не разделяет моей радости, он серьезен и собран, как всегда, хоть на щеках красуется отросшая щетина, а во взгляде бесконечная тоска. Но от решения не отступает: намерен освободить меня от уз брака и лишить себя всего, к чему долго и упорно шел.

– Доброе, Ксения. – Кивает и, дождавшись, пока я пристегнусь, трогается в направлении суда.

Молчание давит, даже радио, похрипев для приличия, затихает под мрачным настроением Евсеева, и мы едем в суровой тишине, в которой даже дышать страшно. Рассматриваю приборную панель, подсвеченные кнопки и переключатели, лишь бы отвлечься и не думать о том, что собираюсь сделать. В тишине едем недолго: боссу кто-то трезвонит, он раздает указания, и я расслабленно прикрываю глаза, радуясь, что гнев обрушивается не на меня. Как мало, оказывается, в жизни надо: чтобы начальник не зудел над ухом и не указывал, что и как делать.

Едва не засыпаю под бубнеж Евсеева и дергаюсь, когда машина паркуется у нужного здания. В душу закрадывается тоска: нужно было раньше сказать, а не тянуть до последнего.

– Мирослав… – Поворачиваюсь, но в ответ лишь хлопает дверца машины. Евсеев уже идет по сугробам ко мне. Подает руку, помогая выбраться и не застрять в куче, на которую уже налипла дорожная грязь. – Может…

– Давайте потом, ладно? Сейчас есть более важный вопрос. – Улыбается сдержанно, но я слишком хорошо его знаю: складка между бровей и отстраненный взгляд выдают задумчивость. Наверняка он придумал уже тысячу и один способ уговорить меня отказаться от развода, но из благородства и уважения не предлагает, потому что не сможет отступить, станет давить, и я все равно соглашусь. Уже согласилась, только решение не озвучила.

В здании пусто, будто никому не нужно работать, Мирослав уходит вперед, лишая меня шанса спасти его от самой главной ошибки в жизни.

– Мирослав Станиславович! – кричу в спину, пока эта самая спина от меня стремительно отдаляется. Ну вот, дождалась, как сказала бы мама, дотянула до последнего, а теперь задница в мыле, потому что я добровольно пускаюсь в самую безумную авантюру. – Да стойте же вы! – Бегу следом, ни на сантиметр не приближаясь. И наградил же меня боженька длинноногим окружением. – Я не успеваю! – Сдаюсь и останавливаюсь. Может, и правда я слишком уж сильно пытаюсь что-то изменить, когда можно расслабиться и плыть по течению?

Евсеев все же тормозит и неохотно разворачивается. Недоволен, по поджатым губам и стиснутым кулакам вижу, что разорвет сейчас от злости. Но молчит – только устало выдыхает и прикрывает глаза на несколько секунд, собирая остатки изрядно потрепанной этими днями воли. Он точно продал душу дьяволу за такой самоконтроль, потому что теперь передо мной привычный Мирослав Станиславович, собранный и серьезный. Ведет себя так, будто не было тех слабостей, выдавших его с потрохами.

– У нас сегодня еще много дел, некогда останавливаться, – бросает в привычной надменной манере, на что я только закатываю глаза. Точно это муж, за которого стоит бороться? Улыбка трогает губы, и я, набравшись неизвестно откуда взявшейся смелости, беру Мирослава за руку и оттаскиваю в сторону, за большую колонну, где нас никто не догадается искать. Он молчит, но не сопротивляется, в глазах усмешка – Евсеева явно веселит происходящее. – Решили прощальную речь сказать?

– Да, вы украли лучшие месяцы моей жизни, – смеюсь и стараюсь смотреть вперед. По мере приближения к выбранному месту для разговора сердце ускоряет бег. Дыхание сбивается, и вот я уже нервно кусаю губы, съедая помаду. – И еще брачный контракт – это обдирательство чистой воды. Вы оставите меня ни с чем! – продолжаю играть роль обиженной супруги, на что Евсеев возмущенно фыркает.

– Серьезно, Ксения, если это все, что вы хотели мне сказать…

– Я не хочу разводиться! – выпаливаю, когда Мирослав высвобождается из некрепкого захвата. Поворачиваюсь к нему лицом.

– Что? – Ни капельки не верит моим словам. – У вас какие-то проблемы, для решения которых вам нужен статус замужней женщины?

