Северный сфинкс
Закончив диктовать, таинственный человек неожиданно исчез, словно его и не было совсем. Вы бросились к ординарцу, находившемуся в соседней комнате. Но тот поклялся, что «ни одна живая душа не проходила мимо него в кабинет его высокоблагородия». Более того, никто и не выходил оттуда. Да и сама входная дверь дома давно уже заперта на замок…
– Все именно так и было, – побелевшими губами пробормотал Ермолов. – Вы словно незримо присутствовали тогда в моем кабинете. Скажите ради всего святого, Василий Васильевич – кто вы и откуда?!
Я улыбнулся. Случай, о котором я рассказал будущему «проконсулу Кавказа», зафиксировал в своих воспоминаниях хороший знакомый Ермолова капитан Берг. Случилось это в 1859 году, незадолго до смерти Алексея Петровича. Позднее родственники генерала, разбирая его архив, обнаружили в нем тот самый «странный документ». Удивительно, но и дата смерти Ермолова была указана в нем точно – 11 апреля 1861 года.
– Алексей Петрович, – сказал я, – я обещаю вам рассказать обо всем чуть позднее. Пока же я похлопочу относительно вас и попрошу государя, чтобы он снял с вас опалу. Нам нужны опытные и храбрые артиллеристы. Думаю, что император прислушается к моим словам.
Когда Ермолов ушел, я задумался. Интересно все-таки, кем был тот таинственный незнакомец, который наперед знал всю биографию генерала? Возможно, что он был наш коллега – межвременной скиталец, заброшенный в прошлое. Либо человек из будущего. Вполне вероятно, что где-то в XXI–XXII веках люди все же построят пресловутую «машину времени» и с ее помощью будут путешествовать из будущего в прошлое. Впрочем, о сем пока можно было лишь гадать…
7 (19) апреля 1801 года.
Санкт-Петербург. Михайловский замок.
Подполковник ФСБ Михайлов Игорь Викторович,
РССН УФСБ по Санкт-Петербургу
и Ленинградской области «Град»
Рановато, оказывается, мы обрадовались тому, что заговор против Павла Петровича уже раскрыт, а основные его участники арестованы. Действительность оказалась не столь уж радужной. Сегодня перед вахтпарадом меня вызвал к себе император и рассказал, что рано утром к нему явился гонец из Секретного дома Алексеевского равелина Петропавловской крепости и сообщил пренеприятнейшее известие. А именно: содержавшийся там под усиленной охраной граф Пален изволил дать дуба. Или склеить ласты – это уже кому как нравится…
А ведь император лично велел коменданту Секретного дома не спускать глаз с этого узника. По нашим данным, на Палена точили зубы еще не пойманные заговорщики, которым очень хотелось, чтобы граф не смог сообщить следствию ту информацию, которая нам пока была неизвестна. Охранники тщательно проверяли пищу, которую ел арестант, постоянно находящийся в камере с сидельцем надзиратель глаз не спускал с него, но… Что выросло, то выросло – Пален все же ушел в мир иной, унеся с собой в могилу многие секреты заговорщиков. Похоже, что его кто-то отравил.
Император вызвал «на ковер» генерал-прокурора Обольянинова и графа Аракчеева. Именно они отвечали за безопасность арестованных и руководили следственными действиями. И, несмотря на строжайшие предосторожности, в чем-то допустили оплошность, вследствие чего мы потеряли одного из основных фигурантов дела. Хреново…
Любопытно было наблюдать за гневным Павлом. Он топал ногами на перепуганных сановников, размахивал рукой с зажатой в ней тростью, и казалось, вот-вот, как его легендарный прадед, пустит ее в ход. Лично на меня гнев императора не распространялся, и я, стоя в стороне, спокойно взирал на все происходящее.
Наконец, когда гнев самодержца иссяк, он вытер платком пот с лица и залпом выпил стакан лимонада. Немного остыв, Павел уже спокойным голосом спросил у меня:
– Игорь Викторович, как вы объясните все случившееся? Я понимаю, что в вашей истории ничего такого не было, но, возможно, вы нам что-нибудь посоветуете?
