– Тея, иди обедать! – ловко стянув с моей головы одеяло, позвала медсестра.
– Не буду, – твердо ответила я.
– Как не будешь? – удивилась медсестра.
– Я не голодная, – уже с меньшей уверенностью произнесла я.
Медсестра не стала настаивать и начала будить мою соседку, а потом пошла в столовую разносить тарелки.
Как только она скрылась из глаз, я опять закуталась в одеяло и попыталась снова заснуть. Однако очень скоро медсестра вернулась и начала настаивать, чтобы я пошла обедать. Теперь она уже не отходила от меня.
Я твердо отказывалась, придумывая самые разные отговорки. Но голод диктовал свои условия. Внутри уже все натянулось, словно струна, урчало, возмущалось. Эти ощущения были настолько сильными, будто я не ела неделю. В конце концов голод победил, и я села за обеденный стол.
В столовой гремели посудой. Железные тарелки, алюминиевые ложки, кружки, слегка отбитые по краям, имели безобразный вид. «Как в тюрьме», – подумала я, разглядывая посуду.
Я стремительно проглотила обед. А когда вернулась в палату и легла в кровать, уже не помнила ни то, что ела, ни то, какой была еда на вкус, словно обеда и не было. Лишь тяжесть в наполненном желудке напоминала о нем.
Мне стало гораздо легче. Но вскоре облегчение сменилось чувством вины и обжигающим стыдом. «Как же я так могла? Должна была сдержаться. Безвольная тряпка!» – отчаянно ругала я себя, плача и злясь из-за того, что проявила слабость.
Это был самый горький обед в моей жизни!.. Тогда я поклялась, что никогда не буду есть. Вообще. Меня это немного утешило.
Вскоре я почувствовала, как отяжелели веки. После обеда меня сильно разморило, и я крепко заснула…
Глава 8
Проснулась я от грозного голоса медсестры. Она будила Аню, которая спала справа от меня. Осторожно оглядев палату, решила еще немного полежать.
Девочки, с которыми я успела подружиться, ели что-то вкусное. Мне непросто было смотреть, как они смаковали сладости, которые, видимо, им привезли из дома. Порой мне казалось, что запахом конфет пропитана вся больница. Этот аромат дурманил голову и раздражал пустой желудок. Но голод меня больше не пугал, и, когда девочки наперебой начали предлагать мне угощения, я решительно отказалась. Солгала, что у меня аллергия на сладкое.
– Что же вы новенькую девочку не угощаете? – укоризненно посмотрев на моих соседок по палате, спросила медсестра.
– Ей нельзя сладкого, – ответила Таня.
– Мы предлагали. Она отказалась, – сказала Оля.
– У нее аллергия, – объяснила Настя.
И я поспешила заверить медсестру, что мне действительно нельзя сладкого.
Наконец девочки перестали шуршать фантиками. Я облегченно вздохнула и похвалила себя за то, что выдержала испытание. «Молодец! Это первая победа! – с гордостью отметила я. – На один шаг ближе к концу». Отказ от угощений придал мне сил и утвердил в стремлении уйти из этой отвратительной для меня жизни…
Через некоторое время всех позвали на ужин. К счастью, настаивать на том, чтобы я поела, медсестра не стала.
«Наверное, ужин не обязателен для тех, кто обедал», – подумала я.
Вернулась из столовой Оля и сообщила, что меня ждут в процедурном кабинете. Оказалось, врач уже назначила мне лекарства.
В коридоре стояла длинная очередь за таблетками. «Сколько тут больных», – удивилась я, ведь всех, кто лежал в отделении, я видела впервые. Пациенток оказалось намного больше, чем в «надзорке». Почти все они были из другой половины больницы – «свободки».
С интересом наблюдая за процессом раздачи таблеток, я заметила, что некоторым выдают их в большом количестве. «Должно быть, они сильно больны», – подумала я. Эти люди сразу стали казаться мне более несчастными, чем все остальные.