Боже! Этот человек настолько привык получать удары в спину, что совершенно не верит в искреннюю помощь. Улыбаюсь и подхожу ближе, чтобы в пустом зале ни один случайно вошедший человек не смог ничего услышать. Сердце гулко бьется о грудную клетку, затылок покалывает, и становится жарко в зимнем пальто, так что я расстегиваю пуговицы и разматываю шарф, оставляя его на плечах.

– Ага, – согласно киваю. – Муж мой решил пустить выстроенный бизнес коту под хвост. А я не хочу, чтобы он так легко отказывался от дела всей жизни.

Мирослав молчит, глядит сквозь меня и снова давит так, что я хочу забрать слова обратно, поставить подписи и сбежать куда подальше, чтобы он меня больше никогда не нашел. И вот я уже делаю первый трусливый шажок назад, каблук обреченно скрипит по мрамору, эхо моей нерешительности разносится по залу, и Евсеев оживает:

– Ты уверена? – спрашивает строго. – Нам придется дойти до конца, и это уже не будет один только ужин с моей семьей. Регулярные встречи, мероприятия, загубленные отношения с коллегами.

– Они и так были обречены, я же работаю в шаге от начальства, – смеюсь, отмахиваясь.

– Это не ответ, Ксения. Скажи мне здесь и сейчас, ты уверена, что не хочешь разводиться? – Он подходит ближе. Я хриплю, потому что во рту внезапно пересохло, не могу и слова из себя выдавить, только нечленораздельные звуки, которые Евсеев даже не замечает.

– Да, уверена, – наконец выталкиваю слова. – Если бы не была уверена, не предложила, – едва успеваю договорить, как Мирослав подхватывает меня на руки и кружит по залу, будто невесту в свадебном танце. Где-то должен заиграть вальс Мендельсона, а женщина-регистраторша драматичным голосом желать нашему кораблю счастья в плавании по реке любви. Только мы в другом здании, где по деревяшке стучит молоток и зачитываются приговоры.

Радость Евсеева захлестывает и меня: смеюсь и цепляюсь за плечи Мирослава крепче, пока его руки сильнее сжимаются на моей талии. Мы замираем так же резко, как и начали кружиться, ноги касаются пола, и я медленно прихожу в себя, осознавая, что все это время обнималась с боссом и ни капельки не смущалась. Щеки моментально заливает румянцем, хочу отступить, но руки Евсеева уже перемещаются на мое лицо, обхватывают его, большие пальцы ведут по щекам. Мирослав долго-долго смотрит в мои глаза, ища там ответ на неозвученный вопрос, переводит взгляд на губы всего на мгновение, от которого я пропускаю вдох, и тихо говорит, обжигая кожу горячим дыханием:

– Спасибо. – Утыкается своим лбом в мой и прикрывает глаза.

Глава 13. Мирослав

Радость топит. В груди тянет и заливает теплом. Мне будто пришивают крылья и пробивают светлый выход из мрачного тоннеля безысходности. И все это делает одна молодая женщина. Мир резко расширяется, пестрит красками, а после сужается до нее одной. В фокусе только дерганая улыбка – нервничает, видимо, – и светло-карие глаза, которые для меня сейчас сияют ярче любых звезд. Пока я отказывался от привычной жизни и мирился с тем, как жить дальше и начинать все сначала, Ксения принимала важное решение за нас обоих. И не потому, что искала еще один способ стребовать с меня больше денег: по робости, по вжатой в плечи голове вижу, что самой страшно. Значит, делает это из добрых побуждений, и вдруг так легко становится, что остались еще добрые люди вокруг меня, что наконец и я получаю что-то в ответ, – подхватываю Савельеву на руки и кружу, будто куклу.

Она сначала напрягается, но после ловит мои эмоции, которые хлещут через край, и на несколько мгновений отзывается – радуется вместе со мной, сжимает ладони на плечах сильнее, сминая ткань пальто, и я ловлю себя на мысли, что не хочу ее отпускать. Вот такая женщина мне нужна рядом, которая поддержит в нужный момент и не даст совершить фатальную ошибку. Только сейчас за стервозностью своей помощницы разглядываю не расчетливую занозу, что влезла в мой кошелек, а просто сильную женщину, зрелую и уверенную в себе. Такую, о которой мечтает каждый мужчина.