– Ваше величество, – ответил я, – полагаю, что наши враги еще располагают достаточным влиянием и средствами для того, чтобы помешать нам добраться до главных действующих лиц этой трагедии. Граф вряд ли покончил жизнь самоубийством – не такой он человек. Скорее всего, ему в еду подбросили отраву, от которой он и умер. Давайте подумаем, кому в первую очередь нужна была его смерть? О заговорщиках, находившихся в России и принадлежавших к высшему свету, мы знаем практически все. Правда, не все из них изобличены и привлечены к ответственности. Но они сильно напуганы и вряд ли бы пошли на столь рискованное дело. Гораздо меньше мы знаем о масонах, которые тоже приложили руку к заговору. «Вольные каменщики» умеют обделывать свои делишки тихо, без лишнего шума. Опыт в этом у них огромный. К сожалению, мы пока не имеем доступа к секретам масонских лож.
– Я немедленно запрещу все франкмасонские ложи в России! – воскликнул разгневанный император. – Надо как следует допросить графа Панина! Тем более что вы, Игорь Викторович, утверждаете, будто старый друг мой является одним из главных заводил сего комплота.
– Алексей Андреевич, – обратился он к Аракчееву, – Никита Петрович сейчас находится в Москве? Немедленно направьте туда фельдъегеря, чтобы доставить его ко мне. Пусть солдаты возьмут графа под арест и не спускают с него глаз. Надо привезти его в Петербург в полной целости и сохранности. Думаю, что от него мы узнаем много интересного…
– Гм, государь, – сказал я, вмешиваясь в разговор. – Панина следовало давно взять под стражу. Боюсь, что, получив известие о провале заговора, он сбежал из Москвы за границу. И уже оттуда пакостит нам. Как и граф Воронцов, окопавшийся в Лондоне.
– Господин подполковник, – скрипучим монотонным голосом произнес Аракчеев, покосившись на меня, – я не вправе был сам решать – брать или не брать под стражу графа Панина без указания императора, – тут «преданный без лести» повернулся к Павлу и низко ему поклонился. – Но такого распоряжения я от вас, государь, не получил. Так что моей вины в том нет.
Павел снова побагровел от гнева и громко топнул ботфортом. Но, немного успокоившись, он устало произнес:
– Господа, давайте не будем обвинять друг друга, а лучше подумаем, как выбраться из этой неприятной ситуации?
– Ваше императорское величество, – я решил, что пора заканчивать перебранку, а следует заняться делом, – как мне кажется, с приближением к Ревелю эскадры Нельсона наши недруги активизируются. Следует ожидать в Петербурге и других каверз. Об этом я хочу потом поговорить с графом Аракчеевым. О плане действий, который будет нами составлен, мы, государь, сразу же вам доложим.
– Хорошо, – устало произнес Павел, потирая ладонью лоб. Похоже, что у него снова разболелась голова, и он не был готов к продолжению разговора. – Ступайте все. Сегодня мы с вами, Игорь Викторович, еще увидимся. Вы ведь не забыли, что вечером у меня собираются те, кто на днях отправится в Ревель, чтобы руководить там боевыми действиями?
– Я помню, ваше императорское величество, – кивнул я. – Разрешите идти?
Павел кивнул и со стоном обхватил голову руками. Все на цыпочках покинули кабинет царя.
7 (18) апреля 1801 года.
Эстляндская губерния. Ревель.
Подполковник ФСБ Баринов Николай Михайлович.
РССН УФСБ по Санкт-Петербургу
и Ленинградской области «Град»
Устроились мы в Ревеле, можно сказать, по-королевски. Разместили меня и моих людей в губернаторском дворце, построенном на месте снесенной западной стены Ревельского замка и башни «Штюрн дер Керл». Строительство дворца началось еще в 1767 году, в годы царствования императрицы Екатерины Великой. Помещения нам любезно предоставил губернатор Эстляндии Андреас фон Лангель, являвшийся, по словам Василия Васильевича Патрикеева, известным масоном, состоявшим в ложах «Урания» и «Пеликан». В каких-либо тайных антигосударственных делах он замечен не был, но мы решили на всякий случай держаться от него подальше.
А вот вице-губернатор Герман фон Радинг оказался человеком хозяйственным и толковым. В свое время он служил на флоте и был в царствование матушки Екатерины командиром Астраханского порта. В морском деле он разбирался, и мы с его помощью попытались вникнуть в то, что происходило в данный момент в Ревеле. А происходило тут такое, что с первого взгляда сразу было и не понять.