Когда подошла моя очередь, медсестра выдала мне таблетку и маленький пластмассовый стаканчик с водой. Принимать лекарство приходилось прямо на глазах у медсестры. Когда я послушно проглотила таблетку, она велела мне открыть рот и палочкой, которой обычно врач осматривает больное горло, внимательно осмотрела его.
– Зачем медсестра так тщательно проверяет рот? – выйдя из кабинета, поинтересовалась я у стоящих в очереди.
– Чтобы мы не прятали таблетки за щеку, – ответила одна девочка.
Оказалось, что девочки, с которыми я подружилась, именно так и делали. Те немногие, кому все же удавалось обмануть медсестер, выплевывали таблетки в мусорное ведро. Я была удивлена. Мне бы такое и в голову не пришло. «Да мне и незачем сопротивляться, таблетки лишь ускорят мою смерть», – радовалась я.
Глава 9
Я вернулась в палату, легла в кровать и вновь попыталась уснуть, но сна не было ни в одном глазу. Видимо, выспалась за весь день. В очередной раз закутавшись в одеяло с головой, я наслаждалась образовавшейся темнотой. Она ласкала и убаюкивала меня, от нее успокаивалось мое израненное сердце. Как же я люблю этот покой… Темнота – моя колыбельная. Мрак исцеляет душу. А свет, напротив, слепит, обнажает ее изнутри, делает видимым то, на что смотреть неприятно. А неприятно мне было все! Весь белый свет вызывал отвращение.
Иногда до меня доносились голоса девочек, медсестер, но постепенно мысли устремлялись дальше и дальше, заглушая эти звуки. Мое сознание занимали думы о том, что происходит после смерти. А вдруг я попаду в ад?.. Что, вообще, означает смерть? И зачем люди живут, если все равно рано или поздно умирают? Размышляя об этом, я вдруг вспомнила, что такие вопросы уже задавала себе очень давно, когда впервые узнала, что люди смертны. Тогда эта новость стала для меня самым настоящим потрясением…
Случилось это в детском саду. Нам сообщили, что наша няня умерла из-за какой-то болезни. В этот день я приставала к воспитательнице с вопросами: «А можно ли сосчитать волосы на голове?», «А сколько можно за один раз родить детей?», «А четырех?», «А пятерых?».
Не помню, как зашел разговор о няне. Только вспоминаю, что мне было очень жаль ее. Но я знала, что она умерла от болезни, поэтому не сильно переживала.
После очередных вопросов, которые, как мне казалось, начинали уже надоедать воспитательнице, спросила у нее:
– А я ведь никогда не умру?
– Все мы когда-нибудь умрем, – ответила воспитательница.
– Да нет же! Я-то никогда не умру! – вспыхнув, сказала я.
Но она ласково улыбалась и терпеливо объясняла мне, что все люди стареют, а потом умирают.
– Зачем тогда мы живем?! – возмутилась я и обиженно посмотрела на воспитательницу, искренне не понимая, почему она так спокойна и улыбается.
Но больше всего меня задевала настойчивость, с которой она произносила эти страшные слова. Мне казалось: еще немного, и она откажется от них или скажет, что пошутила. Но этого не произошло.
Воспитательница ответила:
– Мы живем для того, чтобы пойти учиться, получить профессию, выйти замуж, родить детей…
– Но зачем? Какой в этом смысл, если мы все равно умрем? – говорила я плача.
Мне было больно и страшно, не хотелось в это верить. Я злилась и негодовала. Все внутри меня кипело. Даже хотелось толкнуть воспитательницу и сказать ей, что она врет. Мир для меня перевернулся. В этот миг я ощутила полную бессмысленность своего существования. Я совсем не готова была смотреть на жизнь другими глазами. Меня просто физически не хватало на это.
– Я больше не хочу жить! Не вижу в этом смысла. Зачем столько ждать?! Ведь мы все равно умрем! – говорила я, чувствуя себя раздавленной.
