– Где четыре дерева – уже лес.
Белый усмехнулся и пролез под нависающей веткой.
Дорога шла вдоль оврага, мимо плотного ивняка и давно заброшенных сараев.
У поворота он остановился, выключил фонарик и с минуту торчал на месте, ожидая, не приковыляет ли следом ушлый старик. Старик не приковылял.
Вокруг была непроглядная тьма, только перемигивался огоньками далеко внизу метромост. Здесь не было ни фонарей, ни домов, лишь корявые деревья и буйная растительность, за которой десятилетиями никто не следил. Заросли тянулись по откосам вдоль правого берега Оки через половину города, иногда прерываясь голыми холмами, вычурными новостройками и автомобильными съездами. Встречались такие дебри, где если и ступала нога человека, то очень нечасто. Смотрящий за рыночными помойками Семен Иваныч называл эти места «и в лесах, и на горах». Он был очень начитанным, и до бомжевания служил библиотекарем.
Белый шагнул к обрыву и заглянул вниз.
Часть узкой дороги за поворотом давно обвалилась. Внизу виднелись остатки асфальта и бетонного ограждения, заросшие бурьяном. Сверху попасть туда было нельзя, не рискуя конечностями, а снизу тянулся почти отвесный склон, заросший ельником.
Белый осторожно раздвинул ивовые прутья, пролез к старому тополю и вытащил из еле заметного дупла веревочную лестницу. Проверил крепеж, затянул узлы, скинул вниз и кряхтя начал спускаться, стараясь переносить вес на руки.
Обвалившаяся дорога заканчивалась оползневыми тупиками и слева, и справа, а посередине был извилистый проход, скрытый от посторонних глаз кустарниками и нависающим земляным выступом.
За проходом была утопленная в склон краснокирпичная арка, похожая на выход дореволюционной дренажной штольни.
Белый, сгорбившись, пролез внутрь.
Это и был его схрон. Глубокая, закрытая с трех сторон ниша, облицованная почерневшим кирпичом. Рядом проходила теплотрасса, и здесь было терпимо даже зимой, достаточно было занавесить выход тряпками.
Белый скинул мешок с припасами в угол и рухнул на ворох заплесневелых матрасов. Тьма обволакивала, как теплое одеяло. Он нашарил в кармане яблоко (подгнившее, но наполовину целое), откусил.
И замер.
Что-то было не так.
Звук.
Обычно звуки здесь вязли в густом, затхлом воздухе.
Теперь хруст яблока внезапно разнесся гулким эхом по каменным сводам и затих где-то вдали.
Белый дрожащими руками достал фонарик. Желтоватое пятно мазнуло по нише, метнулось вперед.
Дальней стены не было.
Столетняя кладка была разворочена, битые кирпичи усеивали пол. Вместо стены зиял черный провал уходящего вглубь холма подземного хода.
– Черт!
Белый вскочил на ноги, не обратив внимания на резкую боль.
Фонарь высветил в дыре нависающие черные балки, щербатые булыжники облицовки, белесый мох на стыках и торчащие из стен и потолка толстенные корни. Луч уходил дальше во мрак тоннеля и там рассеивался.
Под ногами хрустнули обломки кирпичей, и Белый похолодел. До него вдруг дошло, что если кирпичи лежат снаружи, значит стену ломали изнутри.
Ледяное дуновение коснулось лба. Сзади хрустнула ветка, и Белый в панике обернулся.
– Старик! Это ты? Предупреждал же! Урою!
Слова заметались по тоннелю, затихая во мраке.
Нет ответа.
Какая-то тень мелькнула в глубине, но Белый ее не заметил.
Он оглядел выход, кусты, дорожку. Никого. Отсюда нельзя было забраться наверх и нельзя было спуститься вниз. По крайней мере без лестниц и прочих приспособлений. А это значило, что тот, кто пришел по тоннелю, обратно в тоннель и вернулся. Но он обязательно придет снова и заберет у Саши Белого его собственность.
Саша вернулся к пролому и вгляделся в его непроглядную черноту, пытаясь отогнать нехорошие мысли.
– Эй! – заорал он. – Есть кто? Найду, мало не покажется!
Как обычно от воинственных воплей смелости прибавилось.
Он ухватил поудобнее палку и перешагнул остатки стены.
Глава 1. Послание
Столб стоял на глинистой вытоптанной площадке у откоса, с видом на реку и заречную часть города. С одной стороны, площадка выходила к заборам и недостроенным коттеджам. С другой – обрывалась вниз, к Окскому съезду и потоку машин.
– Куда они все прутся? – задумчиво проговорил Усманов, разглядывая ползущие по всем шести полосам автомобили. – Можно подумать, нет никакого карантина.
– Нет никакого карантина, – повторил один из оперов. – Есть самоизоляция. А она базируется на совести и самосознании.
Второй опер рассмеялся.
– Ну да, ну да, – сказал Усманов и снова повернулся к столбу.
Столб деревянный, судя по цвету скорее всего из дуба. Диаметр сантиметров десять-двенадцать. Высота – около двух метров. Вся поверхность изрезана каким-то знаками, символами. Круги, волнистые линии, треугольники. Резали недавно, древесина свежая, влажная, словно этот дуб только вчера рос себе спокойно. Установлен наспех, земля вокруг рыхлая и ее немного. Значит, яму под столб рыли не лопатой, а чем-нибудь специализированным, вроде бура.
Усманов сфотографировал основание столба и землю вокруг него. Знаки и символы скрывались под комьями глины. Видимо, они покрывали всю поверхность.
Он встал и навел камеру на самое главное.
Голова Саши Белого была насажена на столб, будто на кол. Волосы и борода спутаны и испачканы подсохшей кровью. Остекленевшие глаза широко раскрыты и смотрят за реку с каким-то удивлением. Усманов хотел присмотреться к линии разреза на шее, но за грязью и волосами ее было не разобрать.
Сзади сдавленно заперхали, и он поправил медицинскую маску.
Воеводин, начальник следственной группы, отогнал оперов и хмуро спросил:
– Ну?
– Это Саша Белый, – ответил Усманов. – Местный бездомный.
– Точно?