Прежде всего вместе с Барклаем я тщательно осмотрел береговые батареи крепости. Их начали строить еще ливонцы, а затем продолжили шведы. Максимальный же размах возведения морских укреплений пришелся на годы царствования императора Петра Великого. Но потом, когда на российском престоле одна баба сменяла другую, о крепостных сооружениях как-то подзабыли, и они, вполне естественно, быстро пришли в негодность. Новое большое строительство береговых батарей началось лишь с приходом к власти императора Павла Петровича.
Нельзя сказать, что царь пустил дело на самотек и в суматохе сиюминутных дел совершенно не занимался укреплением подступов к Санкт-Петербургу. По его плану, в течение нескольких лет в Ревеле собирались перестроить старые, уже обветшавшие укрепления и возвести новые. Они должны были иметь в общей сложности 724 орудия.
Но к настоящему моменту имелось всего лишь чуть больше половины от планируемого количества пушек и мортир. И хотя после нагоняя, полученного на днях от императора, здешнее начальство очнулось от летаргического сна и лихорадочно стало заниматься порученным им делом, ясно было одно – к визиту британской эскадры вряд ли удастся создать достойную береговую оборону, с помощью которой можно отбиться от неприятеля. Нам оставалось уповать лишь на Балтийский флот и на храбрость русских солдат и моряков.
Согласно донесению главного командира Ревельского порта, адмирала Алексея Спиридова, в состав Ревельской эскадры входило четырнадцать кораблей, три фрегата и несколько мелких боевых единиц. В Кронштадте, ожидая очищения от льда восточной части Финского залива, находилась вторая эскадра, в основном фрегаты и бомбардирские корабли. А в Роченсальме2 базировалась гребная эскадра под командованием вице-адмирала Жана-Батиста Прево де Сансака, маркиза де Траверсе3 – тридцать четыре канонерские лодки, два гребных фрегата и две плавучие батареи. Кронштадтская эскадра и эскадра маркиза де Траверсе, по замыслу нашего командования, должны были, если Ревельской эскадре не удастся сдержать британцев, защитить с моря Петербург. Только смогут ли они это сделать?
Сухопутные силы гарнизона тоже оказались весьма скромными. Но мы знали, что вскоре в Ревель прибудут егеря Багратиона, конная артиллерия и казаки. Из Севастополя срочно выехали моряки из состава Черноморского флота, имеющие боевой опыт, полученный во время Средиземноморского похода Ушакова. Перебрасывали их курьерскими тройками, что само по себе было беспрецедентным явлением. Это было что-то вроде пресловутых «марнских такси»4. В первую очередь в Ревель ехали артиллеристы, а также офицеры и моряки, имевшие опыт сухопутных сражений.
Только времени у нас было в обрез – закончив ремонт своих поврежденных в сражении при Копенгагене кораблей, Нельсон мог в любой момент выйти в море, достигнуть Ревеля и разгромить русскую эскадру. Причем он намеревался сделать это до того, как в восточной части Финского залива растает лед, и Кронштадтская эскадра сможет выйти в море и отправиться на помощь Ревельской эскадре.
На днях в Ревель должны были прибыть генерал Кутузов и адмирал Ушаков, которые и возглавят оборону города и порта. Ну а мы, помимо раздачи советов, займемся более привычным для нас делом – станем ликвидировать британскую шпионско-диверсионную сеть. Информация о вражеской «пятой колонне» нам поступила из надежного источника – американца, который немало помог нам еще в Санкт-Петербурге и, направленный в Ревель, сумел внедриться в здешнее вражеское подполье.
Мы проверили тайник в Старом городе и обнаружили там донесения Джулиана Керригана. Надо будет переговорить с ним лично – он все-таки в подобных делах еще полный дилетант и не всегда замечает то, что следовало бы замечать. Но тут уж ничего не поделаешь.
В тот же тайник я положил записку, в которой указал, где и когда мы с ним намереваемся встретиться. А пока есть время, я буду готовиться к рандеву с агентом.
9 (21) апреля 1801 года. Ревель.
Джулиан Керриган, засланный казачок
С самого моего прибытия в этот город я практически все время бездельничал. Да и что мне, собственно, оставалось делать?