Еще несколько раз в этот день я подходила к воспитательнице в надежде, что она передумает и скажет мне что-то другое. Мысль о смерти меня не покидала ни на секунду.
Я тогда поняла, как мне кажется, очень много и слишком рано. Я не готова была принять знание о неминуемой смерти каждого из нас. Еще миг назад я жила счастливо и даже не подозревала, что существует смерть. Если она и есть, то не для меня, а для кого-то другого, кто, например, долго болел или уже состарился. Я была убеждена, что это не обо мне. Но теперь осознала, что когда-нибудь и я умру…
В конце концов, чтобы хоть как-то взять под контроль то, что неподвластно моему пониманию, решила: мне незачем ждать, я умру сегодня. Ночью попробовала задушить себя пижамой, но мне показалось, что это слишком больно. И тогда я решила заснуть и не пробуждаться больше никогда. Но, увы, утром я проснулась…
В течение недели я время от времени вспоминала наш диалог с воспитательницей и сильно расстраивалась, а по ночам плакала. Хотелось избавиться от переполняющего меня чувства несправедливости, но мне не с кем было его разделить. Я осталась наедине с этим ужасающим открытием, которое детское сознание не готово было осмыслить.
После такого потрясения со мной начало происходить что-то странное. Часто, просыпаясь ночью, я чувствовала, что куда-то проваливаюсь и вот-вот разобьюсь, умру… В эти мгновения мне становилось так страшно, что внутри все холодело. Потом все заканчивалось, исчезало и на смену этим чувствам с той же внезапностью возвращались спокойствие и сонливость…
Похожее потрясение, разделившее мою жизнь на «до» и «после», случилось, когда мне было двенадцать лет.
Жили мы тогда в поселке у дедушки. Я очень много помогала ему по хозяйству. Надрываясь, таскала тяжелые мешки с комбикормом для скота. Дедушка кричал, чтобы не трогала их, но я не слушала. Ведь в глубине души я знала: в конце концов он меня похвалит за то, что я сильная, смелая и помогаю. Мне тогда казалось, что меня никто не видит, не замечает. И чтобы взрослые обратили на меня внимание, я старалась быть полезной и нужной.
Это случилось в зимнее морозное утро, когда сухой, сверкающий голубым блеском снег хрустел под ногами. Еще с вечера к нам зашел сосед и попросил дедушку зарезать его козу. Сосед не мог сам это сделать, не знаю почему, может, боялся или ему было жалко козу, ведь он о ней заботился с самого ее появления на свет.
Договорились, что мясо козы поделят пополам. Дедушка взял меня в помощники. Я посчитала это делом чрезвычайной важности и очень гордилась оказанным мне доверием, сгорая от нетерпения в ожидании работы.
Резать козу решили за сараем, где находилась поленница. Там мы обычно кололи дрова. Сосед привел козу. Увидев ее, я неожиданно для самой себя задрожала. Хотелось расспросить дедушку о многом, но я не хотела, чтобы он заметил мое волнение. Пока дедушка разговаривал с соседом, я забралась глубже в сарай и замерла в ожидании, подбадривая себя шепотом: «Я же смелая. Дедушка надеется на меня. Не могу ведь я его подвести!»
Я не отрывала глаз от него и соседа, крепко держащего козу за поводок. Они не спеша курили папиросы и толковали о чем-то. Дым смешивался с паром, который сопровождал их неторопливый разговор на морозе.
А потом сосед ушел. Привязав козу к двери сарая, дедушка достал с чердака большой нож и длинную веревку, из которой он ловко сделал петлю. Душа у меня уходила в пятки, а в жилах холодела кровь от мысли о том, что сейчас произойдет…
Но времени на размышления больше не было. Дедушка мешкать не любил. Он ловко накинул петлю козе на шею и одним взмахом руки перекинул другой конец веревки через балку, которая служила для укрепления крыши.