Обнимаю ее искренне, опуская на землю, в голове куча глупых слов, которыми хочется ее осыпать, но останавливаюсь на коротком «спасибо», куда вложена вся благодарность. Не физическая, разумеется, душевная. Для Савельевой мне теперь никаких дополнительных нулей не жалко – холдинг заполучу и еще больше заработаю, так что пока на хорошее дело можно и потратиться.

– Пожалуйста, Мирослав Станиславович, – тихо произносит и первой отстраняется, осторожно выбираясь из моих рук. Не могу ее удерживать – отпускаю и выпрямляюсь, прокашливаясь. – Не хочу в скором времени искать новую работу. – Улыбается и отходит на безопасное расстояние, чтобы я больше свои лапищи к ней не тянул.

Обычно я отвечаю на все ее выпады, мы устраиваем перепалку и после расходимся по разным углам на передышку, но сейчас не хочется сопротивлений. Мне настолько хорошо, что я готов все пропустить мимо ушей – добрею моментально.

– Я бы забрал вас с собой. Хорошего помощника днем с огнем не сыщешь. – Пожимаю плечами, на что Ксения удивляется. Приятно знать, что я оказываюсь лучше, чем она обо мне думала. В кармане трезвонит телефон, дед, видимо, хочет в очередной раз предложить мне более достойную партию, но после того, что произошло сегодня, понимаю: достойнее и быть не может. Пусть и расчетливая, но кто в наше время не меркантилен? Отвечать не хочется, выслушивать заготовленную речь о моей бессовестности тоже, поэтому отключаю звук и убираю мобильный обратно, чем снова поражаю Савельеву. Посмеиваюсь над ней и совершенно неожиданно понимаю, что не хочу возвращаться в офис, делать вид, что занят, когда хочется совершенно другого: украсть у вселенной один-единственный денек на отдых, осознать новую реальность и продумать план до мелочей. – Может, отметим наш продолжающийся брак? И заодно решим, что делать дальше.

Мысли бегут вперед, все же вырывая главенство у чувств. И вот я уже строю планы, в которых нам точно нужно прийти к цели победителями. Нужно все поменять и переиначить, теперь, когда нас будут рассматривать едва ли не под лупой, не получится уезжать в разные стороны после работы и собираться только на семейные ужины. И это все тоже нужно обсудить – действовать наугад не по мне. Продумать – исполнить – довольствоваться результатом.

– Уже? – удивляется Савельева, взгляд ее бегает от колонны к колонне, а брови хмурятся, сходясь к переносице. – Хотя чего я спрашиваю… не первый же день вас знаю, – смеется Ксения, и последнее напряжение, запустившее стальные прутья под кожу, улетучивается. – Я согласна, только если там будет вкусная еда.

Мы едем в один из открытых в такую рань ресторанов, где обычно я провожу утренние неформальные встречи с партнерами. Здесь почти всегда тихо, в ВИП никто не рвется, а официанты не греют уши, понимая, что лучше быть слепыми, глухими и безмолвными доставщиками, чем после хранить чужие тайны. Савельеву я сюда ни разу не приводил, поэтому она осматривается с недоверием – ей явно не по душе приглушенный свет внутри после яркой улицы. Беру Ксению под локоть и веду на второй этаж, там нас точно никто не услышит. Девушка на мгновение робеет, потому что я в очередной раз касаюсь ее без спроса, но после вздыхает и немного расслабляется, продолжая уверенно вышагивать рядом.

– Доброе утро, Мирослав Станиславович, – спешит к нам хостес и приглашающим жестом указывает направление к столику за ширмой. Девушка смотрит только на меня, намеренно игнорирует Савельеву, будто рядом со мной нет никого живого. И если раньше, когда я приезжал сюда не один, меня этот факт вообще не волновал (я его даже не замечал), то сейчас сжимаю челюсти сильнее. – Вам завтрак, как обычно?

– Нет, нам меню, – отрезаю резко и останавливаюсь, помогая Ксении снять пальто. Простой жест вводит ее в ступор, она выпрямляется по струнке, а дыхание помощницы сбивается всякий раз, как я ее случайно касаюсь. Это похоже на страх: жертва в ужасе перед хищником и готовится бежать в любую секунду, чтобы остаться в живых. Мысль о том, что Ксения меня боится, неприятно полосует душу, мы ведь коллеги, она знает меня лучше большинства в моем окружении, поэтому версию со страхом я отметаю. И на ее место приходит другая, совершенно безумная и бессовестная: так зарождается симпатия. – Садись. – Помогаю Савельевой устроиться и опускаюсь на диванчик напротив.