Начальство не баловало меня своим вниманием. Поселили меня в небольшом подвальном помещении, переодели в чистую и добротную одежду и накормили простой, но сытной пищей. Вообще же здесь кормили вполне сносно, хотя дверь за мной всегда запирали на замок. Какой-то человек время от времени заходил ко мне, мазал мое дырявое плечо бальзамом, а затем заново перебинтовывал его.
А через несколько дней меня неожиданно привели на первый этаж, в комнату, в которую через закрытое ставнями окно пробивалось немного дневного света. За столом сидел человек, которого я не мог разглядеть в полутьме, но который почему-то показался мне смутно знакомым. А когда Шварц обратился к нему, и он ответил, то я сразу узнал его по голосу – это был тот самый незнакомец, которого убитый генерал Беннигсен называл «виконтом». Последняя встреча «виконта» с Длинным Кассием у решетки Летнего сада закончилась тем, что он застрелил генерала, а я получил пулю в плечо. Хорошо, что все происходило в темноте, и Виконт не мог разглядеть мое лицо.
Виконт стал задавать мне множество вопросов – кто я, откуда и как попал в Ревель. Причем он молниеносно перескакивал с одной темы на другую, часто переспрашивал то, о чем уже спросил намного раньше, но в несколько иной форме. Мне только оставалось поблагодарить Бога и русских за их тщательный инструктаж – если бы не они, то я бы давно засыпался.
Минут через двадцать он кивнул:
– Полагаю, мистер О’Нил, мой друг Шварц не соврал мне – вы действительно говорите правду. Могу вам пообещать, что в скором времени вы вернетесь на родину… точнее, в Англию, если сделаете все, что вам поручат. А теперь оставьте нас – мне необходимо поговорить с Иоганном с глазу на глаз.
Шварц отвел меня обратно в подвал и, как обычно, запер за мной дверь. Но через полчаса ключ вновь заскрежетал в замке, и служанка, велев мне взять одеяло, отвела меня в большую комнату, где стояло с десяток топчанов, половина из которых пустовали, а на других сидели какие-то люди. Двоих из них я узнал – именно к ним меня в свое время привел Шварц.
– Это твой, – сказал один из них, показывая на топчан, на котором не было ничего – даже простыни. Я бросил туда свое одеяло и сел, сказав на ломаном немецком, в который, как обычно, подпустил ирландского акцента:
– Меня зовут Джон О’Нил. А вас?
– Меня – Томас, его – Леонард. Фамилии наши тебе знать ни к чему. А те трое, – он небрежно указал рукой на хмурые и неприветливые личности, о чем-то непонятном лопотавшие в углу комнаты, – это эстляндцы, и они по-немецки почти не говорят.
– А где здесь можно выпить пива за знакомство?
– Пока Иоганн не разрешил тебе выходить из дома, увы, придется обойтись без кабаков… Но я попрошу Магду принести копченой рыбы и по кружечке здешнего пойла.
Следующие несколько дней я сидел безвылазно в доме, а выходить мне дозволялось лишь на двор, в сортир, да и то в сопровождении кого-нибудь из моих соседей. Впрочем, и они поодиночке туда не ходили. Когда я спросил, почему, Леонард мне ответил:
– Джонни, не то чтобы тебе не доверяют… Просто, пока мы не начали действовать, нам лучше не высовываться на улицу. Ведь ты засыплешься сразу – говоришь только на саксонском немецком5. Может, ты понимаешь местный немецкий? Или хотя бы эстлянд-ский?
Я заверил его, что нет, не понимаю ни того, ни другого, хотя местный диалект немецкого мало чем отличался от мемельского. С этого момента Томас с Леонардом без стеснения обсуждали предстоящие акции, пребывая в полной уверенности, что я ничего не пойму из сказанного ими. Вскоре я уже знал, что они собираются взорвать пороховые склады и убить кого-то из русских военачальников… И еще – эстляндцев они намеревались послать на верную смерть – именно им предстояло взорвать склады, причем бомбы должны были рвануть сразу после их закладки. А еще они недоумевали, почему у Виконта на «этого ирландца» – так они называли меня – были какие-то свои планы.
А сегодня ко мне заглянул Шварц.
– Ну что ж, Джонни, кажется, подошло время и тебе заняться полезным делом.
– Это интересно. И что же вы хотите мне поручить?
– Были у меня на тебя другие планы – хотел я тебя отправить связным на эскадру Его Величества. Но мы немного подумали и решили, что, раз тебя русские ищут, то это не самая лучшая мысль. Ну, а за местного ты вряд ли сойдешь.