– Крепко держи! Натяни на себя! Сильнее! Смотри, не отпускай! – командовал дедушка.
Я с усердием выполняла его указания. Как только натянули веревку, коза начала пронзительно визжать. От неожиданности я растерялась. У меня скользили руки. Мне казалось, что веревка вот-вот порвется. Этот визг резал уши и наводил ужас.
Когда коза повисла на веревке, дедушка вонзил ей в горло нож, а затем ловко распорол грудину.
Мне хотелось закрыть глаза, отвернуться, но я словно застыла. Глаза козы были наполнены ужасом. На миг мне показалось, что я вижу в ее глазах свое отражение. У меня подкосились коленки, но от этого я стала держать веревку еще крепче. Коза пыталась бороться, металась, судорожно дергала конечностями. Однако она быстро ослабла, а через некоторое время в ее застывшем и устремленном в никуда взгляде больше не отражалось ни ужаса, ни растерянности. Несчастная захлебнулась собственной кровью.
Когда все закончилось, мое волнение исчезло. А на смену ему пришло другое чувство, незнакомое мне раньше. Мной вдруг овладело холодное безразличие к происходящему. И, по мере того как остывала кровь в теле этого несчастного животного, во мне тоже что-то остывало. Нечто такое, что уже невозможно будет отогреть. Часть меня умерла и улетела бесследно вместе с душой этой козы.
Я плохо помню, как мы снимали с мертвой козы шкуру. Я машинально подставляла тазики, выбрасывала отходы и подавала дедушке все, что он просил. А когда ко мне вновь вернулись чувства и ощущение почвы под ногами, дедушка уже ловко отделял органы животного друг от друга и бросал их в разные ведра. На его темном и сухом морщинистом лице, казалось, ни одна мышца не дернулась. Он выглядел спокойным и сосредоточенным, словно занимался чем-то привычным.
И все. На этом закончилось наше «дело». Но мои мучения только начались. Этой ночью я долго не могла уснуть. Из головы не выходил образ козы, которая захлебывалась своей кровью…
После этого события меня словно подменили. Я сильно похудела. Замкнулась в себе. Моя смелость куда-то пропала. Я стала трусливой и вздрагивала от малейшего шороха. Несколько недель я жила, не говоря ни слова. Наверное, и хорошо, что на это никто из домашних тогда не обратил внимания, ведь заставить меня говорить они смогли бы, лишь применив физическое насилие. Да и мое молчание всех устраивало. Дедушке это качество во мне даже нравилось. Если к нам приходили гости, он часто хвастался им, что, когда вырасту, я буду очень мудрым человеком. И всегда при этом с гордостью добавлял: «Если она что-то и говорит, то только по делу…»
Половина козьего мяса досталась дедушке, но в то время он и его дочь (наша тетя) соблюдали Рождественский пост, поэтому отдавали приготовленное мясо нам, детям. Я не могла его есть. При виде мяса меня сразу тошнило. К тому же готовили его небрежно и неряшливо. В тарелке с мясом я всегда находила шерсть козы. Так как жили мы бедно, отказ от мяса расценивали как каприз. Нас заставляли его есть насильно, говоря, что больше ничего не дадут. Но угрозы не помогали.
Это была моя вторая встреча со смертью. Я много размышляла о том, почему мне так страшно соприкасаться с ней. Каждый раз я словно заново умирала. Возможно, мне слишком многое рано пришлось понять, чего не произошло бы, если бы я, появляясь на свет, не боролась за жизнь. Если бы была рядом с мамой, укутанная ее теплотой, вместо того чтобы лежать месяц в больнице со множеством трубок и проводов. Травма рождения сделала меня уязвимой и хрупкой для мира, который виделся мне враждебным.
Вот она, другая сторона знаний. К ним, оказывается, нужно быть подготовленной. Стоит этим знаниям прийти слишком рано, они застигнут тебя врасплох и могут уничтожить…
Глава 10
От размышлений меня отвлек легкий толчок в бок. Я убрала с головы одеяло и увидела Таню.
– Тея, ты спишь? – спросила она.
– Нет, – ответила я.
– Хочешь пойти ко мне в палату? Завтра утром я уеду домой. Меня выписывают, – сообщила Таня.
– А разве мне позволят? – с неохотой спросила я.
– Не знаю. Сегодня добрая медсестра, может разрешить.
– Я плохо себя чувствую. Буду спать, – тихонько ответила я.
– Ладно, – обиженно сказала Таня и ушла.
Я не хотела никуда идти и даже разозлилась на Таню за то, что она вернула меня в противное настоящее. Хотелось еще поблуждать по прошлому. Вспомнить что-нибудь такое, за что можно спрятаться от холодной и рвущей душу реальности. Хотелось подумать о смерти. Заглянуть ей в лицо, чтобы больше ее не бояться. Я искала в прошлом события, где смерть еще встречалась на моем пути, а Таня прервала поток моих воспоминаний.
Немного повалявшись в кровати, я встала, прошлась по палате, потом опять легла. Наконец мыслями я вновь унеслась в жаркое и беззаботное лето, когда мы жили в том же съемном доме на окраине поселка, но тогда с нами еще жил папа. Папа – хмурый и строгий человек – всегда держал нас в ожидании чего-то страшного. За малейшую провинность он жестоко нас наказывал. От отца трудно было что-то скрыть, однако, если нам удавалось его провести, нашему ликованию не было предела. Помню, когда папа засыпал днем, смотря скучную программу по телевизору, мы с братом доставали из его кармана ключи от машины и гоняли по всему поселку. Брат учил меня водить и рассказывал будоражащие воображение истории про «Волшебную яму», куда он через подземный ход спускается каждую ночь.
– В этой «Яме» есть все-все, о чем только может мечтать человек! – завораживающим голосом, словно заколдовывая, рассказывал брат. – Самые крутые горные велосипеды, мопеды. А если пройти дальше, вглубь, то в огромных сундуках можно найти горы шоколада…
Я все это ярко представляла и почему-то верила ему.
– А там есть куклы? – расспрашивала я брата.
– Там есть все, что только человек захочет! – с гордостью отвечал он.
Мне тоже хотелось побывать в этой «Волшебной яме». Брат всегда обещал сводить меня туда, но при условии, что я пройду испытания, которые он охотно придумывал.
Однажды я ему не поверила, и тогда брат сказал, что в «Яму» могут попасть только те, кто никогда не сомневался в ее существовании, и рассказал еще более поразительные истории. Я слушала захватывающие рассказы брата о ночных путешествиях, тут же раскаивалась и убеждала его в том, что просто шутила.
«Волшебная яма» действовала на меня магически. Она побуждала идти на риск и преодолевать самые разные препятствия и испытания, которые придумывал брат. Некоторые из них заставили меня вновь столкнуться с ужасом смерти. Подобный опыт всегда оставлял след в моем поведении и отражался в восприятии себя и мира в целом.
В тот день была ясная летняя погода. Нам не удалось стащить у папы ключи. Тогда брат ловко взломал блокировку руля, завел машину, замкнув провода, и мы поехали кататься по поселку.
Одним из испытаний, которое я должна была пройти, чтобы попасть в «Волшебную яму», являлась езда на крыше машины. Единственное, что от меня требовалось, – не свалиться с нее, пока брат гонял на запредельной скорости по ухабистым поселковым дорогам. Он уверял меня, что не упаду, если буду крепко держаться. Я очень доверяла брату, поэтому ничего не боялась. Напротив, крутые повороты на перекрестках дорог только увеличивали азарт. Приятная волнующая дрожь разливалась по телу. Порой я еле-еле сохраняла равновесие. Но в глубине души верила, что все обойдется. Так и случилось!