– Это еще почему?
– А потому, что по-немецки ты ни черта не понимаешь, по-эстляндски тоже, ну а по-русски, кроме ругательств, ты за все это время так ничему и не научился.
– Кое-что могу сказать по-русски, – с обидой ответил я и произнес с жутким ирландским акцентом: – Господин, как идти к Ревель?
– Вот поэтому-то тебя сразу же заберут в полицию. В общем, парень, считай, что тебе тогда сказочно повезло, и ты сумел беспрепятственно добраться до города. Нет, ты понадобишься мне здесь, в Ревеле. Завтра отнесешь вот это, – он показал увесистую сумку, – на Брайтештрассе6, в желтый дом рядом с Олайкирхе7. Там снизу еще кабак с вывеской в виде шестиконечной звезды8.
– А где это – Брайте штрассе?
– Завтра выйдешь из дома и медленным шагом пойдешь налево. Вскоре тебя обгонит Леонард. Следуй за ним шагах в двадцати. Когда увидишь пивную, заходи – Леонард пойдет дальше, так что ты не обращай на него внимания. Зайдешь, сядешь за столик у стены, поставишь рядом с ней сумку и закажешь у хозяина жареную форель и кружку темного. Он ответит, что форели нет, есть только копченая вимба9. Скажешь – нет, дескать, вимбу я не люблю.
– А дальше-то что мне делать?
– Ничего не надо делать. Выпьешь пиво, закусишь и уйдешь оттуда. При этом оставишь сумку там, где ты ее поставил – рядом со столиком.
– Понятно… Значит, мне надо просто оставить сумку?
– Именно так. А через два часа вернешься и скажешь хозяину пивной, что, мол, сумку у них забыл. Он отдаст ее тебе, и ты принесешь мне сумку со всем тем, что будет в ней лежать.
– А два часа что я должен делать? Надо бы перекусить – от кружки пива и одной рыбешки сыт не будешь.
– У тебя деньги остались? Или ладно, вот, держи, – он сунул мне несколько монет. – Повернешь в следующий переулок направо, выйдешь на соседнюю Ланге-штрассе10, там есть харчевня с двумя рыбами на вывеске. Только, упаси бог, рыбу там не бери – она у них редко бывает свежая. Потом животом будешь маяться. А вот свинина там ничего, вполне съедобная. Денег тебе как раз хватит на хорошую порцию мяса и кружку темного. Или светлого. Там, кстати, будет сидеть Томас – так ты сделай вид, что его не знаешь, и ни в коем случае не подсаживайся к нему. А когда пробьет два часа, заплати и возвращайся в первую пивную. Да, и не забудь – сумку не открывай. Ни до, ни после. Уяснил? А то, если я об этом узнаю… – Шварц выразительно посмотрел на меня и погрозил пальцем.
– Уяснил, – как не уяснить. А обратно-то я как вернусь?
– Подойдешь к Олайкирхе, а когда увидишь Томаса, иди вслед за ним – точно так же, в двадцати шагах.
«Интересно получается, – подумал я. – Именно завтра и именно в час мне назначена встреча на Ланге-штрассе, только не в харчевне под вывеской двух рыбок, а там, где на вывеске изображен толстый монах. Вот только что мне делать с Томасом?»
7 (19) апреля 1801 года.
Санкт-Петербург, Михайловский замок.
Патрикеев Василий Васильевич,
журналист и историк
Да, «порадовал» меня подполковник Михайлов. Знать, действительно, «подгнило что-то в Датском королевстве». Причем серьезно подгнило. Еще не разоблаченные нами заговорщики заставили навеки замолкнуть графа Палена. Следует немедленно начать следствие по факту его смерти. И если нам удастся выйти на тех, по чьему приказу графа спровадили на тот свет, то мы тем самым предотвратим еще немало неприятных для нас ситуаций. А то ведь таким образом они могут травануть кого-нибудь из нас. Или, не приведи господь, самого государя императора.
Пока же я готовился к обсуждению вопросов, которые мы должны будем сегодня рассмотреть на совещании в Михайловском дворце. Примечательно, что все присутствующие на нем – «посвященные». То есть они знают о том, что мы из будущего, и о том, что нам известно многое из того, что должно произойти в самое ближайшее время. Конечно, точность нашего «всезнания» уже изрядно нарушена. Ведь своим вмешательством в историю мы изменили ход событий, и многое теперь пойдет совсем по-иному.
Весь «синклит» расселся в личном кабинете царя вокруг большого круглого стола. Помимо меня и подполковника Михайлова, ну и, естественно, самого хозяина кабинета, на совещании присутствовали: граф Аракчеев, генералы Кутузов и Багратион и адмирал Ушаков.
– Господа, – обратился к ним Павел, – не будем зря терять время. Василий Васильевич, расскажите нам о том, как развивались события на Балтике в вашей истории.
– После окончания ремонта своих кораблей, – начал я, – 7 мая по григорианскому календарю, или 25 апреля по календарю юлианскому, адмирал Нельсон выйдет из бухты Кёге в открытое море. Подойдя к острову Борнхольм, он вынужден будет встать на якорь, чтобы переждать плохую погоду. Не следует забывать, что корабли британской эскадры, серьезно поврежденные датскими пушками, были отремонтированы наспех, и сильное волнение на море для них могло оказаться смертельно опасным. Здесь же Нельсон разделит свою эскадру. Несколько кораблей – самых скверных ходоков – он оставит у Борнхольма. Легкие силы флота станут наблюдать за шведской эскадрой, укрывшейся в Карлскруне, а многопушечные корабли, в случае необходимости, будут готовы оказать им помощь. Сам же адмирал Нельсон с десятью 74-пушечными кораблями, двумя фрегатами, бригом и с множеством транспортов с десантом и орудиями направится к Ревелю. Если ничего не изменится в вашей истории, то его отряд окажется на месте 12 мая по григорианскому календарю.
– Значит, 12 мая… Или 30 апреля по-нашему, – задумчиво произнес Павел. – А ведь остается всего десять дней до пришествия англичан. Скажите, Василий Васильевич, как этот самый Нельсон поступит? Может быть, он все же не станет рисковать и не нападет на Ревель?
– Нападет, ваше императорское величество, непременно нападет, – ответил я. – По натуре своей британский адмирал – авантюрист. Он пренебрегает чувством опасности и поступает порой весьма безрассудно. Я уверен, что он обязательно решит атаковать нашу эскадру в Ревеле. Вот и Федор Федорович подтвердит. Он лично встречался с адмиралом Нельсоном и наблюдал его, что называется, вживую.
– Василий Васильевич прав, – кивнул Ушаков. – Британский адмирал самоуверен и горяч. Он порой забывает об осторожности и совершает весьма рискованные поступки. Я полагаю, что он пренепременно атакует Ревель. Нельсон уверен в себе и своих подчиненных и с презрением относится к морякам других стран.
– К тому же, – сказал подполковник Михайлов, – Нельсон рассчитывает неплохо подзаработать во время Балтийской экспедиции. Британцы намереваются вернуть свои корабли и товары, которые под арестом содержатся в Ревеле. Кроме того, как мне помнится, от Борнхольма он отправит часть своих легких сил для захвата призов – торговых кораблей стран, присоединившихся к «Вооруженному нейтралитету». Призы для британцев – желанная и вполне законная добыча.
– Да, – согласился Павел, – британцы всегда были алчными. Они не о воинской славе думают, а о пошлой выгоде.
– Ваше императорское величество, – сказал Кутузов, – я собираюсь по прибытии в Ревель осмотреть уязвимые места в обороне города и укрепить их. Там сейчас генерал Барклай-де-Толли, которого я считаю весьма толковым и рассудительным человеком. Как мне донесли, он уже успел сделать многое.
– Михаил Илларионович, – заметил я, – неприступность места не в толщине и высоте его стен, а в храбрости и отваге защитников. Все будет зависеть от подготовленности моряков на эскадре, артиллеристов на береговых батареях и меткости огня егерей генерала Багратиона. Петр Иванович, как вы считаете, ваши егеря не дрогнут?
– Нет, Василий Васильевич, – Багратион, чувствовавший себя не совсем уверенно в присутствии императора, при последних моих словах встрепенулся, и голос его обрел твердость, – мои егеря подготовлены отлично благодаря помощи присутствующего здесь господина подполковника. – Багратион кивнул в сторону Игоря Михайлова. – Могу за них поручиться – ни один из них не дрогнет и встретит противника, как принято у русских – пулей и штыком.