Закончилась, правда, эта поездка плачевно. Через какое-то время мы заметили, как из капота повалил густой дым, который означал, что машина перегрелась. Когда мы открыли крышку капота, то обнаружили разбитый вдребезги аккумулятор. От перегрева он взорвался.
До дома мы толкали машину руками. От папы нам тогда здорово досталось. В особенности брату. В тот день мы договорились с ним, что будем стоять рядом, когда папа начнет ругаться. Брат объяснил ему, что тот ведь вчера был в гостях, ехал оттуда, наверное, пьяный и не заметил, как взорвался аккумулятор, а сегодня ничего этого не помнит. Когда папа увидел машину, он весь побагровел и заревел свирепым басом. Конечно, обо всем догадался… Но под вечер уже все утихло, и мы, виноватые, но довольные, сидели на крыльце и делились впечатлениями.
«А помнишь тот крутой поворот? Еще миг, и мы бы врезались в столб!.. А тот перекресток у дома Васиных?! Я вообще потерял контроль над происходящим, и, если бы не моя ловкость, нас бы с тобой не было!.. Ты только представь, ведь мы могли умереть!» – У брата прямо захватывало дыхание от воспоминаний.
Последняя его фраза заставила меня побледнеть. Будучи по натуре очень чувствительным и впечатлительным ребенком, я уже ярко представила свою смерть, части тела, разбросанные по дороге, и много-много крови. «…Ведь мы могли умереть!» – крутилось в голове. Я не верила своим ушам и думала: «Как же так, ведь брат уверял, что я не упаду, что ничего не может случиться!» Я сильно обиделась на него за то, что обманул. Но, представив «Волшебную яму», куда брат обещал сводить меня уже в эту ночь, я мигом забыла про все обиды.
Эта «Яма» и вправду была для нас волшебной… Мысль о ней утешала в минуты отчаяния, утоляла голод, когда нам было нечего есть, и отвлекала от суровой строгости отца. В ней каждый находил все, о чем только мог мечтать. И, хотя брат впоследствии признался, что выдумал «Яму», нам было приятно думать о ней…
А на следующий день после этого события я неудачно упала с крыши недостроенной бани, которая тоже была для нас особенным местом. Мы часто забирались на чердак сруба и подолгу там сидели, мечтая о «Волшебной яме». На крыше крепились самодельные качели, которые больше походили на тарзанку.
Мне всегда удавалось без труда залезть туда, но не в этот раз, поскольку брат мне всячески мешал. У него было озорное настроение, и он меня щекотал. Я не могла защитить себя или укрыться от его рук, поскольку висела, обхватив двумя руками балку. Несмотря на мои вопли, брат не прекращал меня щекотать. Казалось, крики его только подзадоривают. А когда мои руки начали соскальзывать, я завопила, что сейчас упаду, и просила брата меня поймать. Но он продолжал… Я упала. На земле лежали доски с гвоздями и перевернутый стул, на который я приземлилась спиной. От испуга некоторое время боялась пошевелиться. Потом сильно заплакала. Но не столько от боли, сколько от непонимания и переполнявшей меня обиды. Я не могла поверить в случившееся. Ведь брат не должен был этого допустить. Я всегда считала его таким большим, умным, сильным и чувствовала себя рядом с ним как за каменной стеной, а теперь…
Брат помог мне встать. Он был сильно напуган и много раз извинялся. «Тея, я так за тебя испугался! Ты ведь могла сломать позвоночник», – говорил он. Его страх сбил меня с толку. Теперь я была убеждена, что опасность повсюду преследует меня, чувствовала, что нужно себя беречь, ведь в любую минуту я могу умереть. А если… Что потом?..
Эти события изменили меня. Не было уже той Теи, которая охотно шла на риск и участвовала в приключениях. Появилось что-то новое во мне – тихое, трусливое. Я начала бояться грозы…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги